Kitobni o'qish: «Чикагская школа политической мысли (1920–1940-е годы). Сборник переводов»

© ИНИОН РАН, 2023

* * *

Д.В. Ефременко¹
«Новая наука о политике», чикагская версия
Вступительная статья

Известный американский политолог Дэвид Истон, чья научная карьера началась в Гарварде и достигла расцвета в Чикагском университете, так сравнивал две alma mater:

«Мое впечатление об их различиях побуждало уподобить Гарвард широкому, медленному, извилистому потоку большой мощи, достигнутой не за счет силы течения, а только благодаря своей ширине и расстоянию, которое он преодолел, тогда как Чикаго казался рекой Тибр – стремительной, бурлящей, увлекающей, полной приключений и кипящей идеями. … Несомненно, первые пять или десять лет в Чикаго были одним из самых захватывающих интеллектуальных периодов в моей жизни. Это было просто огромное интеллектуальное наслаждение. Я познакомился с совершенно новым диапазоном не просто идей, но фундаментальных гипотез, и мог сопоставить их с теми, которыми неосознанно проникся в интеллектуальной атмосфере Гарварда. Наиболее захватывающим в Чикаго было многообразие самых различных, если не сталкивающихся друг с другом гипотез, которые постоянно подвергались рассмотрению. И огромное внимание уделялось не только содержанию этих идей, но процедурам и способам, использовавшимся для их получения, или, проще говоря, методам»².

Истон начал работать в Чикагском университете в 1947 г., в момент смены поколений политологической школы, когда по разным причинам лидер и ключевые фигуры первого поколения покинули университет или отошли от активной работы. Истону даже «достался» кабинет Чарльза Мерриама – человека, который, собственно, и создал Чикагскую школу политических исследований.

За четверть века до прихода Истона Мерриам сформулировал принципиально новую программу³, которая фактически была программой становления «новой науки о политике» не только в Чикагском университете, но и во всей Америке. Ее суть состояла в развороте социальных исследователей к изучению политического поведения, междисциплинарности и широкому внедрению эмпирических методов. Это была весьма амбициозная декларация целей и задач трансформации политических исследований, особенно если принять во внимание, что в 1920-е годы Соединенные Штаты были еще далеки от лидерства в этой области знания. Но, как и во многих других областях, американцы действовали уверенно, с осознанием своего мощного потенциала и готовностью преодолевать барьеры, возникавшие на пути социального познания. А в самих США, возможно, наилучшим местом для прорыва в сфере общественных наук являлся Чикаго – настоящая лаборатория американских «ревущих двадцатых», соединявшая в себе финансовое могущество и классовые конфликты, предпринимательский и технический гений, социальную критику и дух нового урбанизма.

На протяжении первых четырех десятилетий XX в. Чикагский университет, основанный в 1890 г., был центром становления и бурного роста новых научных школ в экономике, философии, филологии, социологии. Благодаря выдающемуся научному и организационному таланту Мерриама появилась и получила признание и Чикагская школа политических исследований. Сам Мерриам, его лучшие ученики и молодые коллеги – Гарольд Госнелл, Гарольд Лассуэлл, Леонард Уайт – в 1920–1930-е годы совершили настоящий прорыв в политическом познании, не только реализуя саму программу «новой науки о политике», но и постоянно расширяя тематический диапазон исследований.

Попробуем рассмотреть историю становления и развития первого поколения Чикагской школы политических исследований через призму биографии сотворивших ее людей и их идей.

«Шеф»

Чарльз Эдвард Мерриам родился 15 ноября 1874 г. в крошечном городке Хопкинтон в штате Айова в семье почтового служащего и школьной учительницы. Отец мечтал, чтобы Чарльз стал юристом, однако, начав обучение в Школе права Университета Айовы, тот быстро разочаровался в юриспруденции и сделал выбор в пользу новой для того времени дисциплины – политической науки. В то же время он на всю жизнь сохранил интерес к естественным наукам, в чем, по всей видимости, сказалось влияние его старшего брата Джона, впоследствии – известного палеонтолога. Поступив в 1897 г. в Колумбийский университет, Чарльз Мерриам испытал сильное влияние таких профессоров, как Уильям Даннинг, Джон Берджесс, Эдвин Селигмен, Джеймс Робинсон, что позволило ему в полной мере овладеть историческим и сравнительным методом изучения политических феноменов. Но хотя на рубеже XIX и XX вв. именно Колумбийский университет занимал лидирующие позиции в области политических исследований, Мерриам, защитив в 1900 г. докторскую диссертацию, посвященную исторической эволюции идеи суверенитета⁴, решил продолжить научную и преподавательскую карьеру в Чикаго. По всей видимости, решение это было продиктовано не только финансовыми соображениями (Чикагский университет пользовался щедрой поддержкой Джона Рокфеллера и ряда других крупных меценатов), но и возможностью быстрее выйти из тени колумбийских корифеев, к которым (особенно к Даннингу) Мерриам относился с искренним почтением. Известность в профессиональном сообществе Мерриаму принесла книга «История американских политических теорий»⁵, опубликованная в 1903 г. Эта монография может рассматриваться как первое обстоятельное исследование американской политической мысли⁶, в котором была предпринята попытка ее периодизации и классификации. Мерриам впервые на систематической основе стал анализировать высказывания американских общественных и политических деятелей колониального периода, эпохи борьбы за независимость и первой половины XIX в. с точки зрения их вклада в развитие политической теории.

Успешно начав университетскую карьеру, Мерриам одновременно принимал все более активное участие в политической жизни Чикаго. Поначалу он сотрудничал с городскими властями в качестве эксперта; его вклад в разработку проблем городского планирования, коммунальных услуг, предпринимательства, землепользования, водного транспорта получил признание в крупнейшем индустриальном центре американского Среднего Запада. Вместе с тем Мерриам смог на деле познакомиться и с пороками местной политики, включая практики незаконного обогащения за счет муниципальных подрядов и прямую коррупцию. В 1909 г. он был избран в городской совет Чикаго. Работая в его составе, он инициировал учреждение комиссии по городским расходам, которую сам и возглавил. Под его руководством комиссия стала эффективным инструментом разоблачения многочисленных фактов мошенничества при закупках. Как известно, борьба с коррупцией была одной из основных установок прогрессивизма – мощного движения, охватившего в конце XIX – начале XX в. широкие слои американского общества, прежде всего средний класс, а также обе ведущие партии. Каденции республиканцев Теодора Рузвельта (1901–1909) и Уильяма Тафта (1909–1913), а также демократа Вудро Вильсона (1913–1921), обычно рассматриваются в историографии как президентства эры прогрессивизма⁷. Сторонники прогрессивистского движения видели в государственных институтах орудия социальных изменений, подготовленных развитием науки, техники и промышленности. На этой волне Мерриам в 1911 г. впервые принял участие в выборах на пост мэра Чикаго, баллотируясь от республиканцев. Выборы он проиграл, лишь немного уступив сопернику от Демократической партии (не увенчались успехом и две последующие его попытки добиться избрания на этот пост). Вскоре после выборов Мерриам поддержал инициированный Т. Рузвельтом раскол в Республиканской партии и создание Прогрессивной партии, чей выход на американскую политическую сцену едва не привел к краху двухпартийной системы. Однако в самой Прогрессивной партии Мерриам не проявлял особой активности. До вступления США в Первую мировую войну он воздерживался и от сотрудничества с федеральным правительством, отклоняя предложения Тафта и Вильсона о работе в экспертных совещательных органах, создававшихся администрациями этих президентов.

Неудачи на политическом поприще не отразились на академической карьере Мерриама. В 1911 г. он фактически возглавил департамент политической науки Чикагского университета. Однако его старт в новой должности не привел к немедленным переменам. Тогдашний президент Чикагского университета Гарри Пратт Джадсон не был склонен поддерживать радикальные инициативы Мерриама. Сам Мерриам сохранял политические амбиции и неоднократно ради них надолго отвлекался от преподавательской и исследовательской работы.

После вступления Америки в мировую войну Мерриам в звании капитана был зачислен в состав корпуса связи армии США. Оставаясь в Чикаго, он занимался вопросами подготовки военных летчиков и принимал участие в информационном и пропагандистском обеспечении военной кампании, для координации которого администрация Вудро Вильсона создала независимое агентство – Комитет общественной информации (известный также как Комитет Крила). Весной 1918 г. Мерриам принял предложение возглавить представительство Комитета в Риме, где развернул бурную деятельность. Прилагая максимум усилий, чтобы добиться поддержки боевых действий со стороны итальянского общественного мнения и основных политических сил (по некоторым данным, он даже использовал средства Фонда Рокфеллера для стимулирования провоенных выступлений Бенито Муссолини⁸), Мерриам мало заботился о согласовании своих действий с американской дипломатической миссией. Итогом стал конфликт с посольством и Государственным департаментом, завершившийся отзывом Мерриама из Рима в сентябре 1918 г.

Возвращение в Чикаго сопровождалось новыми неудачами на поле практической политики. Однако известность Мерриама в качестве политика и общественного активиста начала способствовать тому, что многие его идеи (особенно после отставки Джадсона в 1923 г.) получили поддержку руководства и спонсоров Чикагского университета. Как отмечал биограф Мерриама Барри Карл, «его карьера стала примером нового прагматичного голоса академии, говорящего не только об историческом понимании политической структуры, но и об открытии полезных методов улучшения политической деятельности»⁹.

Насколько можно судить, в начале 1920-х годов Мерриам добился максимально широкой свободы рук в организации исследований и преподавании, какой не обладали деканы других факультетов. Его лидерство стало неоспоримым; коллеги и сотрудники департамента уважительно называли его «шефом». Мерриам стремился к достижению нового качества политических исследований и преподавания дисциплины, к выходу ее за рамки сугубо теоретической рефлексии и превращению в практическую науку, позволяющую повысить эффективность функционирования демократических институтов. В результате в 1920-е и 1930-е годы пальма первенства в американской политологии перешла к Чикагскому университету. Лучшие выпускники департамента политической науки составили когорту исследователей, осуществивших, по образному выражению Гэбриела Алмонда, «чикагскую революцию» в американской политологии¹⁰. В их числе – Гарольд Госнелл, Гарольд Лассуэлл, Леонард Уайт. Весьма показательно, что в отношении своих учеников старшего поколения Мерриам добился отмены запрета на «академический инбридинг» – правила, согласно которому выпускники какого-либо университета, избравшие по его окончании научную и преподавательскую карьеру, должны продолжить ее в другом университете.

Сочетание Мерриамом организационных усилий и педагогической активности дало свои плоды, о которых образно писал Алмонд:

«У Мерриама были навыки, обаяние и формы пассивной агрессии, которые позволяли ему лепить профессионалов в области статистики, психоанализа и социальной психологии из неуклюжих аспирантов, набранных из детей провинциальных священников, мелких розничных торговцев и иммигрантов из Восточной Европы»¹¹.

В результате в момент провозглашения новой программы исследований и преподавания политической науки Мерриам уже знал, на кого он сможет опереться в ближайшие годы.

Публикация в 1921 г. статьи «Современное состояние изучения политики» стала резонансным событием и в общем социально-политическом контексте того времени, и в плане определения основных принципов и направлений будущих исследований возглавляемой Мерриамом научной школы. Программные установки этой статьи – своеобразная лебединая песня эры прогрессивизма, которую в 1921 г. уже сменила консервативная волна во внутренней и внешней политике Соединенных Штатов. Предлагая новую повестку политических исследований, Мерриам видел свою миссию в преобразовании дисциплины в соответствии с прогрессистскими идеалами, подобном тому, которое Джон Дьюи осуществил в философии и педагогике, а Торстейн Веблен – в экономической науке и социологии. Парадоксальность положения Мерриама в начале 1920-х годов, как полагает его биограф, заключалась в том, что, приближаясь к вершине своей профессиональной карьеры, он испытывал глубокую фрустрацию как политик¹². Вместе с тем лидер Чикагской школы, по его собственному признанию, ощущал сильную неудовлетворенность доминирующими методами политического анализа¹³. Обновление методического инструментария (включая широкое заимствование методов естественных наук, особенно биологии), продуктивное взаимодействие с другими отраслями знания и общая переориентация на систематическую экспертную поддержку государственного управления должны были обеспечить превращение политологии в подлинно научную дисциплину.

Мерриам и его молодые коллеги энергично приступили к реализации этой программы, продвигаясь сразу в нескольких направлениях. В сотрудничестве с Госнеллом Мерриам дал старт широкому применению эмпирических и статистических методов исследования электорального поведения¹⁴. Опросы проводили студенты-старшекурсники. Использовалось контрольное квотирование, позволившее при анализе установок избирателей учесть их демографические характеристики. В фокусе исследования 1924 г. были причины отказа избирателей от участия в голосовании¹⁵. Наряду с содержательными выводами особую ценность этой работе придавала подробная экспликация методологии и техники опросов избирателей, проведение которых стало неотъемлемой частью процесса выборов на федеральном уровне лишь со второй половины 1930-х годов. Мерриам и Госнелл опирались на данные опросов чиновников и активистов избирательных кампаний, а также сведения из материалов избирательной комиссии, касающиеся пола, возраста, продолжительности проживания и гражданства (страны происхождения) 5 тыс. избирателей. Вслед за этим было проведено 6 тыс. (!) интервью с не голосовавшими, отобранными методом случайной выборки. Интервью проводили студенты-старшекурсники. Тем самым реализовывалась установка на активное вовлечение студентов в исследовательскую практику. Данные интервью фиксировались на перфокартах Холлерита и затем обрабатывались при помощи считывающего устройства, позаимствованного из офиса городского контролера¹⁶. Стоит отметить, что работа с перфокартами открывала путь к использованию в социальных науках более совершенных систем автоматизированной обработки информации.

Мерриам предопределил выбор темы диссертационного исследования и наиболее известного представителя Чикагской школы – Гарольда Лассуэлла. Диссертация была посвящена изучению методов военной и политической пропаганды, т. е. той самой деятельности, которой занимался Мерриам в ходе своей яркой, но непродолжительной миссии в Риме. Работая над «Техникой пропаганды в мировой войне»¹⁷, Лассуэлл фактически реализовал еще одну установку Мерриама – использование в целях политического анализа возможностей других дисциплин, прежде всего социальной психологии. «Техника пропаганды» с полным основанием может претендовать на первое место в рейтинге трудов, раскрывающих сущность и основные механизмы целенаправленного воздействия на сознание и эмоции массовой аудитории. В следующей монографии Лассуэлла¹⁸ рассматривалась взаимосвязь психологии и психопатологии с политическим поведением.

Мерриама нередко называют «отцом бихевиористского движения» в политической науке¹⁹, хотя его собственные труды в рамках этого подхода (в первую очередь работа 1931 г. о гражданском воспитании, где он сочувственно отзывался о соответствующем опыте фашистской Италии и коммунистического СССР, одновременно критикуя политические режимы этих стран за их репрессивный характер²⁰) теряются на фоне более глубоких и всесторонних исследований того же Лассуэлла. Новаторские эмпирические методы, к широкому применению которых призывал Мерриам, систематически использовались главным образом его учениками и последователями, тогда как сам он оставался генералистом старой формации (что, впрочем, благоприятствовало успешному развитию Чикагской школы²¹). Однако именно Мерриам дал толчок развороту американского политологического сообщества к изучению политического поведения, междисциплинарности и внедрению эмпирических методов. Помимо оригинального научного вклада и даже в большей мере, чем сам этот вклад, успеху его инициативы способствовали систематическая организационная и педагогическая работа, а также неустанная пропаганда новых подходов среди американских исследователей политики. Именно им была адресована книга «Новые аспекты политики»²², включавшая переработанные и дополненные версии статей и выступлений Мерриама 1920–1924 гг. и представлявшая собой своего рода проспект обновленной науки о политике и государстве. Несомненным свидетельством высокого признания программы Мерриама стало избрание его в 1924 г. президентом Американской ассоциации политической науки (APSA). Правда, в APSA у Мерриама было немало оппонентов; к их числу относился, в частности, его непосредственный преемник на посту президента Ассоциации Чарльз Бирд, придерживавшийся антисциентистских установок.

В 1923 г. по инициативе возглавляемого Мерриамом исследовательского комитета APSA был учрежден Исследовательский совет по общественным наукам (Social Science Research Council / SSRC) – базирующаяся в США независимая международная организация, ориентированная на поддержку научных проектов в различных отраслях знания об обществе и аккумулирующая в этих целях средства, предоставляемые частными благотворительными фондами. Тем самым Мерриам не только добивался признания своей программы, но и получал доступ к действенным механизмам влияния на организацию и финансирование исследований.

В середине 1920-х годов в развитие идей «Современного состояния изучения политики» и «Новых аспектов политики» Мерриам выступил с проектом создания на базе Чикагского университета новой суперструктуры, призванной обеспечить прямую связь науки, образования и государственного управления путем переориентации социальных исследований на нужды практической политики. Школа политики (так чаще всего называл эту суперструктуру сам Мерриам), объединяющая ряд факультетов и департаментов, а также исследовательские подразделения и фонды, должна была стать центром экспертной поддержки политических решений и вместе с тем школой подготовки кадров для государственной службы²³. Насколько можно судить, эта амбициозная инициатива была вполне просчитана с точки зрения перспектив фандрайзинга. Однако поддержка со стороны университетского руководства оказалась недостаточной, а с приходом в 1929 г. на пост президента Чикагского университета Роберта Хатчинса и вовсе сошла на нет.

Вместе с тем амбициозные планы Мерриама получили физическое воплощение в виде построенного в 1929 г. корпуса, в котором разместились почти все подразделения Чикагского университета социально-гуманитарной направленности. Это был первый университетский кампус в Америке, в котором философы, социологи, экономисты, политологи и антропологи работали на одной площадке. Мерриам не просто стремился к объединению представителей этих наук в одном здании – он полагал, что в конечном счете ему удастся выстроить единое здание социального знания. Дэвил Истон описывает связанный с этим показательный эпизод:

«Мерриам сыграл важную роль в получении финансирования для строительства. В тот день, когда был заложен краеугольный камень, Мерриам отсутствовал в городе. Вернувшись, он посмотрел на закладной камень с выгравированным на нем названием здания и вышел из себя. Источник его ярости можно увидеть и по сей день. Если вы внимательно посмотрите на закладной камень, то увидите выбитые на камне слова “общественная наука” [social science], но с правого края от этих слов вы заметите, что буква “s” стерта. На краеугольном камне, когда он был первоначально заложен, были слова “общественные науки”, концепция, которая была анафемой для Мерриама, полагавшего, что должен быть только единый свод социального знания, а не совокупность различных социальных наук. В этом междисциплинарном духе была организована программа по разработке общего курса для всех поступающих в Департамент общественных наук под названием “Область и метод общественных наук”. Стоящая за этим философия заключалась в том, что то, что объединяет социальные науки, явно не может быть их предметом. Действительно, то, что объединяет все социальные науки – если не все науки, – это используемые ими методы. По моему убеждению, этот коллективный курс был катастрофой для студентов, но бесценным опытом для участвовавших в нем преподавателей. Мы регулярно встречались на длительных сессиях, чтобы выработать программу курса. Мы вели продолжительные дебаты о предмете и методах, а также различиях между общественными науками. В этом едином курсе нас призывали отменить три столетия растущей специализации знаний. Это было слишком тяжелое бремя, чтобы взвалить на плечи дюжины очень молодых преподавателей, которые сами были свежими продуктами трехсотлетней эволюции. Хотя это было слишком тяжелым бременем, каждому из нас было приятно разделить его, потому что оно открыло нам глаза на некоторые из основных эпистемологических и онтологических проблем в социальных науках и укрепило междисциплинарную атмосферу университета в целом»²⁴.

Выстраивая свою «научную империю»²⁵, в 1920-х годах Мерриам остро переживал недостаток обратной связи между возглавляемой им школой политических исследований и федеральным правительством. Республиканские администрации «ревущих двадцатых» не испытывали сколько-нибудь выраженной потребности в опоре на экспертное знание, особенно на советы тех специалистов, которые разделяли политические и социальные установки прогрессивизма. Исключением был Герберт Гувер, вскоре после своей инаугурации в 1929 г. учредивший Президентский комитет по социальным трендам. Вице-председателем комитета стал Мерриам, а почти все участвовавшие в его работе эксперты имели тесные связи с SSRC. Главный итог этой работы – доклад «Текущие социальные тренды» объемом в 1,5 тыс. страниц – был опубликован в начале 1933 г. И хотя этот доклад (основной вклад в подготовку которого внес Уильям Огборн²⁶ при достаточно активном участии Мерриама) не содержал предложений относительно социальных и политических реформ, необходимых для преодоления последствий Великой депрессии, он сформировал ценную информационную базу, использованную при разработке мероприятий Нового курса.

Мерриам не входил в рузвельтовский «мозговой трест» 1933–1936 гг.²⁷, однако, будучи членом Комитета по национальным ресурсам федерального Министерства внутренних дел, он имел возможность влиять на подготовку и реализацию правительственных программ в рамках Нового курса. Будет не лишним отметить, что Гарольд Икес – министр внутренних дел в администрации Рузвельта, в 1919 г. был менеджером кампании Мерриама по выборам в мэры Чикаго.

В 1936 г. Мерриам был включен в состав Президентского комитета по административному управлению, которым руководил его близкий друг Луи Браунлоу. Опубликованный в начале 1937 г. отчет Комитета содержал резонансное заявление «Президенту нужна помощь» и предлагал комплекс мер, направленных на реорганизацию правительственных агентств в единый президентский офис²⁸.

Мерриам оставался сторонником проводимых Франклином Рузвельтом преобразований, даже несмотря на то, что к реализации принималась лишь малая часть его инициатив (например, в Законе о реорганизации 1939 г. были учтены только два предложения из 53-страничного отчета Комитета Браунлоу). Однако для Мерриама было важно активное участие представителей научного сообщества в разработке Нового курса, что полностью отвечало его представлениям об идеальной модели взаимоотношений власти и экспертов. Казалось, в 1930-е годы эта модель была близка к воплощению: восемь его коллег по департаменту политической науки Чикагского университета участвовали в работе 20 различных комитетов, экспертных групп и комиссий, сформированных федеральными органами власти. Для сравнения: в 2006 г. в аналогичные структуры было включено всего лишь четыре эксперта, представлявших факультеты и департаменты политологии всех (!) американских университетов²⁹.

В 1930-е годы Мерриам продолжал публиковать произведения, неизменно вызывавшие интерес политологического сообщества. Но в функционировании возглавляемого им департамента нарастали трудности. Отношения между Мерриамом и новым президентом Чикагского университета Хатчинсом развивались по нисходящей. Сказывались и разница в жизненном опыте и возрасте (Хатчинс возглавил университет в 30 лет), и столкновение амбиций, но главное – принципиальное различие во взглядах на миссию науки и образования. Хатчинс, сыгравший в дальнейшем выдающуюся роль в организации образования, философском осмыслении его задач и защите академических свобод, был убежденным противником сциентистских установок и ориентации процесса преподавания на решение практических задач в ущерб формированию ответственного гражданина.

О принципиальном характере расхождений между этими двумя незаурядными деятелями свидетельствуют их высказывания по поводу возможностей и перспектив эмпирически ориентированной политической науки. В предисловии к книге «Политическая власть» Мерриам писал:

«В последние годы появились огромные массы нового материала в области экономики, антропологии, истории, социологии, государственного управления, и эти факты бросают вызов тем, кто озабочен политической властью. Новые доктрины социальной среды, социального наследия, личности, похоже, опровергают старые концепции и выводы. Новые психиатрические данные, психологические, психобиологические факты, касающиеся природы человеческой личности, тесно связаны с комплексами власти и установками»³⁰.

Хатчинс напрямую полемизировал с этим оптимистическим ви́дением:

«Власть становится главным словом в политической науке; и предсказание того, что будут делать суды, заменяет справедливость как цель юриста и правоведа. Научный дух побуждает нас накапливать огромные массивы данных о преступности, бедности и безработице, политической коррупции, налогообложении и Лиге Наций в нашем стремлении к так называемому социальному контролю. Существенная часть того, что мы называем социальными науками, – это большие массивы данных, неосвоенных, несвязанных и бессмысленных»³¹.

На фоне сложных отношений Мерриама с университетским руководством к концу 1930-х годов начал распадаться кадровый костяк Чикагской школы политических исследований. Наиболее болезненным был уход Лассуэлла и Госнелла, решивших, что Чикагский университет уже не является оптимальной площадкой для их профессионального и карьерного роста. В 1940 г. подал в отставку со своего поста и сам Мерриам. Уйдя на пенсию в 66 лет, он сохранял научную активность, много публиковался, выступал с лекциями в разных университетах, участвовал в работе благотворительных структур семейства Рокфеллеров. Мерриам умер 8 января 1953 г. после продолжительной болезни. В его архиве сохранилось несколько неоконченных рукописей научных работ, а также автобиографии.

Вклад Мерриама в развитие политической науки пользуется в настоящее время в Соединенных Штатах и других странах несомненным признанием, но при этом его труды чаще всего рассматриваются как достояние прошлого. На наш взгляд, это не совсем справедливо. По крайней мере, такие его книги, как «Новые аспекты политики» и «Политическая власть», заслуживают того, чтобы их читали и в XXI в.

Переводы, включенные в данный сборник, – лишь самый первый подход к знакомству с научным наследием основателя Чикагской политологической школы, который, конечно, не может дать достаточного представления о его творчестве. Статья «Современное состояние изучения политики», как уже было отмечено выше, имела программный характер. Ее актуальное значение можно суммировать следующим образом.

Во-первых, эта статья стимулирует к новому осмыслению критериев научности политического знания, которые сегодня, разумеется, во многом отличаются от идеала столетней давности. Дихотомия «факты vs ценности», две составляющие которой в 1930-е годы в кампусе Чикагского университета олицетворяли Мерриам и Хатчинс, неизбывна, и постоянные усилия все новых поколений исследователей проложить внутри нее верный курс направляют развитие научного знания в ту или иную сторону.

Во-вторых, спустя 100 лет после публикации статьи Мерриама вопрос о научно-информационной основе политических исследований обретает новую остроту. Да, по сравнению с теми массивами данных, к работе с которыми призывал Мерриам, использование big data для исследования электорального поведения и протестной активности, для выявления политических предпочтений и т. п. сопоставимо с квантовым скачком. Но, как и в те времена, овладение адекватными методами анализа и обработки таких данных, а также интерпретации получаемых результатов относится к числу насущных задач, стоящих перед политологами.

В-третьих, хотя междисциплинарность, казалось бы, должна считаться успешно реализованной установкой Мерриама, на деле частота призывов к междисциплинарности или к восстановлению дисциплинарных иерархий отражает определенную цикличность в развитии знания. В этом контексте вопрос о степени актуальности нового дисциплинарного синтеза важен для науковедческого анализа общественных наук и места в них политологии, в частности для понимания того, как в этих отраслях знания работают механизмы инклюзии и эксклюзии³².

В-четвертых, по-прежнему сохраняет свою остроту проблема взаимодействия между экспертами-политологами и структурами власти на локальном, национальном и международном уровнях. Не секрет, что сообщества политологов и международников практически никогда не бывают полностью удовлетворены качеством ирезультативностью такого взаимодействия. Впрочем, и со стороны власти отношение к экспертам и их рекомендациям нередко оказывается амбивалентным. Весьма симптоматично в этом плане предостережение Вудро Вильсона, чья политическая карьера, служившая своеобразным эталоном для Мерриама, начиналась в академическом сообществе: «Чего я опасаюсь, так это правительства экспертов. Бог запрещает, чтобы в демократическом обществе мы отказывались от решения какой-либо задачи в пользу экспертов, ставя их выше правительства. Что мы есть, если передоверяем научную заботу о нас небольшой группе джентльменов, которые являются единственными, кто понимает суть дела? Поскольку мы не понимаем суть дела, мы не являемся свободными людьми»³³. В сущности, отношения «власть – экспертное сообщество» также уместно рассматривать как дихотомию, сегодня ничуть не менее актуальную, чем в начале XX в. При этом консолидированность экспертного сообщества на разных уровнях, наличие многочисленных и диверсифицированных каналов внутридисциплинарной коммуникации, а также успешное взаимодействие политологов с гражданским обществом (от локального до глобального) в значительной степени влияют на то, насколько власть будет готова слушать и воспринимать рекомендации политических экспертов.