Kitobni o'qish: «Танкист на «иномарке»»
От автора
В годы войны союзники по антигитлеровской коалиции поставляли в Советский Союз по ленд-лизу различную боевую и транспортную технику. Я один из тех, кому судьба предначертала стать танкистом-«иномарочником» – воевать почти два года против немцев, а затем и японцев сначала на английских «Матильдах», а затем на американских танках «Шерман» М4А2, который экипажами был ласково назван «Эмча» (по двум первым знакам буквенно-цифрового обозначения). Именно этими танками, начиная с конца 1943 года, укомплектовывались бригады 5-го (с октября сорок четвертого года – 9-го гвардейского) механизированного корпуса, который участвовал в Корсунь-Шевченковской, Яссо-Кишиневской, Будапештской, Венской и Пражской наступательных операциях, а в августе-сентябре сорок пятого года в составе войск Забайкальского фронта корпус громил Квантунскую армию на китайской земле.
Часть первая
На западе
Расплата через годы
Начну я свой рассказ с послевоенной зимы сорок седьмого года. Шел второй холодный период моей службы на 74-м разъезде Забайкальской железной дороги. Я уже подал рапорт на поступление в Военную академию имени М.В. Фрунзе и ждал вызова на вступительные экзамены.
В один из февральских дней неожиданно раздался телефонный звонок начальника службы «Смерш» нашей 46-й танковой бригады гвардии капитана Ивана Решняка, бывшего, как и я, ветераном части, воевавшим на Западе и Дальнем Востоке. Надо отметить, что этот карающий орган возглавлял замечательный человек, отзывчивый товарищ, с которым можно было решить любой вопрос. Его по-настоящему уважали, а не боялись танкисты всех рангов.
– Дмитрий, зайди, пожалуйста, ко мне!
Иду и думаю: «Зачем я ему понадобился? Может, что-то связано с рапортом на учебу?…»
Встретил меня с улыбкой, крепко пожал руку и сразу перешел к делу:
– Ты, Дмитрий, помнишь, у тебя в сорок третьем году в роте был командиром танкового взвода старший лейтенант Сергей Орлов?
Его вопрос меня очень удивил.
– А откуда тебе, Иван, об этом известно? И почему ты интересуешься этой личностью?
– А он совсем недавно объявился. Живет на Украине. Вот послушай, какая информация по нашим каналам пришла в бригаду. Просят тебя подтвердить рассказ Орлова…
В конце сорок шестого года старший лейтенант Орлов пришел в местный военкомат, предъявил удостоверение личности военного образца, которое ему удалось сохранить в немецких лагерях, и поведал следующее:
«Во время боев под городом Рославль Смоленской области в сентябре сорок третьего я был командиром танкового взвода первой роты, командовал которой Дмитрий Лоза – командир первого батальона 233-й танковой бригады механизированного корпуса. Мой английский танк „Матильда“ был подбит. Экипаж погиб, а я сам, тяжело раненный, попал в плен.
Я находился в нескольких фашистских концлагерях. В марте сорок четвертого года я с группой, состоящей из семи военнопленных, совершил побег. Нас преследовали. Четыре человека погибли, но троим удалось уйти. Оставшихся в живых я провел через линию фронта и остался жить на Украине, а два моих солагерника уехали домой. Адреса имеются.
В связи с тем, что у меня после тяжелого ранения нога не сгибается, в армию меня больше не призывали».
На вопрос: «Почему он – офицер – почти два года молчал, не являлся в военкомат, чтобы рассказать все это?» – старший лейтенант ответил: «Я плохо себя чувствовал, не думал, что долго проживу. Очень беспокоила рана. Больше скрывать свое прошлое нет сил. Пришел рассказать всю правду о себе. Вам решать мою дальнейшую судьбу!..»
Д. Ф. Лоза, 1947 г.
Я слушал исповедь Орлова, а на душе кипело. Говоря о своих «бедах», бывший мой сослуживец надеялся, что после многолетней кровавой войны не осталось в живых ни одного свидетеля – офицера или сержанта – танкистов «первой огневой линии». Разве могли они уцелеть в такой сече на танках «Матильда»? И эта уверенность его крепко подвела. Остались свидетели. Мы знали всю правду тех боев под Рославлем. И как вел себя в них бывший командир взвода…
– Что ты скажешь, Дмитрий, на услышанное?
– Вот мудак! Вот сволочь – какую побасенку придумал! – еле выдавил я из себя.
– Что так? Чем он тебя обидел?
– В этой басне одно верно: место и время боев, номер части и подразделения, в которой он тогда воевал. Да и мое звание, фамилию и имя, сука, не забыл. Все остальное – сплошное вранье…
Наша 233-я танковая бригада 17 сентября была введена в бой на правом берегу реки Десна. Наступление на Рославль развивалось медленно. Во-первых, противник сопротивлялся отчаянно, а во-вторых, танки «Матильда» для действий в лесисто-болотистой местности оказались абсолютно непригодными. Эти машины предназначались для использования в пустынях Африки. Какая «умная голова» в Москве решила их сюда направить – осталось загадкой. Дело в том, что у названного английского танка ходовая часть полностью закрыта фальшбортом с рядом «окошек» небольшого размера в его верхней части. В пустыне через последние с траков свободно сыпался песок. В смоленских лесах и болотах за фальшборты набивалась грязь и корни деревьев. Гусеницу практически заклинивало. Даже мотор глох. Приходилось через каждые 4–5 километров останавливаться и очищать ходовую часть ломом и лопатой.
Разгрузка английских танков «Матильда» в порту г. Архангельска. Февраль 1942 г.
Так вот 18 сентября во второй половине дня мы подошли к деревне Гобики, что в 37 км восточнее Рославля. Десантники при поддержке танков моей роты овладели частью Гобиков, но вторая половина деревни, расположенная на взгорье, оставалась в руках гитлеровцев. Наличными силами выбить их оттуда не удалось…
Во время атаки по низине в одном из огородов танк Орлова засел, да так, что самостоятельно выбраться уже не смог. При попытке подать ему буксирный трос эвакуационная группа была накрыта минометным огнем. Ранило двоих. Пришлось оставить эти попытки до наступления темноты, когда должны были подойти подкрепления из других подразделений бригады…
Я приказал Орлову занять круговую оборону вокруг «Матильды», поддерживать со мной непрерывную радиосвязь и ждать прихода ночи. О том, что все им было в точности выполнено, доложил радист сержант Павел Нижник, дежуривший у радиостанции…
В сумерках подготовили длинный буксир, состоящий из нескольких соединенных танковых тросов, которым намеревались вытащить «Матильду» Орлова. Однако, пока мы были заняты подготовкой к операции, в районе застрявшего танка поднялась стрельба. Пулемет «Брен» зашелся необычно длинными очередями. Пальба как внезапно вспыхнула, так и прекратилась.
Я приказал своему радисту вызвать экипаж Орлова и узнать, что там случилось, по какому поводу шла такая стрельба? Но на вызов Нижник не отвечал, однако буквально через несколько минут он сам вышел на связь и доложил о таком, после чего у меня волосы встали дыбом:
– Командир убежал к немцам!
Эту фразу он повторил несколько раз… Я немедленно доложил о случившемся командиру батальона, хотя прекрасно осознавал, чем это ЧП грозит мне, командиру роты… Ночью «Матильду» командира взвода вытащили из грязи. Контрразведчик батальона тут же арестовал ее экипаж. Началось расследование, в ходе которого стало известно следующее.
После получения приказа командира роты на организацию непосредственной охраны засевшего танка был снят спаренный с пушкой пулемет «Брен» (последний вне машины ставился на сошки, превращаясь в удобный ручной пулемет). Орлов и командир орудия младший сержант Яков Стройнов выдвинулись на несколько метров в сторону противника. «И за бугорком заняли огневую позицию. Механику-водителю, вооруженному автоматом, командир взвода приказал находиться у кормовой части танка. Секторы наблюдения и обстрела: правый и левый борта „Матильды“. Сержант Нижник, как сказано выше, дежурил у радиостанции, находясь в башне…
После Стройнов рассказывал:
– Когда мы установили на позиции пулемет, старший лейтенант приказал мне сползать по-пластунски к машине и принести еще два магазина. Мол, нашей пары может не хватить, если завяжется тяжелый бой. Я отправился выполнять приказание… Добрался до танка, попросил Нижника подать мне два диска. Принял их. Повернулся лицом к пулеметной позиции, чтобы лечь на землю и ползти к «Брену». В сгустившихся сумерках я увидел, как командир с поднятыми руками бежал к немецким окопам. Я швырнул на траву оба магазина и помчался к пулемету. С разбегу упал возле него. Хотел передернуть затвор, чтобы открыть огонь, но его на месте не оказалось – он валялся на лугу чуть поодаль. Схватил. Поставил на место и, когда взводный уже подбегал к вражеским окопам, хлестанул длиннющей очередью – попал. Орлов завалился в окопы к немцам. В нервном возбуждении продолжал нажимать на спусковой крючок, пока не кончились боеприпасы…
Экипаж был снят с танка и расформирован. Ему вменялось в вину то, что он не предотвратил побег командира. А что они могли сделать? Подлец, все предусмотрел, расставил своих подчиненных так, что они не видели начала его действий…
Иван Решняк слушал меня внимательно, не перебивая. Когда я закончил, спросил:
– Так, Дмитрий, ты не знаешь дальнейшую судьбу экипажа Орлова? Хорошо бы еще одного свидетеля найти!
Моя улыбка немного разозлила капитана.
– Чего усмехаешься?! Дело серьезное. Решается судьба человека!
– Не вопрос! Павел Нижник – радист экипажа Орлова – все еще служит старшим писарем штаба батальона.
– Зови его сюда!
Через считаные минуты старший сержант Нижник входил в кабинет контрразведчика бригады. Капитан коротко ознакомил его с документом, прочитанным ранее мне, и попросил рассказать о том, как старший лейтенант Орлов сдался врагу…
В наших монологах больших расхождений не оказалось. Решняк был доволен и попросил нас через дватри дня принести ему письменное изложение событий 18 сентября сорок третьего года, что мы и сделали…
Где-то через месяца полтора Иван Григорьевич звонит мне:
– Дмитрий, бери Нижника и приходите ко мне. Есть интересная информация об Орлове.
Вот что нам стало известно из новых материалов, присланных бригадному контрразведчику… Когда Орлову прочитали и показали наши свидетельства, он побледнел. Несколько минут не мог говорить. Понял – он разоблачен. Нашлись-таки очевидцы тех событий. Надеяться ему было больше не на что, и он не стал скрывать свою «биографию»…
В середине сорок второго года попал в плен, был завербован и прошел необходимую подготовку в разведывательном центре под Берлином. В конце этого же года через Иран был заброшен в Советский Союз. Прибыл в город Горький с документами из госпиталя, где и попал в нашу 233-ю танковую бригаду.
После сдачи в плен 18 сентября сорок третьего года находился на излечении в немецком госпитале – Стройнов перебил ему правую ногу… После окончания лечения почти восемь месяцев проходил подготовку в разведцентре, готовившем разведчиков для работы в послевоенное время. Затем немцы поместили Орлова в концлагерь, организовали ему с группой пленных побег. В ходе преследования беглецов часть из них была уничтожена, а троих оставили в живых, как свидетелей «отважного» поступка офицера-танкиста, который не только сам вырвался из фашистских застенков, но и помог это сделать нескольким соотечественникам…
Орлову предписывалось: устроиться на жилье, где он пожелает (как известно, он поселился на Украине); ударно трудиться; после окончания войны явиться в военкомат, где рассказать о пленении вследствие тяжелого ранения. Пройдя проверку, требовалось продолжать честно и усердно работать. На начало ведения разведки и ее характер должна была поступить соответствующая команда…
В «яблочко»
Наступление на Рославль продолжалось. Побег старшего лейтенанта Сергея Орлова к немцам камнем лежал на душе – я все время ждал вызова в «Смерш». Однако контрразведчики продолжали разбираться с экипажем, а до меня очередь пока не дошла. А может, непрерывные бои не позволяли вызвать командира роты?…
22 сентября. Медленно продвигаемся, ведя бои за каждую деревню. И вот, выбив противника из очередного опорного пункта, моя танковая рота преследует вражескую пехоту, откатывающуюся на север по проселочной дороге через небольшое картофельное поле. Гусеницы «Матильд» с трудом проворачиваются, и мы движемся со скоростью пешеходов – надо уже останавливаться и очищать ходовую часть от грязи. Ко всему прочему то ли по чьему-то злому умыслу, то ли по недосмотру снабженцев к 40-мм пушкам «Матильд» подвезли только бронебойные снаряды – «болванки». Осколочных снарядов в боекомплекте не оказалось. То есть танк мог успешно вести борьбу с бронированными целями и с пехотой пулеметом на действительную дальность его стрельбы. Однако расстояние между «Матильдами» и неприятелем возросло до 800–900 метров, что делало его огонь малоэффективным.
Колонна танков «Матильда» и «Валентайн» 192 тбр выдвигается для атаки. 61-я армия, Западный фронт, август 1942 г.
Группа из десятка гитлеровцев вышагивала по полю левее дороги. Видя, что мы не стреляем, два верзилы из этой группы остановились и, спустив штаны, начали показывать нам свои задницы. Дескать – на, выкуси! Немец – в коломенскую версту ростом – даже ухитрялся, наклонившись, просовывать голову между расставленных ног и довольно, с захлебом, ржать…
На Украине, откуда я родом, такой «показ» является оскорблением самой высокой степени. Может, они просто обнаглели и уверовали в свою безнаказанность, а может, от Орлова знали, что я украинец, и решили «достать» до печенок? Не знаю…
Мой командир орудия сержант Юрий Слобода неоднократно просил меня:
– Ротный, разреши, я им засажу!
Я его успокаивал:
– Не будешь же ты по каждой жопе бить бронебойным, да и осталось их 15–17 штук. А когда подвезут пополнение боеприпасов – неизвестно. Наберись терпения…
Ободренные безнаказанностью, «артисты» вошли в раж. Какие только «коленца» они не выдавали! И задом, и передом… Терпение мое наконец лопнуло:
– Юра, бей!
При очередном «спектакле» немцев, в котором участвовали уже трое «артистов», Слобода скомандовал механику-водителю:
– Короткая!
На секунды «Матильда» застыла на месте. Юрий схватил в перекрестие прицела самого высокого фашиста с достаточно объемной «хлебницей». Бронебойный снаряд попал точно в «яблочко», разорвав «актера» в клочья. Бесформенные куски его тела разлетелись в разные стороны. Оставшиеся в живых фрицы кинулись врассыпную… Как они смогли, улепетывая, подобрать штаны? Удивительно!
…Гнали мы неприятеля до наступления темноты. Бежал он прытко и больше «показов» не устраивал.
На следующий день, когда до Рославля оставалось рукой подать, сопротивление противника резко возросло. Видать, успел подтянуть резервы… В полдень мой танк был подбит, а я – тяжело ранен и отправлен в госпиталь, откуда вернулся в свою бригаду только через три месяца.
Находясь на излечении, нередко думал: «Слава богу, ранили! А то не избежать бы мне неприятного разговора, а возможно, и наказания за ЧП в роте – побег Орлова. А так командование корпуса за бои на Смоленщине наградило меня орденом Отечественной войны 2-й степени». Трудной была моя первая боевая награда!
Дорогие боевые ордена
Коль уж речь зашла о наградах, расскажу, как награждали в нашей бригаде. Порядок представления отличившегося в бою к награждению был следующий: в штабе батальона составлялся наградной материал, в котором кратко описывался подвиг представляемого к награде, что он конкретно совершил (сколько врагов уничтожил, какое количество огневых средств противника подавил и т. д. Надо сказать, что цифры немецких потерь, кроме количества подбитых танков, частенько брались, что называется, «с потолка») и награждения каким орденом достоин. К примеру, меня представили к награждению орденом Отечественной войны 2-й степени, право на награждение которым имел командир корпуса. Подписанный комбатом наградной лист поступал к командиру бригады, который писал заключение: «Достоин награждения орденом Отечественной войны 2-й степени», подписывал и ставил печать части. Далее материал направлялся в штаб корпуса, где готовили приказ по корпусу о награждении отличившихся танкистов, артиллеристов, пехотинцев в недавних боях. Надо сказать, что эта процедура проходила очень быстро – война есть война. Сегодня фронтовик жив, а завтра он может быть в госпитале или в земле сырой. Было немало примеров, когда тот или иной командир (командующий) сразу награждал особо отличившихся воинов, прямо на поле боя, а соответствующие документы оформлялись позже. У нас – в танковых войсках – известие о таком срочном награждении военачальник передавал посредством радиосвязи, так что все подчиненные узнавали об этом сразу. После подписания приказа о награждении командиром корпуса готовились выписки из него, для каждой части подбирались соответствующие награды и передавались в подчиненные штабы…
Орден награжденному вручался в торжественной обстановке: в перерыве между боями, на отдыхе части или в районе сосредоточения. Одним словом, там, где была возможность выкроить час-два. Раненым – в лечебных учреждениях.
И, конечно, награда «обмывалась». К положенным «наркомовским» ста граммам командир батальона обязательно добавлял из своего резерва. У нас в батальоне существовал неписаный ритуал «обмывания»: командир батальона опускал орден в стакан, наливал водки. Награжденный выпивал содержимое стакана и забирал свою награду. Только после этого «освящения» он имел полное право прикреплять ее на гимнастерку.
Нелегкие испытания
Осенью 1943 года после тяжелых летних боев части нашего 5-го механизированного корпуса находились на переформировании в лесах севернее и западнее города Наро-Фоминска. К этому времени вместо английских «Матильд» на вооружение корпуса были поставлены американские танки М4А2 «Шерман». Семь часов в сутки на отдых, остальное время было занято изучением техники, стрельбами на полигоне, тактическими учениями в поле. Для ускорения освоения техники в нашей 233-й бригаде было разрешено в каждом танковом батальоне силами экипажей почти полностью разбирать один «Шерман». Изучалось устройство и действие того или иного прибора, агрегата, пушечно-пулеметного вооружения. Имелась полная возможность, как говорится, руками пощупать «живой» механизм. На такую учебу затрачивалось 10 дней, после чего теми же силами танк собирался. Заместитель командира батальона по технической части вместе с механиком-регулировщиком проверяли на ходу его исправность, оружейники – действия пушки и пулеметов. Приходила новая группа обучаемых и по такой же методике штудировала «американца». Только в начале октября, когда централизованно были выпущены подробные плакаты по устройству и работе всех агрегатов и вооружения «Шермана», издан хороший учебник, от этого метода обучения отказались…
15 ноября наша учеба была прервана. Поступил приказ: за ночь подразделениям 233-й бригады погрузиться в эшелон на станции Наро-Фоминск. И в дорогу. Куда? Знало только высокое начальство… С наступлением утра два первых эшелона бригады тронулись в путь. Поезд останавливался только для смены паровозной бригады и приема пищи танкистами. К середине дня 16 ноября из названий, мелькавших мимо вагонов станций, стало ясно, что идем на Киев.
Мы, фронтовики, понимали, что коли танки перебрасываются по железной дороге днем с такой поспешностью – значит, где-то на передовой дела плохи… Действительно, как потом выяснилось, в конце ноября – начале декабря гитлеровское командование из района южнее Белой Церкви нанесло мощный удар в северном направлении с целью ликвидировать плацдарм советских войск на западном берегу Днепра. Стрелковые части, поспешно занявшие оборону, не выдержали вражеского натиска. Нависла реальная угроза захвата фашистами Белой Церкви, выхода их на ближние подступы к Киеву…
Через сутки Киев остался позади. Стало известно, что бригада будет разгружаться в Фастове… И вдруг головной эшелон останавливается в чистом поле. Офицеры связи штаба 1-го Украинского фронта вручили подполковнику Николаю Чернушевичу письменное распоряжение и карту с нанесенной боевой задачей: немедленно разгрузиться и, совершив марш, занять оборону севернее города Фастов.
Легко сказать: «Разгрузиться!» А как это сделать, когда рядом с насыпью железной дороги нет разгрузочной площадки? К тому же «Шерманам» нужна для разворота значительная площадь, поскольку механизм поворота танка был основан на использовании двойного дифференциала, не позволявшего развернуть танк на небольшом «пятачке», скажем, на 90° или 180°, как это могла делать «тридцатьчетверка». А где взять свободное пространство на железнодорожной платформе?… Представители штаба фронта торопили с разгрузкой. Обстановка на передовой требовала срочного ввода свежих резервов…
Командир бригады собрал совещание. Ознакомил с содержанием полученного приказа. Просил офицеров батальона высказать свои соображения по вопросу разгрузки. Командир первого батальона капитан Николай Маслюков доложил, что механик-регулировщик старшина Григорий Нестеров в подобной ситуации разгружал танки и согласен показать механикам-водителям и командирам танков, как надо «прыгать с платформы».
На руках откатили хвостовую платформу на несколько метров назад, остановив ее в точке, где от края платформы до земли было не более метра, и открыли борта. Заработал мотор «Эмча». Танк двинулся вперед, остановился, потом под небольшим углом к платформе – назад. Казалось, что бронированная громадина вот-вот сорвется вниз, но тормоза в самый последний миг намертво застопорили машину. Опять вперед и назад под все более увеличивающимся углом к платформе. Прошло не менее получаса, прежде чем «Шерман» наконец стал поперек платформы и медленно двинулся вперед. Его носовая часть на секунду повисла в воздухе, а затем – стремительный «клевок». Треск досок настила, скрежет металла бортов платформы. Удар гусениц о землю. Щебенка железнодорожной насыпи, комья чернозема разлетелись в разные стороны. Моторы взревели, и «Шерман», выскочив на ровную площадку в 15 метрах от рельс, застыл на месте. Из люка механика-водителя показалась голова Григория Нестерова. Довольная улыбка на облитом потом лице. В исправности гусеницы, невредим старшина. Показ закончился с отличным результатом.
Подполковник Чернушевич, наблюдавший эту «разгрузку», одобрительно произнес: «Цирк-а-ач! Настоящий виртуоз!»
Вскоре эшелон рассыпался по перегону. Экипажи искали удобные «трамплины» для прыжка с платформы. Над степью поплыл мощный гул моторов, треск ломаемых досок, разноголосый звон металла. «Десантирование» танков пошло полным ходом. Неслись радостные возгласы: значит, «Шерман» удачно «ступил» на землю, и печальные: «Завалился!» Две машины лежали на боку. Некоторые механики-водители гладили полученные ими «шишки». Танкисты-неудачники суетились возле своих «отдыхающих» «Эмча». Быстро подошли сошедшие с платформы танки, зацепили «лежебок» буксирными тросами и поставили на гусеницы. Заместитель командира батальона по технической части старший лейтенант Александр Дубицкий и механики-водители проверили в них все агрегаты в моторном и боевом отделениях. Поломок не было. Механизмы «Шерманов» выдержали проверку резким динамическим ударом. Фирмы «Фишер-Боди», «Бьюик», «Форд» и «Крайслер» сработали на совесть!
Через два часа батальоны бригады были готовы к движению. На путях сиротливо стояли изуродованные платформы, которые после нашей экстренной разгрузки ждали доменные печи.
Украинская осень сорок третьего года встретила нас дождем и мокрым снегом. Ночью дороги, покрываясь крепкой ледяной коркой, превращались в каток. Каждый километр пути требовал затраты немалых сил механиков-водителей. Дело в том, что траки гусеницы «Шермана» были обрезиненные, что увеличивало срок их эксплуатации, а также снижало шум движителя. Лязг гусениц, столь характерный демаскирующий признак «тридцатьчетверки», был практически не слышен. Однако в сложных дорожно-ледовых условиях эти гусеницы «Шермана» стали его существенным недостатком, не обеспечивая надежной сцепки траков с полотном дороги. Танки оказались поставленными на «лыжи».
В голове колонны двигался первый батальон. И хотя обстановка требовала поторапливаться, скорость движения резко упала. Стоило механику-водителю чуть нажать на газ – и танк становился трудноуправляемым, сползал в кювет, а то и становился поперек дороги. В ходе этого марша мы на практике убедились, что беда в одиночку не ходит. Вскоре выяснилось, что «Шермана» не только «легкоскользящие», но и «быстроопрокидывающиеся». Один из танков, заскользив на обледенелой дороге, ткнулся внешней стороной гусеницы в небольшой бугорок на обочине и мгновенно завалился на бок. Колонна встала. Подойдя к танку, шутник Николай Богданов изрек горькое: «Сия судьба-злыдня отныне спутник наш!..»
Командиры машин и механики-водители, видя такое дело, начали «ошпоривать» гусеницу, накручивая на внешние края траков проволоку, вставляя в отверстия движителя болты. Результат не замедлил сказаться. Маршевая скорость резко увеличилась. Переход закончили без приключений… В трех километрах севернее Фастова бригада оседлала шоссе, идущее на Бышев.
Прошли сутки, за которые обстановка на киевском направлении нормализовалась. Войска, обороняющиеся впереди, остановили наступление противника…
Ремонтные подразделения бригады и батальонов в спешном порядке (в любой момент может последовать приказ на совершение нового марша) начали наварку шпор на гусеницы. Со всеми командирами танков, механиками-водителями и их помощниками была проведена разъяснительная работа о причинах неустойчивости «Эмча», которых было три: значительная высота танка (3140 мм), его небольшая ширина (2640 мм), высоко расположенный центр тяжести. Такое невыгодное соотношение тесно взаимосвязанных характеристик и сделало «Шерман» довольно валким. Подобного с «Т-34» никогда не случалось, поскольку он был ниже американского танка на 440 мм и шире на 360 мм.
Надо сказать, что при штабе 5-го механизированного корпуса находился представитель фирмы – изготовителя танков. Он скрупулезно собирал и учитывал все выявленные в ходе эксплуатации недостатки «Эмча» и по своим каналам сообщал о них руководству фирмы. Память не сохранила его фамилию, помню только, что мы все звали его Миша. На встречах однополчан частенько вспоминаем, как Миша, увидев механика-водителя, пытавшегося ключом или отверткой что-то подкручивать, к примеру, в моторном отделении, строго выговаривал: «Здеси заводски пломбы – ковыряти нельзя!» Да и не нужно там «ковыряти» – в пределах нормативного ресурса машины работали как прекрасный хронометр.
Миша был сильно огорчен тем, что «Шермана» в движении так плохо себя вели. Он не мог спокойно смотреть на «операцию» по улучшению ходовых качеств «дитяти» его фирмы, и уже где-то в феврале сорок четвертого года к нам в бригаду прибыли новые танки, в запасном комплекте инструментов, электролампочек и предохранителей которых находилось 14 запасных траков, «ошпоренных» в заводских условиях.
