Kitobni o'qish: «Полководцы Московского царства»

Жизнь замечательных людей

Серия биографий

Основана в 1890 году Ф. Павленковым и продолжена в 1933 году М. Горьким

Выпуск 1830

© Володихин Д. М., 2020

© Издательство АО «Молодая гвардия», художественное оформление, 2020

Воеводы Третьего Рима: между князьями и генералами

В XX веке историческая наука взяла за правило больше говорить не о личностях, а о «массах», «классах», «процессах большой длительности», «генеральных тенденциях развития социума» и «законах мирового исторического процесса». Личность принялись третировать как нечто ничтожное. Историю «монархов, полководцев и святых» объявили старым хламом, недостойным пера историка…

Все это привело историческую науку в тупик: ни один «закон мирового процесса» не открыт по сию пору, а значительная часть самих историков утратила понимание, зачем и для кого они пишут статьи, создают монографии, публикуют источники. «Массы-классы» притч в себе не содержат. Притчи, столь необходимые умному человеку для развития интеллекта и духа, удерживаются исключительно близ личностей.

Что ж, пора возвращаться к истории «монархов, полководцев и святых», ибо она всегда была, есть и будет интересной и поучительной. На страницах этой книги речь пойдет о полководцах. В истории жизни любого выдающегося полководца видны самые магистральные «тенденции развития социума», как океан виден в капле океанской воды.

Надо только присмотреться…

«Империя Рюриковичей» была великой державой раннего Средневековья. Появившись во второй половине IX века, она возвысилась в середине – второй половине X столетия и с конца X века по 1130-е годы переживала расцвет: политический, культурный, экономический. Высокое цветение ее длилось от Владимира Святого до Мстислава Великого. Затем эта величественная громада вошла в состояние многолетнего чудовищного кризиса, войны всех против всех и под звон мечей развалилась на множество независимых земель и княжеств.

Над бескрайними просторами раздробленной Руси тускло горела звезда единства. Звезда эта с каждым десятилетием давала все меньше и меньше света, поскольку память о прежней государственной общности постепенно рассеивалась.

Русь объединяли общая вера, общая Церковь, общий (с региональными разночтениями) язык, общая материальная культура, общая династия правителей, общая этническая основа, общие воспоминания об общем прошлом. Иногда – общий враг: степные кочевники, немецкие или шведские завоеватели. А вот политического объединения уже не получалось. Киев из столицы превратился в драгоценную добычу для борющихся между собой княжеских кланов. Свои, региональные центры силы росли во Владимиро-Суздальской земле, на исходе XII века принявшей политические модели Византии, а также в Смоленском, Полоцком, Черниговском, Галицко-Волынском княжествах. Обособился от Низовской Руси Новгород Великий, и уж затем от него самого начал обособляться Псков.

Вся эта пестрота разбилась вдребезги под ударами монголо-татар. Часть ее оказалась в подчинении у Орды: платила ей дань, соглашалась с тем, что хан ордынский определял, в каком уделе кто из русских князей должен править. Русь, зависимая от ханов, раздробилась в XIV веке еще более, чем это было до Батыева нашествия… Другая часть страны оказалась в подчинении у литовских князей и с конца XIV столетия жила под натиском католицизма, хищно нацелившегося на Южную и Западную Русь.

Для нас, нынешних русских, XIV век – эпоха, сверкающая драгоценной памятью о преподобном Сергии Радонежском, святителе Алексии Московском, великом князе Дмитрии Донском и славном живописце Андрее Рублеве. А для русских людей, живших тогда, это столетие наполнено было нищетой, голодом, массовыми вспышками смертоносных болезней, унижением перед иноплеменниками и иноверцами, карательными ратями Орды и постоянным нажимом Литвы на восток. Труды великих исторических личностей, перечисленных выше, выглядели в ту пору редкими оазисами света в непроглядной ночи бедствующей нации.

А вот XV век разделил историю Руси надвое, оставив темень невыносимо тяжких времен в прошлом. Древняя, почти исчезнувшая с небосклона звезда былого единства сменилась жарким солнцем нового объединения.

Во второй половине столетия появилась Россия – единое Русское государство, где народ, ранее строивший свою судьбу либо «под Ордой», либо «под Литвой», теперь жил как хозяин. Стране предстояло выдержать новые и новые удары прежних господ-ордынцев на рубежах, отобрать у Литвы земли, когда-то входившие в Древнерусское государство, то есть ту же «империю Рюриковичей», и принять имперское наследство от умирающего Византийского мира.

Уже в начале XVI века в Москве осознают себя «Третьим Римом» и «Вторым Иерусалимом», иначе говоря, единственной истинно православной империей. Под рукой московских государей изначально сосредоточивается примерно половина той политической и экономической мощи, какой обладали великие князья киевские в эпоху расцвета Древнерусской державы. Московское царство расширяется, держит оборону, вновь расширяется, опять защищает себя и вновь раздвигает границы… Оно как бы «дышит», и при каждом вдохе территория его медленно, но неуклонно растет.

Именно XVI столетие сделало Россию государством, которое является субъектом большой политики на мировом уровне.

Но для того, чтобы это произошло, московским правителям потребовалось обзавестись военной элитой чрезвычайно высокого класса. Русские воеводы Московского царства обладали выдающимися качествами: богатым опытом, полученным от прежних поколений военачальников, большой энергией, стойкостью, целеустремленностью, отвагой.

Они уже не были теми удельными и великими князьями, которые когда-то по своей воле и своему хотению воевали между собой, бесполезно проливая русскую кровь. Воевод Третьего Рима вела воля московских государей, они подчинялись строгой дисциплине и решали задачи, которые в совокупности своей работали на осуществление общего стратегического плана. Конечно, они еще далеко не столь жестко встроены в военную машину страны, как это будет с генералами Российской империи. У них больше самостоятельности в решении тактических задач. Но в этом есть свое преимущество: система ведения боевых действий, присущая России от Ивана Великого до Бориса Годунова, отличалась большой гибкостью и скоростью реакции.

Кроме того, Россия тех времен – «пороховая держава». Без пищальников, стрельцов, пушкарей с их «нарядом огненного боя» не обходятся главные походы и битвы эпохи. Поэтому русские воеводы быстро учатся применять те преимущества, которые они имеют над большинством соседей, – мощную артиллерию, а также крупные, спаянные дисциплиной, единообразно вооруженные отряды пеших стрелков.

Полководцы Московского царства далеко не столь известны, как их коллеги времен Российской империи. Но они проявляли себя на полях сражений ничуть не хуже Суворова, Румянцева, Кутузова, Паскевича и Скобелева. Военные достижения их огромны и достойны прославления в веках.

Поклонимся им с благодарностью.

Глава 1
Князь Даниил Дмитриевич Холмский

 
Пришла пора; громада русских стран
Стремится вышней силой воедино;
Века дробили Русь, бичи востока
И запада пришли на Русь; Татары
Полцарством овладели, а Литва
От нас отпала с ересью латинской;
Поморье беззащитное досталось
На долю Немцев… Но пришла пора!
С зарей Москва поднимется над Русью…
Царь Иоанн, державный исполин,
Возстал: в его священную десницу
Восточная империя сложила
Последние залоги православья,
И древняго величья Византии;
И мы залоги те с лихвой умножим;
И греческий орел с орлом московским
Державно вознесутся над Европой…
 

Н. В. Кукольник.

Князь Даниил Дмитриевич Холмский

Князь Даниил Дмитриевич Холмский – первый на Руси действительно известный и ярко талантливый полководец нового типа. До середины XV столетия подавляющее большинство знаменитых русских военачальников составляют государи: удельные князья, великие князья… Иногда меж ними проскакивает некий значительный «муж меча и совета», имевший успех на бранном поле. Варяг Свенельд, оказавшийся удачливее князя Игоря, например, или, скажем, Федор Басёнок – военачальник Василия II. Но оба они, как и другие бояре и воеводы древнерусских князей, показали всего лишь искры воинского таланта, и разобрать, какого масштаба полководческий дар им достался, трудно – из-за состояния источников. В их судьбе не было долгого шествия от победы к победе, им не досталось у потомков громкой славы. Свенельд, конечно, знаменит, но скорее не как полководец, то есть не победами своими, а как государственный деятель… Иначе говоря, они представляют собой невеликое исключение в общем ряду.

А ряд этот состоит из личностей, по самой общественной роли своей сочетавших в военной деятельности работу тактика с работой стратега. Князья должны были одновременно мыслить и как правители, и как полководцы, думать и о судьбе очередной битвы, похода, обороны крепости, и о судьбе войны в целом. Порой – о том, что будет происходить после войны и как изменится расстановка сил во всей Руси.

Князь Холмский не таков. Ему выпало служить и сражаться в новое время. Всю «нагрузку» стратегического планирования, включая дипломатическую подготовку войны, поиск союзников, обеспечение крепостей и полевых армий, определение объектов для защиты и нападения, направлений главного удара и последовательности решения боевых задач, взял на себя монарх, а именно Иван III Великий. Фактически он выполнял роль современного начальника Генштаба, военного министра и главнокомандующего в одном лице. Несколько раз Иван III выходил «в поле» сам – в особо важных случаях. Например, при покорении Новгорода и Твери. Но по большей части он доверял ведение боевых действий своим воеводам. Имея необыкновенную интуицию на таланты разного рода – в сфере административной, военной, культурной, – Иван Васильевич умело отыскивал дельных людей, в том числе полководцев. Он редко ошибался. Именно он возвысил с полдюжины даровитых военачальников, приносивших стране триумф за триумфом. Каждый из этих воевод получал шанс проявить в полной мере свой тактический талант, но от решения задач стратегического уровня освобождался. Стратегия со времен Ивана III и до эпохи Смуты оставалась принадлежностью монаршего звания. В то же время от государей русских ушла тактика. Они, конечно, время от времени брали на себя командование полевыми армиями. Но это происходило нечасто. Почти всегда тактикой заведовал воевода, а не великий князь и не царь.

Так вот, Холмский – первый великий русский полководец, который был тактиком в чистом виде. И на ниве тактической борьбы снискал себе высокую славу. Памятник ему вошел в состав мемориала «Тысячелетие России», имени князя летописцы придали блеск, связав его с великими успехами русского оружия второй половины XV века. Сама эпоха, переломная, созидательная, эпоха рождения России, дала Холмскому множество поводов показать себя в походах и сражениях; Даниил Дмитриевич испытывался многое множество раз, но не ведал горечи поражений. Вот истинная звезда на небосклоне войн Ивана III!

В старомосковскую эпоху сплошь и рядом жизнь человека определялась двумя обстоятельствами: положением его рода и его собственным положением внутри рода. Даниил Дмитриевич не исключение.

Неизвестно, когда он родился, скорее всего – в 1440-х годах. Принадлежность его к старшей ветви Тверского княжеского дома, а именно к семейству удельных князей Холмских, формально поднимала его до высшего яруса в иерархии князей Рюрикова рода. Его прадед, князь Всеволод Александрович, занимал великокняжеский стол в Твери в середине XIV столетия. А его прапрадед, князь Александр Михайлович, княжил не только в Твери, но также был, пусть и недолгое время, великим князем владимирским. Но это – «внешнее» положение рода. Внутри рода Даниил Дмитриевич оказался на положении младшего брата и князя-изгоя, когда старший, Михаил, занимает Холмское удельное княжение, а у самой Твери есть государь Михаил Борисович. Для Даниила Дмитриевича же в Тверском княжестве «вакантного» удела не осталось. Не позднее 1460-х годов он перешел на службу к Москве.

Нельзя видеть в нем «перебежчика» в стан неприятеля, поскольку Тверь и Москва на тот момент не имели между собой вражды. Иван III женился на сестре великого князя тверского, а его младший брат Борис, князь Волоцкий, позднее взял в жены племянницу Даниила Дмитриевича. Иными словами, князь ехал служить в дружественную землю.

В дружественную, да… но все же не в отеческую.

Холмский оказался в сложном положении. У себя на родной земле, среди персон Тверского княжеского дома, он оказался лишним человеком. Он там только мешал. А в Москве, под высокой рукой Ивана III, он все-таки считался чужим. Местное боярство и роды служилых князей, давно склонивших голову перед московским сюзереном, составляли плотную среду, не имевшую никакого интереса в том, чтобы допустить приближение к монарху человека со стороны, «приймака».

Поэтому величие при дворе московском Даниил Дмитриевич мог снискать лишь одним способом: оказать выдающиеся услуги Ивану III и принять от него в ответ милости и пожалования. Воинское дарование открывало для этого самый естественный путь.

Другое дело, что в подобной же ситуации оказались князья и других родов. Представители Ростовского, Ярославского, Суздальского княжеского домов, служилые Гедиминовичи и выходцы из менее именитых семейств столпились у подножия престола, ожидая для себя шанса на возвышение. А получив его, кто-то сумел воспользоваться доверием великого князя, а кто-то – нет.

Так, например, высокородный Рюрикович князь Даниил Александрович Пенко из Ярославского княжеского дома счастливо провалил целую кампанию против ливонских немцев…

Холмский же всегда был безотказен и безупречен, как хорошо наточенный клинок дамасской стали.

Боевое крещение князь принял в войнах, которые Москва в 1460-х годах вела против Казани.

Трудная война с Казанским ханством, продлившаяся с осени 1467 года по осень 1469-го, принесла несколько побед, правда, в основном частного характера¹. Из крупных достижений русского оружия следует назвать: удачный рейд на Вятку и Каму весной 1468 года и разгром отряда татар на Каме легкой «сборной» ратью, которую возглавлял, по всей видимости, Иван Дмитриевич Руно², воевода боярского рода, отличившийся еще при Василии II; разгром князем Ф. С. Ряполовским летом 1468 года «татар казанских, двор царев, многих добрых» и взятие в плен некоего князя Хозюм Бердаа³ (тогда же убили татарского «богатыря Колупая»⁴) – невеликая, но все же победа на фоне тяжелой войны, шедшей с переменным успехом; новый фантастически успешный набег на казанцев в мае 1469 года, сожжение посадов Казани (и опять командует легкой ратью Иван Руно). Сюда же относится частичный успех в большом сражении с казанскими татарами у Звенича (Звеничева Бора) летом 1469 года⁵ – здесь к отряду Ивана Руно присоединились крупные силы московские, и общее командование осуществлял, по всей видимости, один из знатнейших нетитулованных служильцев великого князя московского – Константин Александрович Беззубцев. Объединенная рать под командой К. А. Беззубцева успешно отбила натиск татар, но успех на тактическом уровне не избавил ее от необходимости отступить, то есть не дал успеха на уровне стратегическом.

Тяжелый, затяжной характер этого вооруженного столкновения диктовался тем, что на исходе 1460-х годов Иван III располагал лишь ограниченным военным потенциалом Москвы, Ярославля, а также ополчениями восточных приграничных областей. Ему еще не подчиняется ни Тверь, ни Новгород Великий, ни даже – в полной мере – Ростов, не говоря уже о городах и областях Литовской Руси. Фактически Москва на тот момент имеет под рукой для оперирования на востоке лишь немногим больший ресурс, чем было при Василии II. Казанцы наносили контрудары – по Галичу, по Рязанской земле, по костромским волостям – так что наступательные операции приходилось сочетать с оборонительными.

Роль князя Даниила Дмитриевича Холмского на полях сражений войны с Казанью – в высшей степени выигрышная. Иван III расставил по городам, над которыми нависала угроза татарских набегов, «заставы», то есть легкие отряды. Их командиры должны были «встречать гостей». Одна из «застав», очевидно, встала под команду Холмского. Весной 1468 года казанцы появились у Мурома, но взятой добычей не удовольствовались и вскоре вернулись туда же и «много полону взяша». На сей раз они нарвались на контрудар Холмского. Воевода «…иде за ними из Мурома и достиже их и бив их, полон весь отима, а инии, с коней сметався, уидоша в лес»⁶.

Несколькими месяцами ранее, зимой того же года, князь Семен Романович Ярославский совершил рейд «на черемису». Поход имел целью разорить вражескую область, истребить население и взять богатую добычу, что и было исполнено. Сопротивляться рати Семена Романовича местное население не могло, а потому сполна расплатилось за недавний набег казанского хана на русский Галич.

Сравнивая два похода – Д. Д. Холмского и С. Р. Ярославского, нетрудно заметить большую значимость успеха, выпавшего на долю Даниила Дмитриевича: ему удалось истребить значительный контингент живой силы противника и освободить «полон», в то время как Семен Романович смог только отомстить.

Ю. Г. Алексеев придавал этой войне значение стратегически важного предприятия. Исследователь подчеркивал, что «это была первая наступательная война против улуса Чингизидов. Впервые после Куликовской битвы Русская земля от обороны на востоке перешла к наступлению… Военные действия развертывались на широком фронте и на двух операционных направлениях, что в военной истории Руси наблюдается впервые. Широкий размах операций приводит к качественно новому методу руководства войсками. Впервые великий князь не идет в поход во главе своих войск, а находится в тылу, в ставке, из которой осуществляется оперативно-тактическое управление войсками. Впервые великий князь выступает в роли не тактического, а стратегического руководителя… Впервые можно наблюдать зародыш аппарата управления, без которого руководство войсками из ставки невозможно»⁷. Все это справедливые, обоснованные суждения, к которым остается добавить следующее: Казанская война 1467–1469 годов явилась своего рода школой для московского воеводского корпуса и особенно его высшей части – элиты. На протяжении двух лет русские полководцы под стягами Москвы учились слаженности в действиях, дисциплине, а также глубокому, многоходовому планированию. Впоследствии ветераны Казанской войны без труда будут бить слабо организованное ополчение Новгородской вечевой республики.

Муромский бой стал своего рода «пробой сил» для князя Холмского.

Битвы, прославившие Даниила Дмитриевича как великого полководца, состоялись несколькими годами позднее – во время великой войны, когда Низовская Русь во главе с Москвой пошла в наступление на Новгород Великий.

В публицистической литературе столь часто звучал риторический вопрос: «Что славы полководцам, побеждавшим на полях сражений междоусобной войны, когда бились между собой русские с русскими, православные с православными?» Есть в этом вопросе изрядная доля лукавства. На заднем плане его возникает образ вольной вечевой республики, «русской Венеции», которой «московский деспотизм» поставил ногу на грудь, и она захрипела, выдавливая слова покорности.

Но чем жила эта республика, предоставлявшая максимум вольности «господе», то есть нескольким десяткам боярских родов, и минимум прав «людям молодшим», то есть массам бедноты? Она богатела от земельной ренты, торговых прибылей, таможенных и транзитных пошлин, возможно, иных финансовых операций. А в это время Низовская Русь – Владимирская, Тверская, Московская – должна была выходить в поле и драться с ордынцами, чтобы очередной набег не пронзил русское тело точно холодный смертоносный клинок, чтобы не горели города, чтобы русский полон не уходил на работорговые рынки.

Новгород в это время вел мирное существование. Он без особенного рвения предоставлял серебро на ордынскую дань-выход. И он не торопился выделять средства на общерусское дело обороны от татар, когда времена дани стали уходить в прошлое. Мало того, стремясь сохранить всю полноту суверенитета и, соответственно, всю полноту прибылей, «господа» новгородская заигрывала с королем польским и великим князем литовским Казимиром, показывая Москве: у нас есть высокий покровитель, в случае необходимости он за нас заступится. В Новгороде могли и архиепископа принять от той части православной иерархии, которая находилась под контролем литовских властей.

Когда эти игры зашли слишком далеко, Москва ударила. И за ней в тот момент стояла вся Русь, истекавшая кровью от бесчисленных битв с татарами, грудью своей защищавшая Новгород с его эгоистичным боярским правительством.

Против Новгорода шли полки не только Москвы, Твери, всей Руси Владимирской, но и отряды псковичей, вятчан и устюжан.

Итак, летом 1471 года войска по приказу Ивана III с разных сторон вошли на Новгородскую землю. Князь Холмский получил в этой кампании роль более заметную, чем воевода «заставы», но довольно скромную, как мыслилось московскому командованию при самом начале боевых действий. Он возглавил передовой конный отряд, в состав которого вошли помимо собственно московских бойцов еще и силы второстепенные: «дети боярские» удельных князей Юрия и Бориса Васильевичей. Вряд ли под началом Даниила Дмитриевича собралось хотя бы десять тысяч человек. Скорее от четырех до семи тысяч. Основные силы с великим князем во главе двигались далеко за спиной легкой рати Холмского.

Казалось бы, какой вред мог нанести этот отряд Господину Великому Новгороду, выглядевшему до начала войны как военная громада, настоящий тяжеловес большой политики? Огромная территория, богатое и решительное боярство в составе политической элиты, сильный союзник на западе, значительный мобилизационный ресурс…

Однако Новгород очень долго не воевал с серьезными противниками. Предыдущую войну с Москвой он проиграл и с тех пор не вел значительных боевых действий. Опыт масштабного вооруженного противостояния оказался утрачен, мышцы ослабели… Поэтому война с Низовской Русью, кроме единственного эпизода, о котором речь пойдет в одной из следующих глав, получила вид сражений между сибаритами и спартанцами.

Легкая передовая рать князя Холмского шла, разоряя новгородские волости, сжигая села и захватывая пленников. Она выполняла задачу устрашения. Дойдя до Русы, Даниил Дмитриевич разграбил местность вокруг города.

Вставший на берегу озера Ильмень, у деревни Коростынь, отряд князя подвергся нападению судовой рати новгородцев. Те высадили десант, подобрались поближе и набросились на невеликую рать Холмского. Однако эффект неожиданности не принес им победы. Со сторожевых постов Холмскому пришла весть: подошел неприятель. Князь ждал новгородцев и ответным ударом опрокинул их. Бой был тяжелый, и сами новгородцы считали, что нанесли в нем серьезный урон неприятелю. Позднее в новгородском летописании появилось краткое описание Коростынской битвы: «И взяша преже Русу и святыя церкви пожгоша, и всю Русу выжгоша, и поидоша на Шалону воюючи; а псковичи по князе [Иване III] пособляюще, и много зла новгородцким волостем учиниша. И новгородци изыдоша противу… на Шалону, а к Русе послаша новгородци судовую рать, и пеши бишися много, и побиша москвич много; и пешей рати паде много, а иныи разбегошася, а иных москвичи поимаша; а коневаа рать не пошла к пешей рати на срок в пособие, занеже владычен стяг не хотяху ударитися на княжю рать, глаголюще: “Владыка нам не велел на великого князя руки подынути, послал нас владыка на пскович”»⁸. Иными словами, с точки зрения новгородцев, причиной конечной неудачи стали разногласия в военном командовании. Московская летопись все объясняет иначе: Холмский быстро поставил в строй своих людей, организовал отпор и перешел в контрнаступление.

Час военной доблести миновал, и Даниил Дмитриевич, связанный долгом службы великому князю, решил продолжить выполнение поставленной перед ним задачи: устрашать. Здесь он повел себя ужасающе, превысив всякую разумную меру карательных акций. Пленникам он повелел «самим меж себя… носы и губы и уши резати, и отпускаху их назад к Новугороду»⁹.

Возвратившись к Русе, Холмский принял на щит вторую, более значительную судовую рать новгородских пешцов. Большая численность не спасла ее: московский отряд решительно атаковал и уничтожил второй контингент новгородского ополчения. Хаотичность в командовании вооруженными силами вечевой республики привела к тому, что организовать одновременный удар двух ратей с разных направлений новгородцы не сумели. Предоставить им поддержку конной рати – тоже. Даниил Дмитриевич разбил их по частям.

Двинувшись к городку Демон, князь получил приказ Ивана III идти на соединение с союзным войском псковичей. Повернув к ним, Холмский наткнулся на главные силы Новгородской республики – конную «кованую рать». Встреча произошла на реке Шелони. Верный своей тактике решительного нападения на неприятеля князь приказал атаковать новгородцев, несмотря на их численное преимущество.

В сущности, одна маленькая часть воинства Ивана III, понеся потери в двух битвах, противопоставила себя исполину – лучшей, сильнейшей армии Господина Великого Новгорода. Необыкновенная отвага и… безумная дерзость! Что же исполин? Потерпел страшное поражение, «мало щит подержавше»¹⁰, как выразились современники. Основной оплот военной мощи новгородской, латная боярская конница, быстро разбежалась с поля боя…

Московская официальная летопись сохранила подробное известие о победе полководца на Шелони: «А новгородцкие посадницы все и тысяцкие, купцы и житии людие, мастыри всякие, спроста рещи, плотници и гончары и прочие, которые родивься на лошади не бывали и на мысли которым того не бывало, что руки подняти противу великого князя, всех тех изменницы… силою выгнаша, а которым бо не хотети поити к бою тому, и они сами тех разграбляху и избиваху, а иных в реку в Волхов метаху, сами бо глаголаху, яко было их сорок тысяч на бою том. Воеводы же великого князя, аще и в мале беста, глаголют бо бывшеи тамо, яко с пять тысяч их только бе, но видевшее многое воиньство и положивше упование на Господа Бога и Пречистую Матерь Его и на правду своего государя великого князя, поидошу… противу их, яко львы рыкающие, чрес реку они Великую, ея же новгородци глаголю никогда тамо броду имуще, а сии же не пытающе броду, вси целы и здравы преидоша ея. Видивше же се новгородци устрашишася зело, возмутишася и восколебашася, яко пьяни. А ся пришед на них начаша преже стреляти их, и возмутишася кони их под ними и начаша с себя бити их, и тако вскоре побегоша гонимы гневом Божиим за свою их неправду… Полци же великого князя погнаша по них, колюще и секуще их, а они сами бежаще, друг друга бьюще и топчаще»¹¹.

Ей вторит Псковская летопись, сухо, без риторических красот, передающая суть дела: «И наехаша [новгородци] на Шолони обонопол реки силу московскую князя Данилья… и вергошася москвици с берега в реку и, перебредши реку, ударишася на них, а новгородци видевше такову дерзость их обратишася на бег; и тако побегоша, и биша их москвичи»¹². Одна решительная атака – и дело сделано. Малыми силами, без больших потерь Холмский разнес «кованую рать» в щепы, точно маленький Давид, повергший великана Голиафа.

Собственно новгородский взгляд на события Шелонской битвы – иной. Новгородец, писавший летописную повесть про 1471 год, выразил мнение, согласно которому причины неудач вечевой республики в войне с Москвой надо искать в разногласиях среди «вятших» и «молодших» людей Новгорода и… в татарах, которые, оказывается, вырвали победу на Шелони.

Еще до начала сражения «…начаша новгородци вопити на больших людей (видимо, на бояр. – Д. В.), которыи приехали ратью на Шолону: “Ударимся ныне”, – кождо глаголюще: “Яз человек молодый, испротеряхся конем и доспехом”». Иными словами, «молодшие» не торопились класть головы за интересы политической элиты. Здесь – явное совпадение с московским летописанием, которое сообщает о «плотниках» и «гончарах», не имевших желания поднять руку на великого князя, но принужденных к тому «господой».

Далее новгородец сообщает об атаке главных сил вечевой республики на москвичей, перешедших через Шелонь: «И начаша ся бити, и погнаша новгородци москвич за Шолону реку». Тут не совсем понятно: то ли в новгородской повести рассказываются сказки, как тяжелобронная боярская рать гнала отряд князя Холмского обратно за Шелонь, и сего быть никак не может, поскольку «кованая рать» Господина Великого Новгорода переправиться через Шелонь в принципе не могла, – в отличие от легковооруженных конников Холмского; то ли имеется в виду, что новгородцы попытались наскоком отбросить москвичей, вставших на берегу, и подобного рода контрудар выглядит логично. В любом случае новгородец признает поражение своих: «И ударишася на новгородцевъ засадная (или «запа́дная», то есть из западни. – Д. В.) рать татарове, и паде новгородцев много, а иныи побегоша, а иных поимаша, а иных в полон поведоша, и много зла учиниша; а все то створися до великого князя. И послаша новгородци посла в Литву, чтобы король всел на конь за Новгород. И посол ездил кривым путем в Немци, до князя немецкого, до местера, и возвратися в Новъгород, глаголюще, яко: “Местер не даст пути чрес свою землю в Литву ехать”»¹³.

По московским источникам, отряды служилых татар шли с другими ратями, Холмскому их не дали. Но одно дело – план на кампанию, а другое – живые боевые действия. И в ходе наступления Холмского Иван III мог отправить ему вдогонку подмогу – небольшой контингент татарской конницы. А может быть, какая-то часть москвичей, снаряженных ориентально, то есть по-татарски, вызвала в горячке боя ассоциацию с грозными ордынцами и напугала новгородское командование. Не столь уж это и важно: были служилые татары на Шелони или их не было. В любом случае много их там присутствовать не могло и роль решающей силы они не играли.

Другое важнее: московское летописание, как правило, спокойно констатирует неудачу своих воевод или бой кровавый, тяжелый, успех в котором дался с большим трудом. Так, например, в рамках той же самой войны на Северной Двине произошла страшная бойня, стоившая обеим сторонам многих потерь. Победила Москва с союзниками, но московский летописец честно признает: был «бой велик». Иначе говоря, победа далась нелегко… К Шелонской битве отношение иное. Четко говорится, что новгородцы побежали быстро, не оказав серьезного сопротивления. Отношение к побежденным – презрительное: горе-вояки!