Kitobni o'qish: «Долгое безумное чаепитие души»

Посвящается Джейн

От автора

Эта книга написана при помощи Apple Macintosh II и Apple LaserWriter II NTX. Для обработки текста использовалось программное обеспечение FullWrite Professional от Ashton Tate. Окончательная корректура и фотонабор выполнены компанией The Last Word (Лондон, SW6).

Я хотел бы выразить огромную благодарность Сью Фристоун, моему великолепному, потрясающему редактору. За нескончаемые помощь, поддержку, критические замечания, энтузиазм и сандвичи. Я также в долгу перед Софи, Джеймсом и Вивьен, которые почти не видели ее в последние недели нашей работы.

Глава 1

Едва ли можно назвать случайным факт, что ни в одном из языков мира не родилось выражение «красивый, как аэропорт».

Все аэропорты неприглядны. Некоторые – весьма. Другие обретают лишь определенную степень неприглядности – этого можно достичь, если очень постараться. Повсюду мелькают усталые, злые лица: люди внезапно обнаружили, что их багаж приземлился в Мурманске (Мурманский аэропорт – единственное известное исключение из этого в остальном непреложного правила), а архитекторы в общем и целом стремятся отразить сие настроение в своих проектах.

Мотив усталости и злобы они подчеркивают брутальными геометрическими формами и тошнотворными цветами, чтобы максимально облегчить расставание пассажира с багажом и близкими, сбивают его с панталыку стрелками, цель которых, по всей видимости, показать, где искать окна, вешалки для галстуков, Малую Медведицу в ночном небе, по возможности обозначить, где проходит канализация (на основании ее практической ценности), и скрыть расположение выходов на посадку (с учетом их бесполезности).

Кейт Шехтер застыла посреди океана тусклого света и невнятного шума.

Всю дорогу из Лондона до аэропорта Хитроу ее мучили сомнения. Кейт не была ни суеверным, ни верующим человеком – она просто не могла решить, нужно ли ей в Норвегию. Ей все сильнее казалось, что Бог, если он есть, – ну или некое богоподобное существо, которое безукоризненно распределило частицы при сотворении Вселенной, а также, судя по всему, управляло и движением транспорта на трассе М4, – не желает, чтобы она летела в Норвегию. Суета с билетами, поиски соседки, которая будет приглядывать за кошкой, поиски кошки, за которой должна приглядывать соседка, внезапная протечка крыши, пропажа кошелька, погода, скоропостижная смерть соседки, беременность кошки – все это напоминало заранее спланированную акцию по созданию препятствий, в которой четко просматривалось божественное присутствие.

Даже водитель такси – а ей все-таки удалось в конце концов поймать такси – спросил: «Норвегия? Что там хорошего?» А когда она вместо того, чтобы с энтузиазмом воскликнуть: «Северное сияние!» или «Фьорды!» – на мгновение задумалась и закусила губу, продолжил: «Понятно. Держу пари, вас туда зовет какой-то хмырь. Вот что я вам скажу: пошлите-ка вы его куда подальше и езжайте лучше на Тенерифе».

А ведь это идея!

Махнуть на Тенерифе.

А может, домой?

Она хмуро смотрела в окно на бурлящий транспортный поток и думала о том, что зябкая и противная здешняя погода – пустяки по сравнению с тем, что ее ждет в Норвегии.

И дома, кстати, тоже. Дома сейчас все сковано льдами, из-под замерзшей земли тут и там в холодный воздух гейзерами вырывается пар и рассеивается среди зеркальных глыбин Шестой авеню.

Беглый взгляд на тридцатилетний жизненный путь Кейт позволял безошибочно распознать в ней коренную жительницу Нью-Йорка, хотя большая часть ее жизни прошла вдали от этого города: в Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, в Европе. А пять лет назад она пережила период бессмысленных скитаний по Южной Африке – после того как, пытаясь поймать такси, погиб ее муж Люк. Они едва успели пожениться.

Ей нравилось думать, что ее дом в Нью-Йорке и она по нему скучает, но на самом деле скучала она только по пицце. Не по любой, а по той, что привозят домой по заказу. В кафе, где тебе приходится сидеть за столом и пялиться на красные бумажные салфетки, – вовсе не настоящая пицца, сколько бы перченых колбасок или анчоусов туда ни напихали.

Лондон вполне подходил для жизни. Конечно, если закрыть глаза на пунктик с пиццей. Ну почему здесь никто не желает заниматься ее доставкой? И не понимает, что сам смысл пиццы заключается в том, чтобы ее доставили к вашей двери, горячую, упакованную в картонную коробку? Чтобы вы могли снимать ломтики с пергаментной бумаги и, складывая вдвое, поглощать перед телевизором. Что так лихо перемкнуло в головах у этих твердолобых бездельников англичан, что они не в состоянии взять в толк очевидное? По какой-то причине ей никак не удавалось смириться с таким положением дел, и примерно раз в месяц, пребывая в особо мрачном настроении, она звонила в очередной итальянский ресторан, заказывала самую большую и шикарную пиццу, какую только могла описать, – по толщине почти равнявшуюся двум пиццам, – и в конце сладким голоском просила ее доставить.

– Простите, что сделать?

– Доставить. Сейчас продиктую адрес…

– Я не понял. Разве вы не приедете за ней сами?

– Нет. Мой адрес…

– Э-э, мисс, мы этим не занимаемся.

– Не занимаетесь чем?

– Доставкой…

– Вы не занимаетесь доставкой? Я не ослышалась?…

Разговор быстро скатывался до безобразной, выматывающей нервы ругани, Кейт трясло от злости. Впрочем, уже на следующее утро ей становилось намного легче. Во всех остальных отношениях Кейт была милейшим человеком, общаться с которым приятно каждому.

Однако сегодня ее терпение явно испытывали на прочность.

На шоссе они попали в ужасную пробку, а когда вдали промелькнули синие огни мигалок, стало ясно – впереди ДТП. Кейт насторожилась еще больше и напряженно вглядывалась в окно, пока они не миновали место аварии.

Когда наконец подъехали к аэропорту, водитель разозлился, потому что у Кейт не оказалось точной суммы. С недовольным видом он долго искал в карманах тесных брюк мелочь на сдачу.

Атмосфера накалялась и грозила того и гляди разразиться взрывом. Кейт стояла в толпе, в зале вылета второго терминала Хитроу, и никак не могла найти стойку регистрации на рейс в Осло.

На мгновение она замерла, сделала несколько спокойных, глубоких вдохов и попыталась выкинуть из головы Жан-Филиппа.

Водитель угадал: в Норвегию она отправилась из-за Жан-Филиппа. С другой стороны, именно из-за него ей вовсе не следовало туда лететь. От мысли о нем у нее пульсировало в висках, и лучше было вообще ни о чем не думать, а просто ехать, будто ей в любом случае нужно в Норвегию. А там она бы страшно удивилась, столкнувшись с ним в гостинице… в общем, в той гостинице, название которой он написал на визитке, что лежала сейчас в боковом кармане ее дамской сумочки.

На самом деле она в любом случае удивится, если застанет его на месте. Скорее всего ее ждет записка с сообщением, что его неожиданно вызвали в Гватемалу, Сеул или на Тенерифе и что он ей оттуда позвонит. Из всех, кого она знала, Жан-Филипп был самым неуловимым. В неуловимости никто не мог с ним сравниться. С тех пор как под огромным желтым «шевроле» погиб Люк, она испытывала странную зависимость от пустых эмоций, которые возбуждали в ней эгоцентричные мужчины.

Она попыталась выкинуть все это из готовы и даже на минуту закрыла глаза. Загадала, открыв их, увидеть прямо перед носом указатель: «Вылетающие в Норвегию, пожалуйте сюда», чтобы просто идти и больше ни о чем не волноваться. Ей вдруг пришло в голову, что, вероятно, таким путем и зародилась религия, недаром в аэропортах в поисках новых адептов вечно снуют представители разнообразных сект. Им хорошо известно, что люди в состоянии незащищенности и жуткой растерянности легко поддаются воздействию.

Кейт открыла глаза и, конечно же, была разочарована. Однако мгновение спустя толпа сердитых немцев в рубашках поло немыслимого желтого цвета на секунду расступилась, и перед ней мелькнула стойка регистрации на рейс в Осло. Закинув на плечо дорожную сумку, Кейт стала пробираться вперед.

Очередь состояла лишь из одного пассажира, у которого или с которым, по всей видимости, возникли какие-то проблемы.

Это был огромный человек, просто неимоверно больших размеров, хорошо – даже можно сказать, профессионально – сложенный. В его внешности Кейт отметила некую чудаковатость, хотя не вполне поняла, почему у нее создалось такое впечатление. Не разобравшись, что именно ей показалось странным, она решила не думать о нем. В какой-то статье писали, что центральный процессор человеческого мозга имеет лишь семь регистров памяти, а значит, если вы держите в голове одновременно семь мыслей, то при появлении следующей одна из семи предыдущих моментально улетучивается.

Кейт размышляла о том, успеет ли она на самолет, о том, что сегодняшний день ей, возможно, всего лишь показался страшным, о сотрудниках авиакомпаний, прикрывающих очаровательными улыбками фантастическое хамство, о магазинах беспошлинной торговли, в которых товар может продаваться куда дешевле, чем в обычных магазинах, однако почему-то такого не происходит, о журнальной статье, в которой, кажется, рассказывалось, как сэкономить на поездке, о том, будет ли лямка меньше давить, если перекинуть сумку на другое плечо. Наконец, несмотря на все намерения этого не делать, о Жан-Филиппе, – только эта мысль заключала в себе как минимум семь пунктов.

Препирающийся с регистраторшей мужчина был мгновенно забыт.

И только объявление о том, что посадка на самолет, вылетающий в Осло, заканчивается, заставило ее вновь обратить внимание на происходящее у стойки.

Великан негодовал: ему не предоставили место в салоне первого класса. Оказалось, что на это есть причина – отсутствие у него на руках билета первого класса.

Настроение у Кейт окончательно упало, на душе заскребли кошки.

Затем вдруг выяснилось, что у мужчины и вовсе нет никакого билета. Спор быстро перешел в стадию ожесточенной ругани и коснулся таких животрепещущих вопросов, как внешность сотрудницы авиакомпании и ее личные качества, гипотезы о ее происхождении и предположения о сюрпризах, уготованных в будущем ей и авиакомпании, в которой она работает. Под конец совершенно случайно, но весьма своевременно была задета тема кредитной карточки.

Оказалось, у мужчины кредитной карточки нет.

Далее предметом обсуждения выступили дорожные чеки и факт отказа авиакомпании их принимать.

Кейт долго сверлила убийственным взглядом свои наручные часы и наконец решилась прервать переговоры:

– Простите, вы скоро закончите? Мне нужно успеть на рейс в Осло.

– Я занимаюсь этим джентльменом, – раздраженно отозвалась девушка. – Подождите буквально секундочку.

Кейт вежливо кивнула, отсчитала ровно одну секунду и сказала:

– Дело в том, что самолет вот-вот улетит. У меня одна сумка, билет куплен, место забронировано. Оформление займет тридцать секунд. Ни за что не стала бы вмешиваться в ваш разговор, но я не могу себе позволить опоздать на рейс из-за каких-то тридцати секунд. Заметьте, это действительно всего лишь тридцать секунд, а не «буквально секундочка», из-за которой мы можем застрять тут на всю ночь.

Регистраторша подняла голову, ослепив Кейт сверкающим на губах блеском, но сказать ничего не успела: рослый блондин обернулся, и выражение на его лице привело Кейт в замешательство.

– Мне тоже нужно в Осло! – гневно бросил он, по-скандинавски растягивая слова.

Кейт смотрела на него в изумлении. Мужчина совершенно не вписывался в обстановку аэропорта. Точнее, обстановка аэропорта выглядела совершенно неуместно на его фоне.

– Понимаете ли, сейчас ситуация такова, что мы с вами оба туда не попадаем, – объяснила Кейт. – Давайте попробуем разобраться. В чем загвоздка?

Регистраторша расплылась в очаровательной равнодушной улыбке:

– Мы не принимаем чеки, это политика нашей компании.

Кейт швырнула на стойку собственную кредитную карточку.

– Хорошо. Тогда их принимаю я. Снимите сумму за билет джентльмена с этой карты, а я приму от него чек. Вы согласны? – обратилась она к великану.

На его лице медленно проступило удивление. В больших синих глазах будто бы отразились все ледники мира. Взгляд был необычайно высокомерным и в то же время недоуменным.

– Согласны? – повторила она. – Мое имя Кейт Шехтер. Одна «ша», две «е», по одной «ха», «тэ» и «эр». Если указать все буквы, банку безразлично, в каком они идут порядке. Служащие у них порой сами себя не узнают.

В знак благодарности мужчина очень медленно наклонил голову. Затем выразил признательность за доброту, деликатность и еще за что-то по-норвежски, сказал, что давно не встречал ничего подобного, что она – человек несгибаемой воли, и опять что-то по-норвежски, и что он перед ней в долгу. А затем как бы между прочим добавил: чековой книжки при нем нет.

– Отлично! – воскликнула Кейт, которую уже ничем невозможно было сбить с заданного курса.

Она отыскала в сумочке клочок бумаги, схватила со стойки ручку, что-то нацарапала и протянула ему.

– Отправите деньги по этому адресу, – сказала она. – Если не хватит, заложите шубу. Ясно? Я рискую, полагаясь на вас.

Великан взял листок, невообразимо долго читал, затем аккуратно сложил и опустил в карман шубы. И вновь слегка кивнул головой.

До Кейт вдруг дошло, что регистраторша ждет ручку, чтобы заполнить бланк. Кейт недовольно подвинула к ней ручку, протянула свой билет и надела маску ледяного спокойствия.

Тем временем было объявлено отправление рейса.

– Ваши паспорта, пожалуйста, – спокойно произнесла регистраторша.

Кейт дала ей свой паспорт, а у великана паспорта не оказалось.

– Как это?! – воскликнула Кейт.

Сотрудница же авиакомпании просто замерла и уставилась в пустоту, уступая кому-нибудь другому право следующего хода.

Мужчина сердито повторил, что паспорта у него нет. Фактически он выкрикнул это и хватил кулаком по стойке так, что в ней осталась небольшая вмятина.

Кейт забрала свой билет, паспорт, вновь закинула сумку на плечо.

– Все, я умываю руки, – сказала она и ушла.

Она изо всех сил старалась успеть на самолет, но этому не суждено было случиться. Она попросит оставить для Жан-Филиппа записку, что не смогла приехать, и ее поместят рядом с его запиской, сообщающей о том же. На этот раз отсутствовать будут оба.

А сейчас ей надо успокоиться. Сперва купить газету, затем выпить кофе.

По указателям она так и не нашла ни того ни другого. Работающего телефона, чтобы оставить сообщение, тоже не оказалось, и Кейт решила плюнуть на аэропорт. Выбраться отсюда, поймать такси и скорее уехать домой.

Почти у выхода она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на стойку регистрации, из-за которой потерпела поражение, и вдруг увидела, что стойка взмыла вверх сквозь крышу, объятая огненным шаром.

…Кейт лежала в темноте под обломками, страдая от боли и дыша пылью, пыталась понять, не отнялись ли у нее руки и ноги. Радовала лишь одна мысль: ей вовсе не показалось, что сегодня плохой день. Думая об этом, она потеряла сознание.

Глава 2

Общественность требовала наказать виновных.

Сначала Ирландскую республиканскую армию, затем Организацию освобождения Палестины и, наконец, министерство газовой промышленности. Компания «Бритиш ньюклеар фьюэлз» поспешила выступить с заявлением, что полностью контролирует ситуацию и шанс, что подобное случится, был один на миллион, что вряд ли произошла утечка радиоактивных веществ, а на месте взрыва можно устроить замечательную площадку для отдыха с детьми и пикников. В итоге выяснилось: компания эта тут вообще ни при чем.

Причину взрыва установить не удалось.

Все будто бы произошло стихийно, само по себе. Были выдвинуты объяснения, большинство из которых лишь повторяли друг друга, перефразируя проблему на тот или иной манер, – ровно по тому же принципу в нашей речи появилось выражение «усталость металла». Собственно, очень похожий термин и изобрели для обозначения внезапного перехода дерева, металла, пластмассы и бетона во взрывоопасное состояние – «нелинейное катастрофическое возмущение конструкций». Иными словами, как на следующий день выразился в телеинтервью один молодой член правительства, стойка регистрации взорвалась потому, что ей «осточертело стоять на месте» (эти слова здорово подпортят ему дальнейшую карьеру).

Как и при любых чрезвычайных происшествиях, в оценках числа пострадавших наблюдались серьезные расхождения. Сначала насчитали сорок семь погибших и восемьдесят девять тяжелораненых. Затем эти цифры выросли до шестидесяти трех и ста тридцати соответственно, а перед тем как после окончательного уточнения выяснилось, что жертв намного меньше, количество погибших подскакивало еще раз – аж до ста семнадцати. В итоге решили: поскольку все, кого можно пересчитать, пересчитаны, значит, никто не погиб. Некоторых госпитализировали с порезами, ушибами и прочими травмами различной степени тяжести, но раз сведений о пропавших без вести ни от кого не поступало, то ранеными все и ограничилось.

В этом заключалась еще одна необъяснимая загадка происшедшего. Мощности взрыва было достаточно, чтобы превратить значительную часть второго терминала в груды обломков, однако все находившиеся в здании каким-то непостижимым образом очень удачно упали или укрылись от одного фрагмента бетонной стены под другим, или ударную волну принял на себя багаж. Следует отметить, что багажа вообще уцелело мало. По этому поводу парламенту были заданы вопросы, впрочем, не особо интересные.

Прошло несколько дней, прежде чем Кейт Шехтер узнала об этих событиях и вообще вспомнила о существовании внешнего мира.

Она коротала время в собственном мире, где ее окружали – насколько хватало взгляда – старые сундуки с воспоминаниями, вызывавшими сильное любопытство, а подчас и оторопь. По крайней мере одна десятая часть сундуков была набита яркими, порой болезненными или неприятными воспоминаниями о прошлом; в остальных она с изумлением обнаружила пингвинов. До нее дошло, что это сон, и она решила, что скорее всего она копается в своем подсознании. Кейт где-то слышала: люди используют лишь десятую часть мозга, и неизвестно, для чего предназначены остальные девять частей. Но уж точно никто не высказывал предположений, что в них можно хранить пингвинов.

Постепенно сундуки, воспоминания и пингвины стали неразличимыми, белыми и нечеткими, затем слились со стенами, тоже белыми и нечеткими, и в конце концов превратились в стены – белые… или скорее желтоватого или зеленоватого оттенка, – заключившие Кейт в маленькой комнате.

В комнате царил полумрак. Лампа на прикроватной тумбочке горела, но не ярко, свет уличного фонаря пробивался сквозь серые занавески, отчего на противоположной стене плясали тени. Постепенно Кейт различила неясные очертания собственного тела под белой простыней с отогнутым краем и светлыми шерстяными одеялами. Встревоженная, она некоторое время разглядывала себя, проверяя, все ли на месте, прежде чем попробовать шевельнуться. Сперва она подвигала правой рукой, та оказалась в порядке, хотя немного затекла и болела. Тем не менее все пальцы работали, имели положенную им длину и толщину и сгибались в нужных местах и направлениях.

Не сразу обнаружив левую руку, Кейт слегка запаниковала, но затем увидела, что рука лежит на животе и почему-то ноет. Пару секунд она прислушивалась к себе, сопоставляя довольно неприятные ощущения, пока не догадалась, что под повязкой в руке торчит игла. Это ее потрясло. Из иглы змеей вилась тонкая прозрачная трубочка, поблескивающая в свете уличного фонаря. Описав плавную петлю, она соединялась с пухлым полиэтиленовым пакетом, свисающим с высокого металлического штатива. При виде этого сооружения Кейт на мгновение объял страх, однако, разглядев на пакете слова «Раствор хлорида натрия с глюкозой», она заставила себя успокоиться и спустя несколько минут возобновила исследования.

Грудная клетка и ребра хоть и ныли, но все же были невредимы. А острой боли, чтобы заподозрить перелом, не ощущалось нигде. Кейт напрягла правую икроножную мышцу, затем левую – возможно, левая лодыжка вывихнута.

Иными словами, она уверила себя: с ней все в порядке. Тогда что она делает в этом месте – в больнице, судя по мерзкому цвету стен?

Она резко села в постели, и тут же ненадолго вернулись веселые пингвины.

Придя в чувство, Кейт решила проявлять к себе больше заботы и лежала спокойно, ощущая легкую тошноту.

Она попыталась очень осторожно прощупать память и вспомнить, что произошло. Воспоминания, темные и крапчатые, хлынули крутыми масляными волнами, как воды Северного моря. В волнах тут и там всплывали какие-то комья, медленно складываясь в колыхающийся аэропорт, мрачный и давящий на виски, а в самой его середине, пульсируя как мигрень, возник шикарный огненный шар.

Кейт вдруг отчетливо поняла, что в зал регистрации второго терминала аэропорта Хитроу попал метеорит. На фоне пламени проступил силуэт великана в шубе, который, должно быть, принял на себя основную мощь удара и мгновенно превратился в облако атомов, беспрепятственно разлетевшихся в разные стороны. От этой мысли Кейт пришла в ужас. Он вел себя заносчиво и нагло, но каким-то непостижимым образом сумел вызвать в ней симпатию. В его капризном упрямстве сквозило некое благородство. Возможно, ей просто нравилось думать, что капризное упрямство есть проявление благородства, потому что его поведение было чем-то сродни ее собственным попыткам добиться доставки пиццы на дом в чужом, враждебном и ни в какую не желающем этим заниматься мире. Благородство – одно из слов, которым можно замаскировать стойкое неприятие сложившихся абсурдных традиций, но существуют и другие…

Внезапно нахлынувшее чувство страха и одиночества быстро отступило, и Кейт ощутила спокойствие, расслабленность и позыв в туалет.

Часы показывали три, остальные признаки говорили о том, что сейчас ночь. Наверное, ей следует позвать сестру и сообщить миру о своем возвращении. Сквозь окошко на внутренней стене комнаты виднелся тускло освещенный коридор, где стояли каталка и высокий черный баллон с кислородом. И больше ничего. В коридоре было тихо.

Окинув взглядом довольно тесное помещение, Кейт увидела встроенный шкаф с выкрашенными белой краской фанерными дверцами, пару скромно прячущихся в тени виниловых стульев на металлических ножках и белую прикроватную тумбочку с вазой, в которой лежал один-единственный банан. По другую сторону кровати стоял штатив с капельницей, в стене – металлическая пластина с черными кнопками. С пластины свисала пара старых бакелитовых наушников, а к стойке в изголовье кровати был примотан провод с кнопкой вызова на конце. Кейт прикоснулась к кнопке, но нажимать не стала.

С ней все в порядке. Она справится сама.

Ощущая легкое головокружение, она медленно приподнялась на локтях, вытащила из-под одеяла ноги и опустила на холодный пол. И почти сразу поняла, что делать этого не следовало, потому что ступни тут же стали посылать потоки сообщений о том, какова на ощупь каждая частичка пола, словно пол – предмет странный и подозрительный, и они ни разу в жизни с ним не встречались. Все-таки она села на край кровати и заставила ступни принять пол как нечто, с чем им придется свыкнуться.

Больница одела ее в огромную мешковатую хламиду в полосочку. Пристальнее изучив свой наряд, Кейт пришла к выводу, что он не просто мешковатый, а на самом деле и есть мешок. Хлопчатобумажный мешок в сине-белую полоску. Застежка на спине пропускала холодные ночные сквозняки. Небрежно пришитые широченные рукава свисали до локтей. Она повертела руками на свету, разглядывая кожу, потерла ее, пощипала, особенно вокруг удерживающей иглу повязки. Обычно руки были гибкими, с плотной и упругой кожей. Сейчас они напоминали куриное мясо. Кейт поочередно погладила ладонями предплечья и снова внимательно на них посмотрела.

Она потянулась к штативу и ухватилась за него. Штатив шатался чуть меньше ее самой, поэтому ей удалось потихоньку встать на ослабевшие ноги. Высокая и стройная, она попробовала справиться с дрожью и спустя несколько секунд переместила штатив вперед на расстояние согнутой руки, как пастуший посох.

До Норвегии добраться не получилось, зато она хотя бы могла самостоятельно передвигаться.

Четыре своенравных колесика вели себя как капризные дети в супермаркете, но Кейт все-таки удалось продвинуть штатив к выходу. От ходьбы головокружение усилилось, но это лишь укрепило ее решимость. Она открыла дверь и, протолкнув вперед штатив, выглянула в коридор.

Слева коридор заканчивался двустворчатой дверью с круглыми смотровыми окошками, которая, по всей видимости, вела в более просторное помещение, возможно, отделение дневного стационара. Справа, до того как коридор резко поворачивал за угол, было несколько открытых дверей размером поменьше. Возможно, одна из них вела в туалет. А другие? Что ж, она проверит это по пути.

Два первых помещения оказались стенными шкафами. Третье было слегка побольше размером и со стулом внутри. Видимо, оно считалось комнатой, потому что вряд ли кому-то понравится сидеть в шкафу. Даже санитаркам, хоть им и приходится делать много вещей, от которых воротит большинство людей. Еще там было полно пластиковых стаканчиков, кувшинчик с загустевшими сливками и древняя кофеварка – все они кучей стояли на низеньком столике, на газете «Ивнинг стандарт».

Кейт взяла сырую газету и с ее помощью попыталась реконструировать события последних дней. Однако из-за собственного неустойчивого состояния и обвислого, слипшегося состояния газеты ей удалось выяснить совсем немногое сверх того факта, что никто ничего не может с уверенностью сказать о случившемся. По всей видимости, серьезно пострадавших не было, лишь пропала без вести сотрудница одной из авиакомпаний. Происшествие уже официально отнесли к разряду стихийных явлений природы.

«Ничего себе явление», – подумала Кейт, положила остатки газеты и закрыла дверь.

За следующей дверью она обнаружила еще одну тесную палату, похожую на ее собственную. Около кровати стояла тумбочка, на ней – фруктовница с единственным бананом.

На кровати явно кто-то лежал. Кейт потянула дверь на себя, чтобы закрыть, однако недостаточно быстро, и что-то странное успело привлечь ее внимание. Впрочем, она не могла так сразу сказать, что именно. Она стояла перед приоткрытой дверью, понимая, что не следует заглядывать внутрь еще раз и что она все равно это сделает.

Она снова осторожно открыла дверь.

В палате было темно и холодно. Холод вызвал неприятные догадки относительно состояния лежащего на постели пациента. Кейт настороженно прислушалась. Вокруг зловещая тишина – вовсе не та, при которой люди спят глубоким, здоровым сном. Это была тишина небытия, лишь издалека доносился едва различимый шум уличного движения.

Кейт долго не решалась войти, стояла в дверях, приглядываясь и прислушиваясь. Ее поразили гигантские размеры лежащего. Как только ему не холодно под одним тоненьким одеялом? Рядом с кроватью стоял низкий виниловый стул с вогнутым сиденьем и трубчатыми ножками, на котором горой возлежала огромная, тяжелая шуба, и Кейт пришла в голову мысль, что шубу следовало набросить не на стул, а на мерзнущего на постели пациента.

Наконец, ступая как можно тише и осторожнее, она вошла в палату и приблизилась к кровати. Замерла на месте и посмотрела на огромного скандинава: глаза закрыты, лицо холодное, но все равно слегка нахмуренное, словно он до сих пор о чем-то порядком беспокоился. Кейт вдруг стало невыразимо грустно. В жизни мужчина выглядел так, будто ему беспрестанно приходилось преодолевать какие-то колоссальные барьеры, и было тяжело видеть, что и за пределами жизни он немедленно столкнулся с трудностями, доставляющими ему беспокойство.

Кейт поразило, что он казался совсем невредимым – ни единой царапинки. Кожа обветренная и здоровая… ну или была здоровой до недавнего времени. При более близком рассмотрении на лице обнаружилась сеточка из тонких морщин – значит, ему не тридцать пять, как она предполагала раньше. Этому здоровяку в хорошей физической форме вполне могло быть далеко за сорок.

У стены около двери обнаружилось нечто неожиданное: большой автомат для продажи кока-колы, который выглядел здесь не на своем месте – он не был подключен к сети, а на панели висело аккуратное объявление, что автомат временно не работает. Его будто кто-то случайно тут забыл и после никак не мог отыскать. Огромная блестящая красно-белая панель изумленно таращилась на палату, ничем не объясняя своего присутствия. Единственное, о чем автомат сообщал окружающему миру, так это о том, что в нем имеется прорезь, в которую положено засовывать монеты различного достоинства, а также отверстие, куда падали бы баночки различного размера, если бы автомат работал. Однако он не работал. Зато рядом с ним стояла огромная старая кувалда, что тоже было в некотором роде странно.

Внезапно Кейт почувствовала слабость, комната поехала перед глазами, а из сундуков сознания донесся неугомонный шорох.

Потом до нее дошло, что звук ей не причудился. В палате был слышен вполне различимый шум – тяжелые удары, скрежет, приглушенные хлопки. Шум становился все сильнее и был похож на ветер, но в состоянии дурноты и головокружения Кейт сперва не могла определить, откуда он идет. Затем ее взгляд упал на занавески. Она смотрела на них с хмурой тревогой, как пьяница, который никак не возьмет в толк, отчего пляшет дверь. Звук шел из-за занавесок. Кейт нерешительно подошла и раздвинула их. Огромный орел с кругами на крыльях бился в окно, пялился желтыми глазами и неистово стучал клювом по стеклу.

Кейт отпрянула и попыталась поскорее выбраться из палаты. В конце коридора распахнулась двустворчатая дверь со смотровыми окнами, оттуда вышли двое. Их руки подхватили Кейт, когда она, безнадежно запутавшись в капельнице, начала медленно опускаться на пол.

Она была без сознания, когда ее заботливо укладывали обратно в постель. И когда полчаса спустя появилась фигура подозрительно маленького роста в невероятно длинном белом халате, увезла на каталке великана, а затем вернулась за автоматом для продажи кока-колы.

Кейт очнулась через несколько часов, в окно уже проникло зимнее солнце. День казался ничем не примечательным и спокойным, но Кейт все еще трясло.