Hajm 670 sahifalar
2017 yil
Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни
Kitob haqida
Эта книга – открытое окно в провинциальную российскую церковную жизнь начала XXI века, через которое каждый может увидеть основные ее узлы, линии разлома и те повороты, которые, возможно, оказались роковыми. Через призму ярких, но при этом и очень типичных и легко узнаваемых художественных образов перед читателем раскрывается церковная реальность начала «нулевых», а за вымышленными сюжетными линиями угадывается документальная точность.
На мой взгляд, книга написана правдиво. Есть понятие Веры. А есть Церковь, как один из социальных институтов. К Вере люди приходят по разному. Также и в Церковь (через Церковь) приходят (проходят мимо) разные люди, с разными помыслами. Типажи – узнаваемые. И попов-алкоголиков встречал, которые грозились отлучить от Церкви (за то, что им в долг водку не продают). И выполняли мы строительные работы в нескольких монастырях (женских). Многие потерялись в мирской жизни, но и в монастыре себя не нашли. Одежду сменили, а внутри ничего не поменялось (сгустки нервов, злобы, ненависти…ядом дышат). «завхозы» от Церкви встречались (не суть, как эту деньгу Спонсор заработал, главное! что она пойдет на строительство святой обители. Остальное – отмолим).
Засела в мозгу фраза: «…Церковь начинает загнивать, когда перестаёт быть гонимой…». В этом весь человек разумный, во всех своих слабостях.
Впрочем, оптимизм в книге прослеживается (как автора, так и его героев, хоть и не всех): «институт» может тебя не принять или ты не примешь «институт», но Вера в человеке остаётся. И для многих это является жизненным стержнем.
Отдельно отмечу – книга написана без осуждения кого-либо. Это дорогого стоит – объективно отразить факты (пусть и не всегда приглядные) и не скатиться в плоскость личного конфликта.
Очень доброжелательно написанная книга. Это следует подчеркнуть с самого начала, ибо подавляющая часть такого рода литературы (в основном, впрочем, не художественной, а публицистической) написана изначально без какой бы то ни было, даже минимальной, симпатии к описываемому. Здесь – не так. Нет ощущения, что автор вымещает на ком-то свои обиды и неудачи, промахи и обезверивание.
Слог если и не выдающийся, то весьма хороший, добротный; книга читается легко. К слову сказать, хочется надеяться, что автор станет серьёзным хорошим писателем – эта (насколько понимаю) первая его книга обещает в этом смысле многое. Здесь же: опечатки хотя и встречаются, но редки.
К чисто литературным недостаткам отнёс бы некоторую эпопейность сочинения: вообще, если бы не, хотя и короткий, но очень ёмкий эпилог, сложно было бы назвать эту книгу романом – новые герои, совершенно не вспомогательные, появляются на всём протяжении чтения почти до конца книги и, вследствие этого, пути каждого из них оказываются так или иначе оборванными (повторюсь, если бы не эпилог, книга оказалась бы сборником неоконченных рассказов, объединённых всего одним-двумя сквозными персонажами).
Наконец, о самих героях: да, это очень горько сознавать, но действительно они получились очень узнаваемыми именно как типажи современной церковной жизни. В этом смысле автор несомненно достиг успеха. (В скобках отмечу, что я не узнал, да и не мог бы, наверно, никого из возможных прототипов этих героев, а вот именно типажи очень узнаваемы.)
И самое последнее: книга на самом деле посвящена не обличению современных церковных проблем, не выметению «сора из избы», не, повторюсь, сведению счётов, а ответу на самый, пожалуй, главный вопрос последних лет: почему люди отходят от Церкви, почему совсем уходят из Неё. Нет, в столь явном виде в книге вопрос не ставится, но, на мой взгляд, она в первую очередь именно об этом. И ответ даёт вполне исчерпывающий, хотя и тоже, быть может, не самый явный. Что, пожалуй, очень правильно.
Автор молодец, сумел соблюсти достаточно бесстрастную интонацию, описывая непростые события, происходящие вокруг провинциальной епископской кафедры. Сюжет динамичен, действующих лиц хотя и многовато, но все они вполне живые типажи из нашей действительности. Немного раздражает упоминание о символе прекрасной жизни – виски Блю лейбел, встречающееся как минимум раз пять)), и используемая вне нормы языка приставка без–. Но это уже придирки. Советую книгу прочитать всем, кто не далёк от церковной тематики, остальным будет немного скучно.
Рассказ о жизни одной епархии предстает довольно жизненным. Чувствуется, что автор изнутри знает этот мир. Писатель пытается быть беспристрастным в показе мира церковных и околоцерковных людей, вершителей судеб и простых смертных, живущих в мангазейской епархии. Вместе с тем, взгляд автора на сегодняшнюю епархиальную жизнь пессимистичен. Ведущие персонажи романа оказываются порочными циничными людьми или просто слабыми, которых на греховные неблаговидные поступки толкнули обстоятельства. Тем не менее, роман не лишен богоискательской интонации и заставляет читателя задуматься о собственных взаимоотношениях с Высшими силами, что является достоинством данного текста. Возможно, пессимистическая интонация романа связана не только с общими проблемами современного мироустройства, но и с личными метаморфозами, которые автор претерпел, некогда работая в провинциальной епархии.
«Если бы древние христиане считали, что Патриарх не может быть еретиком, то мы бы сейчас, наверное, были арианами…»
Вместо того чтобы сразу пошагать в сторону дома, отец Игнатий остановился перед собором. «Вот, значит, венец всех наших трудов! Земля обетованная!» – иронически размышлял он.
Красно-кирпичная громада нового собора возвышалась в темно-синем вечернем небе. Скоро должны были зажечься тусклые, желтые фонари. И казалось, что эта громада слышит слова, мысленно к ней обращенные – и своим молчанием отвечает на них.
«Здесь каждый кирпичик святой водой окроплен!» – отец Игнатий вспомнил, как его наставлял архиерей во время очередной аудиенции. Мол, все делать надо с «молитовкой». «Да, каждый кирпичик окроплен… Святой водой, конечно… Но вот только ли ей одной?» – вдруг подумалось отцу Игнатию.
Почему-то ему вспомнились занятия по библейской истории и вавилонские зиккураты. Каждый из которых суть маленькая (или не очень маленькая) вавилонская башня – место, где соединяется небо и земля. Или должны соединяться, по замыслу строителя. Храмы древнего Вавилона – они почитались не местом, где поклоняются Богу, но местом, где бог живет. И которые сами обретали божественные свойства, и поклонение себе, как божеству…
Цвет кирпича, из которого были возведены соборные стены, в сумерках все больше напоминал цвет свежего мяса. «Только ли святой водой? Уж не жертвенной ли кровью?» – спросил сам себя отец Игнатий и даже не удивился собственной формулировке. Сколько человеческих сил впитали в себя эти стены? Сколько людских судеб было переломано и перепахано ради того, чтобы они поднялись над землей? Чтобы здесь, в Мангазейске, встал этот новый соборный храм – «второй по величине после храма Христа Спасителя в Москве»? И начинало казаться, что здесь, на этой стройплощадке, уже совершается богослужение. Но не почитание евангельского Пастыря и даже не служба будущему грозному, но справедливому Судье-Вседержителю. Это совсем иной, очень древний, вырастающий из самых глубин земли культ. Древний и страшный. Страшный не жестокостью и не чем-то еще, что можно описать языком человеческих чувств. Страшный как раз своей древней, нечеловеческой, хтонической природой. Который принимает жертвоприношения с безстрастностью одноклеточного, засасывающего бактерии. И продолжается безостановочный рост, и продолжается поток бактерий…
«Ну да, – подумал отец Игнатий. – Это многое объясняет». Ведь вправду, как же так? Как благочестивый, искренне верующий архиерей, как все его помощники – часто ведь тоже вполне искренние – могли прийти туда, куда пришли? «А разве неискренни были жрецы Ваала? Разве они не были благочестивы – по-своему, конечно? – продолжал спрашивать себя отец Игнатий. – И эти, в Латинской Америке, как их… С обсидиановыми ножами, которые людей тысячами резали. Тоже ведь веровали. И тоже служили алтарю. Только вот алтарь у них был свой…»
Кроваво-красная кирпичная громада, казалось, продолжает смотреть на него. На своего – своего! – священнослужителя. И в этом молчании как будто слышался ответ, и ответ этот был как будто утвердительным, даже одобряющим – мол, наконец-то ты, поп, все и понял.
«Так, значит… Значит, так… – продолжал уже в каком-то лихорадочном смущении думать отец Игнатий. – Вот, значит, как… Вот что у нас превыше всего. Превыше всего на свете! Вот эти стены! Эти кирпичи…»
– Мда… – уже вслух произнес игумен. – Мда…
Нервное напряжение, было совсем его прижавшее, чуть отпустило. Он слегка встряхнул головой и, не поднимая более глаза на собор, пошел мимо бетонного забора в сторону дома.
Izohlar, 4 izohlar4