Kitobni o'qish: «Мятеж Безликих»

Так как есть две земли, и у них никогда

Не бывало общих границ,

И узнавший путь

Кому-то обязан молчать.

Так что в лучших книгах всегда нет имен,

А в лучших картинах – лиц,

Чтобы сельские леди и джентльмены

Продолжали свой утренний чай.

Борис Гребенщиков

Часть 1
Выбор маски

Глава 1
Первый ингредиент

За окном раздался мерзкий каркающий хохот, и Майя тут же проснулась. Она схватилась за край одеяла, как потерпевший кораблекрушение за обломок мачты, и натянула его до подбородка, словно одеяло могло укрыть её от страшного нечеловеческого хохота за окном.

Что это? Откуда оно? Почему опять?

Мысли назойливой мошкарой крутились в голове, но никак не хотели выстроиться в ряд, чтобы объяснить ей тринадцатилетней дуре, барышне такой манерной, почему она уже третью ночь не может глаз сомкнуть от нескончаемого страха. Почему ее глаза превратились в две вишневые косточки, такие же сухие и маленькие от недосыпа.

Майя натянула одеяло на голову и закрыла глаза. Но с закрытыми глазами тут же обострились другие чувства, усилился слух и осязание. Ей показалось, что на ее кожу выпала ночная роса, и от этого ей стало неприятно, а до слуха доносились мельчайшие звуки из-за окна. Вот царапнула о крышу ветка дуба, растущего возле дома, вот заухала в ночи птица, не понять только кто это, и птица ли, вот сильный порыв ветра пробежался по кронам деревьев, пригибая их к земле, вот хохотнул премерзкий голос, но как-то скомкано, без особого чувства, и тут же потерялся в сонме других звуков, постепенно надоедающих.

Резкий порыв ветра распахнул окно. Оно ударилось о стенку и стекло в форточке с дребезгом разбилось, осыпав осколками пол.

Майя откинула одеяло и села на кровати. Трясущимися руками зажгла ночник.

За окном мерзкий хохотун довольно крякнул и умолк.

Майя взяла ночник в руки, спустила босые ноги на пол и, бормоча себе под нос «отче наш», подошла к окну, стараясь не наступить на осколки. Она выглянула наружу, но ничего не увидела в заоконной темени. Только раскачивающиеся костлявые силуэты деревьев и рваные черные тучи, сквозь которые на землю заглядывали звезды и щербатая луна.

Где-то в глубине сада закашлялся хохотун. Майя вздрогнула, неловко переступила с ноги на ногу и взвизгнула, порезавшись об осколок стекла. Чуть было не выронила ночник, но совладала с собой. На секунду она отвлекалась от мира за окном и посмотрела на пол. Из-под ее босой правой ступни показалась струйка крови. Похоже она сильно порезалась. Надо извлечь осколок.

Когда Майя вновь посмотрела в окно, она увидела чёрную фигуру, громоздкую, нескладную, вычурную, стоящую прямо под окном. Фигура переступила с ноги на ногу, закинула то что у нее было головой вверх к показавшейся из-за туч луне и раскашлялась диким смехом. В неверном лунном свете Майя увидела косматую медвежью голову, принадлежащую уродливому человеку. Таких показывают в кочевых цирках, где платят неплохие деньги за всякое уродство. Медведечеловек был несуразен, кособок, и страшен. У него было заросшее густой коричневой шерстью лицо, рот с оскаленными вурдалачьими клыками и безумные желтые глаза. Монстр протянул к Майе руки и зашелся в новом приступе лающего смеха, вывалив наружу длинный пупыристый язык, похожий на кусок протухшего мяса.

Майя в ужасе отшатнулась от окна. Она не заметила, как руки монстра стали удлиняться. Он тянул их вверх, ко второму этажу, где пыталась укрыться от ночного кошмара девушка. Майя захлопнула окно и, не обращая внимание на осколки режущие ноги, бросилась прочь из комнаты.

Выскочив в коридор, она бросилась сперва к спальне родителей, но, сделав шагов десять, остановилась. Слезы текли из глаз. Майя была жутко напугана, но не кричала. Она помнила реакцию отца, профессора медицины, на истерику, приключившуюся с ней несколько дней назад после первого концерта хохотуна. Ко всем явлениям в мире ее папа относился сугубо с научной точки зрения. Он даже в магию не верил, считал что магия ни что иное как проявление не изученных законов природы. Вот и тогда он разве что ее не высмеял, сейчас она не могла идти к нему. Он ей не поверит и заставит вернуться в комнату, где монстр, она не сомневалась в этом, сожрет ее.

Майя бросилась назад по коридору в комнату к младшему брату. Сейчас ей казалось, что только он может ее спасти. Пробегая мимо своей комнаты, она услышала что в ней кто-то возится, копошится и стонет. Она не ведала, что творила. Её руки потянулись к ручке двери. Она пыталась остановить себя, но ничего не могла с собой поделать. Это не было любопытством. Она боялась того, что могла увидеть в своей комнате. Скорее это было наваждением.

Майя распахнула дверь и увидела свою комнату. Большая кровать с балдахином, занавески забраны наверх и завязаны, она терпеть их не могла, гардеробный шкаф, туалетный столик, диванчик, на котором сидел мужчина, скрытый от нее в сумерках. На кровати лежала она сама бледная и испуганная, с закрытыми глазами. Одеяло скинуто на пол. Возле кровати стояло трое мужчин в чёрных мокрых плащах, от них пахло уличной сыростью и опасностью. Её взгляд невольно скользнул на разбитое окно. К её изумлению, оно было целым, и стекла были на месте.

Её появление никто не заметил. Мужчины неподвижно стояли вокруг ее кровати. Один продолжал сидеть на диванчике. Майя почувствовала себя посетителем музея восковых фигур, модное в последнее время увлечение в столицах. Всё было вычурным, нарочито подчеркнутым, а главное неестественным.

Что делают в комнате все эти мужчины? Если их увидит отец, он разгневается. Будет страшный скандал. И куда делся этот медведеголовый монстр? Может эти странные люди являются его хозяевами? Они специально запугали ее, чтобы проникнуть в ее комнату и…

Почему-то только последней к ней пришла мысль о том, как она могла оказаться одновременно в коридоре и на кровати. И от этой мысли ей стало по-настоящему страшно. Так страшно ей не было, даже когда она увидела монстра под своим окном.

Где-то далеко на грани сознания послышался дикий хохот, но он ей был уже не страшен.

Майя попятилась и осторожно вышла в коридор. Она тихо прикрыла за собой дверь, боясь помешать той другой спящей Майе и мужчинам статуям. Она отстраненно, словно все это происходило не с ней, подумала о том, как такое могло случиться. Кто сейчас находится в ее комнате? Кто лежит на кровати, так похожий на нее? Но никаких трезвых ответов на эти вопросы она не могла найти.

Майя прикрыла лицо руками, потерла виски, пытаясь собраться с мыслями и прийти в себя. Ей казалось, что её как подопытное животное поместили в какую-то клетку и ставят эксперимент, и от того как она отреагирует, что она сделает, зависит вернется ли она к нормальной жизни.

Майя неосторожно наступила на пораненную ногу и всхлипнула от резкой боли. На дощатом полу остался кровавое пятнышко. Она ошарашено посмотрела вниз. Как такое возможно? Она только что видела, что окно целое, никто и ничто его не разбивало. А если оно целое, то и осколкам взяться неоткуда. Стало быть, все что она видела там в комнате, это наваждение, обман зрения, мошенничество, жульничество чистой воды.

Майя подняла ногу, схватила себя за пятку и взглянула на нее желая удостовериться, что она не бредит наяву. Стоя на одной ноге, словно цапля, она разглядывала маленький блестящий осколышек стекла, торчащий из ее стопы.

Дверь в ее комнату распахнулась. От неожиданности Майя чуть не упала, выпустила раненую ногу и тут же грубо наступила нее. Поморщилась от боли и ошалело уставилась на видение, стоявшее напротив нее и держащееся за дверную ручку. Она стояла напротив той, другой Майи. Только перед ней стояло ее мертвое отражение, её трупный вариант с провалившимися внутрь черепа глазами.

Майя не смогла сдержать крик. Она заорала так истошно.

И в ответ ей послышался далекий раскатистый смех медведеголового хохотуна.

Только она его не слышала. Её маленькое девичье сердце не выдержало увиденных кошмаров и остановилось. Майя замертво упала на пороге своей комнаты.

* * *

Обряд завершился. Ловец чувствовал себя измотанным и опустошенным, но в его силках трепетала выпущенная на волю из клетки тела душа невинной девушки. Правда не долго душа летала свободной, она тут же угодила в силки мага, замутившего чёрную ворожбу для ее поимки. Ловец чувствовал, как она дрожала внутри, билась о прутья клетки, пыталась вырваться наружу, но все попытки были напрасными. Если уж Ловец кого-нибудь поймал, то на волю вырваться невозможно. Такова судьба. Такова несправедливость мироздания.

Ловец поднялся из кресла и медленно подошел к неподвижным фигурам трех Жертв, стоящих возле кровати, на которой покоилась бедная девушка, ставшая добычей Ловца.

Жертвы некогда были тремя молодыми мужчинами, купленными за солидное денежное вознаграждение. Ловец нашел их в трактире на окраине города Горлова, предложил им хорошо подзаработать, дав понять, что дело предстоит весьма и весьма дурно пахнущее. Но их это не остановило.

Ловец никогда не ошибался в людях. Он тонко чувствовал живой материал, с которым ему так часто приходилось работать. И в этот раз, лишь только увидев Жертв, он сразу почувствовал, что слеплены они из плесневелового теста, и значит идеально подходят ему. Такие ни перед чем не остановятся. А за деньги готовы будут на любую мерзость.

Ловец дал им задаток, на каждого пришлось по сто империалов, вполне солидная сумма для задатка, но он пообещал им, что основную добычу они возьмут в доме. Плюс намекнул на то, что в доме есть девушка, легкая добыча, можно и поразвлечься, можно и с собой забрать, либо для себя, либо на продажу – сладкий персик.

Жертвы клюнули. Они ничего не почувствовали. Их опьянило предвкушение легкой наживы и беззащитной жертвы, отданной им на растерзание. Только им было неведомо, что они сами являются Жертвами.

Ловцу была заказана душа невинной девушки, умершей от страха, чтобы ее добыть неповрежденной и не выпустить на волю он должен был провести сложный обряд. И для него ему потребовались трое мужчин, опьяненных собственным желанием. И Ловец их нашел.

Проникнуть в дом не составило труда. Перед проникновением Ловец набросил на и без того спящий дом покрывало «Мертвого Сна». После такого заклинания рядом с домом можно было проводить артиллерийские учения, никто все равно не проснется. Только Майю, девушку избранную для ловли, он оставил в покое. Над ней ворожить он начал несколько дней назад, подготавливая почву для пленения.

Ему нужно было чтобы Майя не просто спала, а видела определенные сны. И над этим он трудился в последнее время.

Ловец был мастером по творению иллюзий и иллюзорного мира. Ему не составило бы труда вырвать человека из привычного мира и поселить в вымышленный. Такой человек обычно становился беспомощным в реальном мире, он не покидал своего жилища, в то время как в вымышленном мире он мог стать кем угодно, царем или героем, дорогой наложницей или любимой женой. Таких мастеров по изготовлению картонных миров было немного, но хватало. Многие из них оказывали за деньги услуги особого рода, создавали под клиента удобный и уютный ему мир. Такие услуги стоило очень дорого, но было весьма востребованы. И не только несчастные больные люди, прикованные к постели, хотели оказаться в ином мире, где они были бы здоровы и способны совершать подвиги и влюбляться. Не только старики, отжившие лучшие годы своей жизни и мечтавшие их вернуть. Многие приходили в тайные студии мастеров иллюзий и делали заказы. Магическими ложами такие студии были запрещены. Игра с иллюзиями была признана высоким и очень опасным искусством, не даром лучшие из магов, овладевших этой наукой, служили магическим ложам. Но все же находились и такие, а их было много, кто решался открыть свое маленькое, но баснословно прибыльное дело. В последнее время мастера иллюзий промышляли изготовлением одноразовых заклинаний, на черном рынке такие заклинания получили название «палитра». «Палитру» можно было купить у толкачей, приторговывавших незаконными артефактами и заклинаниями. Купивший «палитру» получал капсулу с заклинанием. Её нужно было взломать и вдохнуть едкий желтый дым, появлявшийся из капсулы. Желательно при этом находиться в закрытой комнате и возле кровати. На четыре часа «счастливчик» проваливался в вымышленный мир. Выбор миров в этих одноразовых капсулах счастья был невелик, три или четыре разные схемы. Но главное было в другом. Любой человек, принявший капсулу «палитры» или получивший на индивидуальном приеме от мастера иллюзии свой собственный мир, становился зависимым от вымышленной реальности. Его непреодолимо тянуло назад, туда где и трава была зеленее, и где сам он значил больше чем в этой сырой простывшей реальности. После того как в вымышленном мире человек примерил на себя костюм всемогущего, ему было сложно признаться в собственной беспомощности в реальном мире.

Ловец не промышлял изготовлением картонных миров, не создавал и плохого качества одноразовые заклинания «палитры», у него была другая профессия, более завлекательная. Но нечто подобное он создал для Майи. Пока она спала, он ее заставил видеть искаженную реальность, пугающую, заставлявшую стыть кровь в жилах. Реальность, разрывающую разум.

Ловец любил свое дело, и получал удовольствие от того, что творил. Он искажал реальность, пугая девушку по чуть-чуть, по капельке, чтобы добиться идеального сочетания страха в душе умершей.

И вот сегодня настал тот день, когда он должен был довести дело до конца. Майя уснула и видела кошмарные сны о медведеголовом, когда Жертвы проникли в дом и поднялись к ней в комнату.

Ловец следовал за ними. Он выжидал. Ему нужно было, чтобы Жертвы достигли нужной выдержки, чтобы закончить обряд поимки души. Он ждал когда они увидят ее, когда эротическая энергия опьянит их разум, и тогда можно будет приступать к обряду.

Теперь Ловец стоял над постелью остывающей девушки, а рядом с ним возвышались три высохшие статуи. От Жертв остались лишь окаменевшие скелеты, обтянутые кожей. Ловец высосал из них все жизненные соки.

Ловец бросил последний взгляд на тело Майи. Мертвая девушка выглядела очень жалостливо. Ему было жалко ее, но такая уж у него работа. Ловец усмехнулся. У него получилась неплохая композиция. Трое голодных мужчин вокруг кровати, на котором лежит блюдо из свежеприготовленной мертвой девушки.

Ловец закутался в плащ, чувствуя как бьется внутри него душа убитой страхом Майи, она еще не поняла, что с ней стряслось, он подошел к окну и распахнул его. Накинув на голову плащ, Ловец вгляделся в темноту. На улице шел дождь – мелкий, противный. Ему предстояло пройти сквозь мокрый сад, перебраться через ограду и выйти на дорогу, где он оставил коляску.

Ловец испытывал отвращение перед дождевыми каплями. Стоило ему представить, как они пробираются к нему за шиворот, как его передернуло. Он натянул перчатки на руки, плотно завернулся в плащ, словно в непромокаемое гнездо, натянул на голову капюшон и закрыл лицо непроницаемой повязкой из влагоотталкивающей ткани, изобретение ученых с Близнеца, только глаза сверкали из-под повязки.

Ловец отвернулся от окна и вышел из комнаты, оставляя позади себя мертвую оболочку Майи и три окаменевшие мумии Жертв.

Глава 2
Город скрипящих статуй

Шелестел лёгкий ветерок, заблудившийся в старом заброшенном городе, и в его шелесте слышался тихий вкрадчивый шёпот тысячи голосов, словно армия призраков выбралась из могильников и пыталась о чём-то рассказать живым, предупредить, пожаловаться, наставить на путь истинный.

Карл Мюнх и сам не знал как здесь очутился. Ещё некоторое время назад он работал у себя в кабинете на Гороховой улице в Невской Александрии, а теперь стоял на вершине холма, у подножия которого расстилался древний город.

Здесь на холме, нависая над городом словно ожидание небесной кары, некогда стоял внушающий уважение и страх храм, не менее древний чем и сам город. С кустарником высоких мраморных колонн цвета таёжного снега, держащих на своих головах массивную каменную крышу, украшенную батальной лепниной. Десятки скульптур, изображавших богов и героев древности, образовывали аллею почёта внутри храма и упирались в шестиметровую поражавшую воображение статую. На огромном троне, попирающем небо, сидел могучий пожилой мужчина, умудрённый жизнью. Кудрявая борода и копна непокорных волос, мускулистое тело, выглядывающее из-под одежд, в одной руке он держал посох, другая протянута вперёд открытой ладонью. На ладони словно озябший воробышек, слетевший поклевать хлебных крошек, сидел хищный орёл, выглядевший покорным и крохотным на фоне старого бога.

Когда-то храм выглядел величественно, но теперь всё изменилось. Безжалостные ветры времён расшатали колонны и повалили часть из них, но крыша продолжала стоять, хоть и меньшее количество столпов её поддерживало. Заросли бурьяном ступеньки и плиты храма, вездесущие сорняки пробивались повсюду, находя щели и выбоины в камне. От аллеи богов и героев, некогда притягивавших к себе тысячи паломников, почти ничего не осталось. Некоторые статуи исчезли окончательно, не осталось даже роскошного постамента, другие утратили своё величие, износились, словно старое некогда богатое пальто, которым хозяева хвалились перед соседями и родственниками, а теперь просто снесли на помойку. Красивая и изящная в былые времена богиня, лишилась рук и печально взирала на забывший её город единственным уцелевшим глазом. Напротив сгорбившись застыл старик без одной ноги и руки с искривленными в отчаянии чертами лица, когда-то он был хитроумным богом, покровителем торговли и мореплавания, ныне состарился и оказался всеми забыт и заброшен, и доживал своё век в умирающем храме. Орёл улетел с ладони могучего бога, да и на руке уже не хватало пальцев, осыпался каменным крошевом символ верховной власти – древний посох, стержень мироздания. В груди у мудрого бога сияла ровная круглая дыра, словно от попадания артиллерийского снаряда. Умиротворённое лицо с укором взирало на мир, расстилавшийся под ногами.

Мир предавший, продавший и уничтоживший его.

Мир, поклонявшийся ныне новым богам.

Карл повернулся спиной к храму, качнулся на мысках сапог раз, другой в раздумье, как ему поступить, и заскользил вниз по склону холма, придерживая одной рукой болтающуюся в ножнах на поясе шпагу. Туда где виднелись кривые улочки давно покинутого города.

Спускаться по отвесному склону было тяжко. Приходилось идти боком, осторожно, короткими шажками вниз, не выпуская из виду вьющуюся маленькую тропочку, ведущую в город. Тропочка, словно неверная жена, пойманная на лживом слове, петляла и юлила, норовя сбросить путника. Дорога то и дело вырывалась из-под ног, и Карл скользил вместе с каменными ручейками, с трудом удерживаясь в вертикальном положении.

Кто проложил эту предательскую тропинку? Неужели жрецы брошенного храма или паломники? Уж больно неудобно взбираться по отвесному склону в храм на богослужение, все ноги сотрёшь до сердечного приступа, пока доберешься до цели. Скорее всего это тайная, чёрная тропочка, по которой служители культа за знамо какими нуждами спускались в город, а быть может эту тропку протоптали варвары-завоеватели, разграбившие этот город и уничтожившие храм много столетий назад.

О многом успел подумать Карл Мюнх пока спускался с храмового холма. О том за каким чёртом его сюда занесло? По своей ли воле он попал сюда? Судя по тому, что он не помнил, как очутился в этом мёртвом городе на морском побережье, можно было сделать однозначный вывод, добровольным путешествием тут совсем не пахнет. Значит его похитили и зачем то привезли сюда. Но какой в этом смысл? Зачем кому-то его похищать.

Конечно врагов у него тьма-тьмущая, всех и не упомнишь. Сложно не нажить врагов, служа в Департаменте Тайных Дел Руссийской империи, к тому же когда ты наделен магической силой и недавно был изгнан из магической ложи Белого Единорога, коей был воспитан, а твой бывший учитель и Великий Магистр ложи Белого Единорога князь Драгомысл, теперь твой непосредственный начальник и возглавляет Тайный кабинет¹. И, надо сказать, князь оказался весьма недоволен тем, что барон Карл Мюнх был назначен в Тайный Департамент. Но он ничего не мог с этим поделать. За Карлом Мюнхом оказалась настолько серьезная сила, что даже он, князь Драгомысл, ничего не мог поделать. Пришлось смириться и отступить… на время…

Так что с врагами у Карла Мюнха был полный порядок, на любой вкус и цвет. Только вот кому могло потребоваться привести его сюда?

Пообещав себе во всем разобраться, Карл сосредоточился на окружающем его пейзаже. В конце концов, только этот безымянный город, мертвый, заброшенный и забытый, мог дать ответы на все интересующие его вопросы.

Тропинка, посадившая храм на холме на поводок города, вильнула в последний раз, скользнула вдоль полуразрушенной крепостной стены, поросшей седым мхом, пахнувшим аптекой, и нырнула в покосившиеся городские ворота, оказавшиеся на удивление открытыми.

Мёртвый город встретил барона лёгким ветерком, заблудившимся среди покинутых стен и улиц, и еле слышимым шёпотом, казалось, доносящимся отовсюду. Карл остановился, замер, заозирался по сторонам, пытаясь понять, откуда доносится шёпот, но его словно бы издавали сами стены. Он вслушивался, что ему нашептывает древний город, но как ни силился, ничего не понял. А быть может это пытаются разговаривать с ним души, живших некогда в этом городе людей или нелюдей, мало ли кто мог здесь жить? Карл хоть и повидал разного, да и привидениями его было не напугать, почувствовал, как волосы встают дыбом от присутствия неведомого, магического, потустороннего. Он попробовал посмотреть на город «истинным» зрением, но к удивлению своему обнаружил, что магический дар ему не подвластен. Как он не пытался оживить, нащупать магию в своей душе, ничего не получалось, словно он никогда и не был с ней знаком. Карл почувствовал себя рыночным фокусником, освистанным после неудавшегося фокуса.

Карл испугался. Он – маг, лишённый магии. Шутка ли сказать. Магия составляла его сущность, была его внутренним стержнем, колонной, подпиравшей крышу мира, и вот колонну выбили, крыша покосилась и того и гляди рухнет, погребет под своими обломками все живое.

Карл запретил себе паниковать. Сейчас он решил посвятить себя городу, позвавшему его.

Он стоял на широкой улице, с обеих сторон которой возвышались дома с открытыми террасами, оплетёнными вьющимися ползунами. Город поражал обилием открытого пространства, позволявшего ветрам, дующим с моря, играть здесь в прятки. Безымянный город уже не выглядел мёртвым, обрушившимся, разорённым. Складывалось впечатление, что все жители из него ушли только вчера, и неумолимый палач время не успел навести последний макияж на лицо обречённого на казнь. Карл не видел ни одного запущенного неухоженного здания, не видел грязи и мусора на улицах. Было чисто и прибрано, словно невидимый дворник каждое утро подметал мостовые. Не было и развалин и руин, неизбежных в брошенных и забытых городах. Целые и опрятные здания заполняли город, словно намекая на то, что жизнь не ушла с этих улиц, но перешла на иной пласт бытия, не видимый глазу простого человека, путь даже и мага, лишенного временно (Карл верил, что временно) своих магических сил.

Карл шёл по улицам города, внимательно осматриваясь по сторонам, изучая его, пытаясь разгадать загадочную душу этого странного города. В нём было что-то от древних эллинских живых городов (быть может колоннады и ощущение простора), но Карл не узнавал это место, хотя в своё время со старым бароном Мюнхом он неоднократно бывал во всех значимых городах Древней Эллады, доживших до наших дней и оставшихся только в руинах и памяти.

Карл размышлял об этом, когда увидел первую деревянную статую, стоящую возле каменной стены. Он заинтересовался, перешёл на противоположную сторону и подошёл к статуе. Она изображала эллина, городского война, стомлённого палящим солнцем. Изогнутый шлем с богатым плюмажем, искусно прорезанным в дереве, ослабленный ремешок под подбородком, человеку стало плохо, душно, и он дёрнул ремешок, отчего шлем чуть съехал на сторону. Меч так и остался в ножнах, щит прислонён к стене, да и сам воин на нее облокотился, на лице застыла непереносимая мука. Такое ощущение, что неведомый резчик отразил последние предсмертные минуты жизни древнего стражника, но как искусен мастер. Стражник казался живым, ему хотелось помочь, уложить на мостовую, разорвать на груди хитон и сделать массаж останавливающегося сердца. Карл не сомневался, что видит перед собой сердечный приступ, он так же не сомневался, что после этого приступа воин не выжил.

Карл хотел было идти дальше, но одна деталь бросилась ему в глаза. Живые полные муки и мудрости глаза. Такие резцом не вырежешь, как не старайся всё равно фальшиво выйдет. Карл подумал, что это заключённый магическим образом в статую человек и попробовал увидеть его «истинным» зрением, забыв о том, что он утратил все свои таланты. Но его попытка дала неожиданный результат, он ничего не увидел, только лишь услышал… шёпот. Теперь Карл не сомневался, что ему шепчет деревянная статуя.

– … ветер… скоро… жизнь… разность… ветер… время… необратимость… цветок…

Как Карл не старался, он слышал только разрозненные слова, никак не складывающиеся в осмысленные предложения. Если и пытался древний деревянный воин его о чём-то предупредить (по одной версии искусная статуя, по другой магический пленник), у него это плохо получалось.

Карл продолжил путь, оставив деревянного стражника, умирающего от сердечного приступа, далеко позади.

Следующую статую, да не одну он встретил всего через несколько шагов, когда завернул за угол. Поражённые неизвестной болезнью, или чужеродным магическим проявлением десять человек в средневековых богатых одеждах замерли на мостовой. Они пытались от чего-то заслониться руками, кто-то явно творил магические пассы, быть может пытался создать зеркальный щит, но похоже им это не помогло. Как и в случае с первой статуей Карл был уверен, что видит последние минуты жизни изображённых в дереве людей. Все десять человек были мужчинами в богатых беретах с металлическими значками, изображавшими родовые гербы, в пышных камзолах с надутыми рукавами и обилием золотых побрякушек, свисавших с шеи и пояса. Пальцы унизаны перстнями с драгоценными камнями и просто из золота. Лица изъедены неизвестной болезнью, или заклинанием, местами сквозь кожу проглядывали кости. Лица искажены, рты исковерканы предсмертной мукой.

Карл обошёл стороной группу средневековых горожан и пошёл дальше. Несколько раз он оглянулся, поражаясь тому, что неизвестный скульптор не только вырезал статуи из дерева, придав им максимальную достоверность, но после раскрасил их, подобрав естественную палитру.

Теперь статуи стали встречаться буквально на каждом шагу. Чаще всего мужчины, но встречались и женщины и дети, из разных временных эпох и социальных слоёв, их объединяло только одно – все они умирали и чаще всего насильственной смертью.

Вот женщина в простой серой одежде времён Первой Магической Войны за Светоч, её руки воздеты над головой, и Карл мог бы поклясться, что они выплетают заклинание, но из груди торчит лезвие меча. Глаза выпучены в предсмертной агонии и кажутся живыми.

Вот мужчина лет шестидесяти, страдающий подагрой и лицетрясом, судя по всему он жил лет пятьсот назад, но скорее всего до Второй Магической Войны. Об этом говорил богатый чёрный плащ, защищённый магическими символами, чьё значение в ходе Второй Магической было утрачено. В руках мужчина держит дорогой кошель, видно приготовился за что-то расплачиваться, и не ожидал предательского удара стилетом в спину.

Вот двое детей, объятые пламенем. Дворовая шалупонь, проводящая все дни напролёт на улице, и балующаяся хитроумными проказами и злыми шутками. Дети явно заигрались и сами пострадали от своих же собственных рук.

Вот в роскошной собольей шубе и лисьей шапке руссийский поданный. Такого ни с кем не спутаешь. Дородный, с основательной бородой и добрыми глазами. Он держал в руках шпагу, объятую магическим пламенем, и ему вроде ничего не угрожало. Он был живым и ничто не предвещало скорой гибели, но Карл отчего-то был уверен, что у этого правила нет исключений. К руссийцу Карл подошёл поближе, обошёл по кругу, стараясь рассмотреть каждую деталь, каждый штришок резца. Без сомнения перед ним стоял боевой маг, при чём принадлежащий к ложе Белого Единорога, только вот лицо его было Карлу незнакомо. Скорее всего руссийец погиб задолго до пришествия в ложу Карла. В распахе шубы Карл углядел дорогой кафтан свободного кроя с нашитым родовым гербом князей Шермаковых. Известный род, в своё время немало сделавший на благо Руссийской империи и ложи Белого Единорога, ныне захиревший, утративший былое величие и влияние. Последний его представитель князь Ульян Шермаков был замешан в каком-то скандале (Карл никогда не следил и не запоминал великосветские сплетни) и вынужден был удалиться в родовое имение Шермаково на Волгу. Самое важное что знал про этот славный род Карл Мюнх, что пожалуй они единственные кто наследовали не только дворянство, но и магию по крови. И вот он видел перед собой вероятно одного из достопочтимых и славных прадедов скандального Ульяна Шермакова.

Карл отошёл от деревянной статуи на несколько метров и ему показалось, что руссийский князь шелохнулся. Карл уже не обращал внимание на то, что все статуи пытались ему что-то нашептать. По большей части шёпот их был не переводим, а различить время от времени можно было лишь отдельные слова. Но вероятность движущихся статуй напугала Карла, лишённого в этом таинственном городе магической силы. Ещё не хватало столкнуться с множеством оживших големов. Без магических способностей справиться с ними он не мог.

Карл шел дальше, стараясь не оглядываться и не касаться статуй. Ему казалось, что не такие уж они и деревянные. Статуи время от времени шевелились, теперь он это явственно видел. Только движения их были настолько незначительны, что вздумай они устроить на него облаву, Карл успел бы добежать до канадской границы, пока они доползли бы до соседней улицы.

А статуи всё шептали и шептали, и шёпот их становился всё более навязчивым, словно они пытались ему о чём-то сказать, о чём-то предупредить. Только вот как не пытался он разобрать их пророчества, ничего не получалось.

Карл уже догадался, что все статуи, встреченные им на пути, отображали магов, живших когда-то на Земле. И большинство магов умерли насильственной смертью, это особо не удивляло, поскольку магия во все времена использовалась не только в мирных, но и в военных целях, а маги как и солдаты погибали часто. Но были и такие маги, что умирали в собственных постелях.