Kitobni o'qish: «Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю»

Shrift:

Предисловие к первому изданию

Происхождение настоящего труда следующее. Когда я задумал приступить к изложению русской истории в довольно значительных размерах и в обработке, по возможности соответствующей научным требованиям настоящего времени, я принужден был остановиться над самым ее началом. От писателя, предпринимающего обозрение целой истории какого-либо народа, несправедливо было бы требовать точных самостоятельных исследований по всем вопросам второстепенной или третьестепенной важности, которые он встречает при последовательном движении своего труда. Но он не вправе уклониться от посильного решения вопросов первостепенной важности, а тем более обойти такой существенный предмет, как происхождение государственного быта, и ограничиться изложением какой-либо теории, хотя бы доселе и господствовавшей, не подвергнув ее тщательному пересмотру и не попытавшись прийти к какому-либо положительному убеждению. Сообразно с тем я и поступил в своих приготовительных работах. Пересмотр вопроса о происхождении русской национальности и русской государственности повел меня далеко вглубь прошедших веков; привел в скифские и сарматские дебри; заставил пересмотреть и теории о других народностях, имевших когда-то близкие отношения к руси, в особенности о болгарах. Результаты своих розысков, постепенно обнародованные в разных изданиях и во многом не согласные с существовавшими доселе теориями, я предлагаю в настоящей книге собранными вместе, несколько дополненными и приведенными во взаимное соответствие. Эти работы отчасти облечены были в полемическую форму, которая в данном случае оказалась наиболее удобною для выяснения исторической истины. Они отвлекли меня на значительное количество времени от задуманного труда, то есть обозрения русской истории с самого ее начала до нашего времени. В настоящую минуту, благодарение Богу, я могу представить вниманию просвещенного русского общества вместе с результатами своих разысканий о начале руси и первую часть самого обозрения. В этой первой части я открываю изложение русской истории действительным историческим событием, то есть осадою Царьграда; а летописные басни о варягах переношу на их настоящее место, то есть в замечания о нашей книжной словесности¹.

Предисловие к второму изданию

Главная перемена, произведенная при втором издании, заключается в изменении порядка статей. Теперь принят порядок хронологический. Таким образом, читатель может проследить, как при помощи новых исследований и полемических рассуждений постепенно развивались вновь поднятые мною вопросы и как они более и более разъяснялись для меня самого. С этою целью я ограничился только необходимыми исправлениями в первых своих статьях, большею частью оставляя их в первоначальном виде. Неотразимая историческая логика от вопроса о варягах-руси привела меня, между прочим, к пересмотру туранской теории происхождения болгар, а сия последняя к гуннскому вопросу. В первых своих статьях я только предполагал какое-то позднейшее искажение начального текста легенды о призвании варяжских князей, искажение и путаницу, повлекшие за собою смешение варягов с русью; а в последних статьях по этому предмету я предлагаю уже объяснение самого происхождения и распространения этой путаницы. Находившийся в первом издании очерк скифов я исключил на сей раз, как не имеющий тесного, непосредственного отношения к настоящей книге, предполагая включить его в другое мое издание, более для него подходящее. Но зато я дополнил настоящую книгу всем тем, что было напечатано мною по вопросам о народности руси, болгар и гуннов после 1876 г., то есть после первого ее издания. Я должен признаться, что к постепенному развитию и разъяснению поднятых вопросов в значительной степени побуждала меня та научная полемика, которую я вел в течение целых десяти лет и которая почти вполне вошла в настоящее издание².

Разыскания о начале Руси

О мнимом призвании варягов
«Русский вестник». 1871. Ноябрь и декабрь

Вот вопрос, о котором так много было писано и говорено, что, казалось, он вполне исчерпан и трудно сказать еще что-нибудь, чего не было сказано. И тем не менее этот старый вопрос все-таки остается новым. Напрасно скандинавская школа считает его вполне решенным. Чтобы помириться с ее решением, надобно постоянно заглушать в себе сомнения и противоречия, возникающие при всяком сколько-нибудь внимательном отношении к делу. Не вдруг, не под влиянием какого-либо увлечения мы пришли к отрицанию ее системы. Только убедившись в ее полной несостоятельности, решаемся предложить некоторые результаты из своего знакомства с литературой этого вопроса, а также из собственных наблюдений и размышлений. Выступая против скандинавской школы, как господствующей до сих пор в нашей историографии, мы принуждены иногда прибегать к приемам полемическим. Но в настоящем отрывке ограничиваемся собственно борьбой с тем или другим мнением, а не с лицами, то есть не с тою или другою книгой. Представители норманнской школы оказали столько заслуг науке русской истории, что, и помимо вопроса о призвании варягов, они сохранят свои права на глубокое уважение. Точно так же отрицать некоторые сказания из начальных страниц русских летописей – еще не значит отрицать значение самих летописей: без них что было бы с нашей историей? В самом данном вопросе норманнская школа чрезвычайно много способствовала его разъяснению, хотя бы и в отрицательном смысле. Не она придумала сказание о призвании варягов; она взяла его уже готовым и употребила все научные средства для того, чтобы возвести это сказание в исторический факт. Если и после того остаются непримиримые противоречия, исходящие от фактов несомненных, стало быть, призвание варягов никоим образом не может получить догматического характера и надобно обратиться в другую сторону, чтобы выяснить начало Русского государства и русской национальности.

I
Норманисты и их противники. – Невероятность призвания

Приведем столь известные слова русской начальной летописи под 862 г.: «Реша сами к себе: поищем собе князя иже бы володел „нами и судил по праву“. Идоша за море к варягам к руси; сице бо ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии зовутся свое, друзие же урмане, англяне, друзие гъте, тако и си. Реша руси чюдь, словени и кривичи: „вся земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет: да пойдете княжить и володети нами“. И избрашася три братья с роды своими, пояша по себе всю русь, и придоша; старейший Рюрик седе в Новеграде; а другой Синеус на Белеозере, а третий Изборьсте Трувор. От тех прозвася Русская земля Новугородци: тьи суть людье ноугородцы от рода варяжска, прежде бо беша словени».

В целой исторической литературе, наверно, ни одной легенде не посчастливилось, как той, которую мы сейчас выписали. В течение нескольких столетий ей верили и повторяли ее на тысячу ладов. Целый ряд почтенных тружеников науки потратил много учености и таланту на то, чтоб объяснить, обставить эту легенду и утвердить ее на исторических основаниях; напомним уважаемые имена Байера, Струбе, Миллера, Тунмана, Стриттера, Шлёцера, Лерберга, Круга, Френа, Буткова, Погодина и Куника. Тщетно являлись им некоторые противники и с большим или меньшим остроумием возражали на их положения; каковы: Ломоносов, Татищев, Эверс, Нейман, Венелин, Каченовский, Морошкин, Савельев, Надеждин, Максимович и др. В области русской историографии поле оставалось доселе за системой скандинавоманов; назовем труды Карамзина, Полевого, Устрялова, Германа, Соловьева. Не говорим о трудах более дробных, трактующих о норманнском периоде и о скандинавском влиянии на русскую жизнь. Что касается до западной литературы, там скандинавская система царит без всякой оппозиции; так что, если речь заходит о Русском государстве, о начале русской национальности, то они неизбежно связываются с призванием варягов.

Уже одно то обстоятельство, что в нашей среде никогда не прекращались сомнения в истине скандинавской теории и возражения против нее, указывает на ее недостаточную убедительность, на присутствие в ней натяжек и противоречий, на ее искусственное построение. И действительно, чем глубже вникаешь в этот вопрос, тем более и более выступают наружу натяжки и противоречия норманнской системы. Если она удерживала до сих пор господствующее положение, то главным образом благодаря своей наружной стройности, своему положительному тону и относительному единству своих защитников; между тем как противники наносили ей удары врассыпную, поражали некоторые отдельные доказательства; но мало трогали самую существенную ее основу. Этою основой я называю вышеприведенную легенду о призвании князей. Противники норманистов по большей части верили в призвание или вообще в пришествие князей, сводили вопрос к тому, откуда пришли эти князья, и по этому поводу строили системы еще менее вероятные, чем скандинавская.

В последние годы варяжский вопрос снова оживился в нашей литературе, то есть снова поднялись голоса против норманистов. Наиболее значительный труд в этом отношении принадлежит Гедеонову: «Отрывки из исследований о варяжском вопросе». Эти отрывки представляют прекрасный свод возражений на доказательства норманистов, возражений отчасти уже высказанных прежде, отчасти добытых собственными изысканиями г. Гедеонова. Из этих «Отрывков» мы пока не можем вполне судить о его конечных выводах. Мы видим, что он считает русь славянским племенем и пытается, подобно Эверсу, дать видное место в нашей истории угро-хазарскому влиянию. В то же время г. Гедеонов примыкает к тем ученым, которые указывали на славяно-балтийское поморье; следовательно, он не отрицает так называемого призвания или пришествия варяжских князей³. Еще несколько прежде Гедеонова выступил г. Костомаров с теорией о литовском происхождении руси; но его соображения, исполненные, впрочем, большого остроумия, не нашли последователей. Далее, многие дельные возражения против норманистов находим в трудах, которые касаются этого вопроса только отчасти, а именно: у Ламанского («О славянах в Испании, Азии и Африке»), архимандрита Порфирия Успенского («Четыре беседы Фотия»), Котляревского («О погребальных обычаях у славян») и Хвольсона («Известия о хазарах, буртасах и пр. Ибн-Даста»).

Обратимся теперь к самому вопросу о варягах и руси. Повторим вкратце главные основания, на которых держалась скандинавская система.

1. Известие русской летописи (то есть вышеприведенное место).

2. Путь из варяг в греки, описанный в той же летописи, и связанные с ним имена Днепровских порогов, приведенные Константином Багрянородным.

3. Имена князей и дружины, в особенности по договорам Олега и Игоря.

4. Известия византийских писателей о варягах и руси.

5. Финское название шведов руотсы и название шведской Упландии Рослагеном.

6. Известие Вертинских летописей о трех русских послах и известие Лиутпранда о руссах-норманнах.

7. Известия арабских писателей.

8. Скандинавские саги.

9. Позднейшие связи русских князей с скандинавами.

Первым и самым главным основанием теории норманистов служит известие русской летописи о призвании князей из-за моря. Мы сказали выше, что противники их почти не трогали этого основания. Большею частью они, точно так же, как и скандинавоманы, принимали призвание или вообще пришествие князей за исходный пункт русской истории и расходились только в решении вопроса: откуда они пришли и к какому народу принадлежали? Так, Татищев и Болтин выводили их из Финляндии, Ломоносов – из славянской Пруссии, Эверс из Хазарии, Гольман – из Фрисландии, Фатер – из черноморских готов, Венелин, Морошкин, Савельев, Максимович (и в последнее время Гедеонов) – от балтийских полабских славян, Костомаров – из Литвы. (Есть еще мнение, примыкающее к Эверсу, о происхождении русских князей от угро-хазар; см. Юргевича «О мнимых норманских именах в русской истории» // Зап. Одес. об. Т. VI.) Мы не видим, чтобы кто-либо между исследователями, занимавшимися варяжским вопросом, обратил исключительное внимание на фактическую достоверность самого известия о призвании варягов и вообще об иноземном происхождении княжеских династий. Напротив, почти все исследователи идут от упомянутой летописной легенды и только различным образом толкуют ее текст; например: что она разумеет под варягами-русью? На какое море она указывает? В каком смысле понимать слова: «Пояша по себе всю русь» и т. и.? Спорили иногда о правописании, о расстановке знаков в летописном тексте, чтобы заставить его говорить в пользу своего мнения. А между тем весь этот текст, по нашему крайнему разумению, нисколько не в состоянии выдержать исторической критики, не затемненной предвзятыми идеями и толкованиями. Чем ближе мы держимся его буквального смысла, тем более и более путаемся в нескончаемых противоречиях, когда начинаем сопоставлять его с другими, несомненно историческими фактами. И наоборот: только убедившись, что мы имеем дело с легендой, а не с историческим фактом, получаем возможность стать на более прочную основу⁴.

Начнем с того: есть ли малейшая вероятность, чтобы народ, да и не один народ, а несколько, и даже не одного племени, сговорились разом и призвали для господства над собою целый другой народ, то есть добровольно наложили бы на себя чуждое иго? Таких примеров нет в истории, да они и немыслимы. А что в данном случае идет речь не о князьях только и их дружине, но о целом народе, в этом едва ли может быть какое сомнение. Сама русская летопись представляет тому убедительные доказательства. По ее словам, в 862 г. Рюрик с братьями призван в Новогородскую землю. В том же году Аскольд и Дир уходят от него на юг и захватывают Киев, а через год или через два они уже нападают на Константинополь в количестве 200 лодок, на которых помещались приблизительно до 10 000 войска, состоящего из руси. (Да и это количество еще слишком незначительно в сравнении с таким предприятием, как нападение на Константинополь.) А между тем Аскольд и Дир могли отвлечь только часть руси от Рюрика, у которого оставалась главная ее масса. Напомним, что, судя по летописи, он господствует от Чудского озера и Западной Двины до низовьев Оки и занимает своими дружинами главные пункты в этих землях (Новгород, Белоозеро, Изборск, Ростов, Полоцк, Муром и, конечно, некоторые другие). Далее, что сказать о непосредственно следующих затем обширных завоеваниях и походах Олега, предпринятых со многими десятками тысяч? Судя по летописи, он совокупил войска из всех подвластных ему народов. Но ведь это были народы большею частью только что покоренные; следовательно, чтобы держать их в покорности и двигать с собою их вспомогательные войска, нужна была значительная и однородная масса завоевателей; притом такое движение возможно только на суше, а не на море. Поход Олега на Царьград, предпринятый в столь широких размерах и исполненный с такою удачей, если бы был достоверен, указывал бы на опытных и бесстрашных моряков, следовательно, опять на массу более или менее однородную. Едва ли в этом морском ополчении можно допустить присутствие приведенных в летописи элементов, вроде мери, радимичей и т. и. народов, живших внутри России и совсем незнакомых с морем. Если даже оставить в стороне поход Олега, о котором византийцы не упоминают, то остается еще поход Игоря; о нем византийские историки говорят так же положительно, как и о нападении Аскольда (не называя, впрочем, последнего по имени). Несмотря на всю краткость и отрывочность византийских известий о походе Игоря, мы можем, однако, догадываться, что это не был простой набег только из-за добычи, как обыкновенно у нас его изображают; нет, это была целая и довольно продолжительная война. Руссы высадились в Малой Азии и воевали там несколько месяцев (а в Малой Азии были тогда многочисленные славянские населения, не всегда покорные Византии); между тем флот их опустошал берега Боспора. Византийская империя только с большим напряжением своих сил заставила наконец руссов удалиться. (Нельзя не отдать некоторой справедливости мнению Венелина, который связывает эти предприятия с событиями в Болгарии и с отношениями Болгарии к Византии. Походы Святослава вполне подтверждают это мнение.)

А походы руссов на Каспийское море в 913 и 944 гг., упоминаемые арабами и предпринятые также десятками тысяч воинов? Обратите внимание на те места договоров Олега и Игоря, где говорится о светлых русских князьях, состоявших под рукою киевского князя; в договоре Игоря приводятся и многие имена этих (удельных) князей; каждый из них имел, конечно, свою дружину. Обратите внимание также на главные статьи этих договоров. Разве они не указывают на существование уже значительных и деятельных торговых сношений, и не одних торговых, но и посольских? Договоры ведутся исключительно от имени руси, как народа сильного, давно оседлого на своих местах и довольно ясно определявшего свои отношения к соседям. Эта русь выделяет из себя значительное количество торговых людей, которые предпринимают далекие плавания и подолгу проживают в чужих странах. (О больших русских караванах, ходивших ежегодно в Черное море, говорит и Константин Багрянородный.) Эти русские купцы-воины, торговавшие в Константинополе, были настолько многочисленны, что, в видах безопасности, ставится условием, чтобы они не входили в город за раз более 50 человек, и притом без оружия. В тех же договорах говорится не об одних торговцах и послах, но упоминаются и руссы, состоявшие наемниками в войсках византийских императоров (о русских наемных отрядах говорят и византийские историки). Параллельно с этими договорами мы можем поставить относящиеся к той же эпохе арабские известия о русских торговых караванах на Волге, то есть в Хазарин; в городе Итиле, столице хазарской, встречаем целую колонию русских купцов; у хазарского царя также есть наемное войско из руссов.

Все доказывает, что русь, основавшая наше государство, не была какою-нибудь отдельною дружиной или каким-то родом, который пришел со своими князьями, призванными в Новгородскую землю для водворения порядка. Нет, это был целый сильный народ, отличавшийся предприимчивым, суровым и властолюбивым характером. На его свирепость сильно жалуются византийские известия. Не одним соседям доставалось от этого народа; господство его не было легким и для подчиненных племен; из их среды он, конечно, брал то огромное количество рабов, которых отсылал на продажу в соседние страны. Припомним слова, вложенные в уста Святослава, о том, что из руси идут в Грецию шкуры, воск, мед и челядь. По известиям Константина Багрянородного и Ибн-Фадлана, у русских купцов главным товаром являются невольники и невольницы. Звериными шкурами и медом платили дань руси подчиненные ей племена. Что эти племена чувствовали тяжелую руку господствующего народа и не были равнодушны к своему положению, показывает смерть Игоря и последующая затем истребительная война с древлянами. Человеческие жертвы, приносимые киевскому Перуну, также не свидетельствуют в пользу тихих, кротких нравов, которыми наш летописец наделяет племя полян (иначе называвшееся русью). По летописи выходит, что, как северные славяне добровольно призвали к себе господ, так и южные племена большею частию покорились им легко. «Кому дань даете?» – спрашивает русский князь. «Хазарам!» – отвечают северяне или радимичи. «Не давайте хазарам, а мне давайте». И племена будто бы покорно повиновались.

Некоторые писатели, поддерживающие скандинавское происхождение Руси, не настаивают собственно на добровольном призвании, а склоняются к тому, чтобы предположить завоевание или какую другую комбинацию. Но вопрос все-таки сводится к тому же выводу. Так как из самой же летописи вытекает, что это был сильный народ, в короткое время покоривший столько племен и основавший огромное государство; следовательно, он должен был совершить свое движение из Скандинавии в значительных массах и произвести нашествие вроде, например, остготов или лангобардов, покоривших Италию. Но могло ли подобное движение остаться не замеченным современниками и не найти никакого отголоска ни в скандинавских, ни в немецких, ни в византийских источниках? Следовательно, такого движения не было. Да оно и не могло быть в подобных размерах. Ближайшая к России скандинавская страна, Швеция, была в те времена сама еще очень бедно населена; германский элемент ее был еще очень малолюден. Наиболее сильный норманнский народ, датчане, около того времени только что заявили себя морскими набегами; но их стремление было обращено на берега Западной Европы; главные усилия их, как известно, обратились на Англию. О норвежцах можно сказать то же, что о шведах и датчанах вместе, то есть они были так же малочисленны, как шведы, и так же стремились на запад, как датчане. Мы видим, как создалось Нормандское герцогство, подготовленное предыдущими нападениями норманнов, как постепенно подготовилось окончательное завоевание Англии и при каких обстоятельствах положено начало Неаполитанскому королевству. Можно ли отсюда заключить о том, что всем трем упомянутым событиям уже предшествовало быстрое завоевание теми же народами всего пространства от Финского залива до Черного моря, пространства, населенного отнюдь не робкими, бессильными или малочисленными племенами. Надо оставить мнение, пущенное в ход хотя и знаменитым писателем (Шафариком), но тем не менее ошибочное, мнение о какой-то миролюбивой, пассивной натуре славян, одаренной разными благими качествами, за исключением главных, каковы любовь к независимости и способность организации.

Скандинавским народам было не под силу в IX в. основание такого огромного государства, каково Русское. На востоке им было достаточно дела и с балтийскими славянами.