Kitobni o'qish: «Хозяин»

1

Жара была страшная. Открытые настежь окна ни фига не спасали. В салоне можно было яйца варить. Вкрутую. Я имею в виду – куриные, окажись они здесь случайно.

Я потел, и работать не хотелось. Хотелось сдохнуть. Я понимал, что это мимолетное. Двадцать восемь лет – совсем не возраст. Вот спадет жара, и снова захочется жить и найти себе женщину. Чтобы сделать ее счастливой. Или наоборот. Как получится. Но пока хотелось сдохнуть.

В поисках альтернативы я принял половинчатое решение. Подыхать не стал, но на работу тоже решил забить. Пусть меня в конце смены сожрет с говном завгар Макарец, которого давеча почему-то назначили ответственным за сбор выручки. Совру чего-нибудь. Например, что клиент сегодня не клевал. Бывает. Зато останусь жив и относительно здоров. Хотя последнее, если судить по звенящему от жары воздуху, было сомнительно. Ну, попытка – тоже дело похвальное.

Просуммировав все это безобразие своим, слегка уже поплавившимся от жары, мозгом, я свернул к автовокзалу. Проехал мимо стоянки такси, где на самом солнцепеке гордо погибали с десяток таксеров из первого таксопарка, затем – пассажирских платформ, и пристроился под навесом стоянки для ожидающих. Здесь был тенек и градуса на три прохладнее. А самое главное – солнце не раскаляло машину докрасна. Мы, таксеры, народ ко многому привычный, и стойкостью духа и тела можем гордиться. Но ведь открытого огня даже Жанна Дарк с Джорданом Бруной перенести не смогли, правда? А, к примеру, мне, простому русскому пареньку Мише Мешковскому, до них еще топать и топать. И я подвел резюме – решение, принятое мной в данной ситуации, есть единственно верное, по-мужски суровое и обжалованию не подлежит. А посему достал из бардачка книжку, поудобнее откинулся на сиденье и приготовился бить баклуши до самых до девяти часов, когда смена закончится. Если повезет и глаза слипнуться, то и вздремну часок-другой. Настоящему таксеру это завсегда на пользу.

Существовал, конечно, вариант, что к вечеру жара спадет и мне приспичит поработать. Но это был уж больно гипотетический вариант. В настоящем были сорок градусов в тени, книжка и я, удобно откинувшийся на сиденье. И еще – желание пофилонить под благовидным предлогом невыносимой жары.

Правда, невесть откуда нарисовался небритый тип в липкой от пота футболке. Он склонился к раскрытому окошку и поинтересовался:

– Такси?

– А что, не видно? – я ткнул пальцем в потолок. Примерно в этом месте по ту сторону крыши должны были красоваться девять черно-желтых кубиков.

– А чего тут стоишь? Новичок, что ли?

Ну, дурак, натурально. Хотя нет, не совсем дурак. Просто такой же, как я, таксер, только из первого таксомоторного. Автовокзал был их вотчиной, вот он и пришел защищать ее от меня. Перегрелся на солнышке – и пришел.

Мне было потно и лениво, и пререкаться не хотелось совсем. Даже с таким забавным персонажем, как этот небритый. Но – этикет, черт бы его драл. Пришлось отвечать.

– Ты чего – подраться хочешь? Так ты прямым текстом скажи. Вылезу, монтировками помахаем. А нет – так отвали. Видишь, я специально в тенек зашкерился. Поспать хочу, почитать. Передернуть хочу. А ты меня смущаешь! Дуй отсюда, лохматый. Не мешай людям культурно отдыхать.

Взгляд пришельца из угрожающего стал растерянным. Наверное, я слишком много наговорил. На такой жаре его мозг половину слов просто не уловил, а другой половины – не понял.

– Ты смотри, третьему таксопарку тут ручников брать нельзя. Это наше место. А то я Нарзану скажу!

Он выдавил эту речугу, и я понял, что был прав – совсем мозг у пацана в сопли переплавился. Ни хрена он не уловил, о чем только что речь шла. А потому я махнул рукой и снова уставился в книжку:

– Греби отседа. И скажи своим, чтобы меня больше не беспокоили. Я сюда ночевать приехал, а не клиентов ваших отбивать. Нарзану привет от Мишка передавай.

Нарзан был у них за главного. И с ним можно было иметь дело. Потому что он сперва спрашивал, а уже потом пугал. Если нужно было пугать. Мне несколько раз приходилось пересекаться с ним. Нормальный мужик.

Небритый исчез. Вместе с ним почему-то исчезла легкость бытия. Книжка показалась говном. Бредом сильно перетрудившегося дятла. Я прикрыл глаза и постарался уснуть.

Но, блин, и сна не было! Небритый, падла, все унес с собой. Если бы за это в тюрьму не сажали – убил бы, честное слово.

Я крякнул с досады, вылез из машины и пошел за пирожками. На сытый желудок жизнь кажется веселее, а, главное – засыпается лучше.

На стоянке такси небритый о чем-то стучал Нарзану. Сто пудов – обо мне. Я махнул рукой, Нарзан, узнав меня, махнул в ответ. После чего развернулся и пошел к своей машине, не дослушав коллегу. Тот остался стоять с видом незаслуженно обиженного второклашки. Хотел, понимаешь, директору школы на одноклассников накапать, а тот и слушать ничего не стал, поскольку торопился училку пения в актовом зале обжимать. Как после этого карьеру делать?!

Бабка, имевшая хитрую морду человека, только что обрушившего мировую экономическую систему, хотела впарить мне три пирожка. Я, будучи не мировой экономической системой, но оголодавшим трудовым элементом, заценил их размеры и взял пять. Охота у старой накануне явно не задалась, начинка ловилась сплошь худосочная, потому и сами пирожки вышли отнюдь не гигантских размеров. Я бы даже сказал – хиленькие какие-то.

Вернувшись в машину, бросил пакет на пассажирское сиденье, достал один пирожок, съел. На вкус он, вопреки опасениям, оказался очень даже ничего. Никаких рвотных позывов. Никаких признаков невинно убиенных собак и кошек. Захотелось съесть еще один. Жизнь стала налаживаться.

Но хлопнула дверца, и на заднем сиденье кто-то завошкался, устраиваясь по-хозяйски. Я удивился, однако второй пирожок кушать не перестал. И тот, кто был за моей спиной, остался этим не очень доволен.

– Трогай, шеф! – потребовал этот кто-то. Голос был шепелявый и гнусный. Или мне так показалось? Просто я не очень люблю, чтобы мне мешали, когда я кушаю.

– Если я потрогаю, он у тебя совсем отвалится, – предупредил я, вынув на секунду пирожок изо рта. Потом запихал обратно.

– Я говорю – поехали, шеф! – к моей шее, чуть пониже правого уха, пристроилось что-то холодное и острое. По ощущениям – нож. Я внимательно ощупал ситуацию мозгом и решил, что в данном случае рисковать не стоит. Пирожок явно не тянул на то, чтобы я за него жизнь отдал. Недоработала бабка.

Осторожно вынув изо рта огрызок и отложил его в сторону, я завел машину.

– Что ж ты сразу не сказал, что торопишься?

– Да двигай ты, урод! – зарычал шепелявый, и нажим под ухом стал гораздо сильнее. Это была уже прямая угроза здоровью, и я почел за благо подчиниться.

Нарзана и его коллег совсем не заинтересовала чужая «Волга», пронесшаяся мимо с нечеловеческой скоростью. На шепелявое тело за моей спиной они либо не обратили внимания, либо вовсе не заметили. Внезапное изменение моих планов их тоже не смутило. Короче, они не стали выяснять со мной отношения на предмет того, что я увел клиента. При том, что это был как раз тот редкий случай, когда я бы предпочел уступить его. Ну, или на худой конец поиметь дело с ними, а не с острием ножа у меня под ухом.

А шепелявый на заднем сиденье молча, хоть и очень громко, продолжал сопеть в свои две дырочки. А машина меж тем продолжала все дальше и дальше удаляться от автовокзала. Куда – непонятно. Последнее обстоятельство вызывало у меня досаду – как любой уважающий себя великий кормчий, я предпочитал иметь хотя бы примерное представление о том, куда рулить. Поскольку шепелявый продолжал хранить на сей счет таинственное молчание, я решил подтолкнуть пассажира сам. А потому осторожно, чтобы не рассердить его ножик, поинтересовался:

– Слышь, командир, – вкрадчиво поинтересовался я. – Ты, вроде, торопился куда-то. Мы не опаздываем, нет?

– Заткнись, урод, – сказал он. – Рули давай.

– Да куда мне рулить?! – ситуация начала помаленьку заводить меня, но нож у шеи пока сдерживал. – Ты перспективы-то обрисуй!

– К скверику вон тому рули, – подсказал он, имея в виду островок древесно-стружечных насаждений слева по курсу.

Это было хоть что-то. Я даже злиться перестал. Подъехал к скверику и припарковался у обочины.

Шепелявый покинул мою машину по-английски, оказавшись при этом огненно-рыжим типом. Ни тебе «здравствуй», ни «прощай». Никогда рыжих не любил. Он только дверцей хлопнул. Быстро, по-воровски огляделся и потопал по аллее в голубую даль. Даже ножик с собой унес.

Я – человек мирной профессии, но мне это не очень понравилось. Понимаю – спешил гражданин. Ножик у шеи подержал. Может, просто словами убеждать не научился. Дефекта речи стеснялся. А с ножиком все было понятно быстро и без слов.

Но ведь нужно и благодарность какую-то иметь. Я его – с ветерком, аккурат туда, куда он и просил. А он ко мне – задом. Нехорошо.

Нащупав под сиденьем монтировку, я тоже покинул машину и прокричал в его презрительно удаляющуюся спину:

– Слышь, а ты мне бабок за «прокатился» не хочешь подкинуть? Мне много не надо – червончик-другой, чтоб на хлеб с салом хватило.

Вместо ответа он, не оборачиваясь, продемонстрировал мне средний американский палец. Совсем нехорошо.

Думаю, этот самый средний палец и решил дело. Мне, недоевшему пирожок, непоспавшему, отказавшемуся по его милости от отдыха – и такие иероглифы показывать? И я поспешил следом.

А он не убегал. Шел споро, но особой прыти не выказывал. Руки – в карманах, спина – полное безразличие, насколько это возможно. В общем, догнал я его быстро. А догнав, положил руку на плечо, намереваясь развернуть к себе:

– Слышь, а я к тебе личным водилой…

Он сам развернулся. И сунул мне в морду кулак. Молча. Ну, точно – дефект речи, стесняется человек разговаривать.

Я отскочил шага на три назад и ошеломленно потряс головой. Я-то собирался просто поговорить. У меня-то дефекта речи не было.

А шепелявый вынул из кармана нож, щелкнул кнопочкой, выбрасывая лезвие, и слегка пригнулся, растопырив руки. И, наконец, преодолел свое смущение, предложив:

– Ты, урод! Продерни отсюда! Спешу я.

– Так ты мне бабок отсыпь, я и продерну. В любую сторону, – внес я встречное предложение и потер ноющую челюсть. Ничего особенного. Бывало, били меня и побольнее. И я принял такую же, как у него, стойку. Только вместо ножа в руке была монтировка. При ударе я ее, слава богу, не выронил – хватательные рефлексы в норме. Что вселяло надежду.

Мы слегка размялись, глядя друг другу в глаза и описывая полукруг вокруг воображаемой точки А по окружности В. Потом он пошел в атаку. Ножом вперед. Кондово пошел. Я пропустил его слева, взмахнул монтировкой и треснул по запястью. Нож звякнул о булыжник дорожки, а шепелявый зашипел от боли, вцепившись левой рукой в ушибленное место. Затем боком прыгнул на меня.

Это было довольно неожиданно. Я мог предполагать что угодно – от матов и плевков до отчаянного визга. Даже попытки нанести какой-нибудь маваши-гэри. А он врезался в меня всем телом.

Упали оба. Правда, в разные стороны. Монтировку я выронил, но на ноги вскочил первым – все-таки, ушибом руки не страдал. Чем и воспользовался, разогнавшись и изящно погрузив нос кеда в пах так и не успевшего выпрямиться противника. Достал, кажется, аж до мочевого пузыря. Может, и глубже чуток.

На сей раз шепелявый даже шипеть не стал. Просто остекленел глазами и рухнул на тротуар мордой вперед. Больно, думаю, ему уже не было. Я, все-таки, человек гуманный.

Подобрав с земли его нож, я огляделся. Вокруг успело собраться человек восемь любопытствующих.

– Он же первым напал, да? – громко спросил я. – Вы же все это видели? Вы все – мои свидетели, правда?

Но свидетели почему-то развернулись и на удивление резво и слаженно принялись рассасываться в разные уголки земного шара. Я огорченно шмыгнул носом и тоже решил рассосаться. Пока не прибежали стражи порядка. Только монтировку, возвращаясь к машине, подобрал.

2

Бабушки все так же впаривали страждущим шедевры мировой кулинарии в собственном исполнении, автобусы – заглатывали расплывшихся от жары пассажиров, знойный полдень – звенел. Парни из первого таксомоторного продолжали героически погибать, но пока без особого успеха – ни одного трупа я, проезжая мимо, не приметил. Единственным дополнением к уже знакомому пейзажу стали два мента, которые вели куда-то живописного бомжа. У того была набитая стеклотарой холщевая сумка и, зачем-то, на голове – шапка-ушанка с распущенными ушами. Бомж был весьма доволен жизнью, шел, растопырив бороду в глупой, зато донельзя радостной улыбке. Сказать то же самое о ментах было нельзя – оба нацепили на морды кислое выражение и старались дышать через раз. Полагаю, что их поднадзорный благоухал отнюдь не лавандой. Кстати, чем он мог их привлечь, я даже предположить не мог. Возможно, мочился в неположенном месте, пугая прохожих видом давно немытой пиписки.

Я пристроил машину примерно там же, где она находилась до появления шепелявого, поскольку чувствовал настоятельную потребность продолжить прерванное занятие. То бишь – доесть пирожки, коих оставалось еще три с половиной штуки. А заодно – привести в порядок расшатанные нервы. Чем и занялся.

Книжка больше не привлекала вообще. Жизнь оказалась интереснее. Я вытащил трофейный нож и принялся разглядывать его. Жевать пирожок, понятное дело, не перестал – одно другому пока не мешало.

Вещица, между прочим, была занимательная. Явно ручная работа, причем, я даже знаю, где такие умельцы сидят. За высоким забором с колючей проволокой. Им там долгими зимними вечерами заняться нечем, вот они балуются тонкой резьбой. Или вышиванием крестиком. Или еще какой херней – лишь бы скучно не было.

Я немало пожил и много повидал. Я видел рукоятки деревянные и металлические, накладные и наборные. Видел в форме барса, рыбки, белки и даже крокодила. Но вот в форме голой полубабы (в смысле – от пояса и выше) – такое со мной впервые приключилось.

Полубаба была выполнена весьма реалистично. Правда, пропорции слегка смещены и сплющены, что для рукоятки вполне простительно. По лицу можно было даже определить, что она азиатка. В двух словах, человек, сотворивший такое, был либо идиотом, либо Микеланджело. Либо и тем, и другим вместе.

Я рубал пирожок и вертел нож в руке. Баловался лезвием, выбрасывая его и втягивая обратно. В принципе, обычная воровская выкидуха, если бы не рукоятка. Так думал я, пока не обнаружил вторую кнопку. Естественно, нажал.

Не знаю, чего я там себе ожидал. Может, что из рукоятки блохи выскакивать начнут. Или капсула с цианистым калием вывалится. Или джин вылезет – на предмет выполнить мою самую извращенную сексуальную фантазию, благо, их было – хоть отбавляй. Но рукоятка выплюнула всего лишь жало ключа. Желтенького такого, невзрачного. Но у меня при виде этого жала почему-то заурчало в кишках и родимое пятно на левой ноге рассосалось.

Неспроста он там оказался, ой, неспроста. И не по собственной воле так суетился шепелявый, поспешая убраться с территории автовокзала. А меня, бестолкового, за каким-то лешим обратно принесло.

Я не знаю, сколько я сидел и пялился на этот долбанный ключ. Полагаю, недолго, потому что солнце еще не успело упасть за горизонт. А в себя пришел, когда напротив скрипнули тормоза. Я поднял взгляд и увидел прямо перед собой оскалившуюся в щербатой ухмылке морду моего коллеги и даже, не побоюсь этого слова, корешка – Генахи Кавалериста.

– Ловко я тебя нашел, да, Мишок? – спросил он, весьма довольный собой.

– Угу, – буркнул я, потому что а) я и не думал от него прятаться; и б) в данный момент мне было по барабану его самодовольство. И Генаха, надо отдать ему должное, быстро уловил это.

– Мне Нарзан сказал, что ты здесь ухо давишь, – уже не так самоуверенно сообщил он.

– Угу, – снова промычал я.

– Ты чего-то невеселый какой-то, – блеснул наблюдательностью Генаха. – Что, клиент не прет?

– Хрен его знает, – честно сказал я. – Может, прет, а может, и нет. Зато меня, кажется, совсем приперло.

– А что такое?

Я молча продемонстрировал ему ножик с ключиком.

– И че? – Генаха непонимающе вытаращил глаза, потом снова уменьшил их до нормального размера. – Кажется, чего-то понимаю. Ты где каку взял?

– Если я скажу – сам прискакал, ты ведь все равно не поверишь, правда? Короче, бегал тут один мишугенер шепелявый с этим ножиком. На меня кидался. Наверное, пошинковать хотел. Кубиками. Ну, мяса на зиму наготовить, то, се… Короче, ножик я у него забрал. А в ножике – вот, ключик на пружинке. Только это не самое хреновое, Генаха. Самое хреновое, что шепелявый стопудово убегал от кого-то с этим ножиком. Стырил – и побежал. Понимаешь? Значит, я так думаю, ключик – от квартиры, где деньги лежат, никак не меньше. И еще я думаю, что теперь моя очередь убегать от кого-то. Раз ножик у меня… Только вот от кого? Генаха, как думаешь – меня, когда поймают, долго убивать будут или сразу застрелят?

– Я бы сразу застрелил, – сообщил он. – А то от твоей болтовни свихнуться можно.

– Спасибо, друг.

– Да не за что, – беспечно отозвался Кавалерист. – Ты же знаешь, что я ради товарища в лепешку расшибусь.

– Я догадывался, – буркнул я. – Ты, по ходу, несколько раз уже расшибался.

– Дурак ты, Мишок, – Генаха беззлобно усмехнулся. – Слушай, а чего ты не хочешь этот нож просто хозяину вернуть?

– Тебе уже говорили, что ты гений, Кавалерист? Так ты расслабься. Обманули тебя. Я очень хочу вернуть ножик хозяину, – я тоскливо вздохнул и уставился в потолок. – Только я не знаю хозяина. И я не могу выйти на Центральную площадь с ножиком наперевес с целью найти хозяина. Просекаешь мысль?

– В общих чертах. Менты неправильно поймут, вопросы начнут задавать.

– Эта причина не хуже остальных, – согласился я и заткнулся. Потому что, во-первых, говорить не хотелось, а во-вторых, говорить было не о чем. Ну, это я для себя так думал. Генаха же придерживался несколько иной точки зрения. Повод для продолжения разговора он нашел, особо даже не напрягаясь.

– Ну, ладушки, – сказал он. – Хозяина ты не знаешь. А ментам отдать?

– А зачем? Хозяин-то не будет знать, что ножа у меня уже нет. Так что вряд ли оставит в покое.

– Хорошо, – кивнул Кавалерист. – Но хозяина ведь можно вычислить.

– Как? – саркастически осведомился я, скосив на коллегу грустный и мудрый левый глаз.

– Понятия не имею.

Ответ поверг меня в шок. Захотелось разрыдаться или, на худой конец, обругать товарища матом. Короче, сделать что-нибудь нетривиальное, чтобы Генаха до самой слепой кишки прочувствовал глубину совершенного им проступка. Но, будучи человеком интеллигентным (местами) и сдержанным (хочется верить), я взял себя в руки, швырнул нож в бардачок, и выдал мало, зато по существу. Хоть и сквозь зубы:

– Я тоже не имею!!!

– Ты тоже не имеешь, – ни мало не смутясь, констатировал Генаха. – Потому что мы с тобой кто? Мы с тобой – лохи! Зато у нас есть друг и соратник Бэк, который со всей местной коза-нострой за руку знаком.

Я оживился. Генаха, конечно, далеко не гений, и уже вряд ли когда-нибудь станет им (если случайно в зону высокой радиации не попадет, что вряд ли). Он все больше по бабам да разного рода хипешам специализируется. Но дельные мысли порой генерировать может – именно потому, что специализируется на бабах и разного рода хипешах.

– Слушай, а Бэк – это вариант! Он сможет узнать, у кого такой важный ножик потянули. Только пока он узнавать будет, меня десять раз найдут и на Запад на органы продадут. Так что мне, Генаха, надо заныкаться куда-то. Желательно, так, чтобы даже Карлсон с воздуха не нашел. А оттуда, в подпольном порядке, вести розыск Бэка. Правда, я здорово придумал?

Генаха укоризненно покачал головой и очень некультурно уронил окурок на асфальт:

– Елки-палки, Мишок! В городе – миллион народу. В таксопарке – пятьсот водил. А вляпываешься во что-то всегда ты. Ты что – специально на жопу приключения выискиваешь?

– Оно мне надо? – огрызнулся я, обиженный, что он не оценил творческого полета моей мысли.

– А я начинаю думать, что надо. Вот, держи, – он вынул из замка зажигания связку ключей, отстегнул один и протянул мне. – Это от моего гаража. Отсидись пока там. Помнишь, где он? Свет там есть, шконка тоже. В подвале – картохи три мешка, банка огурцов. Бражки бидон стоит. Все удобства, короче. Неделю спокойно прожить можно. Бэка я сам найду. Объясню ему ситуевину, пусть разруливает. Он у нас спец по мафии, ему и карты в руки. Только мы, кажись, не успели, – добавил он и шмыгнул носом.

– Чего не успели? – не понял я. И никто бы не понял, потому что его последняя фраза была совсем не в тему.

– А ничего мы не успели, Мишок, – с неистовой тоской в голосе сказал Генаха. – Мы даже пожить с тобой толком не успели.

– Ты чего сопли… – начал было я, но закончить не успел, потому что в мое окошко проникла ладошка размером – не совру – с кузов БелАЗа и остановилась аккурат под самым носом. Зато сразу стали понятны и последние слова Генахи, и внезапно обуявшая его недетская тоска. Довершая картину, пропито-прокуренный, но не утративший мощи голос откуда-то сверху потребовал:

– Перо!

– Како перо? – мне вдруг сразу стало туго соображаться. А взгляд как-то напрочь прилип к этой огромной ладошке. – Я ж не орнитолог!

Ладошка молча свернулась в не менее впечатляющий кулак и скупо ткнулась мне в нос. Стало больно и обидно. До слез.

Потом кулак исчез. Но облегчения это не принесло. Потому что сразу вслед за этим дверца распахнулась и мою тушку извлекли на свет божий, сграбастав за отвороты рубахи.

Я оказался нос к носу с мужиком впечатляющих размеров. Или мне так показалось сквозь навернувшиеся слезы? В любом случае – мужик был и повыше меня, и пошире в плечах. Но, что самое обидное – даже волосяной покров на груди имел погуще. Это я увидел отчетливо, потому что его джинсовая рубаха была застегнута только на одну пуговицу – в районе пупка.

– Перо гони, сука! – снова потребовал мужик. – Которое ты у Ржавого забрал!

– Ничего я не забирал, – попытался отпереться я. Кто такой Ржавый, понятно было без объяснений. В моей мифологии он значился под именем Шепелявый. А вот откуда мужик с ладошками от БелАЗа и волосатой грудью от Кардена знает, что я реквизировал у Ржавого нож? Среди любопытствующих, собравшихся поглазеть на драку, его не было. Я бы запомнил.

– Дурашка, – почти ласково усмехнулся он. – Да мы же за тобой ехали. И Ржавого в сквере подобрали. Так что расслабься – он сам сказал, что ты у него перо подрезал. Гони тычину, бля! – и его громадная мозолистая ладонь придвинулась к моей физиономии.

Я открыл было рот, чтобы уточнить кое-какие детали, но в этот раз он даже слушать не стал, исчерпав лимит слов – просто отвесил мне оплеуху. Со всего размаха. Даже непонятно стало, что его больше интересует – нож или подраться.

А потом мужик вдруг как-то сник. Отпустил мой ворот и собачьей какашкой свернулся на асфальте. Я пару секунд удивленно пялился на него, потом поднял взгляд. И увидел Генаху, который стоял около своей машины, сжимая в руке монтировку и шокируя окружающую среду до неприличия открытой улыбкой.

– Спасибо, – прохрипел я.

– Угомонись, – отмахнулся он. – Пьянка только началась.

И ткнул монтировкой в направлении автовокзала. Я обернулся и попытался проглотить кадык, – слава богу, безуспешно, – потому что оттуда, азартно прижав к черепу уши, к нам неслись четыре ахалтекинца в тренировочных штанах и человеческом облике.

– Покуражимся! – полузадушенным от восторга голосом пропищал Кавалерист и поскакал навстречу ахалтекинцам. Похоже, их желания совпали на все сто.

А вот у меня снова ввязываться в драку почему-то не было желания. Может быть, потому что я не был такой дурной, как Генаха. А может, потому что еще в армии лейтенант Тюменцев, который, лоснясь по груди черно-белыми тельняшечьими полосами, учил меня драться руками, ногами, головой и другими частями организма, но советовал заниматься этим пореже. А то – усталость материала, износ нервной системы, амортизация внутренних органов… Неблагодарное, в общем, дело.

Однако, поскольку Кавалерист проскакал уже добрых двадцать метров, размахивая при этом монтировкой над головой и увлеченно гикая, словно пьяный буденовец, увидевший отбившегося от стада Колчака, мне ничего не оставалось делать, кроме как последовать за ним. Получилось, конечно, не так красиво, – поскольку мать природа обделила меня столь впечатляюще кривыми ногами, – но, надеюсь, не менее внушительно.

Ахалтекинцы перестроились попарно и слегка подкорректировали курсы. Двое выбрали мишенью Генаху, а двое помчались ко мне. Я слегка склонился на бегу, как регбист, который собрался выворотить с корнем ворота противника, потому что затрахался бегать за мячом по полю и хочет в душевую, и с разгону принял на плечо одного из своих визави. Тот как-то по-особому громко сказал «Ф-фух!», взлетел в воздух и загремел, осыпаясь, костями где-то уже за спиной меня, промчавшегося мимо.

С трудом, но достаточно удачно затормозив, я развернулся и заценил обстановку.

С моим вторым противником мы разминулись, и теперь тот тоже закладывал крутой оверштаг. А вот у Кавалериста дела были не очень. Одному из ахалтекинцев он приложил по лбу монтировкой, но тот успел повиснуть на Генахе и теперь активно мешал ему двигаться. К тому же пачкал своей кровью и без того не очень чистую футболку моего коллеги. Второй ахалтекинец, пользуясь ситуацией, кружил вокруг них и профессионально лягался ногами. И по лошадиному, и по-японски. Метил все время в голову, и почти всегда попадал. Правда, не с каждой попытки – в голову Кавалериста.

Генаха, к чести его будет сказано, вовсю стремился переломить ситуацию. Но отчаянные попытки освободиться из объятий травмированного ни к чему не приводили. И они продолжали по очереди огребать неслабые подачи в голову.

Тем временем мой второй парнишка оказался совсем рядом и со свистом разрезал кулаком воздух. Врать не буду – в воздух он попал. А больше ничего не успел. Потому что я перехватил его, когда он тянулся за своей рукой, чтобы вернуть ее на место. Но я взял его ладошкой за шею, подтянул к себе и ударил лбом в переносицу. Что-то захрустело, и парень упал на асфальт, поливая его кровью из носа.

Поскольку с моей парой было покончено, я решил, что пришло время помочь ближнему своему. А поскольку в данный момент ближе Генахи – как в моральном, так и в географическом смысле – у меня никого не было, я поспешил туда, где он героически пытался сломать головой тренированную ногу ахалтекинца.

Я хотел сделать им сюрприз, но не получилось. Ахалтекинец оказался парнем наблюдательным, срисовал меня почти сразу и помчался навстречу. Дождался, пока между нами останется метра четыре, крикнул «Ки-я!!!» и сиганул обеими ногами вперед.

Лейтенант Тюменцев – пусть ему никогда паленая водка не попадается и прочих радостей в жизни – учил меня и такой хохме. Чтобы, значит, доски ломать толстые. Но пользовать ее в деле не рекомендовал. Чтобы, скажем, на бабу впечатление произвести, когда женихаешься – это да. А в боевой обстановке – ни-ни. Потому что летящий человек – очень неустойчивый человек. Толкни его в полете, даже чуть-чуть – и хрен он нормально приземлится. Ну, я и толкнул.

Ахалтекинец, воплощая в жизнь заветы Тюменцева, приземлился ненормально. На четыре мосла, как и подобает коню. И пока он собирался с мыслями, стараясь принять вертикальное положение, я подбежал и стукнул его пяткой в ухо. С разворота. Вообще-то, Тюменцев и с разворота бить не рекомендовал, – слишком долго перегруппировываться, – но уж больно ситуация благоприятствовала. Я и не удержался. Главное – все получилось. А с победителей взятки гладки.

А Кавалерист таки стряхнул с себя травмированного. Правда, ценой собственной монтировки. И теперь они увлеченно катались по асфальту, сжимая друг друга в объятиях. Спорю – оба в этот момент плохо соображали, где они находятся и что делают. После стольких-то профессиональных ударов в голову.

У Генахи было преимущество – монтировкой по черепу получил не он, а его противник. И Генаха этим преимуществом воспользовался – подмял ворога под себя и принялся с увлечением вдавливать ему кадык в район затылка. Меня, оказывается, тоже захватил азарт боя, я рванул к ним и принялся суетиться рядом, выискивая ребра, в которые можно было бы пнуть.

Пнуть мне не дали. Ни в ребра, ни еще куда. Невесть откуда набежали четыре мента во главе с конопатым лейтенантом, который важно, словно орел крыльями, хлопал погонами и все время увлеченно дудел в свисток. Рефери хренов. Еще бы «Брэк!» крикнул.

Один мент сразу метнулся к Генахе, схватил его за волосы и за ворот и, хоть и не без труда, стащил с травмированного. Кавалерист пытался вырваться и все время тянулся к противнику, словно младенец – к сиське. Но мент был посвежее, и у Генахи ничего не получилось.

Впрочем, то, что делали с Генахой, я бы назвал лаской. По сравнению с тем, что происходило с травмированным. За того принялись сразу двое, рывком подняли на ноги и принялись оказывать первую помощь путем заламывания рук.

Пока я любовался слаженными действиями стражей порядка, конопатый лейтенант подкрался ко мне с фланга, сильно дунул свистком в ухо и, пока моя контузия не рассосалась, произвел контрольный выкрик в голову:

– Стоять! Ни с места! Руки на затылок!

Я поковырялся пальцем в ухе, пытаясь извлечь звон, и с интересом посмотрел на летеху. Выполнять его идиотские требования почему-то даже в мыслях не было.

– Это что за кавардак? – спросил лейтенант уже на порядок спокойнее.

– Где кавардак? – не понял я.

– А я вот тебе сейчас покажу, где кавардак, – заявил он и ткнул пальцем в Кавалериста. – Вот кавардак!

Генаха еще не отошел от горячки боя и все так же маслянисто блестел глазами. В остальном, правда, он выглядел неважно. Лицо было опухшее и в кровоподтеках. Один глаз, не смотря на воинственный блеск, быстро заплывал. Но называть его за это «кавардаком», по моему мнению – явное излишество.

– Это не кавардак, – вступился я за товарища. – Это Генаха Кавалерист. Его просто немного попортили.

Лейтенант сжал свисток зубами и засвистел мне в ухо. Подозреваю, что сей процесс доставлял ему чисто физиологическое наслаждение. Если с женщинами не везет, так хоть со свистком побаловаться… Чисто по-человечески его можно было понять. Но я подобного удовольствия не испытал. Башка наполнилась нестерпимым звоном, и конопатый мент сразу перестал мне нравиться. При том, что и раньше-то не очень.

– Ты мне Маньку не валяй! – потребовал он.

– Маньку? – уточнил я, снова выковыривая пальцем звон из головы.