Kitobni o'qish: «Тайное общество»

Глава I

Можно было бы сказать, что эта история началась еще в средневековой Франции, во времена хитроумного кардинала Ришелье и бесстрашных мушкетеров. Но это утверждение будет не верным, поскольку на самом деле, все началось гораздо раньше, где-то в глубине веков и уже так давно, что почти не осталось никаких тому свидетельств. Собственно, и средневековье оставило после себя лишь скудные обрывки информации о событиях, относящихся к этой истории. Поэтому, будем считать условно, что все началось с того, как поздним осенним вечером в дом капитана королевской гвардии Анри Де Ла Грейндж д’Аркиена, который снимал один этаж в небольшом особняке не далеко от церкви Сенн-Жерве в Париже, прибыли нежданные гости.

– Мама, кто это?! – воскликнула четырёхлетняя Мария, указывая пухлым пальчиком на вошедших в дом, ранее не виданных ею, мужчину и женщину. Но мама не стала что-либо объяснять своей малолетней дочери, и взяв ее за плечи, мягко развернула лицом к себе.

– Иди в свою комнату Дорогая. Беги к сестре, вам уже пора спать.

– Но маменька! – стала упираться маленькая Мария. – Я не хочу спать, я хочу быть с тобой. Хочу быть в этой комнате. И Луиза не хочет спать, у нее болят зубки.

Однако Франсуаза, мама, начавшей капризничать Марии, была неумолима и, взяв дочку за руку, отвела ее в другую комнату, где уже тихо спала, зарывшись под одеялом, старшая дочь Луиза.

Обе девочки капризничали весь день. Старшая из-за того, что у нее болел зуб, а младшая, глядя на старшую, просто так – за компанию.

Франсуаза уложила Марию в кроватку и, поцеловав ее в лоб, вышла из комнаты. Перед уходом она затушила одинокую свечку в большом канделябре, что стоял на столе у окна. Эта свеча горела так тускло, что после того, как она потухла, Мария даже не заметила какой-либо разницы в освещении комнаты.

– Что со свечкой, что без свечки, – хмыкнула Мария и поднялась с постели.

Появление в доме незнакомых людей вызвало огромный интерес у маленькой любопытной девочки и уж никак не дало бы ей уснуть просто так. Приоткрыв слегка, предательски скрипнувшую, дверь, она сначала приставила к щели глаз. Но не увидев ничего кроме мрака, царившего за дверью, она, стараясь унять свое любопытство и подслушать разговор, приложила к щели ухо. Гости, вместе с матерью, находились в дальней комнате с большим камином. Были слышны лишь обрывки фраз, едва доносившихся до ее комнаты, и о чем разговаривают взрослые, девочка понять не могла. Но, несмотря на донимавшее её любопытство, выходить из комнаты Мария не хотела. За дверью было темно и страшно. В ее комнате тоже было темно. Темно, да не так страшно, потому что спящая на соседней кровати сестра, своим сопением разгоняла все детские страхи.

Марии ничего не оставалось, только как побороть на время свое любопытство и лечь обратно в кровать. За окном, где-то далеко и еле слышно прозвенел колокол, а потом пошел дождь и капли дождя забарабанили по подоконнику. Под шумом дождя девочка быстро уснула, забыв о нежданных гостях.

Она проснулась от тёплого прикосновения руки к щеке. Открыв глаза, девочка увидела женщину, очень похожую на королеву Марию, которую она много раз видела во дворце. В последнее время, мама очень часто стала брать ее с собой во дворец к королеве, где её угощали конфетами и кремовыми пирожными. Королева называла девочку маленькой фрейлиной и обещала выдать замуж за принца. Но маленькая Мария не хотела жить с принцем, ибо в понимании четырехлетней девочки, большинство известных ей принцев были старыми дядьками, а некоторые из них к тому же еще толстыми и лысыми. Других принцев, на своем коротком веку, маленькая Мария пока еще не встречала.

– Бедная моя девочка, – тихо произнесла ночная гостья, когда Мария проснувшись, стала тереть кулачками глаза. Незнакомая ей женщина, та самая, что вечером пришла в их дом, сидела на краю ее кровати. В одной руке она держала подсвечник с большой и яркой свечой, а другой рукой гладила Марию по щеке.

– Ты не королева! – заявила девочка, как только протерла глаза. – Как тебя зовут? Зачем ты пришла к моей маме?

Девочка с любопытством смотрела на незнакомку. Ведь вчера мама сразу увела ее в другую комнату, и она смогла её увидеть только мельком. Незнакомка, чертами лица, была похожа на королеву Марию, что жила в большом дворце, только она была немного старше. Да и одета она была не так, как обычно одеваются королевы. Мария никогда не видала, чтобы королева была одета в платье из обыкновенного синего сукна.

– Да, ты права, я не королева. И я пришла не к маме, а к тебе. Пусть это будет нашим маленьким секретом. Не говори маме. Хорошо? – женщина улыбнулась, а Мария закивала в ответ, обещая сохранить секрет. – Я принесла тебе подарок. Береги его и тебе обязательно повезет. Только никому его не отдавай, даже маме или сестре. А когда придет время, ты сама поймешь, что с ним делать. Хорошо? – девочка вновь кивнула, а незнакомка взяла ее пухленькую ручку и положила на ее ладонь обещанный подарок.

На ладонь Марии лег увесистый и приятный на ощупь предмет. А от прикосновения к нему она почувствовала согревающее тепло, которое стало растекаться по всему телу пульсирующими волнами. Впрочем, маленькая девочка не придала особого значения этому явлению, а только лишь порадовалось согревающему теплу. Комната, в которой она спала вместе с сестрой, была довольно прохладной, и ей было зябко даже под теплым одеялом.

– Вот, смотри, – незнакомка поднесла свечу ближе к ладони девочки, – это волшебная фибула, такие бывают только у настоящих королев, ну или принцесс.

– Но я же не принцесса! – воскликнула Мария, – Королевы и принцессы, вместе с фрейлинами живут во дворцах, носят красивые платья и едят пирожные. А у меня… А у меня даже дворца нет…

– Что бы стать королевой, не обязательно быть принцессой. И не каждая принцесса становится потом королевой, тем более настоящей. Для окружающих, не всегда главное то, кто ты есть на самом деле, а главное то, что о тебе знают и думают люди. Главное то, кого видят в тебе люди. Если они видят в тебе принцессу – значит ты принцесса.

– А если видят королеву?

– А если в тебе увидят королеву, то не сомневайся, для тех людей ты будешь королевой.

– А кого во мне видят сейчас?

– А сейчас, я в тебе вижу маленькую, любопытную девочку, которая задает слишком много вопросов, не подобающих принцессе, – улыбнулась ночная гостья. – Ну, хватит болтать. Мне уже пора уходить. Может, мы еще увидимся когда-нибудь. Но перед тем, как мы расстанемся, ты должна запомнить, что однажды к тебе придет человек и попросит отдать ему эту фибулу.

– Какой человек?! – вскрикнула девочка и скривила губы от досады из-за того, что ей придется расстаться с подарком.

– Ты узнаешь его, скажем, по монашеской одежде. Он будет одет как монах, – незнакомка улыбнулась, – а потом… Кроме него больше никто не придет за этой фибулой. Ты обязательно узнаешь его.

– Но я никому, никому не хочу отдавать этот подарок!

– Не волнуйся детка, когда этот человек придет, фибула тебе будет уже не нужна. Ты будешь уже взрослой и.… счастливой. Но только ты отдай её обязательно. Не то в противном случае, тебя начнут преследовать несчастья. – женщина состроила на лице серьезную мину, а потом улыбнувшись, дотронулась кончиком указательного пальца до носа девочки и добавила: – Обязательно отдай, хорошо?!

После этих слов незнакомка поцеловала Марию в лоб, встала с кровати и поставив свечу на стол вышла из комнаты, так и не сказав девочке кто она такая и как ее зовут. Мария же была так удивлена неожиданным подарком, что и думать забыла о том, что она так и не узнала имя ночной гостьи, подарившей ей такую чудную вещь. Таких подарков ей еще никто не дарил. Да и если разобраться по лучше, то выяснится, что ей вообще никто и никогда не делал подарков. Те, роскошные платья и наряды, в которые ее наряжали по приказу королевы, были для девочки не в счет. И все что у неё было, перешло по наследству от старшей сестры.

Подаренная незнакомкой фибула занимала всю поверхность детской ладони. С виду невзрачная, но изящная, сделанная искусным мастером из воронёного металла вещица, не привлекала к себе внимания. Кольцевидный корпус украшался двумя сплетенными между собой венками, один из которых имел шипы, а другой с цветами. Посередине, в месте сплетения венков, был инкрустирован черный камень овальной формы.

Благодаря таинственной незнакомке, которая оставила в комнате свою яркую свечу, Мария смогла внимательно рассмотреть свой подарок. Она долго всматривалась в черный камень, как будто в зеркало и не верила своему счастью. А много ли нужно для счастья, маленькой, четырехлетней девочки?!

Согретая теплом, исходящим от подарка, Мария уснула и проснулась только на рассвете. Вспомнив ночную гостью и ту чудесную фибулу, что она ей подарила, девочка сначала подумала, что это был сон. Она даже успела расстроиться от такой мысли. Но когда ее рука нащупала под подушкой теплый, металлический предмет, она вновь испытала приятное волненье и прилив радости.

Проснувшись рано утром, Мария еще не знала, что эта ночь, проведенная в этом доме вместе с родителями и сестрой, была последней. Но теперь у нее появился, согревающий не только тело, но и душу, талисман. Несомненно, эта невзрачная с виду вещица, помогла маленькой девочке пережить расставание с семьей.

Утром, когда Мария едва успела съесть завтрак, мама велела ей собирать в дорогу. И уже пополудни, на огромной и расписной карете, они приехали во дворец к королеве Марии, где девочку сразу угостили кремовыми пирожными. Многочисленные фрейлины окружили Марию заботой и лаской. Весь день с ней играли, а вечером пригласили на ужин к самой королеве. У маленькой Марии закружилась голова от оказанного ей внимания со стороны взрослых, что она даже не заметила, как ее мать Фарнцуаза, покинула дворец. Узнав, что мамы нет во дворце и она осталась одна, Мария заплакала. Но ее переживания длились не долго, потому что она вспомнила о своем ночном подарке, красовавшемся весь день на ее платье. А еще, её угостили мороженым, которое она никогда до этого не пробовала.

Ноябрьским утром 1645 года дорога из Парижа в Сан-Дени была необычно многолюдной. Еще бы! Пропустить такое событие, которое случается так редко, что если один раз пропустишь, то не увидишь больше никогда, не желал никто из окрестных деревень Парижа. Да и обыватели самого Парижа заполонили все улицы и дороги, не в силах пропустить королевское шествие. Даже на крышах домов собралось по двенадцать рядов любопытных зрителей.

Блестящий и странный кортеж. Молодой король, королева-регентша, весь двор, полк гвардии, отряд швейцарцев, мушкетёры, легкая кавалерия, вся королевская рать, представители разных профессий: ткачи, лавочники и дрогисты, под предводительством герцога Мон-Базона, губернатора Иль де Франса и Парижа, выехали из столицы Франции и направились на восток. Все взоры зевак, были обращены на чужеземных всадников в ярких длинных плащах с бритыми головами и длинными усами, едущих на конях, покрытых золотыми попонами, усеянными ценными камнями.

Под пушечную пальбу толпа выкрикивала: «Да здравствует Королева! В Счастливый путь!».

– Кто это едет? Кого, сопровождают радостные возгласы всего Парижа? – спрашивали те, кто случайно оказался в толпе зевак.

– Знаменитую и всемогущую Марию Де Гонзаг, герцогиню Неверскую, принцессу Мантуанскую, обвенчанную с королем польским Владиславом IV.

В этом же кортеже ехала и маленькая, четырехлетняя фрейлина королевы, урождённая как Мария Казимира Луиза Де Ла Гранж д’Аркьен. Её родители остались в Париже. Отец, Анри Де Ла Гранж д’Аркиен, гвардейский капитан в королевской армии, и мать Франсуаза Де Ла Шатр, обремененная многочисленным семейством, были потомками обедневших дворян, некогда владевших замком Борд – жемчужиной всего Нивернэ. В данное время этим замком владел какой-то дальний родственник семьи, а семья д’Аркиен незаметно прозябала в Париже, не зная, куда девать своих дочерей. Во дворце шептались, что девочка была внебрачной дочкой королевы и фаворита Конде. Но это были, всего лишь, слухи. Такие же, как и слухи о том, что ее сестре Луизе, была уготована участь монахини, в одном из многочисленных монастырей Франции.

Глава II

В течение всей своей жизни, человек совершает множество ошибок, и некоторые из них кажутся человеку настолько досадными, непоправимыми или чудовищными, что он потом терзает себя до конца своих дней. Кто-то непрерывно изводит и казнит себя не в силах простить, а кое-кто, лишь, время от времени вспоминают те или иные свои ошибки. Но хуже всего, когда человек совершит действительно чудовищную ошибку, сотворит что-нибудь ужасное и не замечает этого. А потом живет себе, поживает, как ни в чем не бывало. Но и этому можно найти оправдание. В сущности, каждый человек, так или иначе, сам определяет и устанавливает «порог», по достижении которого он будет чувствовать себя счастливым или несчастным. Попрошу не путать с болевым порогом. В прочем и этот «порог» у каждого разный. Многие, наверное, видели такую картину, как дети с ревом и горькими слезами на глазах демонстрируют свое несчастье, когда родители отказываются купить им ту или иную игрушку. А кто-нибудь задумывался над тем, почему другой ребенок, глядя на туже самую игрушку, отнесется к ней равнодушно, или также начнет всхлипывать за компанию, а то и требовать себе такую же. Во взрослом мире, у больших людей, происходит то же самое. Не так явно и очевидно, но все же как-то так. Как бы там ни было, но не в этом суть повествования.

Определенно, люди совершают ошибки и неважно то, что некоторые из них по-настоящему чудовищные, а иные и вовсе за ошибки нельзя принимать. Ведь принято считать, что былого уже не вернешь и то, что уже случилось изменить нельзя. Или можно? Можно, нельзя, можно.

Примерно так я и рассуждал, лежа на больничной кровати в палате реанимации.

Был второй час ночи, наверное. Через окно с улицы доносились редкие, но раскатистые отзвуки проезжающих автомобилей. Палата освещалась дежурным светом – тусклой лампой накаливания, свисающей с белого потолка. Этакая лампочка «Ильича» Ватт на сорок. На соседней койке справа какой-то мужик безмятежно посапывал во сне. Откуда-то дальше из полумрака доносилось чье-то еле слышное бормотание. А с лева никого не было, и вообще палата была на половину пустой.

– Инфаркт в сорок пять лет?! Да, Игорь Николаевич, такое бывает, – сказал врач в приемном покое, когда оформляли моё поступление в больницу, – но это еще не диагноз. Меня зовут Андрей Сергеевич, фамилия-Котлярчук, если что. Слушайте, что я вам сейчас скажу! Нужно делать коронарографию и тогда будет всё ясно – инфаркт это у вас или нет. Вы согласны?

– А разве у меня есть варианты или какой-то выбор? – спросил я больше для того, чтобы продолжить разговор, чем получить ответ. Было и так ясно – инфаркт, реанимация, операция, больничный лист, реабилитация.

Этому врачу на вид было лет 30 от силы, не больше. Щуплый тинэйджер с жидкими усиками и бородой. Таких на улицах и в метро, хоть пруд пруди. Но этот уже непросто подросток, а подросток, имеющий важную и ответственную профессию. При определенном раскладе карт удачи, он сможет обеспечить себе безбедную старость. Да, черт возьми, он молод, и у него еще все впереди, и возможно такой же, как у меня, инфаркт в сорок пять лет. Если не бросит вовремя курить, то так оно и будет. Но пока, этот молодой доктор еще ничего не знает. Не знает, что его ждет впереди и вряд ли будет готов к этому, когда придет время.

Я лежал на спине и глядя в потолок рассуждал о счастье. Я думал о том, что счастье у каждого человека свое. На одни и те же вещи люди реагируют по-разному. Кто-то и малой толике рад, а кому-то мало и всего мира у ног. Я подумал о том, что даже тот, кто хочет иметь весь мир у своих ног, или даже тот человек, который уже имеет весь мир, хотел бы получить шанс начать все с начала, с нуля. Ведь в таком случае можно получить не один, а два мира, ну или хотя бы полтора. В общем можно достичь гораздо большего. А тот, кому не нужны миры, может получить шанс на то, чтобы получить инфаркт не в сорок пять, а в семьдесят лет, или же вообще умереть другой смертью. Ну, скажем от того, что не откроется парашют или заклинит дверь лифта во время пожара. Как бы поступил я, получив такой шанс.

Мои мысли под воздействием морфия протекали одна за другой тихо и спокойно. В какой-то момент у меня даже возникло впечатление того, что время остановилось и замерло. И только мои мысли не переставали вальяжно вальсировать в больничном полумраке.

– Милай! Кали хочешь получить шанс, тады скидывай трусы, – трескучий женский голос резко остановил течение моих мыслей, – Дохтар сказал тебя побрить.

Передо мной возникла старушка в цветастом больничном халате и таком же цветастом платке, завязанным под подбородком. Из-под платка торчала прядь седых волос. Худое, почти изможденное, лицо испещрено мелкими, старческими морщинками. Глаза скрывались в полу-мрачных впадинах глаз. «Не иначе смерть за мной пришла» – подумал я. Только вместо косы она держала в руке одноразовый бритвенный станок. Я немного опешил, но потом решил, что, будучи в наркотической эйфории, мои мысли были невольно мною же озвучены вслух, а старуха их услышала. В связи с этим, поведение санитарки меня не удивило. Во всяком случае, тогда я не придал этому значения. Старуха, между тем, потянулась к моему одеялу.

– Будет табе шанс. Давай одеяло откинь, да не бойся, бабушка и не таких ведала, – пробормотала санитарка деловито.

– Так я и не боюсь, – стал нарочито хорохориться я. – Десятилетний пацан, что ли?!

– Пацан, не пацан, – уже с каким-то зловещим холодком произнесла бабка, – а трусы сымай, велено брить!

Надо ли говорить, что я подчинился?! Морфий делал свое дело, и мне было все равно, хоть в трусах хоть без них. Сам ли я откинул одеяло или же это сделала старушка, уже не важно. Станок стал скоблить мой пах, и на некоторое время воцарилась пауза. Мысли продолжили своё течение, а потом вновь застопорились.

– Какой шанс? – спохватился я, обращаясь к бабуле, – Что вы имеете ввиду, вы, что мои мысли читаете?

– Как о чем?! – старуха, как будь то ждала моего вопроса, – Хочешь шанс? Будет табе шанс, коли отдашь мне свое счастье.

– Счастье?! Как я могу отдать то, чего у меня нет, – я попытался объяснить старушке, что счастье является такой материей, которую нельзя просто так взять и отдать другому. Даже если оно, это счастье, у тебя есть, то его нельзя просто взять и передать кому бы то ни было. Счастье нельзя подержать в руках, его нельзя пощупать и осязать каким-то другим способом. Хоть оно и является именем существительным, но все же….

– Говорят, что счастьем можно поделиться, – попытался пошутить я, – А вот что бы просто взять и отдать, то я о таком не слышал.

– Не слышал, так слушай, – старушка перешла на шепот, – Коли хочешь за ново жисть прожить, так и скажи: «Не будет мне счастья без новой жисти!», опосля плюнь через левое плечо три разы.

– А можно не плевать?

– Можно, тольки новой жисти у тебя не будет, – и немного замявшись добавила, – А у меня счастья не будет.

Надо ли говорить, что шутки ради, я произнес вслух: «Не будет мне счастья без новой жизни!», после чего символически поплевал на бабулю, которая была слева от меня.

Бабуля стала скрести бритвенным станком моё тело, время от времени бормоча себе что-то под нос. Я молча наблюдал за ее тенью, которая почему-то отбрасывалась, на стене за ее спиной, а не на полу от лампы, что тускло горела на потолке. Тень танцевала, строила причудливые фигуры, делала поклоны из стороны в сторону и показывала непонятные жесты. За беснованием бабкиной тени, я наблюдал спокойно и без интереса, так как наивно полагал, что это ведение, является плодом моего воображения, отравленного наркотическим веществом.

Через 20 минут меня увезли в операционную.

Глава III

Кое-кто полагает, что движителем цивилизации являются женщины. Ведь это женщинам посвящали победы на рыцарских турнирах и лучшие стихи. Ради женщин происходили завоевания целых народов и покорения не виданных вершин. Это на всех самых известных и прославленных картинах, художники изобразили женщин. А главное, именно для женщин, мужчинами были сконструированы стиральные и посудомоечные машины, пылесосы и утюги. Но женщины не хотят довольствоваться и этим. Им всегда мало, и они продолжают требовать от мужчин еще чего-нибудь большего, чем у них уже есть. А сказка «О рыбаке и рыбке» Александра Сергеевича Пушкина, наглядно и просто показывающая мужскую и женскую сущность, есть живое тому подтверждением. Поэтому раньше, я был уверен, что именно чувство женской неудовлетворенности движет цивилизацию вперёд, заставляя мужчин придумывать все более изощренные способы завоевания женских сердец. А самое интересное, что многие женщины об этом никогда не задумываются, а некоторые, прочитав эти строки, возмутятся, будучи категорически не согласными с таким положением вещей.

Но, рассуждая так, я глубоко заблуждался, так как в действительности же, главным движителем цивилизации являются дети. И если женщины относятся исключительно к категории заказчиков развития человечества, то дети уже являются не только заказчиками, но и непосредственными исполнителями, реализующими в будущем свои детские потребности. Именно дети являются разрушителями всех стереотипов, традиций и обычаев, в рамках которых находится современность. Ведь то, что для взрослого является «табу», для ребенка может стать тем желанием и мечтой, которые он может воплотить в реальность, достигнув зрелого возраста.

А есть ли в цивилизованном обществе такие люди, кому родители разрешали с немытыми руками садиться за стол или смотреть телевизор до двенадцати ночи?! Наверняка есть, да и то только те, кто рос в детском доме без родителей. И каждый, наверное, думал, что не будет запрещать своим детям смотреть телевизор допоздна. Но, что будет, если сознание взрослого человека поместить в тело ребенка? Я думал, что скорее всего, табу, а также другие, разного рода, запреты, разрушаться не будут, и возникнет высокая вероятность того, что для такого человека защита консерватизма и ортодоксальности станет основополагающей деятельностью. Но так я думал до поры до времени, пока мне не выпал шанс на личном опыте познать все превратности такой метаморфозы человека.

Я не знаю, какие можно подобрать слова, чтобы максимально точно описать то чувство, что я испытал, приходя в сознание. Это было похоже на то, словно из глубокого небытия, я погрузился в яркий красочный сон, где было множество персонажей и стояло теплое, солнечное, осеннее утро. Потом я проснулся, но сон не исчез, не растворился в нахлынувшей реальности, а наоборот стал преобразовывать настоящую реальность, оставшуюся где-то там далеко, за пределами сознания, в недавно приснившийся сон. То есть реальность стала сном, а сон стал реальностью. Или как в кино, когда герой под воздействием гипноза переносится в место, где ранее уже он был, например, в прошлое. Обычно в таких сценах герой видит все, что происходит вокруг него, иногда ощущает запахи и чувствует какое-нибудь физическое воздействие. Но при этом, этого «киношного» героя, как правило, никто не замечает, как бы он ни кричал и не привлекал к себе внимание.

В моем случае все было совсем не так. Все было реальным, и я шел по реальной улице через арку, а за руку меня держала моя мама. Рука мамы, влажная и теплая, крепко сжимала мою ладонь. А еще, к ощущению реальности добавлялась боль в лодыжке левой ноги, да такая реальная, что я невольно прихрамывал. Здесь, моя мама была молодой и чертовски привлекательной женщиной, хоть и в очках с крупной роговой оправой.

По логике вещей, я не должен был узнать в этой молодой женщине свою родную мать, поскольку в реальности моей маме было уже за семьдесят. Тем не менее, в первые секунды моего «пробуждения», я даже не обратил на молодость моей мамы никакого внимания и воспринял это как само собой разумеющееся. Это уже потом я провел для себя такое сравнение, когда пытался переосмыслить произошедшее. А времени для размышлений у меня было хоть отбавляй. Но это потом.

На выходе из арки, солнце слегка ослепило глаза, а потом я увидел свой школьный двор. По пути в школу мама, время от времени, пыталась мне что-то объяснить. Но я абсолютно не понимал смысла её речи из-за ступора, в котором пребывал в тот момент. Так мы пересекли двор и дошли до входа в школу, где мама поздоровалась с какой-то женщиной, выходившей из школы. Войдя в здание, мы поднялись на второй этаж и пройдя по коридору метров тридцать, зашли в класс.

Весь путь я проделал смирно и покорно, не показывая своего недоумения от происходящего. Благо мой мозг был затуманен, и я действовал, скорее, подчиняясь своим рефлексам, чем здравому смыслу. В общем, я просто шел за мамой, которая влекла меня за собой, держа за руку. В свою очередь, как я понял потом, моё отрешенное состояние не вызвало у нее удивления, поскольку она вела меня первый раз в первый класс. А перед выходом из дома я сильно капризничал. Очень уж не хотелось идти в школу, где меня уже поджидала злая учительница. В этой связи моя мама решила, что ребенок, устав капризничать, впал в некий транс, вследствие чего на ее вопросы не отвечал и вел себя немного заторможено.

– Здравствуйте дети! – нарочито торжественно произнесла учительница Нина Павловна, когда класс наполнился детьми и родителями на три четверти.

– Здр-ра-вс-твуй-те! – прожужжал неровный строй детских голосов. А некоторые родители, машинально, но тихо, а другие только шевеля губами, тоже поздоровались с учительницей.

Учительница решила не ждать опаздывающих и начала свою вступительную речь, посвященную первому сентябрю. Её повествование началось с достижений Советского народа на великой стройке коммунизма и немного с борьбы угнетенных народов за свободу и равенство.

Я же, в это время, еще находился в ступоре. При этом, с одной стороны, я реально стал принимать себя за супергероя из фантастического блокбастера, приступившего к выполнению спецзадания, но еще не осознавшего полноту всего происходящего. А с другой стороны, я был уверен в том, что всё это: бред, галлюцинация или сон. Кроме этого, где-то рядом уже активировалось состояние ожидания пробуждения, так как раньше, когда мне снился плохой сон, в котором, например, я попал в ДТП, я осознанно, прямо во сне говорил себе, что все мне это снится, а чтобы избежать этой неприятности, мне нужно, всего на всего, проснуться. И это всегда работало. И я всегда просыпался, испытывая при этом невероятное облегчение. Тогда мне казалось, что вот-вот и сейчас, это нелепое состояние пройдет, отпустит наконец. Я проснусь! Но, в этот раз эта моя способность не срабатывала, и я продолжал оставаться во сне, то есть в классе с учительницей и другими учениками и их родителями.

Между тем, учительница завела речь о пользе атеизма и стала вышагивать перед классом, кривляться и изображать дореволюционных крестьян, обращающихся к Богу.

– Только глупые люди могут бегать по полю и кричать: “Бог, дай дождичка!” – выкрикивала она, при это закатив глаза и вскинув к потолку руки.

А дети слушали и смотрели на нее с открытыми ртами. Некоторые родители одобрительно кивали.

К сожалению, в моей памяти не отложилось ярких воспоминаний о дне, когда я первый раз пришел в первый класс. Все эти праздники, из-за своей однообразности, слились в один. Каждый год одно и то же, даже погода, по-моему, не менялась. Всегда было тепло и солнечно. Единственное, что я запомнил, так это выступление моей первой учительницы, где она с ехидной иронией рассказывала о бегающих по полю людях и просящих дождя. Позднее, когда я стал старше, этот эпизод с учительницей часто всплывал из глубин моей памяти в лихих девяностых, когда религия вошла в моду, среди политиков всех цветов и уровней. И при очередном религиозном откровении какого-нибудь, рвущегося к власти новоиспеченного либерала, а в прошлом активного партийного деятеля и убежденного атеиста, я всегда видел в этом очередной акт лицемерия, вспоминая свою первую учительницу и ее слова: «Бог дай дождичка!».

Это выступление Нины Павловны перед классом, стерло напрочь появляющийся эффект дежавю. А образ санитарки в цветастом халате, неожиданно возникший перед глазами, дал понять, что все происходящее, является реальным повтором событий давно минувших лет. Вместе с санитаркой, я отчетливо вспомнил больничную палату, где еще находился менее часа назад и моё нелепое обещание, данное это странной женщине с бритвенным станком.

Воспоминания из недалекого прошлого, а теперь можно было с уверенностью сказать: «воспоминания из будущего», помогли мне сбросить оцепенение, позволили руководить своими действиями и давать им отчет. Тем не менее, некоторое время меня продолжало преследовать чувство нереальности произошедшего. Происходящее, в голове не укладывалось и временами мне вновь казалось, что все это мне снится. Но все же, мне пришлось смириться с таким положением дел. Другого выбора у меня не было, а все мои попытки проснуться от того, что я себя ущипнул, не дали никаких результатов.

Я смирился и стал привыкать к тому, что моё сознание переместилось в семилетнего мальчика, причем в свое же собственное тело. Несомненно, это был я. Маму, свою школу, а затем и учительницу, я узнал сразу. Потом я стал узнавать и одноклассников. Хотя, во взрослой своей жизни, их детские лица я уже благополучно забыл. И только старые школьные фотографии могли напомнить мне о том, кто есть, кто.

Увлеченный своими мыслями, я даже не заметил, как весь класс переместился на школьный двор и занял свое почетное первое место. Нас построили в две шеренги, и я стоял во второй из них, за Ленкой Садковской. Она была крупной девчонкой, выше меня на голову, но ее высокий рост не защищал меня от солнца, и я щурился правым глазом от слепящего солнечного света. Родители, бабушки и дедушки стояли позади первоклашек и негромко переговаривались.

– А наш Сережа уже умеет считать до десяти. А как он умеет рисовать! – не скрывая гордость, сообщила одна мама другой.

– А мы целое лето были в деревне у бабушки. – сказала в ответ другая мама, оставив без комментариев достижения Сережи, – Ах, какое там вкусное молоко! Вы бы только его попробовали! А вы ни куда из города не выезжали?

– Нет, не выезжали. Нашего папу в отпуск не отпустили. Все лето провел на службе. А вы слышали, что за лето в городе дети пропали? Два мальчика и одна девочка. – непонятно было, то ли из любопытства, то ли для поддержания разговора, вдруг выдала собеседница. – Наш папа все лето со службы не вылезал, все детей искали. В лесу жил, можно сказать!