Kitobni o'qish: «Код тьмы», sahifa 5
Но это все мелочи, это можно пережить, как и голод, а вот звуки… Звуки отвлекали. Слава Богу, зараженные снаружи перестали долбить в дверь – поняли, видимо, что не пробиться, а вот эти, внутри, нет-нет да и принимались рычать. Хорошо еще, что не вопить, как приснопамятный Крикун: веди они себя так же, люди рисковали сойти с ума задолго до часа икс. Кстати, странно…
– А почему эти не вопят? – поинтересовался Петр Леонидович. – У них ведь, по идее, должна начаться ультрафиолетовая ломка без солнечного света.
Тот утомленно потер виски.
– Думаю, дело во второй фазе. Солнца требуют солоциты в крови… поначалу. А потом организм перестраивается и учится уже обходиться как-то… А может, тут и кровавая диета способствует… Не уверен.
– Но наши-то крови не пили. Она – вообще, а охранник – по меньшей мере, двенадцать часов.
Олег пожал плечами.
– Тут я ничего сказать не могу. По этой части у нас Анна Дмитриевна… была специалистом. Да и о второй фазе мы знаем не так уж и много. Возможно, они скоро начнут выть.
– Если начнут – я оглушу обоих лопатой, – мрачно посулил Петр Леонидович.
Какая-то мысль про солоциты зацепилась за его сознание. Он замолчал и поспешил вернуться к планшету.
* * * *
35 часов до применения директивы семь-четыре
Компьютер в комнате охраны тоже имелся. Не ахти какой мощный, но программное обеспечение «кода тьмы» он с грехом пополам тянул. Так что Фролов расположился за ним, и напарники могли трудиться, не мешая друг другу.
Материалы на экране планшета плыли перед глазами Покрышкина, он периодически клевал носом и, наконец, поймал себя на том, что почти ничего уже не соображает. Ничего удивительного: спал он в прошлый раз сорок часов назад, да и сколько того сна было – всего ничего, часа два с половиной – его же неурочно разбудили после ночного дежурства. От последней чашки кофе эффект был уже нулевой.
– Мне нужно поспать, – произнес он, зевая. – Хоть немного. Хоть пару часов. Иначе толку-то с меня такого.
– Разумно, – кивнул Фролов. – Ложитесь. А потом и я прикорну чуть-чуть. Кто-то один должен бодрствовать – мало ли. Там, на тумбочке плед есть. Вы возьмите, чтоб не на голом полу.
– Может, уже на «ты», а? – предложил Покрышкин. – Глупо как-то «выкать» в нашей ситуации.
– Да я только за.
– Стало быть, договорились…
* * * *
33 часа до применения директивы семь-четыре
Вой разбудил Петра Леонидовича буквально за несколько минут до звонка будильника на его сотовом. Он вскочил и яростно уставился на завывающего, как стая волков, охранника. Зонина тоже подтягивала, но потише. Лица у обоих были искажены. Похоже, ломка у них все-таки началась.
– Я вас предупреждал, сволочи! – процедил Покрышкин и решительно взялся за лопату.
– Постой! – вмешался Олег, поднимаясь. В руках он держал транквилизаторный пистолет. – У меня есть еще пара дротиков.
– Они нам могут для другого пригодиться, – возразил Покрышкин.
– Обойдемся как-нибудь, – уперся инженер. – Она… Анна Дмитриевна… Ну не могу я, понимаешь?
Петр Леонидович устало махнул рукой.
– Делай как знаешь. Только поспи потом – на тебя вон тоже смотреть жалко.
Он отвернулся и не смотрел, как два дротика со свистом вонзились в тела солярников, которые сразу же замолчали. В голове крутилась какая-то смутная мысль, похоже, оставшаяся ему в наследство от последних мгновений короткого сна. Мысль-то вроде дельная… Когда Олег улегся на плед и почти мгновенно провалился в сон, Петр Леонидович уже ничего не замечал – он весь уже был в планшете.
* * * *
30 часов до применения директивы семь-четыре
– Иди-ка сюда, Олег, – позвал Покрышкин. – У меня тут, кажется, идея…
Тот встрепенулся – одно это слово, «идея», вывело его из состояния полудремотного ступора, в котором даже мысли не особо хотели шевелиться.
– Что такое?
– Вот глянь. Я тут подумал об альфа-ритмах и каппа-ритмах мозга. Спокойное, расслабленное состояние и нормальная умственная деятельность, без стрессов. Примеры обычного состояния для здорового человека есть. А здесь, в материалах, имеется целый ряд электроэнцефалограмм больных солярным синдромом, правда в первой фазе, но на вторую это, в общем-то, можно экстраполировать. У нас тут нет энцефалографа, то есть в отделении-то есть, но до него не добраться. Зато у тебя с собой имеется спектрограф. А графики и таблицы зависимости мозговых волн от количества солоцитов в крови тоже в наличии. Понимаешь, о чем я говорю? Мы же фактически получаем два состояния: «имеется» и «должно быть». Что, если последнее можно получить из первого простым суммированием или вычитанием волновых характеристик? Так мы сможем вычислить искомый «код тьмы» как слагаемое в этой операции.
Какое-то время Фролов молчал, и Петр Леонидович совсем уж было решил, что инженер сейчас назовет его идею бредом – а Покрышкин и сам-то, по большому счету, не был уверен, что она таковым не является – но лицо Олега вдруг прояснилось и он на эмоциях хлопнул Петра Леонидовича по плечу.
– Слушай, да ты гений! Ведь может сработать! Давай попробуем!
* * * *
26 часов до применения директивы семь-четыре
Подготовка заняла больше времени, чем они думали. Может, виной всему была адская усталость, может, страх провала – каждый график, каждый расчет, каждую выкладку они оба проверяли по нескольку раз, чтобы свести вероятность простой человеческой ошибки к минимуму. Да и все уменьшающийся запас времени, отведенный им на борьбу с солярным синдромом в отдельно взятой больнице, тоже, как ни крути, нервировал. И есть хотелось адски – содержимое холодильника они давно прикончили, а печенье из пачки брали изредка, по одному, как драгоценность, да его, собственно, уже и оставалось всего пять штук. С водой было получше – бутылка уже казала дно, но воду, в конце концов, можно будет в туалете из крана налить и вскипятить в чайнике – не баре поди-ка, ничего с ними не случится. Спать тоже хотелось, но тут пока помогал держаться азарт – возможно, они в шаге от спасения, какой тут сон!
– Ну что, готов? – спросил Петр Леонидович на десятый раз проверявшего выставленные на излучателе настройки Олега.
– Готов, – выдохнул тот.
– На ком будем пробовать?
Инженер немного поколебался и направился к охраннику. Петр Леонидович едва заметно покачал головой, но ничего не сказал. Вот и выяснилось, кого меньше жалко. Ожидаемо, но царапнуло. Ага, а сам-то ты, господин моралист, окажись среди этих двоих близкий тебе человек, с кого бы начал? Вот то-то же.
Зараженные уже оба очнулись и сипло подвывали – сорвали голоса воплями. Охранник, как увидел направляющегося к нему инженера с излучателем, поджал ноги, задергался и зарычал. Лицо его исказили злоба и страх. Неужели что-то понимал? Непонятная черная штука в руках Фролова могла быть чем угодно, но солярник, похоже, каким-то шестым чувством чуял – с ним будут делать что-то рискованное. Конечно, он не мог знать, что, если повезет, для него это все закончится очень даже хорошо.
Олег между тем настроил сектор излучения на минимум, чтобы не задеть также начавшую паниковать Зонину.
– Ну, помолясь… – тихо произнес он и нажал на кнопку.
Излучение, как и прежде, было почти невидимое, но охранник его, похоже, ощущал всем своим организмом. Гримаса злобы и страха сменилась на его лице болью и агонией. Тело изогнулось, словно его мышцы все разом свело внезапной судорогой, пальцы скрючились, и глаза закатились. Первые мгновения Петр Леонидович наблюдал за этим процессом достаточно спокойно, потому что помнил реакцию Грицука на излучение – того тоже корежило будь здоров. Уверенность, что все нормально и так оно и должно быть, продержалась, наверное, секунд пятнадцать, а потом солярник задергался, словно в эпилептическом припадке, на губах у него выступила пена, а следом за ней – кровь. Затем кровь потекла у него также из носа и из глаз, он страшно захрипел и замер. Не было нужды щупать его пульс, чтобы понять – одним солярником в больнице стало меньше. Но не по причине исцеления, а по причине смерти.
Секунд пять Фролов и Покрышкин стояли, словно окаменевшие, а потом инженер вдруг бешено заорал: «Твою мать!!!» и с размаху залепил кулаком в стену. Наверное, это было больно, но Олег как будто даже не заметил этого: его лицо исказилось не меньше, чем у прикованной неподалеку Зониной, только у него это была гримаса отчаяния.
– Нам конец, – прошептал он и добавил еще тише: – Конец…
Петру Леонидовичу доводилось уже видеть подобное – когда из вроде бы сильного и волевого человека словно стержень выдергивают, на котором он держится. Именно это сейчас случилось с Фроловым: он слишком много надежд вложил в этот вариант кода, и, когда он не сработал, удар для инженера получился поистине страшным. Покрышкину, конечно, тоже прилетело будь здоров, но это все же был нокдаун, а не нокаут. Между ними была одна разница: не Покрышкин, ломая голову, раз за разом подбирал все новые варианты «кода тьмы» и с каждым новым провалом все больше и больше терял надежду. Для него этот удар был первым, а у Фролова – черт знает каким. Когда-то у человека, как бы он ни умел держать удары судьбы, достигается предел прочности. С Олегом Фроловым это случилось сейчас, в больнице, заполненной агрессивными заразными больными, на фоне дикого недосыпа и голода и за двадцать шесть часов до момента, когда их всех уничтожат во избежание распространения опаснейшей эпидемии.
Это все можно было понять, но не принять. Не сейчас, не когда поломка чего-то в личности одного человека выносит приговор многим. Петр Леонидович схватил Фролова за плечи и потряс:
– Ау, Олег! Отставить панику, твою вакцину! У нас еще есть время, слышишь?! Целых чертовых двадцать шесть часов! Это прорва времени для тех, у кого есть голова на плечах! А у нас она есть. Мы с тобой знаешь какие умные? Ты изобрел этот излучатель, ты почти придумал код, осталось-то сделать всего один шаг! И что, ты думаешь, что мы с тобой его не сделаем? Да не смеши мои тапочки!
Речь получилась так себе, и Покрышкин это понимал: детская, упирающая на эмоции, на слабо́. Так повесившего нос подростка уговаривают, а не взрослого, состоявшегося мужчину. Только вот как раз в данном конкретном случае именно такое и могло сработать. Поломку в цейтноте некогда чинить качественно, по науке. Тут пойдет и «дунем, плюнем и заклеим скотчем». Лишь бы продержался, не дезертировал с поля боя. Потому что, если сбежит он, Петру Леонидовичу в одиночку не сдюжить. А тогда цепочка потянется такая, что мама не горюй: погибнут они, погибнет вся СКБ номер пять, а потом, возможно, прикажет долго жить и проект «Код тьмы», а с ним и две трети человечества, когда эта чертова вспышка на Солнце все же произойдет… Держаться, боец Фролов, не ломаться! Слышишь?!
Инженер поднял на Покрышкина свой полумертвый взгляд.
– Опять с нуля начинать… Мы не успеем. Из двадцати шести часов вычти еще время на настройку излучателей, а потом, если у нас получится, на зачистку всей больницы от зараженных, чтобы можно было отменить директиву семь-четыре.
Петр Леонидович сжал зубы.
– Во-первых, успеем, если не будем сопли на кулак мотать и включим голову. Во-вторых, не с нуля. Я думаю, что в целом мы пошли правильным путем. Ошибка в какой-то мелочи, в нюансе, который мы не учли. И стоит нам найти эту ошибку, как все заработает.
– Да с чего ты взял?
– Да с того же, с чего и ты свое «улучшение через ухудшение». Интуиция.
– А если я ошибся?
– Не ошибся! Не веришь больше своему чутью, так поверь моему! Оно меня еще ни разу не подводило… Вот что, в бутылке осталось воды на две чашки кофе. Давай бахнем по одной да с печеньем – гулять так гулять – и за дело!
В глазах Фролова что-то блеснуло, и он хмыкнул.
– Ладно, уболтал, черт языкастый! Ставь чайник.
– Вооот! Так бы сразу!
* * * *
18 часов до применения директивы семь-четыре
Если честно, Петр Леонидович и сам уже был готов отчаяться: он чувствовал, что решение совсем рядом, но не мог ухватить нужную мысль за хвост. Организм предавал, все норовя свалиться без сил и рухнуть в омут беспробудного сна на много часов подряд… Ага, чтобы проснуться на том свете. Нет уж, нафиг! А тут еще и почти непрерывно воющая рядом Зонина мешала сосредоточиться. Эх, сделать бы с ней как с Крикуном – посветил на него ультрафиолетом, он побесился-побесился да и успокоился. Только где ж его взять, этот ультрафиолет – тут ни окон, ни синей лампы…
Так, стоп, как это где?! А излучатель на что? Он же настраивается на любой спектр. Ну-ка, ну-ка… А если… Твою вакцину! Петр Леонидович в сердцах хлопнул себя ладонью по лбу, да так смачно, что потом, наверное, синяк останется. Боже, что за идиот! Как он сразу-то об этом не подумал?!
– Олег, вы в своей группе разработчиков когда-нибудь наблюдали под микроскопом, как ведут себя солоциты в крови под воздействием ультрафиолета?
Тот слегка удивился и задумался:
– Ну да, они начинают интенсивнее двигаться, несколько увеличиваются в размерах и становятся химически активными – впитывают различные вещества.
– Вот! – Покрышкин торжествующе поднял палец. – А у медали химической активности есть и оборотная сторона: эти частицы становятся менее устойчивы к внешнему воздействию, особенно энергетическому, и менее стабильны.
– Так… И что? Прости, туплю, к чему ты клонишь?
– Да к тому самому! – чуть ли не закричал Петр Леонидович. – Как я и говорил, мы с тобой все сделали правильно, кроме одного – предварительно не обработали больного ультрафиолетом. Сол-частицы подверглись мощному воздействию излучения, но они ему сопротивлялись, что вызвало внутри организма зараженного настоящую бурю – частиц-то огромное множество. Вот он и не выдержал. А если эти чертовы солоциты предварительно ослабить ультрафиолетовым излучением, а потом ударить твоим «кодом тьмы», готов держать пари на что угодно, что они разрушатся!
Несколько секунд Фролов сидел с видом человека, которого ударили пыльным мешком по голове.
– Черт возьми-и-и! – протянул он потрясенно.
– Вот именно! Так что давай-ка ты, братец, настраивай второй излучатель на чистое ультрафиолетовое излучение и будем пробовать.
На мгновение Покрышкину показалось, что в глазах инженера вспыхнули два факела, а затем тот подскочил, словно пружиной подброшенный, и ринулся к излучателю.
* * * *
17 часов до применения директивы семь-четыре
Их обоих колотило от нервного напряжения, а Зонину, к которой они приблизились с излучателями в руках, – от ужаса. Она снова начала непрерывно верещать, что твоя баньши, разве что сорванный голос мешал выдать действительно впечатляющее соло… к счастью.
– Давай! – голос Фролова слегка дрогнул.
Понимание, что вот уж этот шанс – действительно последний, спокойствию как-то не способствовало. Но на колебания и рефлексию времени уже не оставалось, это понимали оба, так что Покрышкин направил излучатель на зараженную и нажал кнопку.
На ультрафиолет та среагировала мгновенно – бешеным рывком. Таким, что Петру Леонидовичу на мгновение даже показалось, что цепь наручников не выдержит. Но выдержала – больную отбросило обратно к ножке стеллажа. Олег выждал еще секунд пятнадцать и, глубоко вздохнув, словно собираясь нырять, нажал кнопку на своем излучателе. Зонину сначала скрючило до позы эмбриона, затем распрямило, как разжавшуюся пружину. Она еще раз взвыла, клацнула зубами… и потеряла сознание. Покрышкин и Фролов замерли и переглянулись. В их глазах читался один и тот же страх: неужели снова?! Но нет – на сей раз никакой крови и пены. И дыхание – грудь женщины едва заметно вздымалась. Для верности ее окатывали излучением еще секунд десять и выключили приборы.
