Kitobni o'qish: «Ружье для Евы»

На днях моя дочь, барышня томная, нравная, сочиняющая стихи, музицирующая на гитаре, любящая, наконец, поваляться в постели часиков до 12 дня… пошла в армию.

Понимаю, что окончание этой фразы для российского читателя может показаться диким. Ну, сначала, конечно, она пошла в армию до пятницы – новобранцев, как правило, на первую же субботу отпускают по домам – возможно, показать, что жизнь не кончилась и мамино крыло по-прежнему рядом, и вообще дать наплакаться вволю в родимую подушку после первого в жизни армейского дежурства.

Время нервное: весь наш двенадцатый класс постепенно, по мере персональных дат рождения, подгребает военная машина. Чуть ли не каждый день гудят отвальные – то у Иры, то у Шломо, то у Марка, то у Шимона.

Поздно вечером звонит уже с базы «забритый» утром Шимон и диктует моей дочери: «Значит, так: в палатках холодно, бери все теплое, что есть в доме, – вязаную шапку, перчатки, свитера!»

Честно говоря, матерью солдата я уже однажды была, лет двенадцать назад, но, как выяснилось, многое забыла. Например, то, что новобранцы в израильской армии собираются на службу примерно так, как бравый Портос в романе Дюма экипировался перед военной кампанией во славу короля и Франции. То есть заботы о некоторых деталях экипировки лежат на плечах семьи. И за две недели до призыва мы, высунув языки, скупали по магазинам теплые мужские кальсоны (да-да, с ширинкой, не важно: декабрьская ночь в палатке слезам не верит), мужские майки с начесом, теплые носки, ботинки, наконец.

– Как – ботинки?! Армия не выдает ботинок?! – восклицаю я возмущенно.

Нет, армия потом возмещает расходы, но ботинки ребенку надо выбирать отдельно, подбирать тщательно по ноге, пробовать, менять, требовать другие, затем топать, прыгать и опять примерять. Мамин глаз надежней.

Опять же, простыни и подушки в той армии не предвидятся.

– Что-о?! – кричу я. – У Армии Обороны Израиля нет денег на подушки для солдат?!

Да есть, конечно, есть… Но пусть-ка этот изнеженный «мами» поспит в холодной палатке, подложив под голову свою армейскую куртку. Такая вот первая трезвящая плюха, как в песенке из трофейного американского фильма времен Второй мировой, которую всю жизнь напевает другой солдат в семье – мой отец: «Здесь вы в казарме, мистер Грин! Здесь нет подушек и перин! Завтрак в постели и в кухне газ – эти блага теперь не для вас!..»

Накануне призыва и у нас дома гуляли по-человечески: выпили как взрослые, блевали как взрослые, уронили на балкон соседей внизу цветочный горшок и три пары разных ключей. Наутро хмурый наш сосед, Давид, стучит в дверь и молча протягивает эти ключи моей дочери. В глазах – осуждение. Та рассыпается в извинениях: это была вечеринка перед призывом, и ребята…

– Ты идешь в армию? – Его лицо расплывается в улыбке. – Какие войска?.. Молодец. А я был в морском десанте… Ну, счастливой службы, солдат!

В этом обществе все – солдаты. Даже те, кто не успел послужить по возрасту или по здоровью. Все солдаты – мамы, папы, бабушки и дедушки, братья, сестры. По пятницам вся страна ожидает своих солдат на побывку, все автобусы приобретают изнутри густо-зеленый, бежевый, серый колер военной формы разных родов войск. Сидят на баулах в проходах, теснятся, едут на перекладных. Никто не жалуется, что в тесноте его пихнули дулом или прикладом винтовки.