Kitobni o'qish: «Скучный попаданец, или 500 лет назад»

1

Николай Федорович Седов собрался за грибами. Дело нехитрое, конец октября, заморозков еще нет, но к тому близко. Дожди давно перешли с теплых, почти летних, на мелкую морось, лист опал, в общем, кто любит побродить по лесу и кому надо опят – самое оно. Так он и решил с вечера, что если вдруг с утра дождя не будет, то поедет. Дождя не было, хотя было, в общем, пасмурно. Позавтракав, Седов переоделся из домашнего в старенькую, но очень удобную термуху, надел свитер с оленями и воротом под горло (новодел, конечно), полутактические непромокаемые темно-серые штаны, собрал в мешочек перекус из четырех бутербродов (ржаной хлеб типа бородинского с бужениной, намазанный чуть острым сливочным соусом, чтоб не всухомятку), залил в термос чай с молоком и каплей меда, и еще прихватил бутылку минералки. Все это он сложил в верхнюю из двух вставленных одна в другую пластиковых корзинок, приготовленных с вечера, подумал, и добавил туда еще пакет из Пятерочки – вдруг попадется хорошее место. Больше-то набирать ни к чему, их же еще потом самому обрабатывать, кто понимает. Теплые саломоновские кроссовки, куртка на синтепоне для местных выходов (темно-зеленая, но уже не тактика, а полулыжная), вязаная шапочка на голову – готов. Вышел, закрыл дом, вывел Ниссан из гаража, поставил в багажник корзинки и приготовленные в гараже тоже со вчера резиновые сапоги. Закрыть гараж, открыть ворота на улицу, выехать, закрыть ворота, все как обычно, и где-то в пол одиннадцатого Николай Федорович стартовал.

Сделаем небольшое отступление. Героя нашего мы именуем таким образом, поскольку лет ему уже 54, человек он серьезный, в некотором роде даже пенсионер. Никак не Коля, не Николаша, но еще и не Федорыч, конечно. Биография у него самая обычная для такого возраста – родители из одной подмосковной деревни, после ПТУ перебравшиеся в ближайший городок, где и поженившиеся. Получили жилье, там и родился тогда еще Колька, там и прожили всю жизнь. Городок стал ближним Подмосковьем, Колька отучился в школе, сходил в армию и уехал поступать в институт уже в Москву.

Ни в актеры, ни в инженеры не пошел, а поступил на географо-экономический факультет, причем на экономику. «Девчонок там много, а «Капитал» все равно везде учить» – отшучивался уже Николай, когда его спрашивали о причинах такого выбора. Там же ему и повезло. На экономику посылали своих детей учиться те, кому МГИМО было не по статусу, но кто был уже в теме и в курсе того, что будет происходить в стране совсем скоро. Был такой парень и в их группе, и хотя папа у него был не министр, и не замминистра, а имел должность со странным названием, что-то типа «референт-инструктор», но сын его своим близким приятелям, в числе которых оказался и Николай, часто повторял – учите западную экономику, пригодится. Не успели ребята закончить ВУЗ, как началось. Перестройка с новым мЫшлением, кооперативы, всякие комсомольско-молодежные НТЦ и прочее, прочее, прочее… Ни в фарцовку, ни в рэкет ребята не пошли, а как раз с учетом связей папы (и, что гораздо важнее, приличных неизвестно откуда взявшихся денег, организованных им же), организовали брокерскую фирму. Что это такое, как оно должно работать – никто из них тогда толком не знал, но в те годы это было нормально. Законы писались и переписывались тут же, проверяющие и контролирующие органы не знали, что проверять и контролировать, деньги делались из воздуха и туда же улетали. В крайнем случае, всегда можно было договориться по известному прайсу. Не все из бывшей студенческой компании смогли пройти этот период, кто-то отсеялся по разным причинам, однако к дефолту сформировалась определенная структура фирмы – сын референта-инструктора стал официальным владельцем, зицпредседатели на всякий случай периодически менялись, а основной костяк из пяти человек, включая Николая, тащил все направления. В качестве последнего привета от того самого папы проскочили дефолт 98 года, заранее имея нужную информацию (сам папа, к сожалению, не пережил, так как был уже немолод, а дело все равно получилось нервное). И спокойно работали дальше, так и не став олигархами, зато став теми, кто проводит операции с ценными бумагами олигархов.

Естественно, к этому времени у них появилось приличное жилье в Москве, семьи, машины, дачи. Женился и Николай, на коренной москвичке из приличной семьи, которая со своей родней посчитала, что начальник управления – это только хороший промежуточный этап на пути дальнейшего повышения статуса и уровня богатства жениха. Только через 6 лет брака, уже после рождения двух детей, они оба смогли понять, что городской в первом поколении парень ставит себе несколько иные жизненные цели и имеет другие ориентиры, чем москвичка во многих поколениях, со многими связями и знакомствами семьи и устоявшимся образом жизни. Все это наложилось на то, что и жизнь-то в стране продолжала стремительно меняться, и старые связи и новые деньги формировали новую реальность, в которую не вполне вписывались ни она, ни он. Меняться было нужно, но трудно, поэтому по обоюдному согласию они все же разошлись. Квартиру и деньги на детей он ей обеспечил, так как на самом деле уровень доходов в их скромной конторе продолжал расти, с детьми он встречался тоже без ограничений, но именно тогда, где-то в возрасте Христа у него начали возникать вопросы о смысле жизни, всего остального и вообще, пока трудно даже формулируемые, но уже очень тяжелые.

Тем временем бизнес их развился и завис около определенного уровня, серьезного, но, опять же, не вызывающего желания у сильных мира сего любыми путями его заполучить. Структура расширилась, была открыта сеть филиалов, которую в течение примерно пяти лет также удалось привести к оптимальному виду, Николай Федорович (да-да, внезапно, но уже Николай Федорович) руководил приличного размера структурой, занимавшейся внутренней отчетностью и аудитом. Росли дети, отучился на ценных бумагах сын, пошел заниматься схожей работой в хорошую, известную компанию, но пока непосредственно в сделки. Дочка (младшая) доучивалась на веб-дизайне, уже вовсю зарабатывая деньги на фрилансе.

И несколько лет назад Седов решил, что пора завязывать. За время работы ему удалось не только накопить денег, но и установить хорошие отношения с управляющей прослойкой одной из подмосковных областей, чьи облигации они периодически размещали. Прослойка была, так сказать, второго круга, то есть снова не главы и не министры, а директора департаментов и начальники отделений, зато они не менялись при сменах курсов на верхах, и уж конечно их не арестовывали по каким-то мутным делам, плохо пахнущим политикой. Сложившийся во властных структурах области симбиоз всех ветвей власти (на том самом втором уровне), включая МВД, позволял нужным, хорошим людям спокойно решать вопросы как по бизнесу, так и по личному обустройству. Одним из таких проектов и стал коттеджный поселок Залесный, построенный в старом сосновом лесу, на берегу маленького чистого озера. Естественно, и все разрешения были оформлены верно и в кратчайшие сроки, и вся проектная и строительная документация тоже делалась и согласовывалась без проволочек, и все коммуникации были подведены заранее и с запасом, и строители прекрасно знали с самого начала, как надо строить. Не говоря уже про прекрасный асфальт до облцентра, дорожки, спортивный комплекс, охрану, магазины и т.д. и т.п.

В итоге Николай Федорович, по знакомству подключившийся к проекту на этапе, когда все свои уже заселились и приняли решение для массовости разбавить «своих» сторонней, но чистой публикой (из москвичей, конечно), за год построил себе скромный (по меркам большинства соседей), чуть за сотку квадратов, двухэтажный домик, во второй части поселка, которая неофициально называлась «Дрова» (а первая – «Большие шишки»). Еще с год совмещая работу в Москве и поездки на дачу (с расширением Москвы и приведением в порядок дорожной сети это стало даже почти удобно), Седов тянул с принятием окончательного решения. Но, когда дочь, уже отучившаяся к тому времени в институте, но так и продолжающаяся фрилансить со своим молодым человеком, сказала ему как-то после общей семейной встречи у брата (у того уже появился свой сын, и как раз год внуку Седов ездил отмечать), что они тоже подумывают о детях, но… Он решился. Копившиеся вопросы о смысле жизни к этому времени трансформировались у него в четкую уверенность, что все пошло не так, причем во всем мире, и очень давно. Как математика, основанная на неверной таблице умножения. А последние события на мировых рынках ценных бумаг только укрепили эту уверенность. В общем, он написал завещание, отдал ключи от своей московской квартиры дочери, неспешно уволился с работы и уехал в область.

И вот, уже пару лет он жил здесь, в чистом сосновом воздухе, потихоньку вырабатывая новый распорядок дня, меняя привычный уже вынужденно суетливый московский образ жизни на неспешный деревенский, колеся по окрестным лесам на машине за грибами да ягодами, иногда выбираясь на рыбалку, или прогуливаясь по окрестностям поселка пешочком. Качество продуктов здесь было получше, чем в столице, цены пониже, а в случае чего – до областного центра было 20 километров по отличной асфальтовой дороге (почти пустой, кто понимает).

Махнув дежурному охраннику на выезде из поселка, Николай Федорович под бодрую музычку радио проехал около 10 километров в сторону облцентра, свернул налево по указателю «Михайловка», проехал еще около пятерки по асфальту похуже до деревни и, сбавив скорость, перешел на более-менее приличный грейдер. По нему надо было ехать до первого места тоже километров пять, а дальше разведанные места с опятами пойдут одно за другим. Местность, по которой ехал Седов, была ничем не примечательна. По правой руке были поля с лесополосами и редкими перелесками (летом в этих перелесках бывали грузди и подберезовики). По левой руке почти рядом с дорогой уровень земли незначительно (на пару метров, но не враз, а постепенно) понижался, и рос старый лес. Лес этот был сыроват, и вглубь становился сначала заболоченным лесом, а потом и просто переходил в откровенные болота. Они, имея достаточно внушительный размер, лежали на дальних границах трех областей, подпитывали несколько речек и озер и служили прибежищем для уймы птиц (а в сезон – и для охотников, кто понимает). Но ближе к болотам грибов уже не было, а вот в ближайшей полосе этого леса как раз были. Все это выглядело в точности так, как должен выглядеть лес средней полосы в конце октября, то есть серенько, сыренько и неуютно, и даже отдельные елки с соснами не могли выправить общий пейзаж своей редкой зеленью. В некоторых местах грейдер пересекали грунтовки, в основном, ведущие на поля, но попадались и отвороты в лес.

Добравшись до нужного пересечения, Николай Федорович съехал с грейдера и потихонечку начал заруливать в лес. Теперь все зависело от того, насколько далеко можно будет проехать. Пока дорога выглядела вполне проезжабельно, грязновато, но без засадных мест, следы были только от легковых машин, да и действительно – грузовики, которые могли сделать колею или просто разбить дорогу в хлам, тут не ездили, а от грибников да охотников на джипах урону было немного. Лес в этом месте был неоднородным, была пара полян, за последней из которых было единственное сложное место – довольно крутой спуск на метр сразу, причем через достаточно узкий просвет в кустах. Однако машина держала уверенно, жидкой грязи не было, а вода со склона скатывалась, и съехал Седов вполне спокойно. Еще метров триста – и он на первой точке. Переобув сапоги и пискнув сигналкой, он пошел проверять, как там дела. Точка была примечательна тем, что на относительно небольшом пятачке было около десятка старых поваленных стволов, на которых могли расти опята. Могли – и росли, но только на паре, и еще совсем маленькие, чуть больше спичечной головки. Еще на нескольких стволах были видны следы срезов, то есть или кто-то собрал более крупные, или наоборот попался любитель мелочи. Николай Федорович не расстроился, самое главное – опенок пошел, он просто вернулся к машине и уже не переобуваясь проехал еще с полкилометра по одной из хорошо заметных даже под опавшей листвой лесных дорожек. Второе место мало отличалось от первого, только поваленных стволов было поменьше, а пятачок побольше. И до него неизвестный любитель мелочи еще не добрался. Седов потратил около часа, выбирая на заросших стволах опята не более 2 сантиметров в диаметре (у каждого свой любимый размер).

Тем временем солнце поднималось все выше и даже стало просвечивать сквозь облака, ощутимо пригревая. Набрав и оттащив в багажник по очереди две корзины, слегка вспотев, Николай Федорович глотнул минералки и решил таки набрать еще и пакет, уж больно опенок был хорош. Никаких проблем со сбором не возникло, однако начала меняться погода. Солнце вроде бы продолжало периодически посвечивать сверху, а вот внизу, на уровне деревьев, начал то ли образовываться, то ли подтягиваться со стороны болот сыроватый туман. Добрав пакет, Седов засунул в багажник и его, переобулся, почистил веточкой сапоги и решил перед обратной дорогой выпить чашку чая с бутербродом. Есть особо не хотелось, но с этим туманом он подмерз. Сказано-сделано, десять минут с чашкой чая в теплой машине, и он согрелся и поехал в обратный путь. Качество дороги за это время никак не могло измениться, и туманная дымка тоже совершенно не мешала обзору, однако по мере приближения к границе леса туман уже совершенно скрывал дальние перспективы. Хотя в этих перспективах не было и не могло быть ничего интересного для Николая Федоровича, он решил пошустрее выскочить на подъемчик, что было не лишним и с учетом все-таки скользкой дороги. Прижав газ для небольшого разгона, Седов заметил, что туман после подъема на первой полянке за кустами клубится вроде бы гуще, хотя должно быть наоборот. Ниссан совершенно без проблем взял подъемчик, и вот тут началось.

Мозги Николая Федоровича в критических ситуациях всегда автоматически начинали соображать в ускоренном режиме, что и позволило ему на работе быть очень эффективным кризисным менеджером в хорошем смысле этого слова. Это свойство сохранилось и сейчас, поэтому он смог отметить сразу несколько начавших происходить безо всякой видимой причины или повода вещей: опора под колесами машины внезапно исчезла, и они с машиной падают с неизвестной высоты; туман имел вид стенки, проходившей как раз на верхушке подъема, где была граница с кустарником, и сейчас, проскочив эту стенку, они выскочили на освещенное почти не закрытым облаками солнцем место; место это, хоть и похоже на те небольшие поляны, которые оставалось проехать до грейдера, другое – полянка гораздо меньше, неправильный овал метров 20 в самом узком и метров 30 в самом широком месте; за счет скорости работы мозга время растянулось неестественно, а высота падения оказалась всего сантиметров 20-30, и машина спокойно приземлилась на все четыре колеса; и самое главное – все органы чувств и сознание Седова стали медленно отключаться, как свет в кинотеатре перед сеансом. Ни боли, ни давления, ни шума, ничего выдающегося, просто подступает темнота и глухота. И уже на остатках чувств он отработанными движениями водителя вжал тормоз, перекинул рычаг на нейтралку, повернул и выдернул ключ, одновременно гаснущим зрением видя, как на эту же полянку с противоположной стороны то ли выскакивают, то ли вываливаются из кустов несколько человек. И скорее всего так же без чувств оседают на пожухшую сухую траву, покрытую опавшей листвой. На этом он и отключился, и уже не почувствовал, как его руки упали на колени, а тело осело, повиснув на ремне безопасности.

Дочка Седова, которой он говорил о желании поехать за грибами, через пару дней захотела узнать, как там улов. И ожидаемо не смогла дозвониться. Связь в области давно была хорошая, 4 джи, привычки отключать телефон у Седова не было, и после еще двух-трех неудачных попыток дозвониться дочь заволновалась. Связалась с братом, тот конечно же сначала сам послушал «абонент находится вне зоны действия сети», после чего было решено съездить в поселок. Матери дети решили пока ничего не говорить. Приехав на следующее утро в поселок, они без проблем попали в коттедж (запасные ключи Николай Федорович оставил у сына), но никаких признаков чего-то особенного не нашли. Машины не было, все остальное было на своих местах, ничего подозрительного. Решив повнимательнее осмотреть дом, брат с сестрой разошлись по комнатам. В спальне на стуле лежали домашние треники и футболка, в холодильнике стояло пол кастрюли супа, лежали продукты. Но некое напряжение в пустом доме чувствовалось, и дочь, открыв хлебницу и увидев выделяющийся плесневыми пятнами хлеб, внезапно вскрикнула отчего-то, как будто увидела труп. Подтверждение многодневной пропаже нашлось, и было решено идти в органы.

Как мы говорили, в поселке все было налажено, как надо, в том числе и полиция. Детей Седова выслушали серьезно, дали молодого сотрудника, с которым они еще раз прошли в дом, посмотрели на обстановку и хлеб, попытались дозвониться (с известным результатом). Центральные улицы поселка и выезды писались на камеру, но поднимать видео сначала даже не понадобилось, так как опрос охраны позволил установить, что да, выезжал, три дня назад, с утра, на своем Ниссане. Обратно в дежурство той смены не проезжал. Тут уже все завертелось по серьезному. Заявление о пропаже человека (писал сын), акт осмотра дома, просмотр видео с камер и все, что еще делается в таких случаях. Поселок в плане подобных происшествий, да и вообще в плане правонарушений, был тихий и спокойный, поэтому на детей никто не стал давить в стиле «а может, он вернется» или «а может, он к любовнице поехал или забухал». Однако по горячим следам сделать больше было ничего нельзя, и дети Седова вернулись в Москву, взяв, конечно, контакты для связи.

Буквально за неделю было сделано все, что было в силах районных стражей порядка (сын пару раз ездил в область – еще раз осматривали дом и гараж и искали ключи от сейфа, стоявшего в коттедже). Нашли и ключи, и небольшие, но приличные деньги в сейфе, и документы по вкладам, что снимало версии ограбления и уезда-побега. Последняя фиксация сотового была с ближайшей же к поселку вышки. Камеры на въезде в облцентр в ту дату машину не фиксировали. Местные полицейские прекрасно знали, куда здесь в основном ездят за грибами, поэтому проверили и Михайловку. В Михайловке серый Ниссан вроде проезжал, но не точно. Над лесом даже пролетели пару раз на вертолете, погода позволяла, с известным результатом. Тупик. Тут с сыном связался бывший сослуживец Николая Федоровича – подошел срок продлять договор о брокерском обслуживании, так как часть денег (и приличная) была у Седова в бумагах, а дозвониться не смогли. Полиция копнула и туда, но выписки со счетов подтвердили, что крупных движений давно не было, и тем более никто не продавал бумаги и не снимал крупные суммы в последнее время.

Так и сказал сыну Седова полицейский капитан, вызвав примерно через месяц для окончательного разговора с глазу на глаз – пропажа человека подтверждена на 99%, и в розыск мы и его, и машину объявим, но я бы не стал вас обнадеживать. Если бы что-то случилось с машиной, выйти к людям он бы смог сам, ну, за полдня, тут в любую сторону недалеко, кроме болот. А вот если что-то случилось с человеком… Ну, и болота тоже нельзя исключать. Там утопить колонну Камазов без следов найдется где, а уж один человек…

Сын все понял и осознал, однако дела так не оставил. По совету знающих людей удалось относительно недорого нанять ребят, которые любили возиться с квадрокоптерами и при случае не отказывались на этом подзаработать. Неделю эти энтузиасты на двух машинах выезжали в область и планомерно прочесывали своими шайтан-леталками большой кусок леса, попадавший под подозрение. Начало зимы в Подмосковье было ожидаемо бесснежным, и из-за отсутствия на деревьях листьев это было лучшее время для поисков чего-то, предположительно потерявшегося в лесу. Результат оказался нулевым. Все находившиеся в лесу машины были вполне себе с хозяевами, как правило грибниками или охотниками.

Тем временем дочь с матерью (естественно, она давно была в курсе) занялись (уже по женским знакомствам) поиском по своей линии. Была найдена настоящая гадалка, которая (Дорогая, я тебе говорю совершенно точно! Она вииидиит!) на самом деле чего-то где-то видела. Цена похода к гадалке оказалась сравнима с наймом энтузиастов-коптерщиков. В качестве вещдоков была принесена фотография Николая Федоровича (обязательно на бумаге, иначе Сила не откликнется) и та самая домашняя футболка. Гадалка не обманула ожиданий женщин как по внешним атрибутам (полумрак, хрустальный волшебный шар, ароматические свечи, каббалистические символы, черная с серебром хламида, пронзительный взгляд, двойной подбородок), так и по процедуре (рассмотрение фото через специальную свечу, перед свечой и над свечой, рассмотрение фото через шар и перед шаром, тройной расклад карт таро на футболке).

А вот дальше все пошло несколько не по плану. Выставив дочку в приемную под предлогом того, что беременным нельзя (хотя дочка и сама еще точно не знала, отчего задержка) гадалка совершенно обычным, нормальным голосом сказала бывшей жене Седова – жив он. Но не у нас, очень далеко и глубоко отсюда. Столкнулся с той силой, которой до людей, как нам до муравьев, случайно, так чаще всего и бывает, но остался жив. Обратно уже не вернется, не надейтесь, это даже не фантастика будет. Странным образом успокоившиеся женщины до сына эту информацию донесли, он поморщился, однако холодок, все это время несильно сжимавший сердце, как-то разошелся и у него. После вступления в наследство дети коттедж в Залесном все же продали, бывать там всем было тяжело. А родившегося сына дочка с мужем назвали Николаем, в честь деда.

2

Иван Иванович, Великий князь Рязанский, снова собрался бежать. Собственно, это было продолжение его побега из ненавистной Москвы. С самого детства Москва занимала основное место в разговорах и семьи, и вообще окружения князя. Рязань, стариннейшее Великое княжество, проигрывало Москве по всем статьям. Мало того, оно сотни лет служило Москве заслоном с юг-востока, принимая на себя первые волны постоянных татарских нашествий, теряя людей и подвергаясь разграблениям гораздо чаще, чем соседское. Сама же Москва (ну, ее князья, конечно) вот уже много лет занимались тем, что собирали русские земли под себя, где хитростью, где коварством, а где и прямою силою, успевая при этом воевать и с Литвой, и с ливонскими орденцами, и с теми же татарами, а еще – приводить под свою руку северную торговую вольницу, и как бы между делом прибирать старые княжества (и Великие, и обычные) в свое владение. Основная часть этих захватов, присоединений, соборов – называй как угодно, суть-то одна – прошла при отце нынешнего князя Московского, Иване третьем, которого даже в его Рязани открыто называли «Собирателем».

Круто взялся Иван Московский, сын ослепленного отца, и законы поменял, и раздачу земель по другому стал вести, и кремль невиданный доселе в Москве строить начал, с веницейцами, германцами да османами задружился, да даже герб новый ввел и печати с «государем всея Руси» завел. Кровь при этом лилась, конечно, постоянно, но кровь дело обычное, ей на Руси никого не удивишь, как и интриги княжеские, как и предательства боярские… Бояре…

Князь Иван скрипнул зубами. Сколько лет, десятилетий точила эта ржа бояр рязанских?… Вот и слуги вернейшие во многих поколениях, Коробьины, что вовсю советовали с прошлого года поехать да решить вопросы с Москвой миром, оказывается, с рук Москвы кормились и с голоса ее пели. А ведь там дядьки-бояре, которые с малолетства учили княжича кто ухваткам воинским, кто наукам и прочим житейским премудростям. Оказалась ловушкой поездка эта, хоть и княжеской – заперли Ивана в палатах в самом кремле, правда, урону чести великокняжеской не делали, почет и уважение оказывали, слуги и содержание приличными были, да и друзей к нему допускали все время. Друзья…

И тут уже князь не скрипел зубами, а только головой покачал. Рязанский великокняжий двор маленький, бояре, что веками служили князьям Рязанским, ближе, чем иная родня. Вот и бегал с десяток мальцов с малых лет вместе, озоровал и проказничал, как им положено. А что один из них княжич, двое Кобяковых, двое Коробьиных, а остальные – тоже из близких, Сунбуловы да Глебовы, Олтуфьевы да Калемины, никто по молодости особо не разбирал, вваливали, бывало, всем. Так было, да. Да только умен был княжич все же поболее, чем отроки его лет. И как начали учить его дядьки-бояре уже наособицу от остальных, как княжеством да людьми его управлять, появились у него заметки, что не все гладко. Научился он примечать да разбирать, кто с чужих голосов поет, понимания своего не имеет, а кто и вообще – сабелькой помахать да на лошадке поскакать горазд, либо за столом герой, а в остальном пень пнем. Научился, да только где ему было что-то переменить, когда сам только из отроков в юноши перешел, а треть лучших земель княжества дядя напрямую Москве по завещанию передал, княжеством мать с бабкой управляли, а бабка – сестра старого князя Московского и была? Вот так и дожил до 24 лет, а только и успел, почитай, меньше пяти лет сам княжеством управлять, да и то, все кивали на Москву, как бы князь Василий не осердился. Да и правление почти обманом пришлось у матери забирать. Мать…

Тут уж князь не скрипел зубами и не качал головой, а только вздохнул. Отца не помнил почти, единственный родной человек – мама, души не чаявшая в единственном же сыночке. Вот оно и вышло, что бабка делала как Москве лучше, мать – чтобы ее сыночку не обижали, а как взяли его в полон, так мать в монастырь и законопатили враз. Ну, по княжескому повелению, конечно. Да и среди друзей, что десять лет назад вместе детьми бегали, часть даже к Москве за князем не поехала, дескать, это их княжии дела, нам ли в них лезть, заранее признав, по сути, власть Москвы над Рязанью. Хотя надо сказать, что и среди друзей по семьям прошла трещина размером с хороший овраг. Семен Коробьин уговорил, по сути заманил, князя ехать в Москву, а Федор Коробьин поперек двоюродного брата пошел и Ивана не оставил. Димитрий Сунбулов отговорить от побега пытался, да когда все прошло, к побегу присоединился и не отказался вперед в Рязань, где наместник Москвы Иван Хабаров уже вовсю распоряжался, поехать верных людей собрать. Хитрован Гридя Кобяков, что и затеял и провернул сам побег, в суматохе московской от вестей о подходе войска Мехмет-Гирея с юга, вообще против Кобяковых пошел, больше никто из всей этой большой семьи открыто против Москвы не выступил. Семен Глебов вроде и из тех, что только сабелькой помахать горазды, а прорыв из Москвы двумя ватагами с отвлечением стражи организовал немногими своими людьми.

Да, остались верные люди, вот только толку во всем этом оказалось мало, ибо встретил их после заполошной трехдневной скачки почти у самой Рязани верный человек, посланный на всякий случай Гридей вдогонку Сунбулову отдельно, да и рассказал дела невеселые: Сунбулова бояре сразу выдали Хабарову, и письма все при нем нашли, Хабаров с верными Москве войсками пришел, почитай, с целым полком, всю боярскую головку заставил крест целовать, что не встанут бояре за Ивана и не отдадут Рязань татарам, так как Мехмет-Гирей действительно подступает к городу, и уже видели его разъезды. Конец осени, дни короткие, решено было на ночь отправить человека этого к тем, кто хоть крест Хабару и целовал, но про кого точно было известно, что стоит за Рязанского князя. А пока встали на отдых, пополнили и перепаковали поклажу для заводных коней, ибо из Москвы ускакали почти безо всего, и легли спать.

Рассвет спокойствия не принес. Человек Гриди то ли попался, то ли сдали его москвичам, в общем, сам не вернулся, однако по людям пройти успел, хоть и по немногим. Добавились Федор Коробьин, да не один, а с тремя людьми и частью казны княжеской, которой в отсутствие Ивана заведовал (удача), да Ефим Олтуфьев, тоже товарищ игр детских, который опять-таки поперек семьи пошел, тоже власть Москвы признавшей. Федор и предложил, пока нет ясности ни с погоней из Москвы, ни с Хабаровым, ни с татарами, уйти на север, к самой границе княжества в одну из его деревень, там передохнуть и уже после решать, что делать. Так и с татарской дороги уйдут, и погоню с пути сбросят. А чтобы лишних ушей и глаз избежать, порешили уйти малым числом, при этом отпустить часть людей в Рязань с наказом сидеть им там пока тихо, слух же через них пустить, что пойдет князь по Оке к Мехмету. В таком разе и Хабаров, и московская погоня за ними не пойдут. Поснедали, чем бог послал, оседлали коней и поехали.

Да на выходе уже Коробьин вытащил небольшой тючок и негромко посоветовал князю и друзьям надеть легкие кольчуги, которые он с собой прихватил, так как с таким разладом в боярах ожидать можно чего угодно с любой стороны. Потратили пять минут, скрытно вздев кольчуги. Вот и выехала в девятом часу утра не вскачь, но поспешая, группа в десять человек: князь Иван, да Федор Коробьин, да Семен Глебов, да Гридя Кобяков, да Ефим Олтуфьев, да пятеро воев – двое из коробьинских и трое из кобяковских, да коней заводных двое. Проехали на случай дальнего пригляда версты три по Оке вниз, вроде как туда и собирались, сторожась, но не особо скрываясь, а потом в удобном овражистом лесочке свернули на север. Немного проехав лесом, кружным путем вышли на северную же дорогу, что тянулась вдоль него на расстоянии полета стрелы, и двинулись на север уже неспешной рысью. Выстроились походным порядком: впереди дозор из троих воинов, далее князь, рядом с ним Федор и Семен. Здесь же, но чуть позади – Гридя и Ефим, и замыкали колонну двое воинов с заводными лошадьми, везущими самое нужное в небольших тюках.

Князь с ближниками все же стали снова обсуждать, что дальше делать. Вариант уйти под руку Москвы уже даже не рассматривался, вариант с налету захватить Рязань, на который, честно говоря, особо рассчитывал князь, провалился из-за прямой измены или нежелания воевать по серьезному у рязанских бояр. Можно было, действительно, уйти к Мехмету. Можно было уйти в Литву. Примут и там, и там, как дорогого гостя, но и тот, и тот случай делал князя Ивана игрушкой в руках настоящих правителей больших стран, с деньгами и армиями, а не его огрызка княжества, которые будут использовать его только для давления на Василия Московского. Некоторые возможности появлялись, если Мехмет захватит Рязань или Москву, что было вполне вероятно, так как пока никаких точных данных о количестве его войск не было. Еще одним вариантом было вернуться, если московские войска, которых привел с собой Хабар, уйдут из Рязани в ходе ожидаемых боевых действий с Мехметом.