Kitobni o'qish: «Закон мутанта»

Shrift:

* * *

Автор искренне благодарит:

Марию Сергееву, заведующую редакционно-издательской группой «Жанровая литература» издательства АСТ;

Алекса де Клемешье, писателя и редактора направления «Фантастика» редакционно-издательской группы «Жанровая литература» издательства АСТ;

Алексея Ионова, ведущего бренд-менеджера издательства АСТ;

Олега «Фыф» Капитана, опытного сталкера-проводника по Чернобыльской зоне отчуждения, за ценные советы;

Павла Мороза, администратора сайтов www.sillov.ru и www.real-street-fighting.ru;

Алексея «Мастера» Липатова, администратора тематических групп социальной сети «ВКонтакте»;

Елену Диденко, Татьяну Федорищеву, Нику Мельн, Виталия «Дальнобойщика» Павловского, Семена «Мрачного» Степанова, Сергея «Ион» Калинцева, Виталия «Винт» Лепестова, Андрея Гучкова, Владимира Николаева, Вадима Панкова, Сергея Настобурко, Ростислава Кукина, Алексея Егорова, Глеба Хапусова, Александра Елизарова, Алексея Загребельного, Татьяну «Джинни» Соколову, писательницу Ольгу Крамер, а также всех друзей социальной сети «ВКонтакте», состоящих в группе https://vk.com/worldsillov, за помощь в развитии проектов «СТАЛКЕР», «ГАДЖЕТ», «РОЗА МИРОВ» и «КРЕМЛЬ 2222».

Генерал Кравчук резко воткнул тлеющий окурок в стальную пепельницу, аж искры во все стороны полетели.

– Всех положили, говоришь? – прошипел он, глядя на полковника так, словно собирался его пристрелить.

– Т-так точно, – слегка заикаясь, проговорил полковник.

Но генералу его ответ не требовался.

Он смотрел сквозь офицера и видел то, что не раз ему приходилось наблюдать за годы военной службы.

Трупы солдат. Перечеркнутые, разорванные очередями крупнокалиберных пулеметов. И кровь, которой всегда бывает много в подобных случаях. Большие лужи крови, медленно впитывающейся в отравленную землю Зоны.

– Значит, какие-то гребаные ученые с Куписты расстреляли роту штурмовиков с Вильчи, а вы так и не смогли ничего сделать?

От зловещего генеральского шипения у полковника выступил холодный пот на лбу, и ледяная капля неприятно прокатилась по коже между лопаток. Генерал Кравчук был известен своим крутым нравом и звериной жестокостью при выполнении боевых операций, которые благодаря этим чертам его характера в основном заканчивались успешно. Дать в челюсть подчиненному пудовым кулаком для генерала было как «здравствуйте» сказать, и на это высшее начальство закрывало глаза, потому что лишь такой командир мог хоть как-то решать проблемы в Чернобыльской Зоне. Другие предпочитали вообще не отправлять туда личный состав, опасаясь понижения в должности вследствие практически неизбежной гибели штурмовых групп.

Но Кравчуку везло. Бойцы, посланные фактически на верную смерть, почти всегда возвращались обратно, выполнив задание. И потому Кравчуку многое сходило с рук.

– Разрешите доложить, – задавив страх отчаянием, рявкнул полковник. – Два звена Ми-2МСБ уничтожили научный центр на озере Куписта ракетными ударами. Но оказалось, что под ним находится целый подземный город, который нашим ракетам не по зубам. Там армированная бетонная подушка толщиной…

– Мне наплевать, какая толщина у той подушки! – заревел генерал. – Пошлите снова туда ваши эти два вертолетных звена. Пусть сбросят бетонобойные бомбы, а потом зальют этот гадючник напалмом. Вопросы есть?

– Бомбы у нас остались со времен СССР, – проговорил полковник, спина которого была уже полностью мокрой от пота. – Но… где ж нам взять напалм?

– У американцев с северных кордонов позаимствуйте, союзники ж как-никак, – сквозь зубы бросил генерал. – Ладно, я позвоню, договорюсь. Все. Распорядись готовить вертолетные звенья к вылету. Выполнять!

– Есть, – выпалил полковник, развернулся на каблуках и вышел из кабинета, ругая себя за то, что так и не решился сказать генералу о том, что из рейда к озеру Куписта вернулось лишь одно вертолетное звено. Но, как бы там ни было, приказ нужно было выполнять.

Любой ценой, какую только запросит за это Зона…

* * *

В автоклавах, похожих на прозрачные коконы, зарождалась жизнь, довольно жуткая с виду. Казалось, будто мумии, лежавшие в стеклянных гробах, одновременно очнулись и теперь пытаются выпутаться из саванов, в которые их завернули много тысячелетий назад.

Всего работающих автоклавов, сияющих изнутри нездоровым зеленым светом, было семь. Но все внимание лейтенанта Джека Томпсона занимали лишь два крайних. В них воскресали самые дорогие для Джека люди – его жена и дочь, убитые чудовищем много лет назад.

И вот сейчас чудовище возвращало их к жизни. Стальной экзоскелет с аквариумом из бронестекла вместо головы, в котором плавал живой мозг, вряд ли можно было назвать человеком. Но сейчас этот экзо, двигаясь довольно шустро, метался между автоклавами и пультом управления, явно переживая за результат своего труда. Ученый как-никак. Вернее, был им недавно, пока не превратился вот в это – что, однако, не помешало ему взяться за выполнение своего обещания.

Справедливости ради надо отметить, что далеко не все люди обладают подобным качеством. Однако Джека это почему-то не радовало. Казалось бы, ради вот этого самого момента прилетел он с другого конца земного шара, был убит и выброшен в Зону, но древний артефакт вернул его к жизни… Зачем? Для того, чтобы он выполнил то, в чем поклялся самому себе?

Вряд ли.

Артефактам плевать на человеческие клятвы. У них своя логика, которой людям никогда не понять. Но Томпсону было ясно одно – за то, что сейчас происходит, с него еще потребуют плату.

И немалую.

Уже потребовали…

Он как-то в суете забыл о том, что обещал торговцу убить некоего сталкера по прозвищу Снайпер. И именно сейчас в его голове словно издалека, но в то же время очень явственно звучал неслышный голос:

«Ты обещал его уничтожить, человек… Но не выполнил обещание… Поэтому ты обретешь то, что заслужил…»

Томпсон перевел взгляд на того, кто стоял рядом с ним. Человека, которого он должен был убить – но не убил. Отчасти потому, что узнал о нем, но основной причиной было не это. Джек явно погорячился, дав такое обещание, и сейчас искренне жалел об этом. Получалось, что его жена и дочь возвращаются к жизни грязно – через ложь и чужую смерть. Сейчас, слыша потусторонний голос в своей голове, Томпсон вдруг четко осознал: Зона заставит его выполнить обещанное. Иначе с его вновь обретенной семьей непременно случится что-то страшное – и вновь по его вине. Сможет ли он во второй раз пережить такое?

Причем это могло произойти прямо сегодня. Кто знает, что вылупится сейчас из этих коконов? И что бы оттуда ни вылезло, это уже будут не его жена и дочь. Может, похожие на них как две капли воды, но точно не они.

Слепки.

Копии…

Которым никогда не стать теми прекрасными существами, которых он любил и будет любить вечно.

И которых уже никогда не вернуть…

– Нет, – сдавленным голосом произнес Джек Томпсон. – Останови это.

Механический профессор Кречетов резко замер, словно наткнулся на невидимую стенку.

– Что остановить? – прозвучало из динамика, расположенного на груди экзоскелета.

– Это, – Томпсон ткнул пальцем в сторону автоклавов. – Не нужно. Я осознать. Их уже не вернуть никогда.

– Заканчивай дурить, – негромко сказал Снайпер. – Еще несколько минут, и твои…

– Не мои, – перебил его Томпсон. – Мои умерли. И я отпустить их сейчас отсюда.

Он дотронулся до лба.

– И отсюда.

Широкая ладонь полицейского коснулась груди, отчего по его лицу непроизвольно пробежала гримаса боли – то место, откуда вылез жуткий артефакт, еще побаливало.

– Но вы понимаете, что если я сейчас отключу автоклавы, то вы больше никогда не увидите своих родных, так как принесенный вами биоматериал уже использован и его не вернуть.

Томпсон кивнул, и – что уж тут скрывать – это простое движение далось ему непросто. Как и слова, которые он буквально выдрал из своей груди:

– Я понимать. Выключайте.

Динамик на груди Кречетова издал звук, похожий на хмыканье, после чего ученый пробежался стальными пальцами по пульту управления…

Немедленно два автоклава из семи вырубились. Исчезла едва заметная вибрация мощных стеклянных капсул, пропало негромкое гудение, ядовито-зеленый свет превратился в обычную внутреннюю подсветку. И в этом мертвенно-бледном сиянии было видно, как матрицы внезапно перестали шевелиться.

Они уже успели превратиться в некое подобие человеческих тел – женщины и ребенка, которые слабо, едва заметно двигались, словно готовясь проснуться и вырваться на волю из своих коконов. Но процесс прервался, и шевеление почти сразу прекратилось. Прошло несколько секунд, и на поверхности матриц начали медленно расплываться синюшные пятна, похожие на трупные.

– Лучше на это не смотреть, – сказал профессор, обращаясь к Томпсону. – Матрицы, не завершившие полный цикл возрождения, разлагаются очень быстро. Оно тебе точно надо – разглядывать, как твоя семья превращается в лужу вонючей жижи?

Но полицейский не ответил. Он смотрел не отрываясь.

Чтобы запомнить раз и навсегда.

Их больше нет.

И не будет.

И так лучше для всех – и для них, и для него…

Снайпер тоже смотрел, но не на разлагающиеся матрицы, а на те, что лежали в своих автоклавах, окутанные зеленым туманом. Шла фаза воспоминания, как назвал ее Кречетов. Тела принимали форму, которая была запрограммирована в исходной клетке-доноре. И выглядело это странно. Слишком фантастично даже для Зоны, полной самых разнообразных чудес.

Одна из матриц раздавалась вширь и в длину, грозя раздавить автоклав изнутри стопами и головой. Это казалось вполне реальным, ибо на теле матрицы уже видны были практически сформировавшиеся части старого экзоскелета, при жизни его владельца намертво приросшие к телу.

Другая матрица, наоборот, стремительно ужималась в размерах. И не нужно было гадать, кто именно из нее получится, так как уже хорошо узнаваемы были выпирающие под белесой пленкой кокона большие уши и мордочка, странным образом одновременно похожая и на лисью, и на человеческую…

– Каждый раз не перестаю удивляться, – прогудел Кречетов. – Хотя осознаю́, что, по большому счету, атомы – это маленькие кирпичики, из которых можно построить что угодно. Главное, знать, как строить!..

В его механическом голосе слышалась нескрываемая гордость. Наверно, он говорил бы еще, если б с потолка не упала огненная капля. Упала – и разбилась возле ног Кречетова на крохотные фрагменты, продолжающие гореть.

Ученый инстинктивно сделал шаг назад и задрал кверху свой аквариум. Непонятно, чем он смотрел, так как в сосуде на его плечах глаз не наблюдалось, но среагировал быстро:

– Напалм! – визгливо, словно пилой по стеклу провели, воскликнул он. – Они залили зал сумм напалмом! Еще несколько минут, огонь просочится через потолок, и все здесь сгорит к чертям! Бегите!!!

Он ринулся к контейнеру, в который сунул половинку академика Захарова, схватил его своими лапищами, выдрал из пола и помчался куда-то в глубь зала.

– Наверно, он очень хочет жить, – задумчиво сказал Томпсон, глядя ему вслед. И произнес он это голосом человека, который искренне удивляется людям, имеющим такие странные желания…

* * *

Потолок набухал огнем. Жидкое пламя просачивалось сквозь щели перекрытий – а может, и прожигало их. Напалм бывает разным. Например, пирогели способны прожигать даже металл, достигая температуры порядка тысячи шестисот градусов…

Я смотрел, как шустро сваливает Кречетов, и понимал – в данной ситуации это единственно верное решение. Если, конечно, мы еще планируем немного пожить. С напалмом шутки плохи. Не сгоришь, так задохнешься от дыма, которого эта гадость при сгорании выделяет немерено. И самое паскудное, что я ничем не мог помочь своим друзьям.

Я раньше видел, как проходит процесс превращения мертвой матрицы в живое существо. И понимал, что до окончания трансформаций осталось минут пятнадцать. Но за это время напалм гарантированно зальет лабораторию полностью, и мы здесь просто сдохнем вместе с матрицами, которые так никогда и не станут моими друзьями, вернувшимися с того света.

– Кречетов прав, бежим отсюда, – сказал я Томпсону. И даже за рукав его дернул, чтоб он пришел в себя, оторвал наконец взгляд от автоклавов и вернулся в реальность.

– Зачем? – пожал плечами лейтенант.

– Хотя бы затем, чтоб твоя американская задница не поджарилась, так ведь у вас говорят? – раздраженно бросил я.

– Пусть жарится, – невесело усмехнулся Джек. – Мне уже все равно.

Подобное отношение к собственной жизни я всегда считал слюнтяйством. Но Томпсон не был слабовольным бесхребетником из тех, кто при виде опасности цепенеет и стонет «оставьте меня, я лучше умру». И его можно было понять. Отказаться от своей мечты, когда вот она, перед тобой, почти сбылась, – это очень тяжелое решение, которое мог принять только сильный человек.

Но и сильные порой ломаются…

И тогда им надо помочь вновь обрести себя.

Ну, я и помог, коротко, без замаха треснув лейтенанту кулаком в точку, расположенную под мочкой уха. Если в нее удачно попасть, человека вырубает на месте. Меня туда били, я знаю. Ощущение, будто выключателем щелкнули. Раз – и ты проваливаешься в кромешную темноту, из которой можно потом и не вынырнуть, если удар нанесен достаточно сильно.

Но я все правильно рассчитал, кость под кулаком не хрустнула. Но в то же время Томпсона как тараном снесло, еле успел подхватить его за навороченную камуфлу. После чего я присел, закинул себе на плечи бесчувственное тело и как можно быстрее пошел в том направлении, куда умчался Кречетов. Все-таки лучше спасти одного живого человека, чем бессмысленно умереть вместе с теми, кому, к сожалению, не суждено воскреснуть…

* * *

Мне было до жжения в глазах, до зубовного скрежета жаль своих так и не оживших друзей, которые навсегда остались в зале, быстро заливаемом напалмом, капающим с потолка. Но поделать ничего не мог – как говорится, на все воля Зоны. И потому я, беззвучно матерясь, тащил на себе Томпсона в темноту многочисленных подземных коридоров, начинающихся сразу за помещением лаборатории. Если не можешь помочь всем, помоги хотя бы одному. Это старый закон выживания на любой войне, потому что когда-нибудь этим одним можешь оказаться ты сам…

Я понятия не имел, куда свалил Кречетов. Коридоры, слабо подсвеченные «вечными лампочками» и фосфоресцирующими лишайниками, ветвились, разделялись, пересекались друг с другом, словно кто-то специально создавал этот лабиринт с единственной целью – чтобы любой попавший в него тут же заблудился. Возможно, в военном отношении в этом и был определенный смысл – враг, проникнувший сюда без карты, сразу попадал в ловушку, наверняка начиненную смертоносными сюрпризами. Даже удивительно, что я пока не наткнулся ни на один из них.

«Чуйка» моя молчала, словно радио, в котором сели батарейки. И неудивительно – я был измотан до предела. К тому же, когда у тебя на плечах разлегся здоровенный кабан, который вместе с оружием и снарягой весит за сто кило, ментальные способности вырубает моментом, будто и не было их никогда.

Пройдя еще сто метров вперед, я понял, что это – все. Больше не могу. Еще немного – и я, придавленный весом Томпсона, рухну мордой в бетонный пол и больше не встану.

Такой расклад меня совершенно не устраивал. Я остановился, сгрузил с себя полицейского и усадил его на пол, прислонив спиной к сырой стене и предварительно сняв с него оружие и рюкзак. Вырубленному человеку это все по определению не нужно, а мне может пригодиться.

В результате я стал обладателем совершенно нового автомата Калашникова, какие на зараженных землях можно было раздобыть только в научном центре Захарова, знаменитого пистолета М1911 и рациона питания на три дня, который я уничтожил на треть в рекордно короткое время, ибо жрать хотел, как оголодавший крокодил.

Консервированная вода в рюкзаке американца тоже нашлась, а что еще сталкеру надо? Тушенка, галеты, да запить это все – и счастлив. Человеку вообще, по большому счету, для счастья немного нужно – покушать да выспаться, да чтоб дождь на башку не лил и снегу не по колено, а хотя бы по щиколотку. Не понимают этого многие, пока кишки по деревьям не развесят. И вот тогда, без кишок-то, и приходит осознание счастья, утраченного навсегда. Да только поздно…

На сытый желудок меня часто посещают умные мысли – вместе с желанием придавить минут шестьсот. Короче, я не заметил, как вырубился…

И такое впечатление, что едва глаза закрыл, как чужой взгляд почувствовал. Оно для нас, сталкеров, как пощечина или, скорее, удар кулаком в зубы. Мигом вырывает из блаженно-дремотного состояния, потому что чужой внимательный взгляд в Зоне не предвещает ничего хорошего.

В общем, проснувшись, я обнаружил себя сидящим на полу с пистолетом в руках, направленным в лоб американского полицейского. Который, к слову, душить меня не собирался, а просто смотрел в глаза.

Очнулся, значит. Ну и замечательно. В таких случаях возможны два варианта развития событий. Сейчас он начнет выяснять, зачем я его спас, и, возможно, попытается суициднуться. Или же мозгами своими, встряхнутыми и прочищенными моим целебным ударом, осознает, что при любых обстоятельствах надо жить дальше. Зачем и кому надо – это уже другой вопрос. Но надо однозначно.

Но американец лишь сказал:

– Тухлостью пахнет.

– Чего? – не понял я.

Американец махнул рукой в сторону коридора, уходящего в темноту.

– Тухлость. Оттуда.

Я принюхался.

Действительно, из коридора тянуло разложившейся мертвечиной. Сладковато-тошнотворная вонь, которую ни с чем не спутать. И если оттуда ею тянет, значит, ее на нас либо вентиляция гонит, либо в той стороне имеется дыра, из которой и тащит сквозняк. И вполне вероятно, что эта дыра есть выход из подземелья, которое уже успело мне слегка осточертеть. Как и сама Зона, кстати, где ни хрена хорошего нет, только вот эти бесконечные туннели, над которыми сверху на километры раскинулся настолько унылый и однообразный пейзаж, что от одного его вида можно заработать хроническую депрессию.

– Есть такое дело, – кивнул я. – Только не тухлость, а тухлятина. Или вонизм, если быть точнее.

– Понял, – кивнул Томпсон. – Мой русский не совсем очень.

– Я заметил, – сказал я, поднимаясь на ноги и протягивая американцу его пистолет с надеждой, что он не станет возникать по поводу забранного мной «калаша». А если станет, то придется объяснять, что стрелять из своего пистоля и автомата одновременно у него не выйдет и что в Зоне лучше двое вооруженных попутчиков, чем один обвешанный стволами до зубов, а второй – с ножом.

Но Джек все понял верно. Забрал свой «девятьсот одиннадцатый» и, потерев шишку под ухом, сказал:

– Спасибо.

– За что? – поинтересовался я.

– Ты спасти мой жизнь, как я однажды спас твой, – сказал американец. – Только ты убить более страшный чудовище, чем я тогда. Ты уничтожить монстра, который жить во мне долгие годы и медленно убивать меня. Долгое горе – это тоже чудовище, который не дает нормально жить живым здесь и мертвым там…

Видно, что ему нужно было выговориться. Это нормально. Хороший удар по башке излечивает большинство психологических проблем. Некоторые взрослые мужики в такие моменты рыдают, освобождая организм от остатков эмоционального яда, который их разрушал…

Но Томпсон оказался крепче. Он просто говорил, путаясь в словах неродного языка – и уже немного начал меня задалбывать своими излияниями.

– Идти надо, – вставил я два слова, пока американец втягивал в себя воздух, готовясь продолжать свою исповедь. – Сваливать то есть. Тех, кто много говорит и мало делает, в Зоне обычно кушают. Думаю, обидно тебе будет оказаться съеденным после столь чудесного спасения.

– Обидно, – после короткой паузы согласился Томпсон. – Пойдем.

И направился в сторону «тухлости», держа «кольт» в точности так же, как делают это их копы в кино. Не совсем верная тема, кстати, если не здание прочесываешь, где из каждой комнаты может выскочить какой-нибудь долбодятел, которому жить надоело. Пистолет не пять грамм весит, и через несколько минут под его тяжестью руки сами опустятся – и тогда в случае чего уставшими конечностями очень несподручно будет оперировать своим оружием. Хотя с такими бицепсами, как у этого копа, пожалуй, это правило могло и не сработать.

Между тем по мере продвижения по коридору вонь усиливалась. Я, кстати, после того, как вылез из автоклава, изрядно искупавшись в собственной блевотине, так и не помылся, негде было. И не переоделся, потому как не во что. Но к собственным ароматам уже притерпелся. А вот к тому концентрированному смраду, которым тянуло из коридора, привыкнуть было нереально. Казалось, еще немного, и мой обед хлынет из меня обратно.

Но Томпсон достал из рюкзака два легких армейских респиратора со сменными фильтрами, один из которых протянул мне. С ними стало немного легче. Респиратор едва уловимо пах апельсином, но вонь все равно пробивалась через фильтр. И смесь цитруса с мертвечиной – это, надо сказать, аромат еще тот…

Мы прошли еще метров двести – и нам наконец открылся источник столь экстремальной вонищи.

Похоже, когда советские строители возводили это подземелье, здесь планировали создать небольшой стадион, что неудивительно – во времена СССР с размахом строили не только на земле, но и под ней тоже. Но то ли что-то пошло не так и стадион демонтировали, то ли неведомые мародеры просто растащили отсюда все ценное… в общем, так или иначе, от грандиозного подземного сооружения осталась лишь забетонированная впадина, на дне которой что-то шевелилось.

Потолок здесь поддерживали мощные колонны, расположенные по краям стадиона, и за одной из них мы и спрятались, пытаясь разглядеть, что же там внизу такое творится. «Вечных лампочек» тут не было, да и не разогнали бы они тьму – слишком впечатляющим по размерам было помещение. А света от многочисленных фосфоресцирующих лишайников, густо облепивших стены, явно не хватало…

Но в рюкзаке запасливого американца и на этот раз нашлось решение проблемы в виде компактного прибора ночного видения, который он натянул на голову – и практически тут же снял, протянув мне.

Смысл его жеста был вполне ясен. Томпсон признавал, что он по сути в Зоне – «отмычка», новичок, ничего в ее делах и законах не смыслящий. И потому решать проблему доверил мне. А то, что это реально проблема, я понял сразу, как только надел на голову прибор…

Там, внизу, на дне бетонной чаши копошились какие-то мутанты, которые явно что-то жрали. Я покрутил колесико увеличения изображения – и сумел все разглядеть подробнее.

Это были мышканы. Твари, похожие на крупных, поджарых мышей величиной с кошку. Поодиночке они не особо опасны, но если сталкер встретит стаю этих шустрых лупоглазых тварей, то пиши пропало. Набросятся, вцепятся в ноги, метя порвать сухожилия, повалят на землю – и через несколько минут останется от человека один голый скелет. Такие вот сухопутные пираньи Зоны. К счастью, встречаются они нечасто – боятся любого света, даже звездное небо Зоны им неприятно.

Но самое интересное было не это.

В центре стадиона сидел здоровенный мышкан, ростом метра два с половиной. Вполне себе по-человечьи восседал на старом кожаном кресле, богато украшенном воткнутыми в него костями – и черепами, насаженными на эти кости…

Человеческими черепами.

Правда, если быть точнее, почти человеческими…

Через очень качественный американский ПНВ с функцией бинокля я рассмотрел на тех черепах следы мутаций – у одного лишняя глазница во лбу, у второго хорошо сохранившиеся аномально длинные клыки, у третьего вместо челюстей мощный орлиный клюв…

Периодически мышканы, пугливо приседая на полусогнутых задних лапах, приносили своему боссу куски чего-то, которые тот жрал, чавкая так, что даже нам было слышно.

И я, еще немного подкрутив настройки прибора, быстро разобрался, чем же таким вкусным кормят подземного короля его подданные.

Возле стен стадиона были навалены какие-то кучи, которые я сперва принял за слежавшийся мусор – прибор ночного видения хоть и неплохо передавал картинку, но сглаживал детали, – однако, приглядевшись, увидел, что из куч то там, то тут торчат голые кости и пока еще не до конца обглоданные конечности. Одна прям хорошо так выделялась на темном фоне – белая, со скрюченными человеческими пальцами, оканчивающимися когтями длиной сантиметров десять…

Там, на стадионе, сваленные в кучу, валялись тела мертвых мутантов, в том числе человекообразных.

И не сложно было догадаться, откуда они взялись.

Захаров постоянно экспериментировал с живой плотью, а плоды неудачных экспериментов нужно куда-то девать. Сжигать? Дорого. На зараженных землях любое топливо денег стоит, и немалых. Просто выбрасывать в Зону? Так рано или поздно поползут слухи о бесчеловечных опытах на людях, и неприятные последствия не заставят себя ждать. Конечно, в этих местах убийства и пытки практически обыденность, но с репутацией ученого с мировым именем можно будет попрощаться.

И Захаров нашел выход. Прикормив стаю мышканов, он получил бесплатный утилизатор биологических отходов. М-да, занятный персонаж этот академик. Ничего человеческого в душе не осталось, ради достижения цели все средства хороши. Хотя… Чего скрывать, много таких людей, что в Зоне, что на Большой земле. Есть у них запретная черта, которую они не соглашаются переступить ради достижения своих желаний… до поры до времени. И вопрос, переступят ли они ее, лишь в привлекательности и количестве хабара, который лежит за этой чертой. Не переступили? Так это не высокие принципы, просто трофей пока не особо ценный. Так что глупо осуждать Захарова. Он не квинтэссенция мирового зла. Он просто один из многих…

Однако сокрушаться о моральном облике академика времени не было. Надо было как-то выбираться из этого мегапаскудного места, воняющего как разрытое кладбище. Ага, вон там, на другой стороне стадиона видны распахнутые ворота, и, похоже, сквозняк, который я ощутил еще в коридоре, тащит оттуда. Всего и дел-то – пройти по краю бетонной ямы до тех ворот, а дальше уж как получится. Вопрос только в том, учуют нас мышканы, пока мы будем туда пробираться, или же нам повезет в очередной раз.

Я шепотом изложил свой план Томпсону, который в ответ пожал плечами. Мол, ты главный, тебе виднее. Это если б был вопрос, как бандита половчее задержать, тут я бы однозначно помог. Но что касается Зоны, это вы, господин легендарный сталкер, уж как-нибудь сами.

Ну, мы и пошли. Тихо-тихо отлепились от колонны и направились по краю стадиона, стараясь не дышать, держаться в тени и отсвечивать по минимуму.

И у нас получилось!

Почти…

Мы прошли половину пути, когда под каблуком Томпсона что-то хрустнуло.

Винить его было нельзя – он шел за мной практически в полной темноте. Это скорее я был виноват, что не заметил чьей-то старой кости, валяющейся под ногами. Хотя здесь было столько мусора, что гляди, не гляди, обязательно наступишь на какую-нибудь предательскую хрень.

Словом, я был готов к такому развитию событий. И еще до того, как мышканы на дне стадиона замерли, повернув в нашу сторону головы с крупными ушами-локаторами, я шепотом крикнул:

– Бежим!

И рванул вперед, по пути прислушиваясь к топоту подошв по бетонному полу. Если топот есть, значит, Томпсон послушно несется за мной и помощь ему не нужна. Вот и ладушки, вот и хорошо.

Но как бы мы быстро ни бежали, мутанты оказались быстрее. Я видел, как их вожак резко повернул голову назад, к сожалению, не свернув себе при этом шею, и визгливо рявкнул.

От этого вопля, похожего на многократно усиленный скрип железом по стеклу, вся стая мышканов выпала из ступора и резко рванула вверх, легко перепрыгивая через две-три высокие ступени, на которых раньше стояли скамьи для зрителей.

Оценив скорость, с которой к нам рванули мутанты, я как-то очень быстро осознал, что до ворот нам не добежать. Не успеем. Твари нас на полпути перехватят. Потому я, не снижая скорости бега, вскинул автомат и дал длинную очередь, метя в вожака стаи мышканов. Если удастся его срезать, глядишь, муты притормозят, а то и вовсе назад ринутся – не переживать и оплакивать, а жрать свежатинку, которая точно не будет отстреливаться, отмахиваться ножами, рвать зубами – словом, опасно и больно бороться за свою жизнь.

Однако вожак мышканов оказался невероятно шустрым. Он словно почувствовал мое намерение превратить его в решето и резко скатился со своего старого кресла, буквально поднырнув под очередь. В следующее мгновение он метнулся к нам так, что любой гепард позавидовал бы. Его мелкая пристяжь еще только скакала по ступеням, а вожак одни прыжком преодолел половину расстояния, отделяющего нас от него…

В этот момент на меня прыгнул мышкан, наконец добравшийся до нас, и я отвлекся от вожака, срезав мелкую тварь очередью в упор. И сразу – еще двоих, после чего у меня закончились патроны.

Что ж, в этом случае автомат Калашникова ранних выпусков служит отличной дубиной. Отомкнутый пустой магазин с грохотом упал на пол – чисто чтоб не мешал. Я же перехватил АК за горячий ствол и сшиб следующего прыгнувшего на меня мышкана прикладом прямо в полете.

Наверное, со стороны это смотрелось эпично – сталкер в драной камуфле хреначит паскудных тварей автоматом, словно топором, шумно выдыхая при каждом ударе. Однако я прекрасно понимал, что долго работать в скоростном режиме дровосека у меня не выйдет – силы заканчивались стремительно. Да и тварей было больно много. Еще несколько секунд, и они просто задавят меня массой…

А еще краем глаза я срисовал вожака мышканов, который в результате второго прыжка приземлился прямо рядом с Томпсоном – и, протянув когтистую лапу, схватил полицейского за плечо, при этом разинув неожиданно огромную пасть, смахивающую на двухчелюстной грейферный ковш экскаватора.

И тогда Джек закричал!

Совершенно не так, как орет от боли человек, которому в тело вонзились когти, похожие на кривые кинжалы.

Нереально громко.

И невыразимо страшно…

Так, что даже я, повидавший много кошмарного в различных вселенных Розы Миров, замер от ужаса.

Это был выброс концентрированного страха. Я выронил автомат из ослабевших рук, осознавая, что сейчас рухну на пол, так как ноги стали ватными и при этом тряслись мелкой дрожью.

Такого я не испытывал еще никогда…

И не только я.

Мышканы, жалобно скуля, расползались кто куда – те, кто мог ползти. Большинство скрючились на полу, обхватив ушастые головы лапами и, наверно, моля своего повелителя даровать им смерть – ибо лучше она, чем страх, разрывающий нервы, от которого того и гляди мозг взорвется изнутри…

Но вожаку мышканов было не до своих подданных.