Kitobni o'qish: «Рука Короля Солнца»

Shrift:

J. T. Greathouse

The Hand Of The Sun King

Посвящается Ханне.
Я сказал, что хочу быть писателем.
А ты все равно вышла за меня.
Я не могу представить большего жеста любви

Часть I. Ученик

Глава 1. Обретение имени

Бабушка разбудила меня посреди ночи и велела помалкивать. Она повела меня через лес по полузабытым тропам, неизвестным сиенским солдатам. Под моими обутыми в сандалии ногами ломались ветки, влажный подлесок щекотал икры. Крики сов и лисиц разносились в прохладном темном воздухе. С безоблачного неба лился яркий свет луны и звезд, отчего ночь казалась холоднее. Сонная растерянность сменилась страхом.

Знала ли мать, что бабушка меня увела? И куда мы шли? Мне хотелось задать эти вопросы, но я не осмеливался. Мою бабушку окружала аура таинственности, и, хотя она жила под одной с нами крышей, бабушка казалась мне существом из окутанного тенями мифа.

Несколькими ночами ранее я лежал без сна, завернувшись в шелк и хлопок, и слушал, как бабушка с матерью спорили по другую сторону стены из промасленной бумаги. Утром мой отец уехал по делам, и присутствие бабушки заполнило пустоту, которая после этого образовалась. Она открыто поносила сиенцев, а мать, которая была замужем за сиенцем, в свою очередь, возражала против ее обобщений и неприкрытой ненависти.

У меня не вызвало удивления то, что бабушка стала жить с нами, под кровом сиенца, с дочерью, которую презирала, и зятем, которого ненавидела. Но я был маленьким мальчиком, мало знал о Сиене и совсем ничего о народе бабушки и их богах, и мне не приходило в голову, что я стану орудием в долгой и горькой войне между ними.

– Ты и твой брат получили имена в возрасте шести лет, однако твоему сыну уже восемь, но он так еще и не назван, – сказала бабушка, и ее голос слегка приглушила бумажная стена.

– Когда мы получали имена, это не являлось преступлением, – ответила моя мать. – И не представляло опасности.

Их разговор казался мне лишенным смысла. У меня было имя, Вэнь Ольха, которое дал мне отец в соответствии с семейными традициями своего клана и преемственностью собственного имени – Вэнь Палисандр. Зачем мне еще одно?

– Если не сейчас, то никогда, – резко сказала бабушка. – И ему ничего не останется, как служить завоевателям. Неужели ты бы хотела, чтобы он стал бюрократом империи и занимался подсчетами выгоды, которую можно получить от налогов с голодающих деревенских жителей, неспособных ничего заплатить? Именно на этот путь направляет его твой муж.

В голосе матери послышались слезы.

– Ты не получишь моего сына для своей войны.

– Значит, лучше сделать из него врага богов? Врага собственной семьи?

Сверчки заполнили наступившую тишину. Мне больше не хотелось спать, меня взволновали разговоры про богов и войну. Я знал только одного бога – императора Сиены, чьи ритуалы я начал изучать в прошлом году с наставником. Я видел демонстрацию его могущества на праздновании Нового года, когда сиенские волшебники – Руки императора – метали сферы радужного пламени и они танцевали между звездами. Я боготворил императора и благоговел перед мудрецами вместе с отцом, как он со своим отцом и так далее до самой туманной глубины веков. О каких богах говорила бабушка?

– Я не стану заставлять его сражаться, – сказала бабушка. – Неужели ты откажешь сыну в праве на половину его наследия?

Я не услышал ответа матери, но, когда шел в лес вслед за бабушкой, спотыкаясь и не до конца проснувшись, по едва заметной тропе, я понял, о чем, возможно, шла речь.

В чаще перед нами появились связанные между собой бревна. Тропа вела к ивовым воротам, старым и хрупким, заброшенным много лет назад, однако их охраняли три каменных волка. Один стоял посреди тропы. Остальные сидели с двух сторон от ворот.

– Храм Пламени, – сказала бабушка и указала на двух одинаковых волков. – Окара и его сестра Толлу. Их мать, Волчица Атери, подруга огня. Запомни их имена, мальчик.

Я всегда был для нее мальчиком. Она никогда не называла меня моим сиенским именем.

Мы с бабушкой прошли мимо волков. Я шарахнулся от них, однако запомнил имена, как она велела. Атери стояла, опустив голову, приготовившись к атаке. Толлу выглядела спокойной и гордой, с укороченной морды смотрели пронзительные глаза; Окара показался мне самым страшным из всех. На его морде я видел многочисленные шрамы, один из которых пересекал правый глаз, волк злобно скалил зубы. Позднее бабушка рассказала мне истории про этих странных богов – о мудрости Атери, благородстве Толлу и коварстве и жестокости Окары. В ту ночь она провела меня за руку – крепко, но нежно, – мимо волков-богов, через ворота, в храм.

Лунный свет смягчал красную и желтую краски Храма Пламени. Бумажные ширмы давно повесили на окна, и бо́льшую их часть покрывали дыры, а одна образовалась после упавшего стебля бамбука. Колония летучих лисиц цеплялась за скобы в потолке и наблюдала за нами блестящими глазами. Внутри сильно пахло гуано.

Бабушка подвела меня по ступенькам к алтарю в центре храма. Она распустила волосы, и ее рыжие, тронутые сединой локоны упали на плечи.

Как у всех детей сиенцев, голова у меня была выбрита по бокам.

Бабушка нахмурилась и развязала мой пучок волос, так похожих на ее, но тщательно расчесанных по настоянию отца, – они рассыпались и щекотали уши.

Бабушка рукой стерла с алтаря накопившуюся за годы пыль, но не стала наводить в храме порядок, что резко контрастировало с ритуальной любовью сиенцев к чистоте, отличавшей и моего отца. Наши богослужения были связаны с ароматическими палочками, изящными резными и раскрашенными идолами, а также храмами, которые убирали, полировали, чистили и раскрашивали старательные монахи.

В сознании сиенцев богослужение не могло начаться, пока мудрецам не будет оказана заслуженная честь и их не пригласят в священное место.

Религия бабушки была связана не с известными мне обрядами и ритуалами, а концентрировалась вокруг огня и крови. Она велела мне сесть на каменную поверхность алтаря и достала из сумки нож из черного стекла. Почувствовав мой страх, бабушка поджала губы и положила нож на алтарь рядом со мной.

Ее запрещенные законом действия, неподвижность и тишина ночи, а также необычность других артефактов, которые она вынула из сумки – глиняная чаша, кисточка для письма, лист рисовой бумаги, закупоренная тыква и свиток из деревянных планок, перевязанных кожаной лентой, – вызвали у меня тревогу. И вновь я спросил себя, зачем бабушка меня сюда привела; мне захотелось спрятаться под свое любимое одеяло и чтобы эти странные предметы оказались лишь сном.

Она отошла к задней части алтаря и открыла маленькую медную дверь – это был единственный металл, который я видел в храме, – посмотрела в темноту за дверью, и ее взгляд показался мне отрешенным, морщины вокруг глаз стали отчетливее – бабушка что-то вспоминала.

– Прежде, – тихо заговорила она, – ведьма ухаживала за алтарем днем и ночью. Прежде здесь горело Первое Пламя, зажженное от огня, что отличал человека от животных. Теперь остались лишь холодные угли и пепел.

Бабушка принялась складывать поленья в очаг, а потом протянула руку в темноту. Я наклонился через край алтаря, пытаясь понять, куда исчезает ее рука.

Она щелкнула пальцами, и в этот момент тропа моей жизни изменилась. Я в первый раз ощутил пьянящий трепет магии. Мою грудь наполнил лихорадочный жар, который пробежал по ребрам и плечам и дальше вниз по спине. Зернистая структура дерева и камня стала четкой, как писание древнего бога.

Это острое ощущение заставило меня вспомнить один из первых уроков моего наставника, Коро Ха, который состоялся в прошлом году. Мы изучали мою генеалогию, список предков отца, уходивший к первым представителям нашей семьи. Один из множества текстов, которые мне предстояло выучить наизусть перед имперскими экзаменами.

Хотя мой отец был купцом среднего статуса, наше семейное древо в своих корнях имело могущественных и влиятельных людей. Величайший из них, Вэнь Могучий-Дуб, являлся Рукой императора, волшебником и генералом, участвовавшим в покорении повелителей лошадей степи Гирзан. Мне казалось невозможным, что я, сын купца, мог проследить своих предков до столь ошеломляющих высот власти.

– А я смогу стать Рукой императора? – спросил я у Коро Ха.

– Может быть, если будешь упорно трудиться. – Его позабавили мои детские амбиции. – Тропа в будущее не определена.

– А ты мог бы им стать? – спросил я.

Он в ответ рассмеялся.

– Нет, не думаю. И я бы не хотел такой чести, даже если бы мне ее предложили.

Его ответ меня смутил. Мой отец всегда говорил о наших предках, выставляя их примером, к которому мы должны стремиться. Его миссия в жизни состояла в том, чтобы приблизить нашу семью к прежним высотам, а для этого требовалось богатство – именно его он добивался – и престиж. Он говорил, что его я смогу обрести при помощи образования и на службе империи.

– А почему ты не хотел бы стать Рукой императора? – спросил я у Коро Ха. – Ведь не существует большей чести?

– За власть всегда приходится платить, – ответил Коро Ха. – Я слышал, хотя и не знаю, так ли это, что в обмен за дар владения магией император может видеть глазами Руки. А некоторые даже утверждают, что император слышит эхо каждой его мысли. В любом случае я предпочитаю выбирать собственную тропу в мире. Власть есть бремя, которое я не хочу взваливать на свои плечи.

– Но это же просто отговорка, – сказал я. – Если бы ты обладал властью, то не позволил бы себе ее упустить. Ты потерпел поражение, а теперь делаешь вид, что не хочешь ею обладать. Я же одержу победу, восстановлю семью Вэнь и стану величайшим волшебником из всех, когда-либо служивших империи.

– Неужели? – спросил Коро Ха, которого развеселили обвинения семилетнего ученика. – Даже более великим, чем сам император?

Его вопрос заставил меня задуматься.

– Нет, вторым после него, – заявил я.

Коро Ха рассмеялся.

– Ну, в таком случае нам пора вернуться к занятиям, – сказал он.

Из очага донеслось потрескивание горящего сухого дерева, каменный алтарь подо мной начал нагреваться и отвлек меня от воспоминаний. Моя родословная всегда фокусировалась на стороне отца, но теперь я понял, что она сильна и у моей матери. Моя бабушка не была Рукой императора, но она владела магией. Правильный маленький сиенец сбежал бы от такой ереси и предал бабушку отцу.

Однако амбиции уже пустили во мне корни – и отец стал тому причиной, – но я не слишком близко к сердцу принимал его желание восстановить славу семьи. Его планы на меня являлись бременем, которое я нес с того самого момента, как стал достаточно взрослым, чтобы ощущать давление его надежд.

Я старался достойно нести это бремя, но только как сын, который выполняет свой долг. Однако щелчка пальцев бабушки оказалось достаточно, чтобы в моей душе что-то изменилось, а в сердце зажглось пламя. Я желал подобной власти так же сильно, как сделать следующий вдох. Когда она сотворила завиток пламени, я на мгновение почувствовал структуру, объединявшую и управлявшую всеми вещами, и ее заклинание пронеслось сквозь меня, точно сама свобода. Ничего подобного, обладавшего такой правдой и силой, я еще не встречал в своей короткой жизни – и никогда не встречу, даже читая самые важные тома канона Сиены. Разве я мог мечтать о чем-то другом?

Бабушка откупорила тыкву и налила чистый, крепкий алкоголь в чашу, развязала деревянные дощечки, и ее губы начали произносить незнакомые мне слова, пока она их изучала. На дощечках были начертаны диковинные символы, меньшего размера и не такие сложные, как сиенские логограммы, которые я изучал с Коро Ха. Последние три дощечки оказались пустыми.

– Дай мне руку, – сказала бабушка. – Ту, которой ты пишешь.

Узор шрамов, шедших вдоль линий ее правой ладони, слегка светился, точно лунное сияние на тихой воде. Прежде я никогда этого не замечал. Я невольно прижал ладони к коленям.

– Успокойся, мальчик, – сказала она. – Я не стану делать с тобой ничего из того, что не делали в свое время со мной или с твоей мамой.

Страх перед ножом мне мешал, но она предлагала мне заглянуть за вуаль тайны, которую носила всю мою жизнь. Более того, она дала мне вкусить магии, тем самым разбудив жажду большего – жажду, которая со временем приведет меня к высотам репутации и безднам катастрофы.

Я протянул правую руку. Бабушка сделала один надрез, и я закричал, но она крепко держала мое запястье. Кровь капала с моей ладони в чашу с алкоголем. Наконец она меня отпустила, я отстранился от нее и посмотрел на рану. Она была неглубокой и шла вдоль центральной складки ладони. Шрам будет незаметен, если его не станет искать знающий человек.

– Посмотри сюда, мальчик, – сказала бабушка. – Я знаю, что тебе больно, но ты должен смотреть. Твоя мать не станет тебя учить. Однажды у тебя будут собственные дети. Я не могу заставить тебя дать им правильные имена, а к тому времени я, скорее всего, умру, но пусть Окара съест мою печень, если я не сделаю все, что в моих силах, чтобы сохранить наши обычаи. А теперь смотри. И запоминай.

Я отвел взгляд от раны. Бабушка серьезно кивнула и подождала, когда я кивну ей в ответ, прежде чем продолжать. Она разрезала свой большой палец кончиком ножа и смешала нашу кровь и алкоголь при помощи кисточки для письма. Затем она провела кисточкой по одной из чистых дощечек. Кровь и алкоголь впитались в дерево.

Она прижала рисовую бумагу к дощечке, сняла ее и расправила на алтаре. Я наклонился поближе, пытаясь понять, куда она смотрит.

– Вот. – Она указала пальцем на одно неровное пятно, потом на другое. – Твое имя.

Окровавленным кончиком ножа она вырезала на дощечке два символа, немного похожих на пятна на бумаге. Затем бабушка произнесла что-то на невнятном невыразительном языке и попросила меня повторить. Я не понимал произнесенных мной звуков, но они резонировали во мне, как могущество, которое я ощутил, когда она сотворила пламя.

– Таково твое истинное имя, мальчик. Глупый-Пес. Полагаю, у богов есть чувство юмора. – Она указала на другие дощечки.

– Вот мое имя, Сломанная-Ветка. Думаю, это пророчество. И твоей матери, хотя она потеряла на него право, когда вышла замуж за сиенца. – Символы на дощечке были стерты. – И твой дядя, Хитрый-Лис.

Мой взгляд задержался на третьем имени, которое разбудило воспоминание из самого раннего детства. Однажды, когда отец куда-то уехал по делам, странный, взъерошенный мужчина явился в наш дом. Моя мать отсылала нищих с добрыми словами, давала им несколько монеток и чашку риса, но когда она увидела того мужчину у ворот наших владений, ее охватил гнев и она застыла на месте.

– Ты осмелился прийти в мой дом? – потребовала она ответа, а я наблюдал за их разговором с порога гостиной. – Неужели ты устал ночевать в пещерах и кустах, где за тобой охотятся, как за лисом?

Мужчина улыбнулся, показав сломанный зуб.

– Я считал, что любовь к семье является одной из главных ценностей сиенцев. Ты больше не любишь брата?

– Здесь ничего для тебя нет, – ответила моя мать. – Уходи, пока я не отправила гонца в гарнизон.

Он поднял руки и вытащил из рукава листок бумаги.

– Передай это от меня маме.

– Я не собираюсь делать тебе одолжений, – поджав губы, заявила мама.

– Ну, тогда скажи, чтобы она соблюдала осторожность, – попросил он, – и что мы перебираемся на Север, в Грейфрост, если она пожелает к нам присоединиться.

– Я не стану этого делать, – твердо сказала мама.

– В таком случае ты подвергнешь себя опасности, – резко сказал он, и в его глазах загорелся гнев. – Себя и своего сына. Меня будут искать, и, хотя ты предпочла бы забыть о том, что я твой брат, сиенцы это будут помнить всегда.

Когда мужчина повернулся и ушел, мама меня обняла и принялась шепотом успокаивать, хотя страх испытывала она, а не я.

Через три дня в наши владения пришел патруль сиенцев и солдаты все обыскали. Ногти матери впились в мои плечи, когда солдаты открывали ее сундуки и разбрасывали по дому вещи.

– Ты имела какие-то контакты с повстанцем по имени Хитрый-Лис? – потребовал ответа капитан.

«Нет», – ответила моя мать. А известно ли ей что-то о местонахождении беглой ведьмы Сломанная-Ветка? «Нет», – ответила моя мать – и тут она была честна, потому что в тот день, когда нас посетил грязный мужчина, бабушка исчезла и не появлялась целую неделю после того, как солдаты ушли, строго приказав матери сразу сообщать о появлении членов ее семьи.

Я был тогда совсем маленьким и не понял, почему моих дядю и бабушку разыскивали солдаты или почему мама разрешала бабушке жить с нами, а брату отказалась помочь.

Я лишь знал, что после возвращения отца, когда он узнал от управляющего о том, что произошло в его отсутствие, он заявил, что вышвырнет бабушку из своего поместья.

– Она стареет, – умоляла мама, пока я прятался в углу, сдерживая слезы, понимая, что они только вызовут гнев отца. – Мой долг в том, чтобы о ней заботиться. Она ни для кого не будет угрозой. Ее преследуют за преступления, совершенные много лет назад!

Отец смягчился, но обещал, что, если солдаты еще раз обыщут поместье, колодец его сочувствия иссякнет навсегда. В следующие четыре года солдаты больше к нам не приходили, и временами казалось, будто отец забыл о том, что под нашей крышей жила беглянка, – во всяком случае, делал вид, что забыл.

Бабушка немного помолчала, изучая имена своего сына и дочери, потом сложила все дощечки и сказала:

– Нужно еще кое-что сделать.

Она положила испачканный кровью листок рисовой бумаги на поверхность алкоголя, подожгла его при помощи свечи с алтаря и подождала, когда пепел осядет на дно чаши. Затем она сделала несколько больших глотков смеси крови, пепла и алкоголя, после чего предложила выпить из чаши мне. После того как я выполнил ее просьбу, она заставила меня повторить молитву обретения имени. Слова для меня оставались бессмысленными, я произносил их на ее языке, который тогда еще даже не начинал учить.

Мне тогда и в голову не пришло, что наши скромные имена, вырезанные на дереве и запечатанные кровью, однажды прозвучат в принадлежащих империи огромных залах с колоннами.

Глава 2. Обучение

В течение следующих четырех лет бабушка рассказывала мне о культуре своего народа – теперь уже нашего, ведь я получил огненное имя. Она учила меня найэни – родному языку нашей страны, и просила всегда говорить с ней на нем, когда мы оставались вдвоем. Под покровом темноты мы занимались Железным танцем, используя штыри вместо мечей. Она учила меня названиям звезд и умению читать ручьи в лесу после дождя. По ночам я наслаждался ее тайными знаниями.

По контрасту мое сиенское образование стало тяжелым трудом. Коро Ха, мой наставник, был родом из Тоа-Алона, далекой бедной провинции империи, находившейся на южной окраине. На моего отца произвели впечатление его высокий рейтинг и рекомендательные письма, и он нанял его для того, чтобы Коро Ха подготовил меня к имперским экзаменам, которые мне предстояло сдавать в Найэне, когда мне исполнится семнадцать лет. Коро Ха взялся за эту работу с удовольствием и делал ее исключительно эффективно.

Через два года я научился читать 10 000 сиенских логограмм и писать половину из них по памяти. Через три года мог цитировать афоризмы мудреца Путника-на-Узком-Пути – достаточно было назвать страницу и строку. Через четыре составлял комментарии к классической поэзии – а потом переделывал их дюжины раз, пока они не удовлетворяли высоким требованиям Коро Ха.

– Он прилежный ребенок, – сказал Коро Ха отцу, когда мне исполнилось двенадцать, – только немного сонный.

Мы сидели в беседке, выходившей на скромные сады нашего поместья.

Отец вернулся домой на короткий срок между своими путешествиями купца и воспользовался этим, чтобы выяснить, каковы мои успехи. Он и Коро Ха сидели за низким столиком, а я стоял рядом на коленях.

Колени у меня болели, но я не мог жаловаться в присутствии отца.

Я страстно желал его одобрения, ведь, если он считал, что мои занятия продвигаются вполне успешно, он был добр ко мне – и моей матери доставалось меньше неприятных слов за время его недолгого пребывания дома.

Отец погладил тонкие косички бороды и внимательно посмотрел на меня.

Я постарался не смотреть на Коро Ха в поисках поддержки. Запах табака от отцовской трубки смешивался с тонким ароматом чая из хризантем. Коро Ха наполнил первую чашку для отца, потом свою из глиняного чайника и отставил его в сторону, чтобы слуга налил в него кипящую воду. На подносе стояла третья, пустая чашка.

– Каковы три столпа общества? – спросил отец.

– Отношения между отцом и сыном, мужем и женой и старшим братом с младшим, – сразу ответил я.

Это был один из главных законов, начало любого экзамена.

– Что есть император по отношению к своему народу? – продолжал отец.

– Он отец всем.

– Если народ голодает, каков долг императора?

– Накормить народ.

– Если императору что-то грозит, в чем состоит долг его народа?

– Защищать его.

– Если народ подвергает себя опасности, в чем долг императора?

– Указать верный путь.

Отец кивнул и наполнил мою чашу. Я сделал глоток и встретил его одобрительный взгляд.

– Ты хорошо усвоил принципы, – сказал отец.

– Если позволите, Мастер Вен, – сказал Коро Ха с легким поклоном.

Он повернулся ко мне и заговорил с отстраненным выражением, как и положено наставнику с учеником-сиенцем – отношение старшего брата сиенца к младшему.

– Если продолжить серию вопросов твоего отца, позволь предложить тебе дилемму, – сказал Коро Ха. – Каковы отношения императора с министрами?

– Император должен управлять министрами, как муж, а министры давать ему советы, как жена, – ответил я.

– Когда министра тревожит руководство императора, в чем состоит его долг?

– Жена может мягко укорять мужа и предложить ему новый курс, так и министр имеет право давать советы императору.

– А если император отвергнет совет? – спросил Коро Ха.

– Министр должен принять волю императора.

– А если император не прав?

Я едва не подавился чаем. И посмотрел на Коро Ха, забыв о правилах приличия. Во время наших уроков мы обходили стороной подобные вопросы. Он ставил эксперименты, и я принимал роль жены дурака, пьяницы или младшего брата, вынужденного сохранять верность старшему брату – тирану, или министра, которому император поручил нечто отвратительное. Эти эксперименты были самым интересным в обучении Коро Ха, но я сомневался, что мой отец их бы поддержал.

– Вэнь Ольха? – заговорил Коро Ха. – Если тебе требуется конкретный пример, давай предположим, что император ввел слишком тяжелый налог в одной из своих провинций. Что, если он нарушил свой долг отца народа и в результате провинция будет голодать? Что, если после того, как императору сообщат о его ошибке, он откажется уменьшить налог? Что следует сделать министру в таком случае?

Его вопрос изрядно меня удивил. Коро Ха, как и всякий разумный человек, знал, что голод и нищета царят на севере Найэна, где до сих пор продолжалось восстание моего дяди, о котором бабушка не раз говорила, когда порицала империю. Неужели он заметил какие-то следы моих ночных уроков? Мешки под глазами и синяки на руках?

Или он видел, как мы с бабушкой выскальзывали из сада в лунном свете? Возможно, он уловил какие-то подводные течения моих мыслей или нюансы в сочинениях и разговорах?

– Правильны или ошибочны действия императора, известно лишь вечным божествам, – сказал я, посмотрев наставнику в глаза. – Только они могут в чем-то упрекнуть императора, исполняя роль отцов. Министр не смеет так поступать, ведь жена не может восстать против мужа.

Коро Ха вздернул подбородок и удовлетворенно улыбнулся. Он посмотрел на отца и вернулся к роли подчиненного.

– Для своего возраста мальчик все прекрасно понимает.

– Да, – согласился отец.

Он указал на соседний с собой стул, я сел и стал пить чай вместе с ними, изо всех сил стараясь не смотреть на Коро Ха. Потом отец стал задавать вопросы на другие темы: о моей матери, о чтении классических произведений, об истории – Коро Ха сказал, что у меня к ней склонность. Таким образом, отец исполнил свой долг следить и вести за собой наш дом, несмотря на долгие отсутствия.

Отец прекрасно ко мне относился, когда я был маленьким. У меня остались смутные детские воспоминания, не до конца оформившиеся и почти мифические, – как я под теплым летним солнцем ездил у него на плечах по саду. О его усах, которые щекотали мою щеку, когда он качал меня на колене и рассказывал глупые истории, полные бессмысленных рифм. Но по мере того, как его торговля расширялась, счастливые дни становились все более редкими, а с появлением Коро Ха мне требовалось их заслужить.

Когда мы допили чай, отец нас отпустил. Коро Ха и я поклонились ему и задом вышли из его кабинета. На садовой дорожке, когда отец уже нас не видел, я бросил на Коро Ха холодный взгляд.

– Только не надо дуться, Вэнь Ольха, – сказал Коро Ха. – Твой отец остался доволен твоим ответом, разве не так?

– Я не думаю, что ему понравился ваш вопрос, – сказал я. – Во всяком случае, мне он совсем не понравился.

– Разве ученику подобает быть недовольным наставником?

– А что, если я бы сказал, что министру следует восстать против императора? Как ты думаешь, ты бы сохранил свое место в нашем доме?

– Почти наверняка, – ответил Коро Ха. – Я получил очень хорошие рекомендации. Если бы ты плохо ответил, твой отец остался бы недоволен, а я позаботился бы о том, чтобы ты в следующий раз давал правильные ответы.

Я скрестил руки на груди и продолжал идти вслед за ним. Он спрятал кисти в рукава своих одеяний. Солнечный свет пробивался сквозь листву женьшеня, и на тропинке свет смешивался с тенью.

В ветвях деревьев чирикали птицы. Журчал ручей, протекавший через наш сад. До меня донесся плеск карпа, который охотился на водомерок.

– Вы пытались поставить меня в трудное положение? – спросил я.

Коро Ха покачал головой.

– Всю жизнь тебе будут задавать подобные вопросы, Вэнь Ольха, и не имеет значения, сколько раз ты прежде давал правильные ответы. Такие вопросы проверяют не только твои знания, но и верность. Хорошее образование и имя помогают, но у тебя не такая кожа, неправильные волосы и не все в порядке с материнской линией. Я хочу, чтобы ты добился успеха, несмотря ни на что. Иногда ценой успеха станет унижение или предательство собственного сердца. Твой отец это понимает.

Я убежал от него в свою комнату, заперся и не выходил до конца дня. Бабушка научила меня быть гордым и считать, что все, чему меня учит Коро Ха, есть лишь препятствия и недостатки. Более того, я был уверен, что обязательно познаю тайны магии, которые существовали как по отцовской, так и по материнской линии. К тому же я помнил ошеломляющее, подобное удару грома, понимание устройства мира, когда она щелкнула пальцами и зажгла огонь.

Четыре года спустя я все еще стремился снова познать это ощущение, точно мечтающий заполнить пустой желудок нищий, которого преследуют воспоминания о последней трапезе.

В ту ночь бабушка разбудила меня, постучав в мое окно.

Я встал, надел штаны и рубашку из домотканого хлопка – простую одежду, хорошо пропускавшую прохладный летний ветер, – проскользнул по коридорам и встретился с ней в саду. Как и всегда, мы отправились в Храм Пламени.

Бабушка продолжила свои уроки историями о первых героях Найэна, которые правили мелкими королевствами до появления Королей Солнца. Она вела пальцами по рунам, и я читал истории о Хрупкой Сове, которая не могла охотиться или сражаться, но сумела обмануть дракона и заставить его разделить с ней тайну письменности; о Коричневой Собаке, подружившейся с лисом-демоном и научившейся изменять форму, становясь любым зверем; о Железном Клыке, в своих снах встретившем богов волков и с их помощью создавшем из разных городов Найэна королевство, простиравшееся по всей длине нашего острова.

По сравнению с уроками Коро Ха занятия с бабушкой всегда захватывали мое воображение. Литература сиенцев, по моему опыту, состояла из рассуждений о морали и аналогий. По контрасту, истории Найэна наполняли приключения, страсть и – самое главное – магия. Финал сиенских повестей легко предсказать, если понимаешь правила и доктрину. А в сказаниях бабушки постоянно возникали самые неожиданные повороты, а также легенды о стойкости и мужестве. Тем не менее они казались мне пустой тратой времени и лишь сильнее возбуждали стремление к магии.

Когда история Железного Клыка подошла к концу, бабушка сложила книги в сундук, стоявший рядом с алтарем, и мы перешли к занятиям Железным танцем. Мы продолжали использовать штыри вместо затупленного железа, ведь синяк на лице или руке легче объяснить, чем сломанную руку. В храме разгуливало эхо наших ударов, меня наполняли энергия и дикость, и я получал удовольствие, давая выход энергии, сосредоточившись только на следующем взмахе ее оружия, а мои руки и ноги реагировали словно сами по себе.

Мы закончили занятие, сильно вспотев. Я изучал обычный набор синяков, а бабушка разглядывала свой локоть, куда пришелся один из моих ударов. Она сказала, чтобы я сел на край алтаря, и протянула мне тыкву с водой.

– Ты делаешь успехи, – проговорила она, слегка задыхаясь.

Я улыбнулся и выпятил грудь. Гордость – еще одно чувство, которое, по правилам хорошего тона, считалось сиенцами неуместным.

– Настанет день, когда я буду лучше, чем ты, – заявил я.

– Неужели? – Она усмехнулась.

– Да! – Я вытер рот и протянул ей тыкву. В темноте я увидел сеть белых шрамов на ее руке. – И тогда ты начнешь учить меня магии, хочешь ты того или нет.

Я ожидал выговора. Почти каждую ночь я просил ее научить меня тайнам ее искусства, указывая на какие-то новые умения, которыми мне удалось овладеть. И всякий раз она мне категорически отказывала. Но в ту ночь, когда она пила воду из тыквы, бабушка внимательно посмотрела на меня, точно впервые задумалась над моей просьбой.

– Ты еще не готов учиться, – наконец ответила она, поставив тыкву между нами, и я уже собрался высказать ей свое неудовольствие, когда она встала. – Но, быть может, ты готов смотреть.

Я ощутил волнение в груди, которое быстро распространилось до кончиков пальцев рук и ног. Мне с трудом удалось подавить желание броситься вперед, и я последовал за ней во двор за Храмом Пламени. Он зарос побегами ивы, в том числе и пересохший фонтан, который находился в его центре. Возле фонтана стояла одинокая беседка. Бабушка опустилась на колени напротив нее, и я видел лишь силуэт на фоне тусклого света лунного полумесяца.