Kitobni o'qish: «Стихотворения и поэмы»

Shrift:

В оформлении обложки использован рисунок автора.

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских прав, правообладатель вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или выплаты компенсации

* * *

Из разных книг

«Любовь моя – сад, безвозвратно…»

Любовь моя – сад, безвозвратно
Вбегающий в осень.
Тысячекратно
Сад упованья отбросил
Своих краснеющих дней.
Их стая
Кружится, в осень слетая,
И я выбегаю из сада за ней,
Но она – бесстрастно-святая…

Ангел с восточной миниатюры,
Юноша станом и ликом тюрок,
Оранжево-красно-синих
Крыльев, обширных и сильных,
Единым взмахом
Все времена обогнав,
Прекрасен и прав,
Склоняется перед Аллахом!..

Любовь моя – царь в окруженье
Врагов, чей воинствен вид.
Им царь проиграл сраженье,
Теперь любое движенье
Смертью царю грозит.
И царь, в безнадежности нищей,
Глазами в отчаянье идола ищет –
И видит: простёрся у царских ног
Сбитый стрелой деревянный бог…

Ангел с восточной миниатюры,
Юноша станом и ликом тюрок,
Ярко-малиново-жёлтых
Крыльев своих распростёртых
Единым взмахом
Все времена обогнав,
Прекрасен и прав,
Склоняется перед Аллахом!..

Любовь моя – журавлей вереница,
И ветра водоворот,
Срывая за птицей птицу,
Скрывает в провале вод.
И надо, в горестном хоре
Блуждая меж облачных глыб,
Лететь за злобное море –
Лететь ради тех, кто погиб…

Ангел с восточной миниатюры,
Юноша станом и ликом тюрок,
Сизо-сиренево-тёмных
Крыльев своих огромных
Единым взмахом
Все времена обогнав,
Прекрасен и прав,
Склоняется перед Аллахом!..

1985

Не зная сам

Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит…
…
Предполагаем жить – и глядь, как раз умрём…
Год 1836-й…

Когда поэт, не зная сам,
О будущем проговорится, –
В душе аира и корицы,
Шафрана аромат. Бальзам,
Пьяняще-тянущий и южный,
Кипит, питает и струится,
Неведомый Столицы вьюжной
Холодным голубым глазам…

Ах, всё ли ведает душа?
Должно быть, всё. –
Покуда тело
Мелькает средь Столицы белой,
И наслаждаясь и греша, –
Душа глядит оторопело
В грядущее, едва дыша.

Душа – снежинка Божества,
На гриве мраморного льва –
Сознанья Вечного частица!
Душа – неоспоримый миф!
В тебе Грядущее вместится,
Споёт, ещё не наступив,
Своё вступленье хоровое…

Там, где Нева меж снежных нив, –
Бегите, бедствуйте. Вас – двое:
Ты – в лёд закованный ручей,
И спит на дне живая Нимфа,
Ей снится Вечность-без-следа…

А этот стих – ответь мне – чей?
Её иль твой? Иль в каждой рифме
Сознаньем скована вода?..

Во льду – пролески и прозимки,
Лишь капельки из-под пера
Оттаивают, как слезинки,
Бегут: «Пора, мой друг, пора…»

Что за таинственный бальзам?
Не эфиопского ль провидца
В славянских жилах кровь течёт,
Когда поэт, не зная сам,
О будущем проговорится –
И смерть свою же предречёт?..

1984

Али

Со смертью Али прекратились потоки
И падали звёзды, вопя о пощаде,
Вздымались низины, померкли пророки –
И вспыхнуло небо, с землёю в разладе.

Но молвил Али о таинственном нищем,
Что явится ночью за царственным телом,
И брошен был труп на тележное днище,
И выли колёса в саду оголтелом.

Плоды опадали и лезли из кожи.
Но следом разгневанный вышел потомок,
И лошадь нагнал, и схватился за вожжи,
Взмахнув над возницей мечом средь потёмок.

И нищий откинул с чела покрывало:
Открывший лицо пролетавшей комете –
Али улыбался! И как не бывало
Ни лиц, ни времён, ни телеги, ни смерти.

1972

Осенний поезд

А когда подымается дым
После каждого слова,
И вокруг, словно смерть, недвижим
Хмурый воздух соловый,

Непослушными пальцами мысль
Не удержишь – уронишь:
О, зачем ты столетьями тонешь?
Хоть сегодня – очнись!

Если холод иглою прошил
Загустевшее сердце,
Если в небе давно – ни души,
Если некуда деться,

Кроме этой звезды земляной,
Лубяной, заскорузлой,
Если судеб не рубится узел, –
Хоть не плачь надо мной.

Мир сгущенья и таянья. Мир
Той любви неоткрытой,
Для которой и рай был не мил,
От которой защиты

Нет во тьме гробовой, и нельзя
До конца расквитаться…
У одра холодеющих станций –
Загляни мне в глаза.

1978

«Я – Дух, Я – Дух, Я – Пламя…»

Я – Дух, Я – Дух, Я – Пламя,
И Мне подобных нет:
Я высшими мирами,
Как ризою, одет!
Но Я открылся нищим,
И золотист, и тих:
Сравнить Меня им не с чем,
Иного нет у них…

1987

«Из трёх берёз, растущих на опушке…»

Из трёх берёз, растущих на опушке,
Мне средняя милей.
Нет, не вина – воды налей
И поднеси в жестяной кружке.

Дай причаститься сей земле,
Покуда день, покуда лето.
Пусть славится богиня из Милета,
А мы с тобой и так навеселе!

Из трёх дорог – трёх проводов гудящих –
Мне средний путь милей.
Живительно-зелёный, терпкий клей
По жилам струн течёт всё слаще.

Вот облака сияющий ковчежец
Домчался к нам как дар Океанид.
Пусть славится дельфийский Стреловержец,
А нас вода сильней вина пьянит!

Стоит над нами выдох Океана
В высоком ветре эллинских времён,
Как мачтовой сосной проколотый лимон,
Сочится солнце на поляну.

Три возраста судьба на выбор предлагает,
Но средний мне милей.
Нет, не вина, воды налей:
Она не гасит – зажигает.

Забыв про цель, мир движется по кругу,
Жарой ритмической пленён.
И мы как высший дар
в сей день даны друг другу
По воле облаков, по прихоти времён!..

1990

Дом

Даже в детстве, где августа внешность
Просветлялась, неся благодать,
Я не знал, что мой дом – Бесконечность,
Я не мог, я не смел это знать.

Я-то думал, что дом мой – древесный,
От крыльца до конька мне знаком,
И Луна в него входит невестой,
Солнце входит в него женихом.

Ну а то, что ни разу их светы
Не сходились на свадебный пир,
Было разве что лишней приметой,
Сколь насмешлив забывчивый мир.

Ну а позже философы, с пеной
У пастей, мне кричали: «Дурак,
Полагайся на плотские стены,
Ведь за ними – молчанье и мрак».

Я же знал: то, что мыслит и веет
И во сне называется «мной»,
Пред палаткой из кожи имеет
Преимущество света пред тьмой.

Но и в юности, чья быстротечность
Листопадам сентябрьским сродни,
Я не знал, что мой дом – Бесконечность,
И что ею полны мои дни,

И всё то, что уже наступило,
И всё то, что ещё не сбылось, –
Балки страсти, свободы стропила –
Божьим взглядом прошиты насквозь!

1990

Молитва

О сын Иакова, ты слышал Божий зов
Не с гор пустыни, а среди лесов,
Средь клёнов-яворов российских,
Где славословят не левиты,

А стаи малых голосистых
Певцов. И свитки были свиты
Из тысяч тропок и путей,
И встреч нежданных, и потерь.

И эти свитки развернулись
Торжественною чередой
Резных и древних сельских улиц,
Церквей, растущих над водой.

В садах, заросших и забытых,
Блуждал ты, истину ища,
А вечер, словно древний свиток,
Величье Божье возвещал.

Ты жил в России как во сне,
Среди чудес её не зная,
Что Божий голос в сей стране
Величествен, как на Синае.

Ты тайным кладезем владел,
Что утолял любую жажду,
Ты мог услышать каждый день,
Что в жизни слышат лишь однажды.

О сын Иакова, тебе являлся Бог:
Его ты всякой ночью видеть мог.

Он был в короне крон кленовых,
Был в лунный облачён подир
И светом строф, до боли новых,
На всех путях твоих светил.
Он в веру тёмных изб заснувших,
Веков дремучих и минувших
Тебя безмолвно обратил.

О сын Иакова, и ты стоишь пред Ним,
Десницею лесной взлелеян и храним.

Как лес ты вырос до ночного неба,
Как лес твоя молитва поднялась
За этот край. Ещё нигде так не был
Певуч, раскатист, внятен Божий глас,
Как здесь – в стихами дышащей России.
Проси дыханья ей. Проси и ты,
Как предки неуступчиво просили
Средь огненной и грозной темноты.

1992

Из книги «Ангел соответствий»
1968–1973

История

Затихли затменья, знамения, конницы –
Слепые наплывы тяжёлой болезни.
И люди старались очнуться, опомниться,
Проснулись, узнали друг друга у бездны.

Им снились дороги России, Ассирии,
Сраженья у Тигра, Днепра и Арагвы.
Но дети ползли мимо сада красивого,
Тянулись века – от малины к оврагу.

Проснулись – не знали: им близко ли, чуждо ли,
Глядели вокруг, пробуждению рады.
Проснулись – не знали, страна ли, лачуга ли:
Во сне у оврага им годы почудились,
История шла – от малины к оврагу.

1969

Очищение

Всё мирозданье рвётся выздороветь,
И в первобытной темноте
Гроза вычерчивает изгородь,
Дрожит скворечник на шесте…

Деревья вновь живыми сделаны
За час древнейшего труда.
На дне канавы, в новой зелени –
Последние пластинки льда.

Содом, грозой сметённый начисто,
Жук выползает, словно Лот:
Там, за листом клубничным, прячутся
Развалины – лечебный лёд.

1970

Черновик

…Как в клетке лев взвывает о саванне,
Так слово в строчке поднимает вой
По силе стихотворства Твоего –
Ты сотворил Вселенную словами,

И, уничтожив первый черновик
Неудовлетворения волною,
Ты сохранил оттуда, вместе с Ноем,
По паре прочих выдумок живых…

Заметив смерчи в форме непарадной,
Ты можешь просто авторской рукой
Тетрадь пространства пролистать обратно,
И зачеркнуть, и вставить над строкой…

1970

Ученики

Нас опускают, словно ложку в мёд,
В сей бренный мир. Что на душу успело
Налипнуть, то и образует плоть –
И к старости стекает постепенно.

А раньше одного ведут учиться:
Должно же было этак повезти –
Родиться чистым! А другой, нечистый,
По прутьям клетки изучает числа,
Медовой нитью хобот опустив.

Вот так и слон на свете получился.

1971

Метеоры

Во сне встаю – и отхожу Иудой
От этой жизни – трапезы с Тобой.
Тесню кусты, как фарисей слепой,
И свет в дому и взгляд идут на убыль,
Восходят на ночные небеса,
Благословляют сквозь пресветлый ропот,
В благоговении живущий сад
И останавливает, и торопит,

И зрю я звёзд размеренный распад…

1971

Окно

Безнадёжнейший дождь.
Это даже, пожалуй, не дождь –
Только память о прежних дождях,
Многих, виденных мною отсюда.
Вынимаешь без лишнего шума –
И, стёрши пылинки, кладёшь
Предо мной этот старый рисунок –
И ходишь, художник-рассудок,

Ничего не придумав иного –
Только листик в ведре,
Прискакавший откуда-то лучик,
Что ищет ушедших,
Этот дождь безнадёжный,
Движение лип на дворе –
И рыданья внизу,
Что затишьем коснутся ушей их.

1971

Армения

В винограднике влажном изрядно вспотели –
И уже разошлись. Лишь один не ушёл:
«Остаёмся ли гнить с нашим немощным телом?
Улетаем ли вдаль с нашей вечной душой?»

А мудрец, выжимая толстейшие гроздья,
Попросил: «Языком пару ягод сдави!
Ты пытался узнать, как устроены звёзды?
Раскуси, как устроены зубы твои!»

1971

Дождь

Едва земля от слёз просохла,
На Пасху вспомнив про покойников,
В домах и в небе моют стёкла,
И грязь стекает с подоконников.

И небо смазано раствором
Неспешных туч – озёр несбывшихся.
Оно промоется не скоро,
Но после слёз легко задышится.

1971

Дерево

Открытый мозг – зелёный вместо серого,
Тайник монет, сиянье нефти –
Само себе противоречит дерево,
Друг дружку избивают ветви.

В больной, не убегающей воде его –
Весь ужас наш, живой и кожный.
Нет ничего торжественнее дерева,
Наряднее его, тревожней.

1971

Пригорок

Подрезанное дерево – диковинный светильник,
Берёзы – только вышиты, судьба – совсем с иголки.
Лесные звёзды спрятаны в суставах клёна тыльных,
И светятся раскрытые ворота на пригорке.

Несложный выкрик скрытых птиц по рощицам рассован,
В глотанье глины – голоса разломанной недели,
Из глуби запаха болот – из кислого, косого –
Зовут белёсо. Не поймёшь – ликуют ли, в беде ли.

И ветер выросший поёт, взобравшийся на клирос,
В воде сияют под травой невиданные лики.
Расстелем плащ, разломим хлеб, посетуем на сырость:
Идти придётся до утра – темно стучать в калитки.

1972

Отверженный

Меня поймать решили,
А я уже не здесь.
Я вижу руки Шивы,
В них – стрелы, меч и месть.
Я помню, как он вырос
Из запаха цветка…
Мой прах огонь не выдаст,
А пепел съест река.

1972

Пушкино

Кожа груш – песочная на зуб,
О своём задумался лоточник,
И Всевышний прячет стрекозу
И не прячет – прямо на листочке.

Шестилетний мальчик, в этот миг –
От незрелой будущности влажной
Небольшой кусочек отломи
И прожуй. Тебе ещё не страшно.

Лишь лоток закроют на учёт,
Лист махнёт – и стрекозу отпустит, –
И пройдёт разросшийся зрачок
В переспелый жёлтый сок предчувствий.

1972

«Казалось бы – всегда с Луною не в ладу…»

Казалось бы – всегда с Луною не в ладу,
А лучше – с яблоком садовым.
Но косточки горчат, и движется наш дух
Меж влажным и медовым.

Но капли входят в пар, и льётся молоко
Среди созвездий убелённых.
И птицы устают от белых облаков –
И прячутся в зелёных.

1972

Солнце

Священное зёрнышко ржи,
Для звёзд оно тоненько светится
И яблоком диким лежит
Под лапой Небесной Медведицы.

Из разных углов и времён,
Ступая по спаянным лезвиям,
Сверкает старинный Амон,
Разбросан по разным созвездиям.

И тот, кто просторы вскормил
С немыми, святыми, тиранами,
Сокровище – весь этот мир –
Играет горящими гранями.

1972

Европа

И смиренье, и тягостный стон, словно кто-то
Обманул: обещал – и не дал.
И столетья постятся в пустынях Востока,
И пасутся худые стада.

В истощенье застыли Креститель и плотник,
Райским благом желтеет вода,
И волхвы голодают, и ангел бесплотный
Поглощает бесхлебную даль.
…………………………………………

…Дичью пахнет и старым вином с гобелена –
И под ангелом лес и руда,
И голландские сёла лежат разговленьем,
И готические города.

Он метнулся к игле над скелетом собора,
И в игольные уши прошёл,
И со всеми святыми, крылат и оборван,
Помолился за племя обжор.

1972

«Как самоцелью и судьбой сонат…»

Как самоцелью и судьбой сонат,
Как в сон глубокий,
Сквозные зданья снежные звенят
На солнцепёке.

Преображённый переходит в боль –
И виден лучше,
Когда так сладко редок лист любой
В осенней гуще.
И в небольшие эти города
Уйду на треть я,
Неразличимый от кусочков льда,
От междометья…

1972

«Всему светящему бывает…»

Всему светящему бывает
От воплощенья тяжело,
Тогда на слово уповает
Обледеневшее стекло:

Кто оглянулся, сном уколот,
И как по пальцам перечтёт –
Сверканье, подлетевший холод
И в солнце листьев переход?..

1972

Посох

1

…Кому угрызенья зима задаёт,
Рождая ледовый фундамент,
Садами застывшими давит и бьёт,
Подземными реками давит?

Буран расцветает, он ясень несёт
Поставить над всеми другими.
Какое названье нисходит с высот
Забывшему прежнее имя?

Посеяв мечты о далёкой стране,
Кто в странствиях дивных остался,
Чей посох усталый расцвёл в тишине
В дали Киликийского Тарса?..

2

…Так душа зимой внезапной,
Облизав кору шершаво,
Охватив ветвями запад,
Поворот луча решала.

Посох – трубка мёртвой крови,
К жизни зимнее введенье –
От Ствола всего живого
Принимает дар цветенья.

И рубахой духа, лавой
Ветер в мысли сохранится –
На извилистых заглавьях
Богом созданной страницы.

1972

Exodus

Над умами, полными товара,
Над душой, площадной со стыда,
Городов холмистая тиара,
Непобитый козырь – Амстердам.

И один среди двухсот владельцев
Дыр в холмах и лучших в море мест
Жаждет в небо бурое вглядеться –
И узреть из туч проросший перст.

1972

Всеобщее

Безмолвно чистит перья пеликан,
Над ним звезда разверзлась крестной раной,
И в пустоте тихоня-океан
Ласкает обездоленные страны.

Волна уходит в ясный плач – с людьми
Страдать ребёнком, девушкой, старухой…
Прости меня, о Небо! Протяни
Сверканьем снов унизанную руку.

1973

Мадонна Конестабиле

Мой мимолётный разум, не печалься,
Давай водой озёрною вздохнём –
Благоуханный примет в нас участье,
И станет легче с мыслями о нём.

Он пахнет мглой, не связанный делами,
Из книги жизни знает пару строк,
И над большими белыми полями
Летает, огибая корешок,

И карточкой с визитным крапом оспы,
Чернильных птичек одевая в плоть,
Навстречу всем, кто не родился вовсе,
Скользит за просветлённый переплёт.

1973

Фауст

Тревога хвойных слухов –
Мой мир передвижной –
Толпа незваных звуков
Над замкнутой волной.
Реестром звёзд несметных
Сазан, мой брат хмельной,
Сверкает в бездне смертной
Чешуйчатой спиной.

1973

Моление о чаше

Ночь содрогнулась приближеньем боли,
Плоды пространства страхом налиты,
Звёзд оскуденье слышимо сквозь голый
И зримый голос пустоты.

Толпой созвездий густо замирая
У входа в суженный зрачок,
Отягощённый свет взывает: «Равви!
Я в этой тьме – один, как светлячок».

1973

Узнавание

Кого ты встретил,
Кого ты видел возле грушевой горы,
Кто с нами третий,
Кто двери лета затворённые открыл,

Кому все эти
Дубы и клёны многоярусной игры,
Кто чище смерти
Оделся в тогу аистиных сладких крыл?..

1973

Царственное

К небосводу багрового гнева
Обратился приземистый лик:
За окном собирались деревья,
Я поклоном приветствовал их.

– Что нам делать, стропила вселенной,
Колоколенок птичьих столбы,
Коль в подлунном наследном именье
Мы – клеймённые страхом рабы?

– Препояшемся бранной листвою
И на пилы пойдём напролом,
Если Тёмный воссядет главою
За медовым гудящим столом.

Нам известны хоромы и клети,
Мы в любое глядели окно.
Лишь молчавшим в теченье столетий
На Суде будет слово дано.

1973

Путь к соловью

Прикинется тихим – но слышен задолго,
Тропа предваряет, готовит луна,
И следуют ели, и песней-иголкой
Касаются сумерек влажного дна.

И шаткий рассудок, отомкнутый бедам,
И проза с незрячим её колесом
Покажутся только немыслимым бегом,
Мгновенной погоней, забыв обо всём, –

За ящиком судеб лесного солиста,
Где вёрсты зашиты, персты смещены,
Где замертво свёрнутый в шишке слоистой
Безоблачный возраст смолистой сосны.

1973

Триада

Я слово во тьме, словно птичку, ловлю –
Что может быть лучше пути к соловью?

Оставь голоса – недалёк твой закат.
Ты знал, как отдельные звуки звучат.

Он всё обращает пред музыкой в прах –
И с ней пребывает в обоих мирах.

1973

Праведник

Записывай: истрёпанные травы
В посте и созерцанье пожелтели,
И дуб, темноволосый, многоглавый,
Качается в молитве листвотелой…

Прости, но я неправильно диктую –
Шумели мысли, медленно стихая:
Я вписан в книгу, гневом налитую,
Я сам, молясь, смолою истекаю…

1973

Глухой

– Для чего ты звенишь, шелестишь,
Дал истоки звучаниям разным,
Разве ты соловей или чиж,
Что тревожишь нас голосом праздным?

– Что мне делать? При жизни со мной
Говорили лишь стоном и рёвом,
И пред самой кончиной, весной,
Только клён перекинулся словом.

1973

Мороз

Названье позабыл. Мне кажется, оно
И раньше редко так произносилось,
А нынче вовсе ветром сметено,
В минуту вьюги в память не просилось –
Осталось корку бросить за окно…
…Простите, не мертво оно. Скорей,
Застыло где-то. Зимами другими
Дышать ему пришлось…
Я вспомнил: это – имя.
Оно черствело льдинкой средь скорбей
И было больше пламени любимо.

1973

Живущий в клёне

Почуявший скачки словесной лани,
Не медли, напрягая мысли лук,
Не оглянись, благословенья длани
С охотой возложив на лёгкий плуг. –
Он понимал, что говорят вокруг.

Склонившись над душой, расцветшей втайне,
Над чашей ароматов и заслуг,
Не зная речи, в сумерках желаний
Вкусивший от тепла воздетых рук, –
Он понимал, что говорят вокруг.

Скользят не по дороге лета сани,
Зимою колесницы слышен стук.
Над ним и в нём, концом его исканий,
Ствол вечности с дуплом избытых мук. –
Он понимал, что говорят вокруг.

1973

Лабиринт

И звук свирели с нивы непочатой,
Исполнен лепета птенцов,
Слетел с высот – и веки запечатал,
И усмехается в лицо.

Но иллирийцы напрягают луки,
Опутан нитью остров Крит,
И не пойму: то крылья или руки,
И не хочу глаза открыть.

1973

Роберту Стивенсону

Стучат настойчиво. Дверь отвечает
Таким же стучащим: «Кто?» –
И в чашке качается, вместо чая,
Из книги сухой цветок.

Мой дом встревожен. С обложкой белой
Возилась ключница час.
Все только спали. Все живы, целы,
Зевают окна, лучась.

Узнай себя в этом старом рае,
В негромком особняке,
С погасшим садом душой играя
И с веточкой лет в руке.

1973

«Спицы лета вертятся быстрей…»

Спицы лета вертятся быстрей,
Но и в них целую гром и шорох –
Мудрый город, круглый год кудрей,
Чёрною росою орошённых.

Окунаешь в пену и смолу
Локон золотеющий, летящий,
Наполняешь полднем лёгкий луг,
Жёлтым соком – жаждущие чащи.

Раствори мне губы в этот час,
И ворота неба, и бутоны:
В голубые гимны облачась,
Седину светил губами трону!

1973

Н. З.

Ты ли, под ливнем презренья намокший,
Прячущий птицу о нас под плащом,
С неба ниспавший и скоро умолкший, –
Ты ль, как реченье, устам возвращён?

Ты ль изъяснишь нам природу заката,
Ты ль, онемев, повествуешь о днях –
В них полевые крылатые сваты
Песней сестре огласили дубняк?

Жертвенной башней стояла разруха,
Землю заклали, и падала соль –
Соединялись опавшие руки
Смерти и радости в мысли лесной.

1973

Ирландия

Ты – болот и трясин колонист –
Пренебрёг водопадом гортанным:
Рукавом от чудес заслонись,
Ослеплённый ирландским преданьем –

Как оделись в печаль догола
И тела их оленьи, и лица,
Как из лука выходит стрела,
Будто слово из уст прозорливца,

Как зелёный пронзён средь полей,
Как в огонь увлекает багровый,
Как настигнутый синий олень
Закрывает надмирную кровлю,

О зверье застывающих чащ
Возвещая серебряным горном,
Расстилая светящийся плащ
В дольнем мире – и в Имени горнем.

1973

Из книги «Кленовый клан»
1974–1976

«Сокрытой гранью глаза зрел я гурий…»

Сокрытой гранью глаза зрел я гурий.
Тот сад – вне мира, ибо в скорлупе
Любая часть захвачена орехом.
И жаркие слова, подобно рекам,
Стекались к ним, когда отшельник пел.
Их слушали, безмолвно брови хмуря.

1974

«И если встречаешься с деревом сонным…»

И если встречаешься с деревом сонным,
Желая к заре пробужденья ему, –
Оно, не ответив, как воинством конным,
Умчится листвой в безвозмездную тьму.

И часто, событьем скользя плоскодонным
По водам забывчивым скраденных стран,
Сухой донесётся до берега гомон –
Покровом дороге и в пищу кострам.

Его собираем на память, но кто нам
Легчайших частиц распахнёт естество?
А он, истолчённый, рассыплется звоном
И стоном – и больше в нём нет ничего…

1974