Kitobni o'qish: «Междукняжеские отношения на Руси. Х – первая четверть XII в.»

Shrift:

Серия «Новейшие исследования по истории России» основана в 2016 г.

Введение

Среди корпуса текстов, использованных в настоящей работе, основным источником является «Повесть временных лет» (далее – ПВЛ), древнейшие списки которой представлены в Лаврентьевской летописи 1377 г. и Ипатьевской летописи первой четверти XV в. Авторство ПВЛ изначально атрибутировалось монаху Киево-Печерского монастыря Нестору¹, которому древнерусская традиция уже в начале XIII в. приписывала составление некоего «Летописца». В середине XIX в. появилась гипотеза, атрибутирующая составление ПВЛ игумену Выдубицкого монастыря Святого Михаила Сильвестру², который оставил запись, свидетельствующую о том, что в 6624 (1116/17) г. он написал «книги си Летописец» (читается в Лаврентьевском и сходных с ним списках)³. В это же время началась практическая разработка гипотез, предусматривавших наличие в ПВЛ нескольких слоев текста («сводов», по П.М. Строеву)⁴, которая получила наиболее законченное выражение в трудах А.А. Шахматова, который выделил в развитии Начального летописания две традиции: новгородскую (представленную летописными «сводами» 1017, 1050, 1079 гг.) и киевскую («Древнейший Киевский свод 1037–1039 гг.», «Первый Печерский свод 1073 г.», атрибутируемый монаху Никону, «Начальный свод 1093–1095 гг.», в общих чертах сохранившийся в начальной части (до 1015 г.) Новгородской I летописи младшего извода (далее – НІЛМ), и так называемую первую редакцию ПВЛ, составленную в 1113 г. Нестором). Труд Нестора, по мнению Шахматова, сохранился в двух позднейших редакциях, одна из которых («редакция 1116 г.») оканчивалась припиской Сильвестра (первоначально рассматривавшегося ученым в качестве составителя ПВЛ) и сохранилась в Лаврентьевской, Радзивилловской, Московско-Академической, Троицкой летописях (так называемая лаврентьевская группа списков), а другая («редакция 1118 г.») в Ипатьевском и Хлебниковском списках (так называемая ипатьевская группа списков)⁵. Схема Начального летописания, предложенная А.А. Шахматовым, получила наибольшее распространение среди исследователей⁶, хотя наиболее спорным моментом остается датировка первичного ее звена, которое относят либо к концу X в.⁷, либо ко второму десятилетию XI в.⁸ В отношении авторства ПВЛ набирает силу тенденция в пользу гипотезы, признающей составителем ПВЛ не Нестора, а Сильвестра, которая не лишена оснований⁹.

Помимо ПВЛ использованы материалы поздней летописной традиции: 1) так называемая Киевская летопись, или Киевский свод XII в., являющийся продолжением ПВЛ по Ипатьевскому списку и отражающий летописную традицию Южной Руси¹⁰; 2) Суздальская летопись, являющаяся продолжением ПВЛ по Лаврентьевскому списку, древнейшая часть которой, общая для Лаврентьевского, Радзивилловского и Московско-Академического списков, доводящих изложение до 1206 г., сложилась к началу XIII в., отразив летописную традицию Северо-Восточной Руси¹¹; 3) «Летописец русских царей», основой которого (в части 1138–1214 гг.) является так называемый Летописец Переяславля Суздальского, до 1205 г. сходный с Лаврентьевской и Радзивилловской летописями и составленный в 1216–1219 гг.¹²; 4) памятники новгородского летописания, представленные Новгородской I летописью старшего (Синодальный список) и младшего (Комиссионный список и сходные с ним) изводов¹³, Новгородской Карамзинской, Новгородской IV и Софийской I летописью старшего и младшего изводов, которые, по предположению А.Г. Боброва, восходят к общему протографу – «своду 1411 г.»¹⁴; 5) памятники московского летописания – Московский свод 1479 г.¹⁵, Львовская летопись, в которой отразился летописный «свод 1518 г.», сходный с Софийской II летописью¹⁶; Никоновская летопись, основа которой сложилась в 1526–1530 гг.¹⁷; Воскресенская летопись, составленная в 1542–1544 гг.¹⁸; 5) Тверской летописец (или сборник) – двухчастная компиляция по материалам ростовского, тверского и московского летописания, излагающая события до 1499 г. и отражающая так называемый Ростовский свод 1534 г.¹⁹

Из агиографических памятников использованы памятники так называемого Борисоглебского цикла, рассказывающие об убийстве святых Бориса и Глеба в ходе междукняжеской войны 1015–1019 гг. В их состав входят: «Сказание страсти и похвалы Борису и Глебу» (или «Анонимное сказание»), «Чтение о житии и погублении Бориса и Глеба», «Сказание чудес мученикам Роману и Давиду», паримийные и проложные чтения, а также повесть «Об убиении Бориса и Глеба» (или «Об убиении Борисове»), помещенная в ПВЛ под 1015 (6523) г.

Крупнейшим памятником Борисоглебского цикла является «Сказание страсти и похвалы Борису и Глебу» или «Анонимное сказание», которое было впервые опубликовано в 1849 г. митрополитом Макарием (Булгаковым). Поскольку текст «Сказания» частично совпадал с летописной повестью «Об убиении Бориса и Глеба», во второй половине XIX в. сложилось представление о том, что повесть возникла в результате его сокращения²⁰. После текстологического анализа памятников, осуществленного А.И. Соболевским и А.А. Шахматовым²¹, одна часть исследователей сочла первичной летописную повесть «Об убиении»²², другая продолжала рассматривать ее как сокращенный вариант «Сказания»²³. Наблюдения над повестью «Об убиении Борисове» позволяют автору предполагать, что первоначально она представляла самостоятельный текст, сложившийся во второй половине XI в. вне летописной традиции²⁴.

Датировка «Сказания» имеет весьма широкий диапазон: наиболее актуальные из ранних дат в настоящее время относятся: к последним годам жизни Ярослава Мудрого (С.А. Бугославский, Н.И. Милютенко); к княжению Изяслава Ярославича между 1054 и 1072 гг. (А.В. Поппэ, А.В. Назаренко); к 1072 г. (Н.Н. Ильин)²⁵. Как правило, эти датировки основываются на том факте, что о перезахоронении княжеских останков в 1072 г. в «Сказании» не упомянуто. Поздние даты создания памятника локализуются около 1115 г. (А.А. Шахматов, Н.Н. Воронин)²⁶ и, в свою очередь, привязаны к датировке «Сказания чудес». В качестве компромисса между двумя этими предположениями предложена гипотеза о существовании двух редакций «Анонимного сказания», одна из которых была составлена в XI в., а другая – в начале XII в.²⁷

Что касается наиболее актуальных датировок «Чтения о житии и погублении Бориса и Глеба» Нестора, впервые изданного в 1858 г. О.М. Бодянским, то А.А. Шахматов полагал, что этот памятник, осуждавший борьбу «младших» князей против «старших», появился вскоре после конфликта между Изяславом и Всеволодом Ярославичами и их племянниками, сыновьями Святослава и Вячеслава, а одно из исцелений у могилы Бориса и Глеба после перезахоронения их мощей в 1072 г., как сообщается в тексте, произошло в воскресный день на праздник Успения Богородицы (15 августа), который приходился на воскресенье в 1081 и 1087 гг., что и послужило диапазоном датировки памятника²⁸. Позднее А.С. Хорошев и А.П. Толочко высказали предположение, что «Чтение» могло появиться уже в 1077–1079 гг.²⁹А.Н. Ужанков конкретизировал датировку «Чтения» в диапазоне 1086–1088 гг.³⁰ С.А. Бугославский датировал «Чтение» Нестора 1108–1115 гг.³¹, вследствие чего А.А. Шахматов был вынужден отнести составление «Чтения» к 1109 г.³² Позднее датировка «Чтения» началом XII в. была принята Л.В. Черепниным, А.Г. Кузьминым, С.М. Михеевым³³.

«Сказание чудес мученику святую Роману и Давиду», повествующее о процессе становления культа князей со времени Ярослава Мудрого до вышегородских торжеств 1115 г., одни исследователи рассматривают как часть «Анонимного сказания»³⁴, а другие считают отдельным произведением, постепенно складывавшимся начиная с 1070-х гг.³⁵

«Житие» Феодосия Печерского, написанное Нестором после завершения работы над «Чтением», впервые опубликовано О.М. Бодянским по Успенскому списку XII в. (1858 г.). В настоящее время актуальны две датировки «Жития», одна из которых относится к концу 1080-х гг.³⁶, другая к 1108 г. – дате общерусской канонизации Феодосия³⁷.

«Киево-Печерский патерик» начал формироваться в первой четверти XIII в. в ходе переписки владимиро-суздальского епископа Симеона с печерским монахом Поликарпом и Поликарпа с архимандритом Киево-Печерского монастыря Акиндином, в которой рассказывалось о монастырских подвижниках. Древнейшие редакции патерика датируются 1406 г. (Арсеньевская), 1460 и 1462 гг. (I и II Кассиановская). Некоторые сюжеты патерика, имеющие соответствия с «печерскими» фрагментами ПВЛ (летописные статьи 1051, 1074, 1091 гг.), возводятся к так называемой Печерской летописи³⁸.

«Слово о Законе и Благодати» Илариона, впервые опубликованное в 1844 г. А.В. Горским, датируется в диапазоне между 1022 и началом 1051 г.³⁹ Л. Мюллер выделил в структуре произведения четыре первоначально самостоятельные части: 1) собственно «Слово о Законе и Благодати»; 2) компиляцию библейских цитат о призвании «языцев»; 3) «Похвалу Владимиру» (которая, по мнению исследователя, произнесена 15 июля 1049 или 1050 г.); 4) «Молитву от всей Русской земли»⁴⁰.

«Память и похвала князю русскому Владимиру», составленная Иаковом-«мнихом», представляет компиляцию, сформировавшуюся в несколько этапов, куда, помимо похвального слова Владимиру Святославичу, вошли «Похвала княгине Ольге» (присутствует не во всех редакциях текста) и «Житие» Владимира. Диапазон датировок памятника достаточно широк, поскольку он рассматривался как произведение XI⁴¹, XII⁴² и даже XIII в.⁴³ Исследователи XIX в., начиная с К.Ф. Калайдовича, отождествляли Иакова-мниха с монахом Иаковом, упоминаемым в ПВЛ под 1074 г. в качестве кандидата в преемники печерского игумена Феодосия.

«Поучение» Владимира Мономаха, входящее в состав Лаврентьевской летописи под 6604 (1096/97) г., тематически распадается на три части: собственно поучение детям, автобиографическую часть, охватывающую изложение событий 1066/68—1117 гг., и письмо Мономаха Олегу Святославичу, написанное зимой 1096/97 г. в связи с военными действиями в Северо-Восточной Руси. Памятник имеет широкий диапазон датировок, охватывающих всю первую четверть XII в.⁴⁴ По предположению А.А. Шахматова «Поучение» попало в ПВЛ при составлении «редакции 1118 г.»⁴⁵.

Некоторые сведения о русских князьях содержатся в «Хождении» игумена Даниила, посетившего в начале XII в. Иерусалимское королевство. Наиболее актуальные датировки его паломничества в Святую землю в настоящее время локализуются в диапазоне 1104–1106 или 1106–1108 гг. Считается, что автор «Хождения» мог быть уроженцем Черниговской земли, пострижеником Печерского монастыря и епископом г. Юрьева (на р. Рось).

Перечисленные тексты составляют основной корпус источников по истории развития междукняжеских отношений до первой четверти XII в., что обуславливает концентрацию внимания на проблеме их датировок, учитывая которые можно проследить эволюцию в отношении древнерусских интеллектуалов к таким политическим концептам, как «единовластие» и «старейшинство», связав ее с конкретными историческими событиями.

Кроме этого, были использованы иностранные памятники X–XII вв., содержащие сведения о Руси. Это сочинения византийского императора Константина VII Багрянородного (905–959) «Об управлении империей» и «О церемониях», составленные в середине X в.; «Хроника» Титмара (975— 1018), епископа Мерзебургского, составленная в 1012–1018 гг.; «Анналы» Ламберта Герсфельдского, написанные в конце 1070-х гг., и др. В ряде случаев приводятся ссылки на «Польскую историю» Яна Длугоша (1415–1480), опирающуюся на широкий спектр летописных материалов, но требующую осторожной оценки из-за своей оригинальности. Также используются данные из хроник Яхьи Антиохийского (?—1066) и Абу Шуджа ар-Рудравари (1045–1095 гг.), сообщающие о русско-византийских отношениях в эпоху Владимира Святославича.

Проблема реконструкции междукняжеских отношений в отечественной историографии тесно связана с социальнополитической характеристикой княжеской власти и типологическим определением древнерусской государственности. В исторической науке XVIII – первой трети XIX в. доминировала теория княжеского абсолютизма, для приверженцев которой было характерно представлять первых русских князей – от Рюрика до Мстислава I Великого (862 —1132 гг.) – самодержавными монархами. Такая историографическая схема была предложена в «Истории Российской» В.Н. Татищева⁴⁶. Принцип развития междукняжеских отношений попытался определить М.М. Щербатов, чья идея о том, что порядок наследования киевского престола до времени Андрея Боголюбского (1157–1174 гг.) зависел от порядка старшинства и определялся на основании завещания Ярослава I (1054 г.), предвосхитила положения родовой теории⁴⁷. С момента публикации политического трактата «Антидот» (1769 г.), атрибутируемого императрице Екатерине II, где были проведены параллели между западноевропейскими феодами-апанажами и древнерусскими уделами⁴⁸, в историографии появилась тенденция к характеристике междукняжеских отношений как феодальных, получившая раскрытие на рубеже XVIII–XIX вв. у М.Н. Муравьева и Н.М. Карамзина⁴⁹, а позже модифицированная Н.А. Полевым в концепцию «семейного феодализма»⁵⁰.

Под влиянием консервативного идеологического курса Николая I в конце первой трети XIX в., ориентированного на отрицание общности социально-политического развития Европы и России, представления о древнерусском феодализме стали маргинальными, открыв путь конкурирующим парадигмам социально-политического развития, появившимся в 1830—1850-х гг. в ходе полемики западников и славянофилов о путях становления русской государственности⁵¹.

В первой трети XIX в. основоположник юридической школы в русской историографии И.Ф.Г. Эверс реконструировал эволюцию патриархальной семьи к родовым, а затем к племенным объединениям, на базе которых формировались первые государства⁵². Его ученик А.М.Ф. Рейц попытался объяснить развитие междукняжеских отношений в рамках гипотезы о родовой иерархии, основанной на приоритете «старейшинства»⁵³. Эта гипотеза была развита Н.Г. Устряловым, противопоставлявшим феодальную систему в Западной Европе и удельную систему на Руси⁵⁴, а затем продолжившими эту тенденцию представителями западнического направления К.Д. Кавелиным⁵⁵ и С.М. Соловьевым⁵⁶, в чьих работах представление о родовой иерархии («лествице») было синтезировано с представлением об иерархии «старших» и «младших» городов, в соответствии с которой князья получали уделы, находившиеся в общей родовой собственности (Соловьев назвал ее гипотезой о «лествичном восхождении»)⁵⁷. В работах М.П. Погодина, К.А. Неволина, В.О. Ключевского, С.Ф. Платонова, М.К. Любавского и других историков второй половины XIX в. произошла абсолютизация этих представлений, получивших название теории родового быта⁵⁸.

В это же время одна часть исследователей (К.Н. Бестужев-Рюмин, И.Е. Забелин, А.Е. Пресняков) сформулировала представление о постепенном развитии семейных отношений в родовые⁵⁹. Другая часть исследователей (Н.И. Костомаров, И.Д. Беляев, М.Ф. Владимирский-Буданов и др.) со второй половины XIX в. под влиянием славянофильства акцентировала внимание на отношениях князей с населением городских общин и волостей в рамках теории общинного быта или теории общинно-княжеского дуализма⁶⁰. Ученик И.Д. Беляева В.И. Сергеевич разработал концепцию договорных отношений, с одной стороны, между представителями княжеского рода, а с другой стороны – между князьями и общинами⁶¹, которая на рубеже 1860—1870-х гг. привела к полемике между сторонниками теории родового быта (А.Д. Градовский, К.Н. Бестужев-Рюмин) и теории общинного быта (Д.Я. Самоквасов, Н.И. Хлебников)⁶².

Феодальная модель междукняжеских отношений, остававшаяся на периферии дореволюционной историографии до появления в начале XX в. работ Н.П. Павлова-Сильванского, установившего тождество русских и западноевропейских институтов XII–XVI вв.⁶³, стала доминирующей в советской историографии 1930—1980-х гг. В соответствии с марксистской формационной парадигмой на Руси IX–XII вв. постулировалось наличие феодального социально-экономического уклада: основой феодального строя считалась крупная земельная собственность, а система социальных отношений (в том числе в роду Рюриковичей) характеризовалась в категориях феодального вассалитета-сюзеренитета. В работах историков этого периода (С.В. Юшков, Б.Д. Греков, В.В. Мавродин, Л.В. Черепнин, В.Т. Пашуто, О.М. Рапов, Б.А. Рыбаков, П.П. Толочко и др.) превалировало представление о существовании в конце IX – первой трети XII в. раннефеодальной монархии⁶⁴, с легкой руки К. Маркса получившей наименование «империи Рюриковичей»⁶⁵, историческим ядром которой в результате исследований А.Н. Насонова стала считаться «Русская земля» в Среднем Поднепровье, сложившаяся вокруг Киева, Чернигова и Переяславля⁶⁶.

На фоне продолжения этой тенденции в трудах современных исследователей (В.Я. Петрухин, М.Б. Свердлов, Л.В. Мининкова, С.А. Мельников и др.)⁶⁷ получили развитие альтернативные феодальной парадигме теории. Это модифицированный вариант теории общинного быта, разрабатываемый школой И.Я. Фроянова, в которой междукняжеские отношения раскрываются через призму княжеско-общинных отношений в политической системе городов-государств⁶⁸, и модифицированный вариант теории родового быта – концепция братского совладения (corpus fratrum или «родового сюзеренитета») с постепенным формированием сеньората-старейшинства, предложенная в середине 1980-х гг. А.В. Назаренко⁶⁹ и поддержанная рядом исследователей⁷⁰.

За более подробным обзором историографии мы отсылаем читателей к соответствующим параграфам первого издания этой книги, вышедшего под названием «Междукняжеские отношения на Руси конца X – первой четверти XII в. и их репрезентация в источниках и историографии» (СПб.: Алетейя, 2015). В настоящем издании, кроме внесения уточнений и исправлений, замеченных неточностей и опечаток, дана упрощенная орфография древнерусских текстов.

Цели первого «окняжения» земель и причины конфликта Святославичей

До последней трети X столетия о структуре и численности княжеской семьи Рюриковичей можно судить по косвенным данным – таким как упоминание «всякой княжьи» в преамбуле русско-византийского договора под 944 г., включение которого в летописную традицию со времени А.А. Шахматова атрибутируется составителю ПВЛ⁷¹. Вопрос о статусе лиц, чьи интересы представлены в договоре 944 г., остается спорным: по одной версии, все они являлись представителями рода Рюриковичей⁷²; по другой версии, одна часть их принадлежала к роду Рюрика, другая – к племенным князьям⁷³. Вне зависимости от того, считать ли всех упомянутых в тексте 22 послов представителями членов киевской княжеской семьи или только некоторых из них, фактом является то, что к середине X в. род «русских князей» имел уже достаточно разветвленную структуру и младшие его члены (сын и племянники «великого князя» Игоря) имели возможность представлять свои интересы с помощью специальных представителей, равно как и женщины, входившие в состав княжеской семьи. Хотя Игорь фигурирует в договоре в качестве лидера княжеского рода, он не является единственным выразителем его интересов, из чего следует, что в мероприятиях подобного характера князь должен был взаимодействовать с другими родичами. В русско-византийском договоре 971 г., заключенном Святославом Игоревичем с Иоанном Цимисхием, мы уже не встречаем упоминаний о родичах киевского князя, что можно объяснить естественной убылью княжеского рода за прошедшую четверть века.

Первое свидетельство о вокняжении Рюриковичей на местах мы находим в летописном рассказе о сыновьях Святослава – Ярополке, Олеге и Владимире: «Святославъ посади Ярополка в Киеве, а Ольга в Деревехъ. В се же время придоша людье ноугородьстии, просяще князя собе: „аще не поидете к намъ то налеземъ князя собе“ и рече к нимъ Святославъ: „абы пошелъ кто к вамъ“, и отпреся Ярополкъ и Олегъ. И рече Добрыня: „просите Володимера“. Володимеръ бо бе отъ Малуши, ключнице Ользины, сестра же бе Добрыне [испр. по Радз.], отець же бе има Малък Любечанинъ, [и] бе Добрына уи Володимеру. И реша ноугородьци Святославу: „въдаи ны Володимира“, онъ же рече имъ: „вото вы есть“. И пояша ноугородьци Володимера к собе. И иде Володимиръ съ [До]брыною уемь [испр. по Р., А.] своимь Ноугороду, а Святославъ Переяславьцю»⁷⁴.

Вопрос о том, какая роль в геополитическом проекте отца отводилась Святославичам, с XIX в. является предметом дискуссий: С.М. Соловьев и Н.И. Костомаров считали, что самим актом раздела Святослав оборвал все связи с Русью⁷⁵, а В.О. Ключевский и А.Е. Пресняков, напротив, предполагали, что сыновья исполняли на Руси только функции посадников Святослава⁷⁶. Гипотеза Ключевского – Преснякова распространена и среди современных исследователей⁷⁷. Однако в этом случае остается непонятным механизм прямого осуществления властных полномочий на Руси, учитывая тот факт, что сам князь, по свидетельству ПВЛ, рассматривал в качестве «середины» своей «земли» болгарский Переяславец на Дунае. Более того, если в ПВЛ рассказ о княжении Ярополка открывается под 973 г. фразой: «Нача княжити Ярополкъ», то в соответствующем месте НІЛМ под 972 г., на которое обратил внимание А.А. Шахматов, считавший это чтение первоначальным, сообщается: «…а Ярополкъ же княжа в Киеве и воевода бе у него Блудъ»⁷⁸, что, в свою очередь, может служить косвенным свидетельством для утверждения о том, что самостоятельное правление Ярополка (и его братьев) началось с момента отъезда отца в Болгарию и вряд ли оправдано игнорировать этот факт для того, чтобы обосновать противную точку зрения, как предпочитают делать некоторые исследователи⁷⁹.

В летописной статье 970 г. мы впервые встречаемся с репрезентацией двух путей установления княжеской власти: с одной стороны, Святослав назначает («сажает»)⁸⁰ князей в Киев и Овруч по своему усмотрению; с другой стороны, назначение Владимира в Новгород производится по настоянию новгородцев. Одни исследователи считают, что на предание о призвании Владимира в Новгород могло повлиять «Сказание о призвании варягов»⁸¹, по мнению других, он отражает специфику новгородско-киевских отношений начала XII в., когда киевский князь Святополк Изяславич попытался заменить на новгородском столе князя Мстислава Владимировича своим сыном, однако его кандидатура была отвергнута новгородцами⁸². Учитывая тот факт, что окончательную обработку текст ПВЛ в целом получил лишь во втором десятилетии XII в., надо признать возможность рецепции любого из этих «сценариев», однако следует отметить, что противопоставление «посажения» и «призвания», скорее всего, является искусственной книжной конструкцией, поскольку политическая практика XI и первой трети XII вв. (за исключением событий 1095 г., когда новгородцы выгнали Давида Святославича и призвали из Ростова Мстислава Владимировича) свидетельствует о назначении новгородских князей из Киева, поэтому следует отдать предпочтение второй точке зрения.

Следующий вопрос, который ставит на повестку дня раздел 970 г., касается модели взаимоотношений между братьями: так одни ученые считают, что они являлись равноправными правителями (Н.М. Карамзин, А.М.Ф. Рейц, И.Д. Беляев, М.Д. Затыркевич, В.О. Ключевский, А.Е. Пресняков, А.В. Назаренко)⁸³, а другие с разной степенью вероятности допускают, что Ярополк стремился к утверждению своего приоритета по праву старшего в роду (С.М. Соловьев, Д.И. Иловайский, М.К. Любавский, В.В. Мавродин, Б.Д. Греков, О.М. Рапов, А.П. Толочко, Н.Ф. Котляр, М.Б. Свердлов), и это обстоятельство могло послужить причиной вооруженного конфликта между ними⁸⁴.

Об этом конфликте рассказывается в НГЛМ и ПВЛ в статьях 975 и 977 гг. Первая статья сообщает: «Ловъ деюще Свеналдичю именемъ Лютъ, ишедъ бо ис Киева гна по звери в лесе, и узре и Олегъ и рече: „Кто се есть?“ И реша ему: „Свеналдичь“. И заехавъ, убии, бе бо ловы дея Олегъ и о то[мъ] бысть м[еж]ю ими ненависть, Ярополку на Ольга. И молвяше всегда Ярополку Свеналдъ: „поиди на братъ свои и прими волость его“, хотя отмьстити сыну своему». Вторая статья повествует о войне Ярополка с Олегом: «Поиди Ярополкъ на Олга, брата своего, на Деревьску землю. И изиде противу его Олегъ, и вполчитася ратившемася полкома, победи Ярополкъ Ольга, побегшю же Ольгу с вои своими въ градъ рекомыи Вручии. Бяше чересъ гроблюмостъ ко вратомъ граднымъ, теснячеся другъ друга, пихаху въ гроблю, и спехнуша Ольга с мосту в дебрь. Падаху людье мнози и удавиша кони человеци. И вышедъ Ярополкъ въ градъ Ольговъ, переявласть его, и посла искатъ брата своего. [И] искавъше его, не обретоша, и рече единъ деревлянинъ: „азъ видех, яко вчера спехнуша с мосту“. И посла Ярополк искатъ брата, и влачиша трупье изъ гробли, от утра и до полудьне, и налезоша и. Ольга высподи трупья, внесоша и, и положиша и на ковре. И приде Ярополкъ надъ немъ плакася [и рече Свеналду]: вижь сего ты еже еси хотелъ. И погребоша Ольга на месте у города Вручога, и есть могила его и до сего дьне у Вручего. И прия власть его Ярополкъ»⁸⁵. После утверждения о том, что Ярополк принял «власть» (волость)⁸⁶ Олега, в статье 977 г. следует упоминание о жене Ярополка⁸⁷, которое, как неоднократно отмечалось в литературе, является вставкой, находящей логическое продолжение в рассказе о рождении Святополка «от двою отцю, от Ярополка и от Володимера» под 980 г.⁸⁸, поэтому следует предположить, что вслед за сообщением о «принятии» волости Ярополком должна читаться фраза: «…Слышав же се Володимъръ в Новегороде, яко Ярополкъ уби Ольга, убоявся, бежа за море, а Ярополкъ посадники своя посади в Новегороде и бе володея единъ в Руси»⁸⁹. Продолжение рассказа о борьбе Владимира с Ярополком помещено под 980 г. («Приде Володимиръ съ Варяги Ноугороду и рече посадникомъ Ярополчимъ: „идете къ брату моему и рцете ему: „Володимеръ ти иде[ть] на тя, пристра[и]ваися противу битъся“» и т. д.), но, как было установлено А.А. Шахматовым⁹⁰, текст о войне Святославичей, завершившейся гибелью Ярополка от рук варягов Владимира, оказался разбит вставкой сюжета о сватовстве Владимира к Рогнеде и последующей войне с Рогволодом Полоцким⁹¹. Появление этой вставки могло быть вызвано противостоянием между Новгородом и Полоцком в XI в., зафиксированным ПВЛ под 1021 г. (нападение на Новгород Брячислава) и 1066 г. (нападение на Новгород Всеслава), сделавшее актуальным для летописной традиции местное полоцкое предание, инкорпорированное в рассказ о Святославичах⁹².

Рассмотрение фактов не дает достаточно оснований для утверждения о том, что война между Святославичами изначально могла быть вызвана стремлением Ярополка к лидерству или единовластию. В отличие от более поздних сюжетов летописный рассказ о Святославичах не выражает идеи «старейшинства» в княжеском роду и за скупыми летописными формулами о вокняжении Ярополка в Киеве нельзя видеть наделение его каким-то приоритетом по отношению к княжившим в Овруче и Новгороде братьям. По ПВЛ, инициатором конфликта является не Ярополк, а его воевода. Подчинение Древлянской земли, равно как и подчинение Новгорода, которое и обеспечило временное установление единовластия киевского правителя, было обусловлено скорее стечением обстоятельств. Увязывать начало войны именно со стремлением киевского князя к единовластию на Руси не представляется возможным, так как оно являлось следствием междоусобной войны между Святославичами, а предпосылка ее, судя по летописному рассказу, ограничивалась восстановлением контроля над Древлянской землей, которая в результате событий, последовавших в 945–946 гг. за убийством древлянами князя Игоря и гибелью древлянского князя Мала⁹³, оказалась в экономической и политической зависимости от Киева и продолжала оставаться в этом состоянии до 970 г., после чего Древлянской земле была возвращена самостоятельность под властью Олега Святославича, что могло отвечать как интересам местного населения, так и интересам Святослава Игоревича, который, таким образом, усилил связь Рюриковичей с этим регионом. То же самое можно сказать и в отношении Новгорода, с той только разницей, что назначение туда Владимира представляется явлением ординарным, ибо к тому времени подобный прецедент уже существовал: по информации Константина Багрянородного, в Новгороде («Немогарде») при жизни Игоря княжил сам Святослав⁹⁴. Эти рассуждения приводят нас к выводу о том, что целью осуществленного Святославом «окняжения» земель (которыми, как можно предположить, и ограничивалась сфера его непосредственного влияния) являлось укрепление их политической связи с родом русских князей, путем рассредоточения их по местным центрам (т. е. установление родового совладения на землях, подчиненных руси)⁹⁵, а вовсе не подчинение их власти князя, правившего в Киеве, – иначе говоря, создание не «вертикальной», а «горизонтальной» модели власти.

Рассмотрим некоторые аспекты, касающиеся единовластия, упоминания о котором содержатся в рассказе о Святославичах. Летописные формулы, маркирующие утверждение единовластия на Руси в летописных статьях 977 и 980 гг., впервые встречаются в ПВЛ под 862 г. в рассказе о призвании варяжских князей, где говорится, что после смерти своих братьев Синеуса и Трувора «прия власть Рюрикъ». Вопрос о степени достоверности этой информации остается предметом дискуссий, но, даже если исходить из того, что она в определенной степени отражает политические реалии IX столетия⁹⁶, следует заметить, что упомянутые лица вряд ли могли быть кровными родственниками Рюрика, поскольку в самом рассказе о призвании говорится, что в ответ на приглашение славян и чуди «княжить и володеть» в их земле «изъбращася 3 братья с роды своими»⁹⁷. Соотношение элементов этой фразы нелогично, так как здесь фигурируют три брата, но у каждого из них есть свой род; если летописец подразумевал кровное родство между ними, ему следовало бы представить их членами одного и того же рода; для разрешения указанного противоречия целесообразно предположить, что персонажи, послужившие возможными прототипами Синеуса и Трувора, были не родственниками Рюрика, а предводителями наемных варяжских дружин. Исходя из этого, мы считаем, что единовластие Ярополка Святославича, установленное после гибели Олега и бегства Владимира, в корне отличалось от единовластия Рюрика, так как он стал единовластным правителем при живом брате, т. е. потенциальном соправителе.