Kitobni o'qish: «Право на жизнь»
Часть первая
Мой крестник Васечка, поименованный в метрике Вацлавом Потоцким, выразился бы относительно подобного пробуждения весьма энергично. Но я, оторвав голову от… земли?.. только и вспомнила «курва мать».
Плюньте в глаза идиоту (идиотке), мечтающему о таком попадалове. Ну да, эльфы, дроу, шаманы, маги с бубнами, дварфы, дворфы и прочая сволочь, надёжно обосновавшаяся под переплётами любимых Васькиных книжонок – всё это весело, без сомнения.
А вот я теперь точно знаю: попадать – это страшно. И не потому, что можешь банально очухаться мордой лица в луже собственной, пардон, блевотины (оная субстанция наличествовала), а потому, что страх штука иррациональная. Ибо, замирая в ужасе, вздрагивая от малейшего шума, пытаешься понять, где находишься, кто тут есть, кто злобно таращится из ближних кустов, кто мстительно смотрит из ветвей ближнего дерева сквозь прицел или что там есть у эльфийских арбалетов… и в этом нет ничего весёлого или бесшабашного, как в книжонках про попаданцев.
Сердце, мать его, тут же начало сбоить, нехватка воздуха, тяжёлая одышка. Экстрасистолия, мать её! И где я теперь возьму таблетки, а?
Приняла сидячее положение, щипать себя на предмет выяснения «сплю ли я» желания не возникло, зато возник очередной приступ рвоты. Ох, боже ж мой, господи, Иисусе Христе… за что караешь?!
Отползаем, матушка Татьяна Федоровна, к чёртовой матери. Почему-то показалось очень важным не испачкать в смердящей луже новенькие кроссовки, Васькин подарок на день рождения. «Ессо» – это вам не что-нибудь «импортное», изготовленное трудолюбивым китайцем в подвале неведомой страны в неведомом городе, да ещё и недоступной ныне планеты Земля. Ладони ходят ходуном, так, что там на часах…12.48.
Руки трясутся, ноги подгибаются, в голове туман, опять стою на карачках, пережидая очередную арию Риголетто. Матерь божия, сколько ж во мне жидкости. Отползаем…
Следующие два часа выпали из памяти напрочь. Васька, заготовка медика, называет такое явление запредельным торможением, мол, психика отключает перегруженный мозг. Или сам мозг отключает психику?
Бог ты мой, руки грязные, любимые джинсы как с помойки, в голове колокол гудит. И хочется пить, что неудивительно, обезвоживание состоялось при участии возмущенного желудка и несогласного с попадаловом рассудка.
Фу-у-у… сесть удалось без последствий, а вот ноги пока не слушаются. Кровообращение восстанавливается потихоньку – мне ли не знать, как шестидесятилетний организм реагирует на длительную неподвижность. Пока разойдешься после сна, вспомнишь собственную родословную до последнего колена и, что характерно, предельно матерно.
И что мы видим? А видим мы лес, мало похожий на кухню собственной, убитой ещё двадцать лет назад квартиры. Натуральный лес – травка-муравка, какой-то птиц распевает над головой, старается, каналья, как каторжный.
Кто и как меня сюда переместил – это явно избыточная информация. Ибо нету вокруг ни души. Как нету? А вот так – нетути! Это в Васькиных эмпиреях избранной деве вручают меч-кладенец прямо на старте, а под корягой её дожидается фамильяр – какой-нибудь драный, но вот радость-то! – говорящий кошак. Избранный или избранная спасает эльфийского прынца (принцессу) от злых гоблинов, орков, хавров, вампиров, мать их всех! – нужное подчеркнуть…
Меня снова прошибает насквозь ужасом, слёзы вскипают мгновенно. Самое противное, что моя стандартная реакция на стресс присутствует в полном объёме – фонтан слез. Это в молодые годы я пускала скупую слезу из-за попавшей в глаз туши для ресниц, собственного несовершенства и подружки-разлучницы. В немолодом возрасте у дам развивается несвойственная молодости сентиментальность, Васька даже название синдрома мне втолковывал, да я отмахнулась – нашел тоже страдалицу с синдромом «как-его-там-на-хрен». Не знаю, кто и как, а я в старости рыдаю в голос, спазмы так перехватывают горло, что мышцы шеи болят ещё долго.
Отрыдавшись, решаю всё же вставать, даю себе слово не поддаваться страху, прожила шестьдесят лет не то чтобы хорошо, но и не очень погано. Разберёмся с окружающей действительностью и тогда уж решим, кого бояться, с кем дружить, кому в ножки кланяться. Прежде смерти не умрешь, а нарваться на смертельный случай можно во всех обитаемых мирах, была бы охота и возможность.
Ноги почти пришли в норму, встаём. Выброс адреналина, как и постреакция, миновал без особых последствий, ну, потряслись ручки-ножки, зубами постучала, с кем не бывает. Лес лесом, а ручей найти надо. Или озеро. Мыться, стираться, да и водицы испить не худо бы.
Судя по зелени, пребывающей в последней стадии развёртывания листьев, в этих местах весна. Травка пробивается, жуки копошатся в гнилом пеньке. Лес хорош, справа какие-то лиственные, слева и впереди сосны, стало быть, подлесок отсутствует. Это и хорошо – видно довольно далеко, это и плохо – видно не только мне, но и меня. А кто может проживать в таком бору, окромя белок, мне неведомо. Как и неведомо, чей это лес. Земной ли? Или, не дай господи, эльфячий. Лес красив, оранжевые стволы сосен светятся всюду, куда достигает взор, кроны сосен расположены высоковато, может, это кедры? А вот вместо ожидаемой земли – слева песок, белый мелкий песок, перемешанный с опавшей хвоей. Ну и травка, куда ж без неё? Оу! Вот и берёза, надеру-ка листьев, вместо мыла послужат.
Быстренько выпутываюсь из пайты, сдираю маечку, набиваю её листом, не жалеючи уже ободранных пальцев. Хорошо, что берёзка невысокая, дама с моим ростом обречена утыкаться носом в чужие пупки и подмышки. Сажусь, прислонившись спиной к берёзе и закрываю глаза. Пробую обратиться в слух и отсеять все звуки, что не напоминают журчание ручья.
Тишина… ну, не совсем тишина, где-то позади падает сухая ветка, задевая прочие ветви. Ветер или мыши шуршат в траве. Певчий птиц замолчал, зато вступил дятел! И пичуги с пронзительным чириканьем вспорхнули с куста. Журчания не слыхать.
Кряхтя поднимаюсь на некогда резвые ноженьки. Теперь вперёд, главное, не забывать смотреть под ноги, переломать конечности в лесу можно на раз-два, было бы желание. А мне мои ноги ещё пригодятся.
Стоп! Я ведь не с кухни сюда угодила, а сумка с покупками где? Там батон нарезной был, точно помню! Пачка салфеток, блок пальчиковых батареек и тапочки должны быть, сорок последнего размера, купила Ваське в подарок, прикольный девайс – оба тапка оканчивались потешной кошачьей мордой!
Быстренько оббегала по спирали место приземления – пусто! Могли бы и сумку переместить вместе с Васькой и холодильником, слабо что ли? Сволочи!
Внимательно смотрю под ноги, в такой густой траве змей хватает, почву влажной не назовёшь, конечно, но идти всё равно трудновато – поверхность усыпана сухими ветками, да ещё и прикрыта опавшими листьями, неровная, скажем прямо, поверхность. Оступиться ничего не стоит, а что мне останется делать с вывихом или, не дай господи, с переломом нижней конечности? Правильно – только утопиться или повеситься на первой встречной осине, блин. В растяжении связок тоже мало радости, а голеностопы у меня слабоваты ещё с юности, легкая атлетика даром не проходит. Это только СМИ считают, что спорт укрепляет здоровье. Спросите любого спортсмена, можно и не профи, о его драгоценном здоровье, много интересного услышите.
Вот и ручей, умыться можно, а вот постираться вряд ли, ну и то хлеб. Кстати, кушать тоже хочется. Ладно, хоть напьюсь водички от пуза. Поглядим, как водичка пойдет, бог весть, что тут за микрофлора, и какая микрофауна в водичке проживает, вот так попьешь из ручья и козлёночком станешь.
Странный лес. Не тем странен, что незнаком, а тем, что чист. Понимаете, совершенно чистый лес – без ПЭТ-бутылок, сигаретных пачек. Окурков, презервативов и шприцев, хм… тоже нет. Девственно чистый, просто стерильный лесной массив, так что примем к сведению, что это не земной вариант леса, а чей тогда? Не тайга, на лес средней полосы не похоже, а деревья вполне себе земные… берёзы, скажем, но вот на уровне ощущений… не наш лес. Точно знаю – не наш.
Надо выходить к людям, но с известной долей осторожности, кто его знает, какой тут век на дворе стоит. Может, приблудных старух вешают без суда и следствия. Или продают в рабство на маковые плантации. Или шкуру живьем сдирают. От всей своей русской души надеюсь, что концлагерей тут нету.
Где у них тут север-юг? И где местное светило восходит? Ничего не понятно, да это и не главное сейчас. Главное – найти дорогу, тракт, тропинку. Селение найти, наконец, глухую деревню со здешними староверами, я даже на мормонов согласна, лишь бы живая душа попалась.
Судя по часам, бреду я почти три часа, ноги начали заплетаться, самое время передохнуть, вокруг меня как был лес, так и есть лес – не гуще, не реже. Хоть бы ягода какая попалась, но откель весной ягоды? Белку бы здешнюю ограбить, да только не видать тут белочек. Птицы какие-то порхают в вышине, снова потянулся сосновый лесок – прозрачный, пахучий. Присядем, Татьяна Федоровна, в ногах правды нет, запах сосновой смолы кружит голову и тепло, тепло… теп… ло…
Солнце почти село за деревья, когда я изволила проснуться. Похолодало… гулять по ночному лесу неохота, кто знает, какие тут волки с гепардами бродят, а вот где искать безопасное место для ночлега? Оу! Вот оно – огромный выворотень, давненько рухнула гигантская сосна, образовалась немаленькая пещерка, битком набитая опавшей хвоей, заныкиваемся туда, скорее всего спать ночью не придётся, ибо сон перед закатом суть полная гарантия бессонницы, да и холодно становится. Но к своему удивлению осознаю себя уже утром – проснувшейся и замерзшей. Тело закостенело, как обычно. И голод просто грызет внутренности.
Должно быть, выгляжу я бомж бомжом. Ещё денек и начну благоухать, как цветок душистых прерий. Мрачно думаю, что в концлагере умерла бы от отсутствия горячей воды и мыла. Где теперь то мыло… Майку выстирала ещё вчера в прозрачном ручье, и перед стиркой была она белая-пребелая, как чехословацкий унитаз. У меня теперь много чего в прошедшем времени было. Майка всю ночь провисела на коряге и по сию пору не высохла, а влажность тут вроде невысокая, странно!
Встретить бы того шустрика, что так неосмотрительно помог старухе поменять ПМЖ, он бы у меня до конца жизни заикался! Если вообще бы выжил. Хмыкаю, грозна ты, матушка. Кто бы говорил, как только в кино начинают избивать беззащитных мужчин или, там, издеваться над не менее беззащитными дамами, на кухню сбегаешь, уши заткнув, а Васька довольно хихикает.
Сердце стискивает тоска, остается мой почти внук один на свете – вдругорядь. Одно меня утешает, смогла я Ваську к себе прописать. Теперь парень не пропадёт, ведь матушку его непутёвую, как и папеньку, очень уж далеко нелёгкая носит. Да и бог с ней, уехала в свои заграницы и пошли ей аллах всемилостивый и всемогущий долгих лет жизни, главное, чтобы нас с Васькой не доставала. Его папенька-поляк тоже фрукт, весь в жёнушку, умотал в свою «Полонию дрогу» и забыл о сыне навсегда, а заодно и о жене. Остались от него шляхетская фамилия, красавчик-сынуля по прозвищу «смерть девчонкам» и его матушка – редкостная тварь. Конечно, прокормиться парень и без меня сможет, но интернатура только через два года и как теперь за учёбу платить? Пытаюсь жёстко взять себя в руки, погоревали и будя! Если я сюда попала, то логично предположить, что и назад можно попасть. А вот чем меня перекинуло? Порталом? Телепортом? Заклинанием? Стоп-стоп, не хватало мне сейчас гномов с гоблинами нафантазировать, тьфу-тьфу, не сглазить!
По лесу хожу я, как стадо лосей, треск стоит на километр. Натянула на голову пайтовый капюшон, закрыв обзор справа-слева – непорядок, а ежели супостат справа-слева нападет? Угу, а если клещ на голову свалится – оно мне надо энцефалитом хворать, или чем тут укушенные хворают… И так плохо, и этак нехорошо. А что вообще хорошо?
Странно, а есть уже меньше хочется. И знобит, Васька бы выразился «колбасит не по-детски», стало быть, ночёвка в холоде даром не прошла. А что вы хотели, господа хорошие, заболеваю и хорошо, если почки не прихватит. В воспалении лёгких тоже приятного мало. И подозреваю, что тут все болезни клистирами лечат, как в нашем средневековье. В лучшем случае банками.
Сейчас бы горячего чаю с растёртой клюквой и мёдом. Или просто чаю, с булочкой и любимой Васькиной колбасой, из чего именно изготовленной… и мне, и вам лучше не знать. Этой колбасой мы с будущим великим Авиценной седьмой год здоровье в красный сектор загоняем. А куда деваться? Моя фамилия не Рокфеллер, да и вдовой Онассиса побывать не успела – Жаклинка опередила. Денег в моей кубышке – шиш да кумыш, сама на трёх работах работаю, Васька же санитаром и медбратом старается, с трудом, но наскребаем на учение.
Посмотрел мой «внучек» однажды, как я наши финансы по кучкам раскладываю, обнял сзади:
– Баб, ты только доживи, не загоняй себя, вот выучусь, отбивные из мраморной свинины трескать будешь. И курить только турецкий табак.
– Угу, и в золотых подштанниках ходить. А с курением – всё! Лично я бросаю!
И бросила. Когда одна пятая месячного бюджета в дым переводится, как-то быстро умнеешь. Хотя поумнеть меня Васька заставил. И его непутёвое семейство.
А медицину и пропедевтику педиатрии мы вдвоём учим. Учили…
Иду, бреду и смотрю только под ноги, пытаясь контролировать пространство справа-слева периферийным зрением, и жуть закрадывается под черепушку, похоже, лесу конца-краю не видать. Хороший лес таким бескрайним не бывает.
Конечно, не бывает. А ещё не бывает машины времени, вечного двигателя, гномов, леших и русалок. Размышляя о превратностях судьбы, оступилась, шлёпнулась на попу, это и спасло от падения в яму, глубокую яму, скажем честно. Это ловушка, слегка прикрытая листвой, перемешанной с хвоей, да присыпанная песочком, и вырыта она руками разумного существа. Слава богу, копчик не отбила, зато обе руки отсушила изрядно. Случись мне споткнуться о корень дерева, летела бы я головой вперёд. Слава богу, всего лишь оступилась и неосторожно потревожила наст ловушки.
Ловушка, говоришь? Обошла по периметру ямку, вот же твари-охотнички. Меня холодным потом прошибло – а если эти уроды тут ещё и самострелов наставили? Резко присела и опомнилась. Стоп, охотники самострелы на звериных тропах настораживают, а тут яма – да посреди леса, уродский способ охоты, кто спорит. Но ведь никаких троп в обозримом пространстве нет, и да, яма не на тропе вырыта. Но ведь кто-то старался, зачем копать в таком глухом месте? Глухом ли?
Думай, голова.
А что тут думать, селение явно недалеко. Вырывший яму там и живет, но где оно, селение это? Нет его, как и желающих отвести меня туда за руку. Резко оборачиваюсь на сухой шорох, ничего себе… здоровенная синяя змеюка, восстающая из травы…
Последнее, что помню – это траву, которая стремительно приближается к лицу.
И первое, что вижу – бревенчатый низкий потолок, огонёк свечи расплывается в глазах, слёзы мешают смотреть.
Незнакомая речь с вопросительной интонацией. Смаргиваем слёзы, слишком близко наклонилось ко мне некое постороннее лицо, так… отстраняем визави. Ага, передо мной старуха, примерно моих лет, может, чуть старше, и опять трещит на своём тарабарском языке. Приплыли, Татьяна Федоровна, иностранное государство, язык вообще ни на что не похож.
Рядом со старухой возникает девичья головка в странном головном уборе, очаровательная малышка лет семи, держит плоскую чашу на деревянном подносике. С трудом принимаю сидячее положение, давненько меня этак не сносило, на обычную простуду не похоже, пневмонией сие состояние тоже не назовёшь…Непонятно!
А старуха смотрит с опаской, почему бы? Девчушка, напротив, глазки восторженно распахнула. Опять непонятно, ладно, разберемся. Вот только как с ними разговаривать? На каком таком пиджине изъясняться будем, сударыни? Будем проще, прикладываем руку к груди, для большей внушаемости пальчиком в себя потычем:
– Татьяна!
Малышка пискнула:
– Яна?
– Яна, Яна, – киваю, пусть уж так.
Указываю на девчонку:
– Ты?
– Сэнна.
Старуха низко кланяется:
– Беата.
Познакомились, слава богу.
Срочно учим здешний язык! Как мне удалось втолковать обеим это вполне естественное желание – отдельная и героическая баллада, однако, как в сказке – долго ли, коротко ли – но дело пошло. Первой врубилась девчонка и живенько притащила гору берёсты, уголёк, и процесс пошёл.
Встать с постели мне разрешили не скоро, что и неудивительно, тело практически не слушалось. Кормить почти не кормили седмицу, зато поили отварами от пуза, ибо, как мне объяснили с пятого на десятое, следовало вывести яд той кобальтовой гадюки. Как можно укусить человека, чтобы он не почувствовал змеиного укуса, я так и не поняла, языковый барьер, мать его! Здешней мовою я владею на уровне «моя твоя не понимать», но попросить воды уже могу, на горшок проситься тоже выучилась. Ничего, разберёмся! Строй языка пока не понятен, то бишь фонетика и прочая грамматика мне недоступны, опять же – пока, но я справлюсь, выхода у меня нет, придётся врастать в здешнюю действительность.
Как я понимаю, Беата тут числится травницей, знахаркой и костоправом. Малышка – это её последняя внучка, тринадцатая девочка в старшей ветке семьи отдается под опеку старейшей женщины в роду.
Больше всего утомляли их опасливые взгляды, понять суть опасений обеих хозяек я уже отчаялась. Даже внимание, оказываемое жертве кобальтовой гадюки, весьма похоже на опасение, и взывает желание укусить обеих хозяек лесного домика не хуже упомянутой гадюки. Достали этим «почтением».
Смех смехом, а посуда в лесном домике не только деревянная, тонкий фарфор в количестве одиннадцати единиц присутствует, не угодно ли? И, пардон, ночная ваза (с ума сойти! с крышкой) тоже из фарфора, но вот что интересно: крышка, будучи оброненной, отнюдь не разбилась, а я-то уж и глаза прикрыла, дожидаясь свиста осколков. Ударостойкость здешней посуды зашкаливает за красную отметку, отчего бы? Отчего вдруг малолетняя девчонка легко таскает неподъёмные ведра с водой? На чём еда готовится, если запах горящей древесины отсутствует как класс? И где та печка, на которой они готовят?
И такие странности тут не в мешочке лежат, а по дорожке бежат. Да-а-а…
А сегодня наконец-то разрешили встать, так что учусь ходить с табуреткой. И поесть дали какой-то размазни из злаков, цвет неописуемый – оранжево-розовый. Но есть можно, вкус вообще ни на что не похож.
Полдня продремала в тени какого-то странного дерева. А что тут не странное? Отчего обе хозяйки так возятся со мной, проявляя почтение, ничем пока не заслуженное? Я могу задать себе ещё с сотню вопросов, толку-то? Остальные полдня учусь у малышки языку.
Посмотрев на мои мучения и послушав непонятные словеса, явно смахивающие на ругань, старая Беата тяжко вздохнула, осенила себя каким-то жестом и решительно направилась в дом. Сэнна сорвалась за ней с протестующим отчаянным криком. Шум, грохот посуды, малышка снова кричит, я рванулась вслед и, только влетев в кухню домишка, осознала себя стоящей без табуреточного «костыля».
Девочка вцепилась в руку бабки, старуха сидит на полу с мученическим видом, но упорно пытается протянуть руку к какому-то мешочку. Что тут за дурдом происходит?
– А ну тихо всем!!! – когда надо, я коня могу на задние копыта посадить криком. – Чего орём? Кто напал? Да оставь ты бабку, горе деревенское!
Оттаскиваем девчонку в сторону за шиворот, поднимаем… Мать твою, держу мелкую паршивку за шиворот, на весу держу… синими когтями. Ёлочкин дрын!
Обрушиваемся на пол мы вдвоём, и обе ошалело разглядываем чешуйчатую по локоть руку, синие когти, Чэн-в-перчатке, мать твою! В горле клокочет невысказанная гневная речёвка, а малышка отползает от меня. Глаза у неё по полтиннику от страха, дрожит, заикается… девчонка в меня ещё и пальчиком тычет, вот и слёзки покатились.
Чёрт бы их всех взял, обе носами в землю валяются! Тут впору самой орать со страху! Да что толку-то? Закрываю глаза, вдох, длинный выдох на четыре такта, вдо-о-ох, вы-ы-ыдох.
Поднимаю обеих хозяек уже человеческими руками, Сэнна покорно отдала бабке мешочек, и теперь обе колдуют над каким-то варевом, я же сижу в полном одиночестве на крыльце и разглядываю собственные руки. Отстраненно разглядываю и размышляю о будущем. Никаких особых чувств не испытываю, даже в слёзы не ударилась – странно. В этом мире самое моё любимое слово «странно», а вовсе не «мать твою», как можно было подумать. Просто сидим, Татьяна Федоровна, и просто созерцаем две человеческие натруженные руки. Человеческие ли?
Информация! Полцарства за сведения об окружающем мире!
– Миа Яна, – тихий голосок за спиной.
– Ну, чего там?
– Миа Яна…
Оу, знакомый подносик с чашкой. Мне это пить? Принюхиваемся, ух ты, не меньше одиннадцати трав сварили. Или запарили? Вкус неплох, тёплый, слегка терпкий напиток.
– Вы меня понимаете, миа Яна?
Чашка выпадает из рук, приехали…
– Магия?
– Магия трав, запретная магия, – Беата садится поодаль на скамью.
Магии мне только не хватает, сейчас эльфы-гномы-дроу-гоблины посыплются из мешка. Обречённо думаю, что на дворе глухое средневековье, слегка разбавленное фарфоровой посудой, и теперь самое время петлю на шею накинуть, дабы не попасть в рабство к здешнему страшилке – барону-графу-виконту с непроизносимым погонялом, явно присутствует тут какой-нибудь Эрик Большая Задница. Вот ведь влипла, одни коготки цвета индиго чего стоят, а уж цвет чешуи…
Передёргиваюсь от непонятного ощущения тяжести в левой руке, самое время валиться в обморок – кожа медленно наливается глубокой синевой, я и Сэнна зачарованно смотрим, как из синих чешуйчатых пальцев медленно-медленно вырастают почти пятисантиметровые когти, одновременно с ними расползаются к вискам глаза, вот это обзор. Сэнна так же медленно-медленно отползает, отталкиваясь ногами, она не кричит, а только тихо скулит, как потерявшийся щенок. Белая, как стенка Беата, похоже, едва не лишилась чувств.
Да кто же я теперь, мать твою?!
Дыхательные упражнения помогают, когти втянулись, кожа обычного цвета, только заметна граница меж локтем и чешуйчатой перчаткой – почти незаметный слой мелких чешуек, неплохо, да? Мало того что провалилась неведомо куда, так я теперь ещё и неведома зверушка.
Оборачиваюсь к своим спасительницам, теперь понятно, отчего у них такая странная реакция на неожиданную гостью из ниоткуда. Слёзы застилают глаза. Я теоретически суровая старуха, но даже для подготовленной психики таких приключений многовато… однако нахожу в себе силы… заверить обеих, что очень благодарна за спасение, лечение… и всё рыдаю взахлеб, вытирая слёзы синими суставчатыми пальцами с явно синей и чешуйчатой морды. Сэнна осторожно прикасается к плечу, и я размеренно дышу, закрыв глаза – вдох, выдох…
Кто бы знал, как противно сознавать себя правой. Эрик Большая Задница наличествует в этих землях и откликается на погоняло «ваше сиятельство», в реале его зовут его граф Син. И этот милый персонаж суть первейшая остроухая сволочь, именуемая не эльфом, как можно бы предположить. Оне велят называть себя «господином Вечности», и вечности с большой буквы.
Господин граф получил окрестные земли в подарок от тутошнего монарха ещё при Беатиной прабабке, среди прочих эльфов выделяется любовью к одиночеству и без лишней скромности величает себя великим алхимиком – предсказуемо, Джордж Бэкон остроухий скромностью не страдает.
Осторожно интересуюсь:
– Как много этих остроухих тут проживает?
– Ох, миа Яна, поместье его сиятельства в десяти лигах от леса и там их…
– Понятно, как собак нерезаных…
Сэнна фыркает от смеха, бабка осуждающе покосилась на девочку, малышка невинно вытаращила синие глазищи: а что я? Я ничего, мимо проходила.
Оборачиваюсь к знахарке:
– А теперь чётко и подробно расскажи, что за гадюка, какого чёрта я перекрасилась и чем это грозит окружающим и лично мне. И чистую правду, сама понимаешь, от этого не только твоя жизнь зависит.
Бабка прижимает к себе Сэнну. Закатываю глаза:
– Твою мать! Я себя имею в виду, безмозглая ты старуха!
А далее почти два часа сижу с отпавшей челюстью, попала я далеко не в сказку, и паладинов на белых единорогах тут не водилось от начала времён. Господин вечности, Эрик БЗ (для краткости обозначим так) не просто так поселился в этих местах, где каждый второй зверь монстр, а каждый третий житель имеет магический дар. Всю эту благодать сам Эрик связывает с наличием в этих лесах гнёзд кобальтовой гадюки, по его понятиям это её или их исконные места обитания.
Сама тварь, скорее, результат или жертва магического эксперимента неких Предтеч, кусает далеко не всех, а только тех, кто приходит с истинного полдня.
– Что за бред, Беата? Какой ещё полдень?
– Тут я помочь не в силах, миа Яна, так в сказании говорится.
– Так, прекращай тут страшилки рассказывать, вон Сэнна уже под одеяло лезет с перепугу. Говори только то, что сама видела и щупала.
– Так и гадюку я не щупала, миа Яна…
– А симптомы интоксикации откуда знаешь?
– Вы простите, я не поняла вашей речи.
– Признаки укуса как определяешь?
– Ох, да это же просто, миа Яна, я ведь три курса в академии целителей отучилась, в молодости, там нас чему только не учили.
– А почему не доучилась?
Беата обняла девочку:
– Её деда встретила.
Понятно, любовь-морковь, лямур-тужур-абажур. Дуры мы, бабы, всё-таки!
– Вы не дура, миа…
– О! Я теперь и вслух думаю?
– Нет, – смеётся Сэнна, – я язык тела читать умею!
Ничего себе тут деточки растут. Мне бы так.
– А вам не надо так, миа Яна. Вам это ещё проще, вы же миа теперь.
– А что за миа такое?
– Это титул выжившего после общения с кобальтовой гадюкой, правда мужчина именуется «мио».
– Мио, мой Мио… А что даёт сам титул?
– Неуязвимость для болезней.
– Ещё?
– Открывает магический дар тем, у кого он есть.
– Ещё?
– Возможность перемещаться между мирами, если удастся научиться.
– Слишком много сладкого вредно, а в чём подвох?
Беата помрачнела:
– Вы смертны, миа Яна. И ваша кровь весьма ценное составляющее многих зелий и заклинаний. Кстати, она у вас теперь тоже синяя.
– Внешние и постоянные признаки присутствуют?
– Слава Великой Матери, нет! – Сэнна испуганно косится на бабушку.
– Но стоит вам потерять внутреннее спокойствие, и начнётся преображение… – Беата сокрушённо качает головой.
– Да уж, синяя чешуя, когти…
– Если бы только это, преображение задевает и лицо.
– А нету изображений на этот счёт, ну там, в книгах или рукописях?
Беата обернулась к внучке, та понятливо кивнула и исчезла за дверью домишка.
Ну что вам сказать, такое личико лучше не видеть наяву, теперь понятно, отчего обе хозяйки тряслись с перепугу. Я бы на их месте просто в штаны наложила.
А вот кстати о штанах, а где мои джинсы?
– А что за шинсы такие? – малышка недоумевающе уставилась мне в лицо.
– Штаны мои, где они?
– Так вы их, миа Яна, на ленточки когтями-то постригли.
– Да? Печально… С укусом более-менее ясно, а что там с титулом? Есть что-нибудь материальное, деньги, скажем?
– Титул не даёт ровным счетом ничего. Кроме неподсудности обычному графскому суду, даже пальцем тронуть вас никто не имеет права.
– А не пальцем?
– Магией могут скрутить. Вы не обучены даже основам.
– Да откуда во мне магия? Сроду ничем таким не страдала.
– А вот ежели так, миа Яна, то его сиятельство откроет на вас охоту.
– И морда не треснет по диагонали? А как же неподсудность и прочие плюшки, полагающиеся укушенному?
– Это всё в столице может сработать, а вот в таком глухом углу, как наша Ясеневка…
Теперь думаем, думаем и думаем, миа Татьяна Федоровна. Задач на текущий момент явно больше единицы, номер раз – разобраться с личной магией и способами маскировки внешности, номер два – смотаться отсель в столицу, номер три – всё остальное.
– Чем моё появление грозит вам обеим, а, девочки?
До обеих «девочек» медленно доходит, вон как старшая с личика-то спала, а младшая уцепилась за бабку мало что не зубками.
– Вот то и оно, красивые мои. Предлагаю мозговой штурм на троих.
– Простите, миа Яна, не понимаю.
– Никаких «миа Яна» с этого момента!
– Самое основное – никто и никогда не мог предсказать умений созданий вашего рода, миа Яна.
– Повторяю последний раз: никаких миа! И не выкай, Беата! Сэнна, ты меня поняла?! Хочешь у Эрика на дыбе повиснуть рядом с бабкой?
Малышка коротко кивает «поняла» и тычется в бабкины колени личиком.
– Думаем втроём, что мы можем сделать для моей маскировки. И уходим отсюда как можно скорее. Плохо, что твоя семья начнёт искать бабку с внучкой…
– Не начнёт, Яна! – Правильно Васька говорит, что мелкие более восприимчивы к жизни и учатся гораздо быстрее тупых стариков, – мы не отсюда родом, наше село за многие сотни лиг к северу. Нас прогнали…
Малышка испуганно прикрывает рот.
– А вот с этого места поподробнее.
– Да что уж там, мужа моего отец из рода исторг за женитьбу на ведьме.
– А ты ещё и ведьма?!
Обе «девочки» невесело смеются:
– У них там все женщины ведьмы, если они чуть красивее химеры, а бабуля в молодости была дивно хороша – отец так говорил.
Мать твою, как всё знакомо! Сначала пишем или, там, шепчем в нужное ухо донос на тётку, что покрасивше обезьяны. Затем расследование и полный букет пыток, признание ведьмы, виселица или костёр. Вот сволочная жизнь!
– Что у вас тут делают с ведьмами?
– А что с нами поделаешь? Сторонятся, побаиваются.
– Да не совсем так, бабушка. Вон деревенские боятся, а вслед плюют. В спину дрекольем швырнуть могут.
– Опять с Даниелем дралась? – Беата всплеснула руками.
– Да с кем там драться, бабуль…
– Так, дамы, в сторону все прошлые события! Сроку вам до конца дня, к вечеру слушаю предложения. И самое главное, подскажите, как мне беречь тот самый «внутренний покой», чтоб ему.
Зря я это сказала, последующее время провела в глухом углу леса, пытаясь достичь нужного состояния. Подсказать мне последовательность действий воистину некому, а собственные попытки и посейчас дают нулевой результат. Злилась, отращивала когти, призывала кары небесные на свою голову и головы всех, кто подвернется в настоящий момент, пыхтела, пыталась медитировать, даже заснула ненадолго – безрезультатно! Но в какой-то момент вдруг стало безразличным всё окружающее, и время словно замедлилось. Чувства, мысли, желания отодвинулись на задворки сознания. Кажется, теперь я понимаю, что такое внутренний покой, звуки леса слегка приглушены, между мной и миром выросла невидимая преграда, состояние весьма напоминает эффект от первой выпитой рюмки водки – реакции присутствуют, сознание адекватное, но все эмоции словно переложены ватой, лучше не получается объяснить!
