Kitobni o'qish: «Закон бандита»
Автор искренне благодарит:
Марию Сергееву, заведующую редакционно-издательской группой «Жанровая литература» издательства АСТ;
Алекса де Клемешье, писателя и редактора направления «Фантастика» редакционно-издательской группы «Жанровая литература» издательства АСТ,
Алексея Ионова, ведущего бренд-менеджера издательства АСТ;
Олега «Фыф» Капитана, опытного сталкера-проводника по Чернобыльской зоне отчуждения за ценные советы;
Павла Мороза, администратора сайтов www.sillov.ru и www.real-street-fighting.ru;
Алексея «Мастера» Липатова, администратора тематических групп социальной сети «ВКонтакте»;
Елену Диденко, Татьяну Федорищеву, Нику Мельн, Виталия «Дальнобойщика» Павловского, Семена «Мрачного» Степанова, Сергея «Ион» Калинцева, Виталия «Винт» Лепестова, Андрея Гучкова, Владимира Николаева, Вадима Панкова, Сергея Настобурко, Ростислава Кукина, Алексея Егорова, Глеба Хапусова, Александра Розенфельда, Алексея Загребельного, Татьяну «Джинни» Соколову, писательницу Ольгу Крамер, а также всех друзей социальной сети «ВКонтакте», состоящих в группе https://vk.com/worldsillov за помощь в развитии проектов «СТАЛКЕР», «ГАДЖЕТ», «РОЗА МИРОВ» и «КРЕМЛЬ 2222».
Ранним утром по тихим улицам Киева ехал автозак – специальный крытый фургон для перевозки арестантов, с виду напоминающий хлебовозку. Внутри машины на длинных деревянных лавочках сидели три человека, один из которых, отличавшийся широченными плечами, был в наручниках. За металлической сеткой у выхода развалился на сиденье ленивый и скучный представитель власти, безразлично наблюдавший за подопечными. На его коленях лежал тупорылый автомат АКС74У, ствол которого был красноречиво направлен в сторону заключенных.
– На Лукьяновку везут, – со знанием дела сообщил один из арестантов, хлипкий с виду и юркий, как горностай.
– Ну ты прям Америку открыл, – блеснув стальными зубами, хмыкнул второй – тот, что был в наручниках.
Третий арестант поднял голову и посмотрел на соседей по автозаку так, словно видел их впервые.
– Лукьяновка – это что? – спросил он.
Юркий заржал в голос, широкоплечий лишь усмехнулся.
– Ты откуда свалился, фраерок? – поинтересовался он. – С неба или с крыши упал, черепушкой приложившись?
Парень сжал кулаки со сбитыми в кровь костяшками. Ссадины были свежими, едва затянувшимися кровавой коркой.
– Ладно, ладно, не кипешуй, поясню, – отсмеявшись, произнес юркий. – СИЗО это. Следственный изолятор. Тюрьма то есть. Пока следаки тебе будут кишки на авторучки мотать, в хате попаришься…
– Метлу поправь, Пескарь, – одернул его сосед. – Не видишь, первоход.
– А, ну да, – осекся тот, кого назвали Пескарем. – То есть в камере посидишь.
Парень нахмурился.
– А «первоход» – это кто?
Пескарь осклабился.
– Не прими в ущерб, то не парафинка, а обозначалово. Первоход – это тот, кто по первости в тюрягу загремел, попал на первую ходку.
– Ясно, – кивнул парень. – И долго в камере сидеть?
– Может, пару месяцев, а может, и пару лет, – пожал плечами Пескарь. – Тебя за что замели-то?
Парень вздохнул.
– Да дембельнулся я. Друзей позвал, столики заказали в ресторане, пошли отмечать. А там какому-то уроду не понравилось, что мы шумим, хотя и не шумели мы особо. Он с друзьями был, предложил выйти. Ну, мы вышли. Их больше было, один цепь из кармана достал, второй нож, третий телескопическую дубинку. Понятно, к чему дело шло. Ну, я ждать не стал, пока нас крошить начнут, их главному врезал пару раз. Он рухнул. Видимо, кто-то из ресторана сразу милицию вызвал, когда мы вышли, потому что тут же сирены завыли неподалеку. Товарищи упавшего, видя такое дело, попрыгали в машины и разъехались. А тот, кого я приложил, не встал. Убил я его, короче. Ну и вот.
Арестанты переглянулись.
– По ходу, это тот боец, что Леву Анкару завалил, – сказал здоровяк. – Братва решила не палиться около жмура и сорвалась на всякий пожарный. Короче, тухлое твое дело, парень. Анкара был правой рукой Седого, который половину Киева держит. По ходу, не доедешь ты до зоны. В СИЗО тебя и завалят. Или если вертухаи в одиночку определят, то на пересылке замочат.
– Бокорез дело говорит, – кивнул Пескарь. – Звать-то тебя как?
– Анатолием, – отозвался парень.
– Ну, значит, быть тебе Толей Нокаутом, – хмыкнул Бокорез. – Так-то ты прав чисто по-человечески, но по понятиям за кровь придется ответить. Кодла Седого тебя из под земли достанет, я их знаю. Так что удачи тебе.
– Спасибо, – буркнул Анатолий, не особо обрадовавшийся услышанному.
– Там, куда ты едешь, говорят «благодарю», – поправил его Пескарь. – Привыкай.
Анатолий скрипнул зубами.
Он не хотел привыкать к другой речи, к вони автозака, к автоматному стволу, направленному ему в живот. Дома его ждали мать и любимая девушка, которым, как сказал адвокат, придется ждать его еще очень-очень долго. А может, и не дождаться вовсе – похоже, эти двое знали, о чем говорили, и на свой манер ему сочувствовали.
Правда, недолго.
Теперь они переговаривались полушепотом. Пескарь что-то негромко втолковывал Бокорезу, а тот внимательно слушал. Анатолий лишь улавливал обрывки фраз: «перо в нычке заряжено», «решка пиленая», «рывок через два поворота», «Катар будет ждать на свалке» – из которых ничего не понял. Да и, если честно, не стремился понять. Своих забот-размышлений хватало.
Насчет того, что не потянет мать адвоката. На этого последние деньги отдала, а он уже намекает, мол, надо добавить. Да и какой адвокат тут поможет, если убит ближайший соратник лидера местной преступной группировки? Получается, если повезет, то придется отсидеть несколько лет. Но, скорее всего, арестанты правы. Убьют его…
Эх, обидно-то как! В армии мечтал вернуться домой, на работу устроиться, жениться… Все в одно мгновение пошло прахом. Ну, что ж, остается только одно – дорого продать свою жизнь. Спасибо этим двоим, что предупредили. Когда начнут убивать, придется действовать как учили в разведроте – давить глаза, рубить ребром ладони по трахеям, бить ногами в пах, а кулаками в виски, чувствуя, как хрустят под сбитыми костяшками хрупкие кости…
От невеселых раздумий его отвлек голос Бокореза:
– Слышь, начальник, мне тут кореш прогнал, что ты сигами торгуешь.
Автоматчик за решеткой посмотрел на арестанта глазами равнодушными, как у тухлой трески.
– Ага. Пятьсот гривен пачка, пятьдесят штука.
Бокорез выпучил глаза.
– Беспредел, командир! Скинь хоть сотку.
– Не хочешь – не бери, – пожал плечами автоматчик.
– Ладно, ладно, банкуй, – расплылся в улыбке плечистый уголовник, в руке которого словно из ниоткуда появились несколько мятых банкнот.
– Мля, и как вы это делаете? – хмыкнул милиционер. – Шмонали ж перед выездом. Ну, иди сюда, только без глупостей.
Отложив оружие, охранник вытащил из кармана пачку «Мальборо».
– Сколько возьмешь?
– О, верю, правильный начальник, – расплылся в добродушной улыбке Бокорез, подходя к решетке. – Годными сигами барыжит…
В следующее мгновение Анатолий даже не понял, что произошло. Звякнул металл, выломанный небольшой кусок решетки ударился об пол, сверкнуло что-то, вроде как из рукава Бокореза – и охранник, из глазницы которого торчала обмотанная черной изолентой рукоять, начал медленно заваливаться назад.
Но упасть у него не получилось. Бокорез крепко держал автоматчика за ворот, а Пескарь, просунув тонкие руки через решетку, уже завладел ключами, висящими на поясе милиционера. А на пол медленно, кружась, словно осенние листья, все еще падали, падали, падали смятые денежные купюры, на одной из который крупным рубином поблескивала капля свежей крови…
Все эта картина очень четко отпечаталась в голове Анатолия, словно сцена из замедленного фильма…
А потом время обрело свой обычный ход. Пескарь отомкнул решетку, следом на пол рядом с мертвым телом милиционера упали наручники, сковывавшие запястья Бокореза. Бандит наклонился, выдернул заточку из головы трупа и аккуратно вытер узкое лезвие об волосы мертвеца.
– Че об пакли-то? – хохотнул Пескарь, который уже обшаривал карманы убитого.
– Мне его манатки еще сгодятся, – сказал Бокорез, расстегивая пиджак автоматчика.
– Ты чего, братуха? – опешил Пескарь. – Зашквар же!
– Ты базар-то фильтруй, – хмыкнул бандит. – Не зашквар, а босяцкая хитрость. Вкурил?
– Ну, типа… – протянул Пескарь.
Анатолий смотрел как Бокорез переодевается в униформу убитого, а в голове его метались заполошные мысли. Хоть и не был он великим специалистом в юридических вопросах, но уже и так понятно: теперь он не просто человек, убивший по неосторожности того, кто намеревался напасть на него. С этого момента он соучастник убийства представителя власти, и доказать обратное вряд ли получится.
– Ну чо, Нокаут, ты с нами или где? – подмигнул ему Пескарь.
– Не знаю, – честно ответил Анатолий.
– Не знает он, – хмыкнул Бокорез, примеряя ботинки убитого. – Твоя мокруха, плюс побег, плюс три заваленных мента… Эх, гады, малы, не лезут. Короче, думай. Если не с нами, то в лучшем случае в Темновку, на пожизненное. Но, скорее всего, к кодле Седого на перо.
– Троих? – переспросил Анатолий, не совсем поняв, о чем это говорит Бокорез.
– Ага, – просто ответил тот, закончив с переодеванием. После чего прикладом автомата стукнул по окошку, отделяющему кабину автозака от крытого кузова.
– Че там? – раздалось приглушенное из кабины.
– Тормози, – сказал себе в рукав Бокорез, умело подделывая голос убитого. – У одного пассажира с сердцем плохо, растрясло.
Звякнул замок, окошко открылось.
– Так по инструкции не положено… – сказал голос из кабины, который тут же заглушили два зло тявкнувших автоматных выстрела.
Автозак дернулся, накренился. Анатолий едва не свалился со скамьи. Но машина ехала на небольшой скорости, петляя по киевским улочкам, поэтому не перевернулась, а лишь дернулась раз-другой – и заглохла.
– Ништяк, – сказал Бокорез. – Сидите здесь.
После чего, погремев связкой ключей, отпер дверь автозака и вышел из машины.
Впрочем, через минуту он вернулся, закинув еще одно мертвое тело в машину. И за ним – третье. Следом на пол с грохотом полетели два автомата. После чего Бокорез резко бросил:
– Переодевайтесь.
И захлопнул дверь, после чего практически сразу заурчал заглохший двигатель.
– Ну че, Нокаут, – подмигнул Анатолию Пескарь. – Решился, с нами ты или нет? Так-то ты по ходу небось вкурил уже, что ничего тебе не светит. Если нас накроют, мы тебя сдадим, фраер. Мол, это ты ментов прикнопил. Паровозом пойдешь, а мы, сам понимаешь, не при делах.
Анатолий плохо понимал, о чем ему говорит бандит, но общий смысл до него дошел. Выхода и правда не было. Или погибнуть от рук дружков убитого, о чем ему намекал и адвокат, либо попытаться выжить. Любой ценой. Но переодеваться в одежду милиционера, голова которого была изуродована автоматной пулей, у него не было никакого желания.
– И куда мы теперь? – поинтересовался он.
– В Зону, – хохотнул Пескарь.
– Куда? – не понял Анатолий. – То есть как в зону? В тюрьму?
– В другую Зону, – сказал Пескарь, почти уже закончивший с переодеванием. – В Чернобыльскую.
Машину трясло. Она уже неслась на полной скорости.
– Эй, Бокорез, че гонишь, будто на ментовские похороны опаздываешь? – заорал Пескарь.
– Мусора́ на хвосте, – донеслось из окошка, так и не закрытая дверца которого мерзко лязгала на каждой выбоине в асфальте.
Водителю в зеркала было видно больше, чем двоим арестантам, запертым в кузове. Однако обзор быстро расширился, когда в задний борт ударили пули.
Видимо, автозак когда-то и правда был хлебовозкой, задние двери которой просто заварили. Причем сделали это неважно. Очередь, прошившая задний борт, разбила сварной шов, и двери распахнулись наружу.
Над ухом Анатолия свистнула пуля, и тут же рядом раздался сдавленный хрип. Пескарь, схватившись за горло, рухнул на колени. Из простреленной шеи бандита хлестала кровь.
Анатолий многое в армии повидал, но так близко чужую смерть видел впервые. Оказалось, что это не особо и страшно. Просто упал человек лицом в лужу собственной кровищи и больше не двигался.
А позади к автозаку медленно, но неотвратимо приближались две легковые машины, раскрашенные в сине-желтые цвета. Из окна одной из них торчала рука с таким же АКС74У, что валялись сейчас под ногами Анатолия. Понятно было – милиционер ловит момент, чтобы второй очередью прошить колеса автозака. И хотя сделать это было не так-то просто – Бокорез бросал машину из стороны в сторону, – понятно было, что рано или поздно правоохранитель своего добьется.
– Стреляй! – заорал из кабины Бокорез. – Стреляй, если жить хочешь!!!
И тут Анатолий осознал, что он и правда очень хочет жить. Для того, чтобы вернуться к невесте и матери, но главное – чтобы отомстить тем подонкам, которые так грубо и бесцеремонно сломали ему жизнь. Пусть он убил одного из них, но остальные виноваты не меньше. Это они все как один потом дали показания, что Анатолий затеял драку… А вот его друзья, с которыми он отмечал дембель, почему-то на суд не пришли. И отчего так произошло, парень просто запретил себе думать, решив раз и навсегда, что друзей у него больше нет.
Но для того, чтобы отомстить, нужно было вернуться.
И для этого существовал только один способ.
Анатолий неплохо стрелял в армии, в том числе и укороченную версию автомата Калашникова в руках держать доводилось. Разброс из него, конечно, приличный, но промахнуться с такого расстояния – это надо было умудриться.
Парень поднял с пола автомат, щелкнул переводчиком огня, дослал патрон в патронник, вскинул оружие и дал короткую очередь.
Он целился в колеса, сделав поправку на то, что если ствол задерет вверх, то пули вспорют двигатель автомобиля.
Но он ошибся.
В тот момент, когда он нажал на спусковой крючок, автозак подбросило вверх. Наверняка на выбоину в асфальте наехал Бокорез, из-за чего машина на такой скорости взбрыкнула, словно норовистый конь. И в результате очередь Анатолия вспорола не колеса и не капот, а лобовое стекло милицейского автомобиля…
Время вновь замедлилось, как это всегда бывает в переломные моменты жизни. Следующим кадром Анатолий увидел мелкую сетку трещин вдоль лобовухи, на которые изнутри машины обильно плеснуло красным. А потом были следующие кадры замедленного кино, в котором сине-желтый автомобиль лениво, но довольно круто поворачивал влево, нехотя переворачивался, и в него так же неторопливо врезалась вторая машина преследования.
Продолжалось это недолго, наверно, не больше пары секунд, после чего время вновь вернулось к нормальному ритму.
Но не жизнь Анатолия. Потому что в ней теперь был удаляющийся большой огненный шар, в который превратились два милицейских автомобиля.
Эхо взрыва все еще звенело в ушах Анатолия, когда сквозь него прорвался радостный рев из кабины:
– Да ты реально крутой пацан, Нокаут! Даже я б так не смог, одной очередью две тачки уделать. Лихо ты маслин в их телегу накидал – и умылись, и поджарились заодно.
Бокорез орал что-то еще, но Анатолий уже не слушал его.
Он думал о том, что, может, лучше прямо сейчас приставить горячий ствол к подбородку и одним нажатием пальца сразу решить все проблемы? Теперь-то ему точно никогда не вернуться в его прежнюю жизнь. Но, с другой стороны, если у тебя нет дороги назад, значит, остается только одно – идти вперед и не оглядываться. Так, словно не было у тебя прошлого и жить ты начал только сейчас, с этого самого мгновения.
Между тем автозак выехал из Киева и уже мчался по шоссе, на котором выбоин было заметно больше. Анатолий видел, как назад медленно уползают телеграфные столбы, за которыми расстилались поля и какие-то невзрачные деревеньки, словно нищенки выстроившиеся вдоль шоссе.
Хоть и трясло машину изрядно, но Анатолий неожиданно для себя задремал. Если б ему кто-то раньше сказал, что он будет способен заснуть в залитой кровью машине рядом с четырьмя мертвецами, он бы просто рассмеялся в ответ на такую бредятину. Но нервы – они не железные. Забился парень в угол между бортом и стальной решеткой и вырубился…
Разбудил его рев Бокореза, раздавшийся, как показалось, прямо над ухом:
– Подъем, Нокаут, делюгу делать надо!
– Ч-чего делать? – не понял Анатолий, с трудом продирая глаза и сперва не поняв, что это за жуткое место, куда он попал.
Но память тут же услужливо преподнесла ему ответы на все вопросы.
В подробностях.
А Анатолию на мгновение показалось, что все это ему приснилось…
– Короче, фраер, – донеслось из кабины. – Быстро переодевайся в ментовские шмотки и не выпендривайся, коли жить хочешь. Если тебя с вышек увидят в гражданке, сразу шмалять начнут. Мы к КПП Зоны подруливаем. Как закончишь со шмотьем, переползай в кабину и навостри локаторы. Сделаешь как я разложу, оба в живых останемся. Лоханешься – значит, все было зря…
* * *
Впереди от края до края горизонта растянулся кордон. Так Бокорез назвал двойное заграждение из колючей проволоки, меж рядами которой раскорячились пулеметные вышки. От одной до другой было около полукилометра, но Анатолий был в курсе, на что в умелых руках способен ПК, поэтому расстояние было вполне оправданным.
До заграждения оставалось метров двести, когда с крыши двухэтажного кирпичного КПП раздался зычный голос, усиленный стационарным мегафоном:
– Приказываю остановиться! В противном случае будет открыт огонь на поражение!
– Приехали, – осклабился Бокорез, нажимая на тормоз. – Ну что, покандехал я. Смотри, Нокаут, фраернешься – нам обоим кранты.
Бандит выпрыгнул из машины и побежал в сторону КПП. Видимо, его милицейская форма ввела охранников в заблуждение, потому что мегафон заткнулся.
Зато на бегу заорал Бокорез:
– Тревога! Нападение на подразделение киевской милиции! Мы еле ушли! Быстрее дайте телефон!
Когда человек выдает столь беспокойный текст, вереща словно резаный, это производит впечатление. Дверь КПП открылась, из здания вышел военный с капитанскими погонами. До Анатолия, уже сидевшего за рулем незаглушенного автозака, донеслись его слова:
– Что случилось?
– Бамбук расцвел, а помидоры завяли, – хохотнул Бокорез, подбегая к нему.
– Что, простите? – выпучил глаза офигевший капитан.
– Прощаю, – сказал Бокорез, всаживая заточку в сердце военного и задвигая его внутрь КПП. Из которого немедленно раздался вопль бандита:
– Ну, чего стоите? Не видите, человеку плохо?
Это был сигнал, о котором говорил Бокорез.
Анатолию доводилось водить и БМД, и «шишигу» – разведчик должен уметь все. Поэтому он резко воткнул скорость, послал машину вперед, быстро переключился, разгоняясь…
Этот мир предал его.
Больше он ничего не был ему должен.
Две эти мысли бились в голове Анатолия, пока машина, ревя двигателем, неслась прямо на вышку. Так оно всегда легче – придумать себе оправдание, когда делаешь то, что не должен делать. Эти два предложения вчерашний «дембель» придумал, пока Бокроез бежал к КПП, и они помогли переступить через себя. В который уже раз за этот такой длинный и кровавый день…
Ряды «колючки» порвались под ударом тяжелой машины, словно нити, а вышка, сваренная из стального профиля, сложилась на кабину. Но скорость была слишком велика, поэтому автозак пролетел дальше, туда, за прорванное ограждение. Обломки вышки долбанули по крыше кабины – и слетели с нее, словно рассыпавшиеся спички. Анатолию показалось, что где-то там, наверху, раздался крик боли и ужаса, приглушенный металлическим грохотом, но парень быстро убедил себя, что это ему только показалось.
Притормозив, он развернул машину, сдав задом к КПП, из дверей которого выскочил Бокорез. Весь в крови, с автоматом в руках, из которого он дал длинную очередь по второй вышке, стоящей с другой стороны контрольно-пропускного пункта. Там, на верхней площадке, вскрикнул кто-то, невидимый Анатолию из кабины – и тишина повисла над Зоной. Короткая, как последнее мгновение перед смертью. И в этой тишине бежал к автозаку человек с автоматом – страшный, с лицом, залитым чужой кровью, и с торжествующей улыбкой на этом лице, похожей на оскал дикого зверя, любящего убивать не столько для еды, сколько ради забавы.
– Гони, мля! – проревел Бокорез, плюхаясь на пассажирское сиденье. – Гони, пока с других вышек вертухаи нас не посекли!
В кабине от рева бандита вздрогнула – и умерла тишина, разом заполнившаяся надсадным воем двигателя и ударами пуль по крытому кузову автозака, который сейчас выполнял для беглецов роль щита. Анатолий гнал машину вперед, а в его воображении эти пули били в мертвые тела, лежащие там, за спиной, вышибая из них фонтанчики темной, загустевшей крови. А еще вкус крови был во рту из-за зло, до острой боли закушенной губы. Ведь боль – это порой единственное, что позволяет человеку убедиться в том, что он еще живой.
Зачем-то живой…
* * *
Это оказалось проще, чем он ожидал. Ученик хоть и подрос и как ученый, и как личность, но все равно остался учеником, в душе робеющим перед учителем.
Академик удивился этому факту, но виду не подал. И, хотя ученик запер его в камере с прозрачной стеной, управлять им это не особенно помешало. Еда, обслуживание – все было на уровне. Но не хватало одной мелочи.
Свободы.
Когда Захаров попросил у Кречетова свой ноутбук, на успех он не особо надеялся. Но ученик беспрекословно принес требуемое.
И это было его ошибкой.
Проектируя свой научный комплекс, Захаров учел все возможные сценарии развития событий, в том числе и захват его неприступной крепости. И, как следствие этого, заключение в собственной тюрьме. Что и произошло.
Нет, конечно, можно было пойти на крайние меры. А именно – подойти к задней стене камеры и определенным образом нажать на стальные заклепки. Тогда бы один из бронелистов вывалился наружу, открыв тайник, в котором лежали:
– артефакт «горелка», способная резать металл и многослойное стекло, словно масло,
– рюкзак с разнообразными консервами, на которых вполне реально протянуть три дня,
– «смерть-лампа» с двумя запасными магазинами – светящимися лазурью полными «пустышками»,
– и мощный спутниковый КПК, через который даже отсюда вполне реально было связаться с людьми, готовыми на все, лишь бы им хорошо заплатили.
Так была оборудована каждая камера. Просто на всякий случай.
Но все это не понадобилось.
Потому что Кречетов принес ноутбук.
С виду ноут был ничем не примечательным – старая слабенькая машина, пригодная лишь для записей. Разумеется, ученик выдрал из нее сетевую плату и Wi-Fi адаптер. Но учитель на то и учитель, чтобы предусмотреть и такой вариант развития событий.
Начинка ноутбука была вовсе не тем, чем казалась. Под старыми корпусами деталей скрывались мощные устройства, многие из которых Захаров изобрел сам, использовав в их схемах осколки артефактов Зоны. Поэтому через пять минут после того, как Кречетов покинул импровизированную тюрьму, академик уже общался через «Глубокую паутину» с людьми, услуги которых в рекламе не нуждаются.
Он хорошо знал этих людей, за деньги готовых на все. Вернее, человека, который был их главарем. И сейчас, войдя в закрытый чат, академик послал зашифрованное приветствие-пароль, по которому его должны были узнать.
Его узнали. И ответили почти сразу.
Кречетов довольно кивнул, увидев ожидаемый ответ на свое послание. Значит, его не забыли и все старые договоренности в силе.
«Приветствую, Индус», – набил Захаров.
«Это не Индус», – возникла надпись на экране. «Я Катар, его брат».
Академик прикусил губу. Пароль знали только двое – он и главарь группировки бандитов, с которым он слишком давно не общался. Просто не было общих тем, а когда их нет, какой смысл тратить время друг друга не бесполезную переписку? Что за Катар, какой Катар? Но, с другой стороны, выбирать не приходилось. И академик решился.
«Нужна помощь Вашей группировки».
«В чем она заключается?»
«Нужно захватить научный комплекс на озере Куписта, который охраняет рота бойцов группировки «Воля».
После небольшой паузы на экране ноута появилась надпись:
«Так просто «вольные» комплекс не отдадут, а я своих людей на убой не пошлю. Рота «зеленых» в укрепленном пункте будет стоить сотни моих людей, а у меня их всего-то полторы».
«Есть план, как обойтись без потерь, – отозвался академик. – И за работу я заплачу тремя редчайшими артефактами из моей коллекции».
«Что за артефакты и каков план?»
После того, как академик ответил на оба вопроса, возникла более долгая пауза. Захаров уже начал нервно поглядывать на дверь своей тюрьмы, когда на экране высветилось:
«Добавьте еще два арта, аналогичных по цене, – и по рукам».
«Согласен, – с облегчением отозвался академик. – Но есть особые условия. Мне нужны два человека, что сейчас наверняка находятся в автоклавной. Живые и невредимые».
«Это можно устроить, – отозвался новый главарь группировки бандитов. – Сегодня ночью ждите гостей».
…И «гости» пришли.
В камере Захарова была отличная акустика. Даже через закрытую входную дверь блока академик слышал выстрелы и крики умирающих. А потом, когда все стихло, та дверь отворилась и в блок зашел плечистый малый в черной бандитской куртке и с пулеметом наперевес.
Он огляделся, удивленно приподнял брови и произнес:
– Ну ни хрена себе!
Рядом с дверью в стену была вмонтирована панель, открывающая соседние боксы, в которых сидели подопытные мутанты. Нажимая на кнопки, бандит открыл импровизированные камеры одну за другой и планомерно расстрелял всех их обитателей.
Захаров, болезненно морщась, смотрел, как умирают муты, но ничего не мог поделать. Он сам вызвал сюда этих чудовищ в человечьем обличье, рассказав им, как войти в научный комплекс и перебить сонную охрану. И теперь бандиты чувствовали себя здесь хозяевами.
Бокс академика пулеметчик отпер последним. Захаров вышел в залитый кровью коридор и, глядя в глаза бандита, произнес лишь одно слово:
– Зачем?
– Что «зачем»? – вновь удивился пулеметчик.
– Зачем вы убили этих ни в чем не повинных существ?
– Тебя, лошара, забыл спросить, – сказал бандит, сплюнув академику под ноги. – Но поскольку ты, небось, тот самый старпер, ради которого мы сюда прикандехали, поясню. Бугор приказал все здесь зачистить, так что я выполнял приказ.
Захаров не привык, чтобы с ним разговаривали в подобном тоне. Даже таинственно исчезнувший Индус не позволял себе подобного, всегда общаясь с ученым уважительно и без употребления блатной лексики. Поэтому Захаров взбеленился:
– Слышишь, ты, щенок! – заорал он. – Маме своей бестолковой будешь под ноги плевать, которая такого хама вырастила…
– А вот за маму это ты зря, – сказал бандит. – Заколебал, плесень.
Последнее, что увидел Захаров, был приклад пулемета, летящий ему в лицо.
И сразу же на академика обрушилась непроглядная тьма.
* * *
Бывает такое – ты уже понимаешь, что проснулся, но продолжаешь видеть сон. Уже нечетко, словно сквозь дымку, но все-таки он еще продолжается, медленно растворяясь в преддверии реальности, которая вот-вот ворвется в твое сознание…
Я видел девочку, уходящую вдаль. И отчего-то мне было грустно. Я уже не помнил, от чего именно – сны имеют свойство быстро забываться, – но эта грусть была настолько щемящей, подлинной, настоящей, что я почувствовал, как по моей щеке медленно катится слеза…
И от этого ощущения я окончательно проснулся.
Впрочем, пробуждение не доставило мне особой радости.
Во-первых, болела голова. Неприятно так, будто изнутри на височные кости что-то давило. А во-вторых, я лежал в стеклянном гробу, сквозь толстую крышку которого лился зловещий красный цвет. Почему именно красный? И что я здесь делаю?
После глубокого сна такое бывает часто – мозг не сразу включается в обычный режим. Но постепенно я начал вспоминать…
Лаборатория. Смятые гильзы, в которых был заключен биоматериал моих погибших товарищей. И профессор Кречетов, который предложил мне сделку – фактически, моя жизнь в обмен на его обещание вернуть моих друзей к жизни. Неравный обмен, с учетом того, что ученый вполне мог и не сдержать данного слова. Но иного выбора у меня не было. И я согласился лечь в автоклав… для чего?
Для чего-то, о чем, как я понимаю, сам профессор имел очень смутное представление. Помнится, он говорил, что мое сознание будет перемещено в некоего человека, живущего в другой реальности. А может, в прошлом Зоны, я так и не понял – как и то, зачем все это затевается. Впрочем, все это не помешало мне улечься в стеклянный гроб, ведь жизни моих товарищей были для меня намного важнее собственной. А Кречетов обещал оживить их при любом исходе эксперимента1.
И вот сейчас я лежал в этом чертовом прозрачном гробу, любовался на красный свет и ждал, что Кречетов, наконец, откроет распроклятый автоклав. Скосив глаза вниз, я убедился, что в мои руки больше не воткнуты иглы автоматических капельниц. Значит, эксперимент завершен и пора бы уже меня освободить…
Но почему-то никто не спешил это делать.
Тогда я заорал.
Ну как заорал… Попытался это сделать.
Получилось неважно. Из горла вырвался лишь хрип – и тут я осознал, насколько оно пересохло. Блин, сейчас бы все отдал за стакан воды!
Забавная мысль, заставившая меня усмехнуться. Все бы он отдал, ага. А что у тебя есть, кроме самомнения, нахальства и сомнительной ценности навыков убивать живых существ, включая братьев по разуму?
Вопрос был философским. Есть у меня такой недостаток – когда приходит полный и всепоглощающий пушной зверек, мне в голову всякая философская чушь лезет вместо дельных мыслей насчет того, как данного зверька половчее прищучить.
Не придумалось ничего, кроме того, чтоб попробовать заорать снова.
На этот раз вышло лучше. А с третьего у меня аж уши заложило – попробуйте поорать в гробу, эффект, доложу вам, потрясающий. Ваши вопли за пределы того гроба вряд ли выйдут, но по ушам вам долбанут изрядно.
Но я все же подождал пару минут на всякий случай…
Не-а. Никто на мой ор не отреагировал. А я между тем начал ощущать некоторую спертость воздуха вместе с настойчивым желанием слить лишнюю жидкость. Понятно. Автоматическое жизнеобеспечение отключилось – эксперимент-то закончен, – а подопытного из герметичного автоклава достать забыли. И если жидкость, изловчившись, теоретически можно было бы слить под себя, что неприятно, но пережить можно, то отсутствие воздуха я точно не переживу.
Признаться, я слегка запаниковал. Правда, продолжалось это недолго, ибо я вспомнил, что кроме вышеперечисленных негативных качеств, включая вредный характер, о котором я забыл упомянуть, есть у меня и одна бесспорно материальная ценность. А именно – нож «Бритва», с которым я очень стараюсь никогда не расставаться. Хороший нож, качественный. Способный резать не только колбасу и шеи врагов, но даже рассекать пространство между мирами.
Неудобно, конечно, было извлекать его из ножен, ворочаясь в стеклянной гробнице, но я справился. А достав, резко ударил им вверх…
