Kitobni o'qish: «Я из Зоны. Небо без нас»
«Я – из Зоны!»
Небо без нас
* * *
Издательство признательно Борису Натановичу Стругацкому за предоставленное разрешение использовать название серии «Сталкер», а также идеи и образы, воплощенные в произведении «Пикник на обочине» и сценарии к кинофильму А. Тарковского «Сталкер».
Братья Стругацкие – уникальное явление в нашей культуре. Это целый мир, оказавший влияние не только на литературу и искусство в целом, но и на повседневную жизнь. Мы говорим словами героев произведений Стругацких, придуманные ими неологизмы и понятия живут уже своей отдельной жизнью подобно фольклору или бродячим сюжетам.
Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
© Д. Григоренко, 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
Часть первая
Трофимыч
1
Я в Зону не хотел. Категорически. Особенно когда вспоминал невезучего солдатика. Его лицо обглодали собаки. Как каждый человек в этом мире, я обладал врожденным чувством самосохранения. Видимо, природа посмеялась надо мной и уравновесила этот положительный дар, вручив чрезмерный азарт. Помню, во время учебы в медицинском колледже постоянно торчал в букмекерской конторе, делая ставки на футбольные матчи. Проблема оказалась в отсутствии терпения, хотелось за трояк сразу выиграть «штуку». Как показал опыт, экспрессы рассчитаны на неудачников вроде меня.
Я служил уже полгода, когда Зона пришла и по мою душу.
В тот день ветер бил в стекла. Наступил весенний вечер. Лучи солнца только набирали силу и не грели. Прохладный ветер в это время года вел себя особенно коварно, так и норовил залезть под одежду.
Сержант Баранов спустил штаны и повернулся ко мне задом.
– Пробирка, если больно уколешь, то в зубы дам, – пообещал он.
– Меня зовут Кузьма, – ответил я. Шприц брызнул в воздух струей цефтриаксона. Баранов умудрился заболеть перед самым отпуском и теперь старался сорвать злость на любом молодом солдате. Он вроде собирался поступать в войска особого назначения, чем очень гордился и много раз рассказывал в курилке. Хвастался, сколько килограммов жмет от груди и пробегает двадцать километров без всякой одышки. Трепло.
– Ух, сволочь! – вырвалось у Баранова, когда стальная игла проникла в тело.
– Рот закрой! – раздался крик из соседней комнаты. Стенки между кабинетом начальника медицинского пункта и манипуляционной не сильно защищали от звука, и даже позволяли рассмотреть, что происходит в соседней комнате. Шутка, конечно, хотя с долей правды. – А то распоясался, – продолжил начмед, – еще раз услышу про зубы, ты у меня ведро наперстками будешь набирать. Услышал, Баранов?
– Да, – сипло ответил тот.
– Да, товарищ капитан! – гаркнул начмед. Стена затряслась, как бумажный лист от порыва сильного ветра.
– Да, товарищ капитан, понял. Я знаю, с красными крестами лучше не ссориться. Вы же понимаете, он сам виноват, – сказал Баранов и натянул штаны. Ватка с кровью упала на пол. Он сделал вид, что не заметил. Это не его дембельское дело убирать за собой, хотя мог просто мне отдать вату.
– Иди уже, сегодня последний раз укололи. Завтра на блокпост готовься заступать, а через недельку в отпуск. – Начмед зашел в манипуляционную комнату и встал возле окна, за которым становилось все темнее и темнее. Высокий, лет тридцати, он выглядел выжатым, как прокрученный в блендере лимон.
Дождался, пока хлопнет дверь за сержантом, и продолжил:
– Новиков, я с ним согласен. Конечно, в грубой форме, все же он прав. Знаешь, почему тебя не уважают в части?
– У меня фамилия русская, а внешность нет, – ответил я и посмотрел в зеркало, висящее на стене, обложенной белым кафелем. Так получилось, судьба дала больше от матери – черные волосы, характерный нос, изогнутый как у хищной птицы клюв, худощавое телосложение. Хотя с начмедом мы роста одинакового, так сказать, не низкие.
Конечно, я так не думал и понимал, куда он клонит.
– Не вижу проблемы в том, что у тебя смешанная кровь. У тебя мама, вроде, армянка? – начмед прислонил ладонь к стеклу.
Ветер усиливался, ветки рябины начали сильно раскачиваться. Темные тучи уверенно ползли из Зоны в сторону военной части. Она мне напоминала мать-старушку. Часть, обнесенная забором из бетонных плит, которые уже посерели и заимели пробоины размером с мяч. Ряд старых деревьев, высаженных еще при другом политическом строе, здания, которые пережили распад страны. Все они покрыты каким-то налетом обреченности. Возможно, близость Зоны Отчуждения передавала этот настрой каждому человеку и на всю часть в целом, или она повидала столько горя на своем веку, что уже не ждала ничего хорошего. Будто в подтверждение моих мыслей нервно залаяла собака.
– Азербайджанка, – ответил я, выкидывая использованный материал: шприц, вату. Иголку я предусмотрительно сломал. Зная удальцов, приходилось предугадывать самые невероятные события, например, повторное использование шприца. Мне рассказывали случай, еще до моего появления в части, дембеля решили сделать наколки. Сколько раз в Зону ходили, череп мутанта с костями, автомат, патронташ. Показать крутость, увековечить на всю жизнь знаменитую службу в армии. Чернила где-то достали, на мусоре шприцы натырили, которые недальновидно выкинули из медицинского пункта, и начался процесс создания шедевра на коже.
Самое интересное, одному получилось сделать размытое черное пятно, а вот его друг загремел с заражением руки в госпиталь. Хотели даже ампутировать, однако удача оказалась на стороне дембеля.
– Они познакомились, когда отец в командировку в Сумгаит ездил. Женился, привез маму и девятнадцать лет тому назад появился я. Учился в средней школе, потом на фельдшера в училище номер два, закончил с красным дипломом. Ну, а потом попал в армию и теперь служу возле Зоны, – начал рассказывать историю жизни. План простой, заболтать начмеда, отвлечь его, переведя в разговор в другое русло.
– Ты от темы не отклоняйся, – произнес начмед, – скажу прямо, Кузьма, без обид. Ты у нас в части полгода уже фельдшером служишь. Нет, претензий по работе нет. Умеешь колоть в мышцу и по вене, знаешь, как правильно наложить шину, какую дать таблетку. Хвалю. Однако за полгода другие уже несколько раз в Зону смотались. Для них сходить за Границу, это не только добыть артефакт или принести на обмен рухлядь, а это знак смелости. Знак того, что у тебя яйца не в тарелке на завтрак, а в штанах. Понимаешь? Они тебя держат за труса!
– Угу, – кивнул я.
– Что, угу? – нахмурился начмед. – Вот смотри…
Он приблизился к старому сейфу, стукнул его по крыше и провернул ключ. В нем лежали сильнодействующие лекарства, стояла бутылка коньяка и кусок застывшей грязи. Вот его и достал мой начальник.
– Это самый простой артефакт. Назначение: впитывает всякую гадость. Мне его принесли в оплату за больничный лист. На, держи. – Начмед кинул мне артефакт.
Я не успел среагировать, он упал на пол и закатился под кушетку. Пришлось лезть, доставать. Кусок грязи на ощупь оказался теплым и зеленоватым.
– Кузьма, своим сидением в медпункте ты общую репутацию медиков портишь.
– Понимаю. – Раз на чистоту разговор, то признаюсь. – Понимаю! Помните паренька? Я, когда только начал служить, его тело принесли из Зоны. Собаки погрызли так, что по лицу не узнать, лишь по одежде вычислили. А Крыса? Который неделю тому рванул в Зону? Что теперь с ним? Уже объявили в розыск, как дезертира!
Начмед кивнул:
– Кузьма, страх перед Зоной – это нормально. Кто без мозгов, уже давно удобряет землю. Все же ты боец, военнослужащий и должен переступить через страх. Никто тебя не заставляет артефакты искать самостоятельно. Бог с тобой! Сходи погуляй по ближнему району, выпей сто грамм и назад!
Я сжал в кулаке артефакт. Все же настроен начмед запулить меня в эту чертову Зону.
– Давай, Кузьма, пари заключим. Я тебе даю шесть дней больничного. Заметь: бесплатно! Этого времени сталкеру с головой хватит до центра Зоны дойти и вернуться. Другие вон, платят артефактами. За это время тебя никто не будет искать. Ты прогуляешься по краю, поспишь ночь и назад в часть. В центр не иди – это я пошутил. Только смотри, чтобы реально побывал.
– Почему? – спросил я наивно.
– Ребята потом вопросами засыпят, а они там не раз ходили. Любят они байки потравить, кто на Границе больше настрелял мутантов, кто больше насобирал артефактов и выпил водки, – начмед поднял палец вверх, призывая к вниманию, – ты тоже байку принеси, чтобы мог рассказывать в курилке.
– В чем суть пари? – удивился я.
– Если сходишь, то подарю тебе артефакт и с меня магарыч. По секрету, начальники поляны подчиненным редко накрывают. Пригласишь дембелей, тебя зауважают, – предложил начмед.
Пальцами он барабанил по стеклу и с другой стороны капли дождя отвечали ему взаимностью. Ветер уже ломал рябину, нагибая ветки к земле. Тучи закрыли все небо, и темнота воцарилась над частью. Лишь огоньки на столбах размазывали желтые лучи, создавая нереалистичную картину.
Я молчал. Облизал пересохшие губы. Предложение дельное и он правду говорит: без самоволки в Зону у нас не уважают. Каждый «дед» имел правило поучать молодых, превознося себя как настоящего боевика, который мутантов кладет штабелями. Мне никогда не нравились эти байки, и я старался в них не вникать. Теперь же решил: почему бы и нет? Я долго думал, и начмед продолжил:
– Если нет, Новиков, то не обессудь, ищи себе другое место. Я для медпункта фельдшера разыщу посмелее.
Эту угрозу он мог не произносить. Я загорелся желанием, как костер, в который подлили бензин.
– Согласен, – сказал я и протянул руку.
Начмед крепко ее пожал.
– Договор дороже денег, – произнес он.
Через минуту ударила молния, расколов темное небо напополам.
В Зоне начался Всплеск.
2
Землю корежило. Я не могу подобрать лучшего слова для описания Всплеска. Небеса извергались, как рвота из инфекционного больного. Потоки воды падали на ночную землю, холодными струями стекались в огромные лужи. Молнии чертили световые линии в темноте, непонятная тревога наполняла все вокруг.
Всплеск происходил вдалеке, километров в десяти от нас, там, где пролегала граница со страшной и непонятной для меня Зоной. Наша часть стояла в отдалении, занималась материально-техническим оснащением военных сталкеров и обеспечивала охрану на нескольких блокпостах.
Я смотрел в окно, дежурство по медицинскому пункту подходило к концу. Тщательно взвесив все «за» и «против», принял решение – к черту начмеда и Зону! Скажу, что заболел, а если надо, то и повторю прикол с татуировкой. Так, сегодня достану чернила, а вечером буду колоть. День, другой, и рука покраснеет. Лучше я в госпитале проведу несколько месяцев!
Зло гавкающая на перемену погоды собака давно замолчала, видимо забилась в будку. Так что, я дурнее собаки?
Дверь открылась, и зашел начмед. Капли дождя стекали с его плаща.
– Новиков, собирайся! – радостно крикнул он.
– Куда? – удивленно спросил я вместо приветствия.
– Как куда? В Зону конечно. Ты ж не передумал, боец? – сказал начмед и посмотрел мне в глаза.
Я удивленно почесал затылок. Блин! Все планы разрушились. Не ожидал, что поход произойдет так быстро.
– Нет, конечно. Просто думал, есть пара дней.
– Ха! Тебе очень повезло. Вчера случился Всплеск и теперь недельку будет чистое небо. Это раз. Второе: твой друг Баранов заступает на блокпост и третье – оружейник тебя уже ждет. – Перечислил он пункты моей удачи. Я даже не ожидал, как их так много. Везет по полной!
– А оружейник зачем? – задал я тупой вопрос.
Начмед к этому моменту уже разделся и включил чайник.
– Новиков, ты от собак чем будешь защищаться? Палкой? Или ты хотел автомат взять?
– Ну… – Если честно, то хотел.
– Баранки гну. Пропажу автомата сразу заметят, так что он тебе выдаст ружье. Старую «вертикалку» и десяток патронов. Ружье мое, иногда оставляю ему на хранение. Я с ним утром поговорил, он тебе все отдаст…
Я слушал и удивлялся. Утром? Когда утром, если сейчас максимум шесть часов!? Повезло?!
– Эй, ты стрелять умеешь из ружья? – спросил начмед.
– Да, умею, – ответил я, думая совершенно о другом.
– Вообще шикарно! Теперь быстро, собирай сумку, возьми что-то из медикаментов и давай получай ружье. Смотри, машина на блокпост уходит ровно в семь. Ты должен успеть. Понял?
Понял только одно – я попал, и выхода из ситуации не видно. Придется собираться в Зону. Так начнем, отбросив панику.
Одежда. Старые берцы за полгода я умудрился их «убить». Правда, свою функцию защиты от грязи и дождя они выполняют. Военно-полевая форма. Штаны, куртка и бушлат без подстежки. Зато есть капюшон и самодельный карман. Сумка медицинская. Я с ней часто бегаю на оказание помощи. Удобный ремень, красный крест нарисован. Теперь надо провести отбор, что с собой брать. Выкидываю половину, оставляю несколько индивидуально-перевязочных пакетов, жгуты, обезболивающее в ампулах. К этому набору пузырек со спиртом и шприцы. Из инструментов оставляю маленький нож, складной с пластмассовой ручкой. Все остальное безжалостно кидаю в кулек и под кушетку. Кушетка! Я вспомнил, как вчера лазил под нее. Куда я дел артефакт?
– Вот, отдаю, – сказал я начмеду, доставая артефакт из кармана белого халата.
– Оставь себе на удачу, – сказал начмед, и отпил горячий чай из кружки с рисунком скорпиона. Он внимательно меня осмотрел, будто я находился на строевом смотре.
– Эй, Новиков, ты знаки различия сразу сними. Там нашего брата не сильно любят, – сказал он, – шапку меняй, ремень военный выкинь. Короче, не маленький, сам посмотри, что да как.
Я знаки различия и погоны безжалостно снял, ремень решил оставить. Надо начинать думать над легендой, как и зачем я попал в Зону? Вариантов мало. Закосить под «бывалого»? Не смешно. Остается одно, говорить правду или почти правду. Да – из части, да – убежал посмотреть на изнанку мира.
– Давай мчись к Ременову за ружьем и смотри, из Зоны без него назад не возвращайся! – крикнул мне в спину начальник.
Я поспешил к повороту судьбы, не сбавляя скорость и не поворачивая руль.
Утренняя часть выглядела умытой. Дождь смыл накопленную пыль, оставляя разводы жирной грязи на асфальте. Он, с трещинами-морщинами, улыбался каждому моему шагу. Я аккуратно смотрел по сторонам, стараясь обезопасить себя от появления начальства. Как и бывает в жизни, чего больше всего боишься, то и случается.
Завернул за угол штаба и уткнулся в недовольное лицо замполита. Нет, сейчас эта должность называлась по-другому, хотя смысл работы остался тот же – промывание мозгов. Чем наш замполит и занялся, не отходя от меня.
– Новиков, ты чего честь не отдаешь? Поздно руку вскидывать! Хотя разговор у меня есть, серьезный, – он ткнул пальцем в грудь, – слухи ходят, что склоняют тебя к самоволке. Верно?
Я, не опуская руку, поднятую в приветствии, гаркнул:
– Никак нет, товарищ полковник!
Сглотнул. Что ж это такое? Еще не успел из части выбраться, а уже знают, куда я собрался. Не военная часть, а базарная площадь! Или это шанс остаться?
– Что, нет? Ко мне после развода писать объяснительную! Чистый листик возьми, не напасешься на вас, дармоедов, – язвительно сказал он и поспешил на планерку.
Я же задумался, кто меня мог сдать. Выходил Ременов или начмед. Последний вариант отпадает, ему самому может попасть. Сейчас же проверю Ременова. Будет отнекиваться, не давать ружье – значит, не чиста совесть. Надо только успеть до развода караула.
В оружейную я вбежал, перепрыгивая через ступеньки. Ременов на выдаче находился сам лично. За стальной дверью он засел, как пробка в бутылке шампанского. Я не понимаю, как он там помещается. Слон с огромным пузом. Говорят, ремень ему приходится из нескольких сшивать. Я в это охотно верил.
– Кузьма, ты что пьяный, в Зону идти? – первым делом спросил он.
– Нет, – ответил я.
– Тогда получи и распишись. – Он порылся где-то под ногами, достал завернутое в брезентовую ткань ружье. – Тульский оружейный завод мастерил, гладкоствольное. Вертикальное расположение, так что целишься под «восьмерку». Калибр двенадцатый.
Посмотрел на меня, вздохнул:
– Представь мишень, где десятка – это голова. Теперь целишься в «восьмерку», попадаешь в голову. Понял?
Я кивнул.
– Дальше, – сказал он сам себе. На столик легли пачки патронов. Завернутые в промасленную бумагу, они так и просились, чтобы их вынули и вставили в ствол. – Патроны. Охотничьи… Жакан. Новые, не промокшие. Так, вроде все, – сказал Ременов.
Я стал засовывать коробки по карманам бушлата. Медицинская сумка болталась на плече. Ременов положив руки на необъятный живот, вдруг улыбнулся, по-доброму, как родному сыну.
– Все же решился. Полгода ждали. Я считал, что твой начальник кору начнет грызть от безысходности, – сказал он.
От удивления я перестал суетиться и спросил:
– Чего?
Улыбку моментально стерло. Потом оружейник встал. Мне показалось, передо мной поднялась огромная стена. Ременов вздохнул:
– Кузьма, ты точно не идиот? Полагаешь, он каждому отдаст лучшее ружье? Любого будет прикрывать справкой? Вот сколько раз тебя били? Ни разу. Вот…Как полагаешь, чья в этом заслуга?
Я молчал.
Ременов прикрыл глаза:
– Ты деньги взял?
– Да, – ответил я и вытащил на стол бумажки с водяными знаками. Как для меня – немало, пару тысяч. Ременов даже привстал на цыпочки от удивления:
– Это все?!
– Ну да, – продолжал я его удивлять.
– Точно идиот. Верни ружье, иди в медицинский пункт, – сказал он.
Я схватил сверток с патронами и прижал к груди.
– Новиков, ты знаешь, что наш брат делится на несколько видов за блокпостом. Первые – это военные сталкеры. Про них ты многое слышал. Вторые – это «залетные». Как Баранов. Их задача походить по окраинам, купить, повторю, для особо глухих, купить артефакт и потом хвастаться до самого дембеля. А вот ты, за какие шиши будешь покупать?
Теперь я понял, зачем начмед отдал мне артефакт. Вот оно что! Он просчитал все наперед, на пару ходов. Блин. Не зря он постоянно играет в шахматы!
– Мне хватит, – сказал я угрюмо. Эх, жаль, что кличка у меня не Угрюмый. Сразу понятно, человеку с таким именем лучше ссору не заводить.
– Еду взял? – спросил Ременов поскучневшим голосом. Таким на экзамене профессор задает последний вопрос, стараясь хоть как-то вытащить студиоза. Например, какой цвет учебника? Или: вы знаете мое имя-отчество?
– Кузьма, ты не поверишь, людям присуще кушать. Ам-ам, – сказал он, показывая себе в рот.
Он порылся на полке и достал банки.
– Тушенка, три штуки. Сгущенка… И хватит, – подытожил он.
– Спасибо. – Я заталкивал в сумку провиант.
Ременов молчал и лишь под конец моих сборов произнес:
– Новиков, наплюй на артефакты. Главное, целым вернись.
Ответить я не успел, часы на столе пропели незамысловатую песенку.
Наступило семь часов.
3
Бежал из оружейной комнаты аж появился свист в ушах. С сумкой и завернутым в брезент ружьем торопился к машине. Обычно, перед воротами строилась группа, их считали, проверяли и они ехали через поля к блокпосту. Там происходил обмен, и усталые товарищи возвращались в часть: отъедаться, отмываться и отсыпаться.
Бежать! Асфальт превратился в сплошную серую полосу. Створки ворот, как в драматическом кино, медленно закрывались. Я заметил, как старый «газик» выбросил клубы дыма и стал набирать скорость.
– Стой! – попытался я крикнуть. Получился хрип. Взмахнул рукой, привлекая внимание караульного на воротах. Он перестал их закрывать, и я просочился между створками. Крытый зеленой клеенкой «газик» повернул налево. Сонные лица в кузове.
Бежать, Новиков, бежать! Машина уезжала, лица стали превращаться с размытые пятна. Бежать!
Я не поверил счастью, машина притормозила. Мне кричали:
– Быстрее!
С разбега, не сбавляя скорости, я оттолкнулся и повис на борте кузова. Ударился знатно, боль разошлась волной по грудной клетке. Меня втащили, посадили на грязный пол.
– Новиков, ну ты гоняешь! – сказал чернявый прапорщик, – будто нормативы сдавал! Кстати, Баранов, с тебя пол-литра, говорил же, не струсит Кузьма.
Баранов. Тяжело дыша, я посмотрел на Баранова. Проспорил он! Начмед же говорил, что он заступает на пост! Он в курсе событий, а я грешил на Ременова. Вот кто меня замполиту сдал с потрохами. Успел же, зараза, к нему рано утром подскочить, настучать про вылазку в Зону.
– Ему начмед дал пендаля, вот он и прилетел, – зло сказал Баранов.
Я, с паузами, ответил. Злость: из-за бессонной ночи и от поездки в Зону, и от его понтов, утомили.
– Баран, помню, ты уколов боялся. Думал, что ты от страха в окно сиганешь.
Гогот военных перекрыл мат Баранова.
Прапорщик ткнул мне в плечо кулаком, сказал:
– Баран, давай еще поспорим? Ставлю, что Новиков вернется не раньше, чем через три дня.
– Да от блокпоста не отойдет! – скривил губы Баранов.
Начался спор, и заключение очередного пари. Выясняли и ставили, как на лошадь – когда приду, с чем вернусь, что могу потерять. Больше всего не понравилась ставка – без ушей. Однако я понял, это дежурная шутка, предназначенная для запугивания молодых «духов».
Машина бежала бодро. Я ехал в Зону. Страшную, полную противоречивых слухов и совершенно чуждую моему пониманию. Деревья по краю дороги стояли без листьев, ветками царапая воздух. После дождя, они выглядели зловещими, как пальцы костлявой старухи.
Я наконец-то отдышался. Что делать дальше? Баранов должен меня вывести за блокпост, в чистое поле. Настроение у него явно недружелюбное. Как заставить действовать и обезопасить себя?
Я повернулся к нему и громко сказал:
– Начмед слово дал, что ты меня проведешь.
Разговоры в кузове стихли.
Баранов замолчал, обиженно поджал губы. Шелестели колеса машины, брезент хлопал по ветру. Так и читались мысли Баранова. Отказаться он не мог. В присутствии военных, да и начмеду потом объяснять, почему не выпустил. С другой стороны, у него скоро дембель. Можно забить на всех, показать, что он бывалый, сам много раз за Границу ходил. Перевесил здравый смысл или банальная хитрость. Баранов оскалился:
– Он дал слово, и я дал слово. Чего ты шугаешься, а Новиков? Проведу, даже дорогу покажу. – Он повернулся к прапорщику: – Спорим, на то, что он меньше трех дней в Зоне пробудет.
Я успокоился. Все, при всех сказал. Странно, чего ж он меня так невзлюбил? Подлянку я ему не делал. Не ходил в Зону? Так вот, еду же, он должен наоборот проявить солидарность. Или реально не верит, думает, я отсижусь на краю Границы и назад дерну в часть?
Подвинулся ближе к борту. Дорога змеилась, вид открывался, как в кинотеатре. Весна вступала в права владения, снег сменился грязью, показались останки прошлогодних листьев и жухлая трава. Машину тряхнуло, меня подбросило вверх. Раздались возгласы и брань.
– Что там? Камень? – спросили сзади.
Я присмотрелся:
– Нет. Тело собаки, правда, здоровой такой, с теленка.
– Дааа, не маленькие шавки водятся в Зоне, – протянул чернявый прапорщик.
– Угу. Смотри, вот такие тебе полноги откусят, – вякнул Баранов.
Ответить он не успел, кто-то заехал ему по макушке:
– Не каркай, Баран. Судьба такая интересная дама, может и к тебе привести этих шавок. Тем не менее, не к добру такая примета, мертвая собака…
Баранов замолчал, остальные стали обсуждать, как собака из Зоны оказалась на дороге. Я же наслаждался спокойными последними минутами. Сердце стучало бодро, весело. Такое чувство возникало, когда в экспрессе уже сыграны девять матчей, результат которых угадал и остался один, десятый. И ты ждешь начала, ждешь победы своей команды.
Так и ехал с дурацкой улыбкой. Улыбкой человека, который переступил через свой страх. Вот я и провел время, погруженный в размышления. Вроде разложил все по полочкам, и стало легче. Так бывает, после тяжелой умственной работы или эмоционального напряжения приходит внутренняя тишина. Становится легко и жизненный путь становится ясным.
Машина, преодолевая размытую полевую дорогу, резко накренилась. На меня навалились, раздались вопли. Двигатель заглох. Солнце светило ярко, казалось, что после привычной зимней темноты включили огромные прожекторы.
Хлопнула дверь, появился водитель. Пузатый и усатый дядька в затертой кепке приказал:
– Все ребят, выходите. Дальше по дороге озеро из грязи, если поеду, то утону.
– Офигеть, – высказал общую мысль чернявый прапор, – а мы как, вплавь до блокпоста?
– Нет, вон, чуток правее лесополоса. Там и пройдете, до него всего-то километр топать, – сказал водитель, – а я пока здесь подожду смену. Ну, если хотите, могу рискнуть. Вытаскивать из грязи вам же придется.
Разговоры длились долго, а сделали, как сказал старый водитель. К тому времени я уже успел сходить до ветру, постоял с другими за компанию, подышал дымом от дешевых сигарет. На свежем воздухе табачный запах приобрел специфический оттенок. Свободы что ли?
– Двинули.
Я не видел, кто скомандовал. Двинули, так двинули. Мне в нагрузку дали рюкзак, а в руки пятилитровую бутыль с компотом. Темно-красная жидкость, как кровь, бултыхалась при каждом шаге. Мы шли гуськом, дыша друг другу в затылок. Армия, все однообразно и безобразно. Читал, что в армии главный принцип сгладить индивидуальность каждого человека, привести в однородную массу, а вот потом из нее лепить, как из пластилина, солдатиков.
Тяжелое утро. Мысли, которые, как надоедливые комары, кусали меня всю ночь. Закончился азарт, который будоражил кровь, и будь я автомобилем, стрелка уровня бензина показала бы ноль. Как же хорошо было ехать в машине!
Незнакомый солдатик обогнал меня справа, оказался в начале колонны. Он неосмотрительно выполз на полосу грязи.
– Черт! – крикнул он.
Странная сила потащила его, как будто к ноге привязали веревку и резко дернули. Он упал на спину, автомат отлетел в сторону. Круги на черной грязи расходились от центра, куда его и волочило. Я замер в нерешительности. Это ощущение реального места, листвы под ногами, воздуха, который был пропитан влагой после дождя… и такая нереальность происходящего. Солдатик достиг эпицентра, и его отбросило на пару метров в нашу сторону. Упал грузно, разбрызгав жижу во все стороны.
К нему подскочил прапорщик:
– Живой?!
– Да… – просипел тот.
– Новиков, бегом сюда! – громко крикнул прапорщик, хотя я находился в метре от него.
Я приблизился, бросил бутыль и начал осматривать солдатика. Крови не было, даже щеку не прикусил. Потрогал грудную клетку, живот, руку…
– Больно, – скривился он.
– Терпи, – посоветовал я. Осмотр занял минут десять. За это время возле кругов случилось обсуждение, итог которого уложился в короткий монолог:
– «Пинок» – аномалия коварная, зато хилая. Она притягивает к центру, а потом подбрасывает. Будь потолще солдатик, даже не подкинуло бы. Ее бояться надо по другой причине. Эта подлая аномалия толкает в соседние. Если рядом находился «подскок» – все, пиши пропало. Вопрос в другом, как аномалия оказалась на этой дороге? То собака, теперь она… Расширяется Зона. Ехали бы на машине, даже не заметили…
– Новиков, диагноз! – услышал я.
– Вывих руки при падении. Возможно перелом.
– Голова цела? – спросил прапорщик. Надо хоть его фамилию узнать…
– Да.
– Это хорошо, – сказал он и резким движением съездил по лицу солдатика. Потекла кровь из рассеченной губы.
– Чтобы не обгонял и смотрел, куда копыта ставишь.
Тот обиженно скукожился. Казалось еще мгновение, и он расплачется. Недавно попал к нам, зеленый, как кактус.
– Кузьма, – обратился по имени прапорщик, – что делаем?
– Наложу шину. Палок много, есть бинт. Дальше надо в часть, – сказал я спокойно, стараясь не выдать волнение. Сейчас скажут вести его к машине, потом в часть. И прощай Зона! Ха!
– Молодец. Делай. Не боись, Новиков, проведем тебя через блокпост, как положено. Парень ты толковый.
Три раза посмеяться. Они же поход через Границу расценивают как привилегию, сродни подвигу!
По моей просьбе сломали и ошкурили ветку. Я достал бинт, заставил солдатика снять бушлат и стал фиксировать шину. Он шипел, вздрагивал, но молчал. В конце манипуляции, подвесил верхнюю конечность, и он стал похож на героя из боевиков.
– Баранов, проведешь Однорукого к машине, потом догонишь.
Вот так у нас появляются клички в части. Пареньку прилипла не самая отвратительная. У нас могут дать за привычку, фразу или как сейчас – случай.
Я так понял, чернявый прапор старший в группе заступающих на блокпост.
– Чего я? – возмутился Баран.
– Ты опытный, когда сам будешь возвращаться, то не попадешься в аномалию. Давайте, дуйте.
Мы разошлись. Они к машине, а мы к блокпосту, оставляя первую аномалию, которую я встретил. Первую, но не последнюю.
