Kitobni o'qish: «Песни фей»

ПЕСНИ ФЕЙ

1

Тоска летней ночи бессонной,

всегда суетливая мысль

играется с тьмой заоконной,

близка, приближается высь.

По звездам гуляющий ветер

сдувает пылинки, и в них –

то образ таинственно светел,

то призрак раздумий моих.

      ***

Какие-то летние силы –

зеленое их естество –

берут мою душу, унылы

сны беглые дня моего.

      2

Ночь начиналась –

и шелестом легким, как щебетом птичьим,

сад оглашался, и в звуках какое-то слышалось слово.

Нет,

быть такого не может,

чтоб в этом текучем, дрожащем

гомоне, шуме был смысл,

языка хоть какого глаголы.

Что же, я ночь напролет

запишу чего,

вздрогну,

расслышу

имя свое…

Кто зовет меня?

Я отзываюсь.

      3

Здравствуй, друг горемычный, сделай милость,

на крыльцо выйди, дай хоть мы посмотрим,

кто такой заявился в наши дебри

не тревожить – унять свои тревоги.

Нам пугаться друг друга – нет, не стоит.

      4

Терн растет в моем саду,

разрастается, забор

подпирает – ягод жду,

не пускаю под топор.

Поросль юная берёт

всю вкруг землю, зеленит

воздух, по ветру метет,

листьями день-ночь шумит.

Вяжут ягоды хоть плюнь,

сколько видел, сколько ждал,

май прошел, мелькнул июнь,

за июлем щедрый встал

урожай – не обобрать.

Непривычные к трудам

руки медлят ношу брать,

скользить, лазать по ветвям.

      ***

Три корзины под столом.

Исподнизу сок. Летят

осы, крыльями с трудом

слипшимися шевелят.

      ***

Достается сахар, труд

начинается благой –

гнать из этих синих груд

огнь-напиток голубой.

      5

Каплю надо нам выпить – и благое

опьянение сердце умиляет,

и не так уж мы злы, мудры, несносны.

Только пенье назойливее станет,

только ты, с кем веселие все наше,

с каждой каплей нас лучше понимаешь.

6

Что-то мало пьется мне,

хилая рука дрожит,

рюмкой плещет – дух в огне

жидком мне не ворожит.

Тяжелеет голова,

глупые ночь снятся сны,

память никнет, чуть жива,

образы так неясны…

      7

Скучно – и ещё скучней,

если выпить, много пить;

старой книгою верней

сердце мне развеселить.

Всё коплю, коплю добро

сладких вин и горьких ряд

водок – смотрятся пестро,

собственным огнем горят.

Не дай Бог, чтоб час пришёл

вас откупорить, беду

несусветную залить.

Я запас мечу на стол,

я гостей незваных жду –

с ними пить, и только пить.

      8

Достаются тазы, и сахар льётся

долгим белым потоком, и краснеют

его горы от низу постепенно –

будет, будет нам варево густое.

Банки ставятся с тяжестью благою

в шкаф стенной, и битком на кухне полки.

      9

На огне кипит, шипит

чайник, лишнее тепло

с водой плЮет, свист свистит,

выдыхает тяжело.

Разной сохлою травой

сыплю в кружку – не слаба

горечь: терпкий дух, живой

вышибает пот со лба.

      10

Напои чаем нас с вареньем новым,

еще тёплым и пенки неси с кухни,

блюдце с горкой – щебечем мы, хлопочем

над едою, над сладким забываем

и породу свою, и что опасны.

      11

И все леса – лес.

Длинными гуляю,

запутанными тропами

хожу,

грибов и ягод я не собираю –

бездельничаю,

мыслю,

существую.

А то, что лесом называть привык, –

простая небольшая роща

рядом

с заброшенным колхозным полем,

между

дач,

дорог автомобильных

и железных.

Везде пакеты мусора,

окурки,

и голоса слышны,

и шум моторов,

везде цивилизация – такая,

как здесь устроили,

как мы привыкли здесь.

Но все леса – лес.

Трогаю стволы,

топчу их хвою,

трудное дыханье

свободнее становится,

и я

почти что заблудился

и по солнцу

обратный путь отыскиваю.

Вышел

к чужой деревне.

Леший здешних мест

так водит,

круги вертит;

так свободнее

блуждать,

куда не помнить –

роща малая

лишь так,

крутя дороги, может стать

суровым, настоящим, русским лесом.

      12

На прогулках неспешных, молчаливых

мы сопутствуем, знаемся с лесными –

одного тебя к ним пустить, мы знаем,

как опасно: привяжешься к ним, диким, –

нас забудешь, и сад твой опустеет.

      13

На востоке сада тёрн.

Черноплодка да ирга

ждут по остальным по трём

краям ворона-врага.

Будет пир ему: моей

вместо плоти-крови – снедь

чистая – весь груз ветвей,

успевающий созреть.

      14

Как ни делай запасы, а остатки –

недобор на ветвях, в траве завалы –

больше и тяжелей того, что в погреб

отнесли – не печалься: эта щедрость

к перелетным тебе еще зачтется.

      15

А я б хотел не умереть – исчезнуть.

Чтоб не было ни памяти-следа,

ни места, что с цветами и крестом…

Свечу задуют – где огонь,

где беглый её свет? –

безвредно трогает ладонь

тот воздух, где их нет.

Рассеяться, как свет; как звук, заглохнуть;

пропасть, как слово-надпись на водах;

как та зола, какую ветер сдул:

взлетела – где она?

Пусть даже легкая печаль

сердцА не оскорбит,

в ночь летнюю меня не жаль,

в день зимний я забыт.

Никто меня не вспомнит – зримых нет

следов от бытия, небытия.

Нет сына, дома, дерева, могилы.

Условия не выполнены мною…

Исчез, а значит, в добрый час

я, может быть, вернусь

в тот мир, где никого из вас

я встретить не боюсь.

Смерть и бессмертье слишком тяжелы

для моей жизни – легкого испуга

и любопытства беглого.

      16

Что, друг ситный, грустишь? Какие ласки

нам еще предстоят? Тебя щекочем

и не знаем ни устали, ни скуки,

время наше проходит презабавно.

Ты не знаешь, что к смерти эти ласки.

      17

Скажи мое имя – и чудную власть

получишь, и силой натешишься всласть,

с врагом покуражишься, боли хлебнешь,

долги тем и этим сторицей вернешь.

Построишь чертоги над хлябью земной,

в морях голубых пронырнешь под волной,

в огне вспыхнешь, вздрогнешь, рассыплешься в прах –

старинный исчезнет, вдруг сбывшийся, страх.

И женскою слабостью и красотой

насытишься вдоволь, упьешься любой.

Что страсти людские? Их легкий язык

сполслова, насквозь понимать ты привык.

Иные познанья влекли и влекут:

смысл времени, как его токи текут,

создание мира и мира предел

ты мыслью проник, и ты дальше посмел.

Усталости в сердце нет, сроки ему

сбылись, миновали и сгинули в тьму.

      ***

Ты, лётом подлунным спеша над землей,

увидишь дом старый и старый сад свой

и книги увидишь, в них буквы прочтешь –

печальную повесть свою узнаешь?

      ***

Вот так бы и жил, не продавший души,

во тьме беспросветной, в треклятой глуши.

      18

Загадаешь ли малое желанье –

мы исполним, а вдруг решишь уехать –

засвистим, застрекочем, в косы туго

заплетем стёжки, летние дорожки.

А зимой-то никто нас не покинет…

      19

Будем веки вековать,

будем своды подпирать,

деревА стройны, красны:

мачтовый тяжолый лес

по верхам скребет небес,

звезды сваливает с них.

Глубоко зашли, сплелись

в жадных поисках воды

корни мощные – руды

златой, черной напились,

гномьи норы рыли и

норы глубоки, ничьи.

      20

Позабудь свои беды и обиды.

Мы ведь тоже не просто так плутовки –

защитим, ты ведь наш теперь навеки,

не делимый ни с кем – к тебе не пустим

ни с оружьем, ни с умыслом враждебным,

ни с какими иными новостями.

      21

Запасаюсь для зимы:

книги, книги – хлам, читать

среди белой хладной тьмы

да на краткость чтоб роптать.

Рано взялся их листать,

мучить зрение, пока

есть я, чтоб глаза ломать,

и жива твоя тоска.

      22

Это что шелестит? – Вся наша свадьба

собирается, едет в чистом поле.

Как подскочат скорлупки на ухабах,

так тряхнет на сто верст вокруг окрестность,

полыхнет свадьба звездами – Телегой.

      ***

За осенним пирком честным толкутся

гости наши – заметишь, не заметишь