Кремль 2222. Крылатское

– Сдавайся! – предложил я. – И тогда пощажу.

Кочевник явно знал наш язык. Он гордо вскинулся:

– Небо не принимает трусов! Кешайн лучше погибнет, но никогда не сдастся в плен!

– Дело твоё, кешайн! – согласился я, пробуя на звук новое слово.

Никогда о таких не слышал. Интересно, откуда они взялись на нашу голову?

Что-то громко зашипело, привлекая внимание. Ещё немного, и почти всё пространство заволокло белым дымом, в котором было трудно дышать. Ты смотри, а противник-то непростой попался, продвинутый – дымовую завесу поставил.

Миг, и всадники скрылись в густом тумане. Ищи теперь!

Фенакодус подо мной чуть не сошёл с ума, так резво дёрнул, что я едва не свалился. Остановился лишь оказавшись на свежем воздухе. Я животное понимал, у самого рёбра чуть не трещали.

– Нечай, а ты откуда?

Я поглядел на говорившего. Им оказался отец, он недоумённо смотрел на меня. С его меча медленно капала на землю тягучая кровь.

Я хотел ответить, но тут один из ополченцев, прикрывавших отца, завопил что есть силы:

– Уйдут!

– Хрен им! – вырвалось у меня.

Я сунул меч в ножны и схватился за аркан, любезно притороченный прежним обладателем фенакодуса к седлу. У него явно страсть к арканам была. Одним на меня охотился, ещё и про запас держал.

– Нечай! – попытался остановить отец, но я уже ринулся в центр разраставшейся завесы.

Фенакодус не посмел ослушаться. Вышколили звероподобную лошадку на славу.

Я задержал дыхание, врываясь в серо-молочный туман. Ну, фенакодушка, поднажми. Ещё чуток!

Фу-у-х! Снова нормальный воздух. Только расслабляться нельзя. Небольшой отряд кешайнов во главе с «султаном» уходит галопом. Сообразили, гады, что им крышка. Ноги уносят.

Мой скакун припустил за ними. Когда дистанция сократилась, я закинул аркан словно невод. И сразу же последовал страшный рывок. Есть! Попалась «рыбка»! Кешайна выдернуло из седла.

Толком не разглядев «улов», я повернул обратно, волоча пойманную добычу по земле. Авось башку об камни не разобьёт. Мне этот воин живьём нужен.

Потеряв бойца, кочевники только ускорили темп. Удирали что было сил. А через завесу прорывались первые ряды конных ополченцев с отцом впереди.

Увидев меня, он поднял руку, останавливая бойцов.

– Прекратить погоню!

Я демонстративно показал на пойманного кешайна. Того слегка оглушило, он лежал смирно, не делая попыток вскочить на ноги и освободиться.

– Принимай языка, староста!

Показалось мне или нет, но в глазах отца мелькнуло торжествующее выражение. Он явно гордился мною.

Двое ополченцев спрыгнули с фенакодусов, подошли к кешайну. Именно тогда я увидел знакомый султан. По всему выходило, что мне удалось изловить начальника нападавшего на маркитантов отряда.

Чуть позже из тумана завесы появился Ероха. Он шагал слегка враскоряку, в правой ноге застряла стрела с жёлто-серым оперением.

– Ну что, мы победили? – тихо спросил он, слегка покачнулся и упал.

Глава 4

Всё население Комплекса, включая стариков и детей, вышло встречать победителей. Даже купцы свернули торговлю.

Мы возвращались без всякого триумфа. Да, вроде бы одержали победу, но какой ценой? Погибло девять ополченцев, двое «ястребков», а уж сколько раненых! Каждый второй из уцелевших, в том числе и Ероха. Еще счастье, что ополченцы первым делом использовали луки, а не вступили в рукопашную схватку сразу. И очень помогли торговцы со своими автоматами.

У маркитантов потери были не такие же серьёзные. Так, в самом начале кое-кто был убит, засада оказалась грамотной, а потом уже сказалось превосходство в вооружении (когда удалось проредить ряды нападающих, вырваться на свободное пространство и организовать оборону). Да и сколько было той охраны?

Прилегающая к Комплексу территория считалась сравнительно безопасной, вот и расслабились немного. Часть возниц пришлось заменить нашими ополченцами, а в повозки впрячь трофейных фенакодусов: маркитанские-то были уничтожены полностью.

Ставший моим трофейный фенакодус чувствовал торжество момента. Он гордо нёс седока. Я нежно потрепал его по холке.

– Как же мне тебя звать-то? Бурка?

Шкура у фенакодуса была бурая, похожая на спекшуюся кровь, и жёсткая.

– Не, – продолжил я рассуждать. – Бурка – не интересно. У нас в стойлах половину так кличут. Не оригинально. Тогда как? Подскажешь?

Одно ухо у коняки отсутствовало. Не то в бою отсекли, не то другой фенакодус оттяпал. За этими животинами глаз да глаз нужен.

– Одноухим будешь? – спросил я и услышал в ответ хриплое рычание. По интонации скорее одобрительное, чем недовольное. – Стало быть, согласен! Давай знакомиться, Одноухий. Меня Нечаем зовут. Авось нас не сразу разлучат.

Колонна медленно втягивалась в крепость через главные ворота. Последними прогрохотали телеги с убитыми. Их предстояло оплакать и похоронить.

Люди уже знали о судьбе Пойменского. Буквально перед нами оттуда с печальной вестью вернулся небольшой отряд, специально отправленный отцом на разведку. Живых найти не удалось. Кешайны вырезали всё население подчистую. Зачем? Об этом предстояло спросить у единственного пленного.

Отряд торопливо рассасывался. Несмотря на трагедию, торг еще продолжался. Маркитанты сразу отправились на площадь. Не зря же они сюда ехали! А вот ополченцам было не до праздника.

В разные стороны торопливо ускакали разведчики. С прыжковой башни в небеса устремились ястребки. Я вызвался слетать еще разок, но тут отец оказался непреклонным. Сразу заявил, что нечего постоянно испытывать судьбу и что я, как и другие уцелевшие ястребки, уже чересчур устал для нового полета.

Отец ушёл вместе с начальником обоза маркитантов – лысым дядькой в выгоревшем на солнце х/б и сапогах-киразачах (а ничего так – добротные сапожки. Мне б такие подогнали – я б не отказался!). У него, единственного из маркитантов, была на себе броня – цельнометаллическая кираса, выкрашенная в защитный цвет. Звали его Буцем. Раньше обозом другой командовал, но в этот раз занемог. Как чувствовал!

Кешайна вели под плотной охраной. Не столько боялись, что убежит, сколько переживали, что народ выместит на нём зло. У некоторых в Пойменском были родственники, а про друзей и знакомых говорить нечего.

Эх, будь моя воля, я бы сам из этого урода отбивную бы сделал, особенно после того, что увидел в сожжённой деревне! От расправы удерживало сознание, что кешайн нужен как язык. Вдруг его соплеменники где-то рядом кишмя кишат?

Одноухого у меня всё же отобрали. Заявился наш хозяйственник по прозвищу Прапор (говорят, от древнего воинского звания образовано – прапорщик, знаменосец, только что-то я никогда его со стягом не видел) и заявил:

– Тебе, Нечай, фенакодус ни к чему. Я его реквизирую.

Он протянул руку к фенакодусу.

– С какой стати, Прапор? Я Одноухого в бою добыл! Это мой трофей! – обиделся я.

– Ты у нас кто: кавалерист или ястребок?

– Ястребок.

– То-то. Рождённый летать скакать не должен. Приказ Добрыни-старосты.

Так я снова стал безлошадным.

На время объявленного отдыха пошёл к ангару договариваться о новом крыле. Кое-какой запасец ещё остался. Да и из потерянных что-нибудь восстановить реально. Конечно, меня помурыжат, как без этого, но крыло взамен уничтоженного в бою дадут. А будут упираться – я им всю печенку проем. На ястребках вся разведка лежит. Без нас Комплекс всё равно что без глаз и ушей.

Ероху положили в госпиталь. Лекарь, который его осматривал, заверил, что всё в порядке. Парня чуток подлатают и снова в строй. Стрела оказалась неотравленной, попала в мягкие ткани, крови вытекло немного.

– Завтра не обещаю, но через недельку ваш Ероха будет как новенький танцевать, – заверил лекарь.

– Навестить сегодня можно?

– Завтра приходите. Мы ему раны обработаем и особым отваром напоим. До утра проспит без задних ног.

По пути всю дорогу крутил в памяти то, как ловко я стрелу в полёте поймал. Вспоминал и сам себе не верил. Про подобные случаи приходилось слышать раньше. Отец рассказывал, что среди кремлёвских дружинников есть такие умельцы, разве что ртом пули не ловят. Но они годами специально тренируются, а я о подобном и не помышлял. Тем более, одно дело слышать, а другое проделать самому. Даже занозу не засадил! Блин, голова кругом идёт!

Наш завхоз по характеру был близнецом Прапора. Зимой снега не выпросишь. После полуторачасовой перепалки я уж было решил, что без отца не обойтись, но завхоз всё же сдался. Открыл заветную дверь и вручил крыло.

– Если и это проголубоглазишь, больше не приходи. На калитке летать будешь!

– Спасибо, дядь Сень! – обрадовался я и побежал проверять крыло.

Потом время закрутилось, завертелось. Я и заметить не успел, как наступил вечер, и вспомнил, что пора бы поужинать. Кое-как привел себя в порядок, умылся да отправился в трактир, лелея внутри надежду, что свижусь там с Варей. Авось, и поговорить удастся.

Может, я и на поединок с Чубарем из-за неё вызвался? Парни всегда не прочь перед зазнобами покрасоваться. Нет, вряд ли. Тут что-то другое, не думал я тогда о девушках. Сущности, завладевшей мной в тот миг, не было никакого дела до Вари. Просто кулаки зачесались.

После боя с кешайнами чуток отпустило, я стал прежним. Вопрос – надолго ли? Что за странные инстинкты и желания начинают меня одолевать? Имело смысл поговорить с отцом, но я видел, что он занят. Тут не до бесед. Ну и, в конце концов, я не мальчик. Пора решать все вопросы самостоятельно. Отец бы это одобрил.

По дороге в трактир узнал новость. Кто-то решил отпраздновать победу, словно было что праздновать. Тут горевать впору и о погибших жителях Пойменского, и об ополченцах… Но с другой стороны, вся жизнь – сплошные потери. Каждый выход за пределы стен уже риск. А тут – бой. Да и кто может знать, что ждет всех завтра? Пусть будет праздник. Может, последний.

Столы вытащили под открытое небо. Собрались в основном ополченцы да ястребки. Те, кто был в настоящий момент свободен от дежурств. У некоторых участников боя белели повязки. Женатые пришли с семьями, неженатые – с подругами. Были и торговцы из пришедшего каравана во главе с Буцем. Лицо маркитанта оставалось привычно бесстрастным.

Он посматривал чуть свысока на всех, считая себя чуть не центром Вселенной. А что? Многие товары можно достать лишь у их падкого на выручку сообщества.

Уцелевшие после боя кочевники словно в воду канули, и даже ястребки не сумели их обнаружить. Поздно вылетели, да и сколько тех ястребков осталось?

Многие радостно приветствовали меня: как ни крути, но я оказался в числе героев дня. Слава, она, конечно, преходяща, но почему бы не понежиться чуток под её лучами? А завтра… когда оно наступит, тогда и будем разбираться.

Жаль, три места за нашим столом пустовали. И если Ероха еще вернется, то двое уже никогда. Погибли в бою. И точно так же меньше стало на празднике ополченцев. Если бы не поддержка маркитантов, могла полечь вся полусотня, и кто кому там больше помог, вопрос вопросов.

Кочевники оказались вояками превосходными, в рубке никакому ополченцу не уступят, а, возможно, и кремлевскому дружиннику. Как я еще уцелел?

Я поискал глазами Варю и, увидев, обрадовался. Она сидела неподалёку вместе со стайкой незамужних девушек, о чём-то переговаривалась с соседкой. В какой-то миг наши глаза встретились снова, как это было перед схваткой на Круге. Но теперь Варя не стала отводить глаз и фыркать. Она смотрела на меня с улыбкой, за которую я был готов и жизнь отдать.

Ястребки горланили наперебой, вспоминая детали минувшей баталии. После победы почему б не похвастаться? Нормальная реакция, возможно, недостойная опытного воина, однако для молодых парней в самый раз. Все-таки мы победили, а цена… Разве бывают сражения без потерь?

Разбитные подавальщицы сноровисто расставляли снедь. Было ее по летнему времени вполне достаточно. Тут тебе и мясо, жареное и отварное, рыба явно из Пойменского (воспоминание кольнуло меня, как зубная боль, но я сдержал эмоции при себе), овощи, необычные на вид блюда из побегов мутировавших деревьев (умеючи их можно приготовить так, что пальчики оближешь). Всяких квасов да медовых сбитней – хоть залейся. Зато хмельного вина по чуть-чуть. У нас сухого закона нет, однако большинство себе не враги, понимают, что у трезвого больше шансов выжить.

Разносолов в Комплексе мало, но ради такого случая расстарались. А при взгляде на некоторые угощения становилось ясно, что маркитанты поделились, отблагодарив за помощь.

Мы с интересом разглядывали продукты в ярких упаковках. Да уж… умели предки подать товар лицом. В наши времена не до культурных изысков, это они с жиру бесились. Интересно, может, наши потомки будут жить хоть немного лучше, чем мы сейчас? Или человечество вымирает, как вымерли когда-то динозавры?

Будь проклята древняя война, которая принесла нам столько страданий!

Первый тост, как это положено, поднял отец. Он возвышался скалой над гостями, держа выточенный из дерева кубок с массивной ножкой.

– Друзья мои! Не все сегодня вернулись домой, пролив кровь на поле боя. Их смерть была лёгкой и красивой. Они жили как герои и умерли как герои, сражаясь! Господь призвал к себе лучших из нас. Так выпьем же за упокой их душ и за то, чтобы мы тоже достойно встретили свой последний час!

Речь отца задела во многих нужные струнки. Ещё секунду назад мы были толпой, но после этих слов превратились в единое целое. Люди вставали с мест, поднимали кубки и пили до дна за тех, кого больше с нами нет.

Немного погодя всё вернулось в прежнее русло. Теперь уже пили за победу, за то, что выжили, за тех, кто проявил себя. Тут и я попал под раздачу, когда выкрикнули моё имя. Отец притворно хмурился, но я видел, что он за меня рад, гордится отпрыском.

– Сегодня ястребок Нечай, показал, что он может сражаться не только в небе, – говорил дядька Аким. – Крошил кешайнов, как его батька, – он лукаво подмигнул отцу. – А предводителя в плен взял. Мой тост за Нечая! Честь и слава ему!

– Слава! – закричали с мест.

Я поднялся, чувствуя, что щёки становятся пунцовыми. Похвала дядьки Акима была приятна, но при таком скоплении народа я оробел.

– Ну, Нечай, скажи что-нибудь, – попросил дядька Аким.

Я низко поклонился.

– Спасибо вам, люди добрые! За слова ваши, за ласку… Постараюсь и впредь быть достойным общины.

И, понимая, что больше ничего путного не скажу, снова сел на лавку. Ох, непростое это испытание оказаться на виду у всех, даже если повод в высшей степени приятный. С меня семь потов сошло. Приятели, догадавшись о моих чувствах, пододвинули стопку со сбитнем, я махнул её не глядя. Ничего, сегодня можно. Скоро стемнеет, и полетов больше не предвидится.

Аппетит после выпитого разыгрался не на шутку. Я наложил в свою миску побольше вкусных кусков из разных блюд и стал набивать желудок.

– Что, на хвачик пробило, Нечай? – хихикнул кто-то из своих.

– Ещё как, – признался я. – Целого фенакодуса сожрал бы.

Тут моё внимание привлёк пробиравшийся к столу отца ополченец. Я узнал его – он был приставлен к порубу, в котором теперь держали пленного кешайна. Подойдя к отцу, ополченец что-то заговорил, но отсюда не было слышно, о чём речь. Я хотел придвинуться поближе, даже привстал, но дядька Аким тут же усадил меня обратно.

– Не вмешивайся, Нечай. Не твоего ума пока дело.

– Как скажешь, дядя Аким. – Я подчинился.

А вести, судя по нахмурившемуся лицу бати, были нерадостными. Таким суровым я его давненько не видел. Наверное, с того раза, когда меня в заложники брали, а это случилось пятнадцать лет назад. Что же за вести такие удалось узнать от кешайна?

Выслушав их, отец поднялся и зашагал в сторону темницы. Походка у него была стремительной, ополченцу пришлось бежать за ним вприпрыжку.

Тут и я не выдержал. Резво вскочил («Прости, дядя Аким, но так надо!») и припустил за отцом. На пути то и дело натыкался на подавальщиц, один раз чуть не опрокинул тётку вместе с подносом. Извинившись, побежал дальше. Но разве за отцом угонишься!

Его спина мелькнула в коридоре и исчезла, а мне преградил дорогу часовой. Им оказался злополучный Чубарь. Я был прав, ничего с ним не случилось, парень был в полном порядке, вот только злился на меня, как на тысячу нео.

– Куда прёшь?! – зло рявкнул он.

– Пусти, Чубарь! Я за отцом.

– Не велено, – покачал головой ополченец и выставил вперёд остриё меча.

– Чубарь, с ума не сходи. Пусти, по-хорошему…

– Сказано тебе – нельзя. Приказ такой. А будешь лезть, кишки выпущу. Не посмотрю, что ты у нас герой.

– Что, завидки берут?

– Дурак ты! Я своё ещё возьму. И тебя на следующем Кругу свалю. Ей-ей! Но пропустить не имею права. Понял?

– Ладно, – согласился я.

Не похоже, чтобы Чубарь соврал. Наверное, и впрямь получил приказ.

На пиру играла музыка. Маленький оркестрик старался вовсю. Мелодия будоражила кровь, ноги сами срывались в пляс. Я не заметил, как буквально был вытащен из-за стола, как попал в тесный круг названых братьев. Я смотрел на их радостные лица, заражался их безудержным весельем. Что-то дикое, первобытное снова пробуждалось во мне. И не было дела, что пир вполне мог быть последним и впереди нас ждала лишь война. Пожили относительно спокойно, так ведь покой не вечен и рано или поздно должен был завершиться хорошей дракой.

Музыка всё сильнее завладевала телом, я растворялся в навязчивом ритме, отбиваемом барабанщиком, а тот и рад – лупил так, что стёкла дрожали.

Это был танец войны и мира, тех, кто вернулся, пришёл с победой. Не знаю, как он выглядел со стороны, но мне на это было наплевать. Победитель смешным не бывает.

Кровь во мне кипела, я выделывал причудливые коленца, шёл вприсядку, потом подскакивал, ходил колесом, крутил сальто и выделывал прочие акробатические кунштюки, всё сильнее отдаваясь во власть музыки.

Мелькали лица ястребков, ополченцев, гостей. Когда мелодия сменилась на более плавную, вступили женщины.

Меня как током ударило, когда я понял, что держу в объятиях Варю и мы медленно кружимся в чарующем танце.

– Мне это снится?

Она вскинула подбородок.

– Снится?

– Да. Как будто во сне.

Варя усмехнулась:

– Нет уж, сегодня спать я тебе не дам. Даже не мечтай! – И она прижалась ко мне всем телом.

Господи боже мой! Да откуда у женщин такая власть над нами?! Её слова обдали меня жаром, окончательно превратив мою волю в воск. Я полыхал от пальцев ног до ушей. Странная волна охватывала меня всё сильнее и сильнее, в висках бешено пульсировала кровь.

– Варя, ты… Ты…

– Что, Нечай?

– Ты самая красивая!

– Я знаю, Нечай, – хихикнула она, пряча лицо у меня на груди.

Я не понял, когда закончился этот танец, как мы, не таясь, покинули пир, как отправились к ней.

Изба, в которой она жила вместе с младшей сестрой (родители погибли три года назад), находилась неподалёку от крепостной стены Комплекса. Никто не смог бы нам помешать.

Мы оказались внутри, наедине, и свет померк для нас, а мир перестал существовать до самого утра.

Глава 5

Они уходили в полутьме, не оглядываясь на зубчатые стены некогда родных кремлёвских стен. Крепкий высокий мужчина, хрупкая женщина со спящим младенцем на руках… Всё их нехитрое имущество поместилось в двух вещмешках, болтавшихся за спинами. Много ли на себе унесёшь, отправляясь в изгнание? А много ли дадут взять с собой? Ладно, хоть оружие не отобрали.

Добрыня по сию пору помнил налитые гневом глаза дьяка из Тайного приказа. Будь у того воля – камнями да палками прогнал. Хорошо бояре в обиду не дали. Уж им-то было известно, что движет Добрыней. Не одобряли, конечно, но понимали. Где-то даже сочувствовали.

Двое пластунов, что выводили изгнанников за пределы крепости, держались чуть поодаль. Оба втайне надеялись, что бывший дружинник Добрыня вот-вот передумает и повернёт обратно, но чаяниям их так и не суждено было сбыться.

Добрыня упрямо шагал вперёд, крепко сжимая побывавший в десятках переделках меч. Цепкий взгляд дружинника обшаривал окрестности, не пропуская ни одной детали. Опасность может притаиться везде. Мелочей за пределами Кремля не существует. Кому как не Добрыне помнить об этом. Ведь сколько было хожено, сколько пролито крови: своей и чужой! Не раз и не два выживал только чудом. Но тогда спину прикрывали надежные товарищи, такие же дружинники, как Добрыня.

И как паршиво, как плохо на душе, что теперь пути-дорожки разошлись навсегда!

Добрыня сделал выбор и был вынужден покинуть стены Кремля.

Его не гнали и не заставляли, более того – измени он решение, передумай, поверни обратно – никто и слова бы не сказал, приняли бы в распростёртые объятья и попрекать не стали! Разве что тайный дьяк вконец обозлится, да наплевать на него! Невместно дружиннику на то обращать внимание!

Но Добрыня не мог предать тех, кто стал смыслом его жизни: красавицу Устинью и их малыша, Нечая. Потому и ушёл с ними.

Ребёнок безмятежно спал, не подозревая, что оставляет родной дом. Малыш видел сон про папу и маму. Малыш улыбался и шевелил ручками, тянулся всем телом, чтобы обнять могучую шею снившегося отца.

Нечай… Солнышко ненаглядное, сыночек, кровиночка родная!..

Любовь и вправду была нечаянной, нежданной. Добрыня раньше подумать бы не мог, что бросится в омут этой любви с головой, а когда вынырнет, будет слишком поздно. Для него, для Устиньи, Нечая…

Перед ним поставили выбор: либо Кремль, либо семья. Добрыня поступил, как подсказали сердце и душа. Думал недолго, вскинул гордо подбородок и сказал, что уйдёт с женой и сыном.

Ему не стали чинить препоны, хотя было жаль терять бойца, одного из лучших в дружине. Однако закон есть закон. Един для всех, без исключений. А если строг, так потому, что каждая строчка в нём жизнями человеческими написана. Нельзя иначе, время такое. На кону самый главный оплот Руси – Кремль, отступать больше некуда.

Троица изгнанников растворилась в темноте. Что ждёт их за горизонтом, какие опасности подстерегают, выживут ли…

Пластуны побрели обратно. Головы их были низко опущены. А самым понурым был пластун Вышата. Только что он потерял лучшего друга. И от мыслей об этом внутри всё саднило и переворачивалось…

– Ты что, Нечай? – испуганно спросила Варя.

От её слов я окончательно проснулся.

– Да так, ничего…

– А почему зубами скрежетал, про Кремль говорил что-то?

– Забудь. Сон приснился.

Я перевернулся на спину, Варя, воспользовавшись этим обстоятельством, взгромоздилась сверху и пристально уставилась глаза в глаза.

– Что за сон? Рассказывай.

– Дурацкий сон. Про то, как нас из Кремля выгнали, всю семью. Вернее, мать со мной за ворота выставили, а отец сам пошёл. Сказал, что своих не бросит, и добровольно в изгнание отправился. Вместе с нами. А его друг, пластун Вышата, провожал. Отец мне когда-то рассказывал, а вообще вспоминать об этом не любит. У него в душе обида на Кремль осталась по сию пору.

– А за что вас выгнали?

– Ты точно хочешь узнать? – спросил я.

Варя задумчиво прикусила губу и тут же кивнула.

– Отец был дружинником. Сражался храбро, Кремль защищал. О женитьбе даже не думал, но потом вышел указ князя «О потомках», и отца заставили взять себе в жёны Устинью – это моя мать.

– Что, так и заставили? – ахнула Варя.

– Заставили. Я же сказал – княжеский указ.

– А зачем заставили?

– Раньше дружинников мало было. Ну, до того, как на поверхность вышли… Когда окончательно на земле закрепились да столкнулись с кучей врагов, стало ясно, что дружина потребуется большая. От дружинников чаще всего мальчики рождаются, вырастают такие же высокие и сильные. Вот отцу и приказали жену взять.

– И что потом?

– Ты слушай, не перебивай. Стали, значит, они вместе жить, причём не абы как, а душа в душу. Отец сам не заметил, как влюбился, хоть жена и навязанной была.

– Ничего себе! – изумилась Варя.

– Ага. В жизни всякое бывает. Потом мать понесла, через положенный срок роды, и вот тут-то выяснилось, что мать у меня порченая…

– То есть как порченная?! – не поняла Варя.

– Мутантом оказалась. До родов эта её особенность будто спала, ничем себя не проявляла. Никто и подумать не мог. А когда схватки начались, бабки-повитухи чуть с ума не сошли. Мать такое устроила: всё в щепки разнесла, мебель по комнате летала, стёкла вдребезги, посуда медицинская в хлам… Дар у неё был. Или проклятье… Могла предметы двигать усилием воли, вот только не контролировала себя, всё спонтанно получалось. Монахи в Кремле испугались, что я, будучи рождён от мутанта, вообще монстром стану. Вот и решили выгнать и мать, и меня, пока не поздно. Так в Кремле принято.

– Наверное, это жестоко, – задумчиво протянула Варя.

– Иначе нельзя. Представляешь, какая на них ответственность?! Пока стоит Кремль, стоит и земля русская!

– Знаешь, я бы хотела посмотреть, какой он – этот Кремль, – мечтательно произнесла девушка.

– Я тоже, – вздохнул я.

Внезапно послышался стук в двери. Варя поспешно накинула на себя одежду и подошла к входу.

– Кто там?

– За Нечаем я. Его срочно к старосте требуют, – за порогом раздался до боли знакомый голос ястребка.

Варя прыснула и тут же смущённо зарделась.

– И откуда всё только знают, – пробурчал я, одеваюсь.

Хотя, что тут гадать. Все видели, как мы с Варей танцуем, ну и сделали соответствующие выводы, когда в казарму ночевать не явился. Комплекс есть Комплекс. На одном краю чихнут, на противоположном «будь здоров» скажут. Чмокнул Варю в щёчку (начну в губы целовать – на аркане потом не оттащишь) и на улицу.

Пока шагали, гонец поведал последние новости: отец собирает у себя совет, обсуждают какие-то важные сведения, полученные от пленного кешайна.

– Баят, что долго не говорил, собака узкоглазая! Пришлось нашим грех на душу взять – пыткой заняться.

Меня это известие не шокировало. Пытки, конечно, не по-христиански, но что поделаешь, если иначе язык не развязать? Был ещё и моральный фактор. После того, что кешайны сделали с Пойменским, я бы и сам к этому уроду с раскалённой кочергой пошёл. У меня на их братию вырос конкретный зуб. Пока не отомщу – не успокоюсь. А грехи… считать некогда. Одним больше, одним меньше – хрен с ним! Авось, батюшка в церкви отмолит.

На совет собрались все свои, лица знакомые. Кого я могу здесь не знать? Людей в Комплексе не так много. И дядька Аким пожаловал, и сотники от ополченцев («сотник» – громко сказано. В действительности у каждого под командованием бойцов сорок – пятьдесят, но, согласитесь, «сотник» звучит куда солидней, чем «полусотник»). Даже от маркитантов гость пожаловал. Лысую голову Буца я бы узнал из тысячи. Оружия при нём не было, но вот кирасу маркитант снимать не стал. Наверное, после нападения на обоз и спал в ней, горемычный.

Обычно меня на подобные мероприятия не приглашали. Не по чину, хотя я вроде считаюсь главным из воздушных разведчиков. Разве что ставили задачу по итогам. Интересно, почему сегодня отец изменил правилам? Явно какой-то расчёт на меня, на ястребков.

Я скромно приютился в уголке. Особо не отсвечиваю, зато вижу всех прекрасно.

Отец убедился, что все в сборе, и заговорил.

– Плохие новости. Пленный сказал немного, умер, но и того, что узнали, достаточно. А еще кое-что гости наши подсказали. В общем, беда. Ночью на допросе пленный показал, что мы лишь столкнулись с передовым отрядом огромного войска, настоящей орды. Нового врага зовут шайнами, они вооружены не хуже нас и умеют драться. Думаю, вчера мы в этом убедились. У них большая и обученная армия, в которой есть вышколенная пехота и отнюдь не только с луками и стрелами, имеются пищали, конница, передвижная артиллерия. Но главное, на их стороне подавляющее многолюдство. Они и в науках сильны. Многие воины-шайны были выведены специально. К примеру, тело вчерашнего пленника напоминает тело ящерицы или крокодила – оно почти полностью покрыто чешуёй, разве что лицо кажется нормальным.

– Люди ли это? – подался вперёд дядька Аким.

– Люди, – подтвердил отец. – Непохожие на нас, но люди. Они пришли с востока. Их много, целые полчища. Их шаман сумел приоткрыть купол, пропустив отряд разведчиков, с которыми мы вчера сражались. Шайны никогда не бросаются в атаку сломя голову, они долго и дотошно собирают сведения и лишь на их основании планируют операции.

– Умные гадёныши, – хмыкнул дядька Аким. – А Пойменское с чего пожгли и с маркитантами схлестнулись?

– Пленник говорит, что основную часть задания они выполнили, сведения собрали. Гонцы отправились в штаб со сведениями, а остальные воины решили порезвиться. Заодно и пограбить. Дальше не очень ясно, но Пойменское им помог захватить один-единственный разведчик. А как – не спрашивайте. Не знаю.

– Не может быть!

– Может, – вставил Буц. – Доходили до нас неясные слухи. Еще прозываются эти разведчики странно. Ассасины.

– А ну, обскажи подробнее, – велел отец.

– Ассасин – шайн, прошедший особое обучение. Он способен подкрасться к тебе вплотную, но ты ничего не заметишь. Мы не очень верили, но, похоже, в чем-то те слухи верны.

– Что же вы раньше молчали об этих… шайнах? – с укором спросил отец.

– Мало ли какие слухи ходят? Люди рассказывают нам то, что видели и слышали, а мы за это платим. Но многое так и остается слухами. Сами знаете, как рождаются легенды на пустом месте. Говорили, будто шайны появились за МКАДОМ недавно, даже успели создать о себе определенную репутацию, но реально их пока никто не видел. Оказывается, правда. Надо будет разузнать побольше, специально народ в разных местах порасспрашивать…

– Надо. Но, как мы поняли слова пленного, шайны решили окончательно подмять всех под себя, – удовлетворившись ответом Буца, сказал отец. – Готовится вторжение. Орда вторгнется со дня на день. Тех, кто не покорится, уничтожат. Те, кто сложит оружие, станет рабом до конца дней. И живые позавидуют мёртвым. Так заявил пленник. И у меня нет оснований ему не верить. Поэтому я и вызвал всех вас, чтобы принять решение.

На недолгое время в палате повисла тягостная тишина. Первым разорвал её дядька Аким.

– Насколько велика их армия?

– Пленный не знает точного количества воинов, но говорит, что их тьма, полчища, – угрюмо сказал отец. – Они как саранча снимаются с места на место и оставляют после себя только разор и пепелище. То, что мы видели в сожжённом дотла Пойменском. И я не хочу, чтобы нас ждала такая судьба!

– Тогда что будем делать? – спросил дядька Аким. – Куда ни кинь – везде клин. Ополчения у нас сотни три наберётся, даже меньше. Ну, можем народ мобилизовать: мастеровых, колхозников… баб опять же, иная ведь любого мужика за пояс заткнёт, пацанов, что оружие в руках удержат… Сколько получится? Тыщи три? Так это войско после первого серьёзного боя уполовинится, а второй и вовсе не выдержит. А если в осаду нас возьмут? Ну, месяц мы выстоим, два, если запас подготовим хороший. Потом мор пойдёт, еда закончится, друг дружку жрать начнём.