Kitobni o'qish: «Караван счастливых историй»

© Машкова Д., Авдеев Р., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Предисловие

Как это ни парадоксально звучит, но в нашем обществе до сих пор не хватает прежде всего информации о детях-сиротах и их жизни в детских домах. Поэтому очень часто возникают ложные и надуманные суждения. Есть широко разрекламированные детали, которые имеют ничтожное значение, и в то же время есть действительно важные вещи, на которые просто не обращают внимания. Именно поэтому одной из главных задач в решении проблемы сиротства я считаю просвещение.

Люди зачастую многого не понимают. Не нужно далеко ходить – прежде всего я сам ничего не знал, во многом заблуждался. То, как я себе представлял жизнь сирот, и то, с чем столкнулся на самом деле, – это совершенно разные вещи, ничего общего между собой они не имеют. Мне, конечно, всегда казалось, что детский дом – это неправильно, я был далек от того, чтобы считать нормой жизнь ребенка вне семьи. Но вот что именно там неправильно, я не понимал. И потом, по мере столкновения с реальными жизненными ситуациями очень остро переживал эти открытия. Все оказалось совсем по-другому, одновременно и сложнее, и проще.

Я уже не раз рассказывал историю про сахар, которая произвела на меня неизгладимое впечатление. Когда я помогал детским домам, это было в 90-х, то старался не просто приехать, что-то привезти, но и пообщаться с воспитанниками. В те годы в прессе почему-то было очень много статей о том, что в детских домах работают люди, лишенные человеколюбия и гуманности. Писали, что сотрудники не любят детей, заведомо плохо к ним относятся. Наверное, в реальности бывает по-разному, но в тех домах, куда ездил я, работали фанаты своего дела. Люди трудились прежде всего за идею, а не за деньги и искренне заботились о детях, стремились им помочь. Проблема была в другом – сама обстановка учреждения, сама система, изменить которую они не могли, оказывала на детей патологическое воздействие.

И вот как-то в очередной раз я приехал, пообщался с воспитателями, потом начал беседовать с двумя девочками-воспитанницами. Они поначалу были очень зажаты, совершенно не расположены к разговору – приехал тут какой-то начальник, очередной чужой дядя. Ну и я, чтобы как-то разрядить обстановку, предложил: «Девочки, давайте чаю попьем». Они меня повели в столовую. И мы сели за стол, на котором стоит чайник. А сахарницы нет, и я спрашиваю: «А где у вас тут сахар?» И они мне в ответ: «А что это такое?» Первая мысль, конечно, о том, что крадут и у детей даже сахара нет. Но все оказалось намного проще. Сахар есть, причем в достатке. Его просто кладут сразу в чайник и размешивают, чтобы никто не рассыпа́л по столу, не возил туда-сюда ложкой. То же с хлебом – он всегда нарезан. То же с обедом – он всегда вовремя на столе. То же со многими другими благами, которые для детей в детском доме являются словно бы из ниоткуда. Вот из таких мелочей у детей-сирот складывается ложное представление о том, как устроен мир. И именно это представление способно погубить их будущее. Выпускники детских домов выходят во взрослую жизнь и словно попадают на Землю с другой планеты. Они не представляют, что и откуда берется. Казалось бы, мелочи – сахар, хлеб, но в совокупности с другими подобными вещами они оказывают фатальное воздействие на формирование детей-сирот. А раньше я о таких вещах даже подумать не мог.

Кстати, потом вдруг история с сахаром повторилась у меня дома. Дети пошли в школу, по утрам стало довольно напряженно – сразу всех надо собрать, накормить, и няньки для того, чтобы сэкономить время, чтобы дети не рассыпали ничего по столу в самый ответственный момент, тоже стали заранее класть сахар в чай. Помню, я на это сразу как-то очень остро прореагировал, и все прекратилось. Но, когда подобное происходит дома и несистемно, ни к чему фатальному это не приведет. Рано или поздно ребенок все равно сам возьмет сахар, сам нальет себе чаю и положит столько ложек, сколько ему надо. А вот в детском доме такой возможности нет, там сладкий чай – это данность и элемент системы.

В таких деталях кроется первая часть вопроса о жизни детей-сирот. А вторая часть – это наше отношение к воспитанникам детских домов, наше восприятие «других», «непохожих», тех, кого мы предпочитаем не замечать.

Даже несмотря на то что в последнее время о детях-сиротах стали много говорить, начали освещать эту тему, чего в принципе не было в Советском Союзе, все равно обществу легче делать вид, что сирот не существует. И это очень болезненный вопрос, поскольку, пока мы не научимся их замечать, пока в эту тему не будет вовлечено огромное количество людей, точнее, подавляющее большинство, проблема не будет решаться никак. Даже в ситуации, когда государство оказывает значительное влияние, тратит огромные деньги на решение проблемы, ничего не меняется, если само общество остается в стороне. Вопрос уже не в деньгах, а в нас с вами. Вопрос в том, как мы собираемся с этим жить и что именно можем сделать. Каждый должен ответить себе на него. И, может быть, я слишком идеалистически настроен, но я верю, а точнее, твердо знаю: если общество начнет обращать больше внимания на проблему сиротства, ее просто не станет.

В этой книге вы найдете реальные истории людей, которые уже встретились лицом к лицу с детскими домами и приняли сирот в свои семьи. Каждый из этих людей ответил для себя на вопрос: «Что именно я могу сделать?» И каждый играет сегодня очень заметную роль в процессе просвещения, о котором я говорил в самом начале. Истории семей, на мой взгляд, необязательно должны заканчиваться «хеппи-эндом», гораздо важнее другое – они должны быть невыдуманными и абсолютно реальными. Только так мы сможем рассказать о настоящем положении дел и донести правду до тех, кто пока еще не сталкивался с жизнями и судьбами детей-сирот.

Я сам, разумеется, не скрываю того, что у меня усыновленные дети. Часто беседую с людьми, они меня о многом спрашивают. И так получилось, что некоторых своих знакомых я от усыновления уже отговорил. По той простой причине, что люди оказались не готовы: они не представляют себе реального положения вещей. Возможно, понадобится не одна книга, не один год и очень серьезное погружение в тему, прежде чем у них наступит готовность принять ребенка-сироту и разделить с ним жизнь. А может быть, этого так и не произойдет. И очень хорошо, если люди вовремя это осознают! Когда семьи берут детей, не понимая до конца, на что именно они идут, в результате нередко возникает единственный выход – отказаться, вернуть. А это катастрофа. И происходит она прежде всего от непонимания реального положения вещей, незнания действительной ситуации. Намного лучше, когда потенциальные родители трезво оценивают свои возможности и говорят: «Я не могу пока принять ребенка в свою семью». При этом они могут совершать какие-то другие хорошие и важные поступки.

Я далек от того, чтобы давать людям советы. Человек всегда сам для себя может решить, какой именно будет его помощь. Я также прекрасно понимаю, что совершенно бессмысленно утверждать: «помогать должны абсолютно все». Мне чужды подобные призывы. Но если у человека открывается сердце и он испытывает потребность поддерживать кого-то, необязательно именно ребенка-сироту, то это уже очень сильно меняет и самого человека, и наше общество в целом. Задумавшись, он обязательно найдет для себя именно то доброе дело, которое ему по душе и по плечу. Всегда нужна помощь семьям, попавшим в сложную жизненную ситуацию, материальная поддержка матерей-одиночек, многодетных семей – это именно та работа по профилактике сиротства, которая не позволяет детям терять свои семьи и оказываться в детских домах. Конечно, прежде чем приступать непосредственно к действию, нужно обратить самое пристальное внимание на реальную ситуацию, многое прочитать, увидеть, понять. Нередко, например, в детские дома идут с «помощью» в виде праздников, дорогих подарков, угощений, не задумываясь о том, что такое разовое вмешательство детям только вредит. Нужно понимать истинные потребности ребенка-сироты, знать особенности его жизни и быть готовыми идти в эту тему всерьез и надолго, чтобы стать значимым взрослым, а не пробегавшим мимо волонтером. Тогда это действительно принесет пользу. Но, повторюсь, каждый делает выбор для себя, руководствуясь тем, что исходит из сердца и от души. Здесь у каждого может быть только свой путь.

Для меня, например, новым этапом помощи детям стало основание благотворительного фонда «Арифметика добра». Я пришел к этому через опыт поддержки детских домов в результате усыновления 17 детей. Помощь в моем случае всегда была вопросом действия, так же произошло и с фондом. Причем довольно случайно.

В один из очередных своих дней рождения, которые я стараюсь не отмечать и обычно отключаю телефон, я вынужден был остаться на связи. Почему не отмечаю? Считаю, что это прежде всего праздник моих родителей, а моей собственной заслуги в том, что я появился на свет, в принципе нет. Поэтому и поздравлял всегда маму с папой, звонил им утром, а потом выходил из эфира. Проводил день с женой и детьми. Но вот два года назад на свой день рождения я не смог отключить телефон из-за сделки, которую мы в тот день проводили. В итоге все звонили, поздравляли, а я вдруг подумал, что давно уже взрослый человек, а прячусь, как мальчишка. И решил, что, наоборот, надо всех пригласить и сделать это с конкретной целью. Тема сиротства не оставляла меня никогда по одной простой причине: этим детям, кроме нас, больше некому помочь. Дальше выяснилось, что, для того чтобы собраться в таком формате и устроить праздник, посвященный благому делу, нужен фонд. Первоначально у меня была идея распределить деньги, которые будут пожертвованы на празднике, по каким-то другим фондам. А потом я понял, что если уж отвечаю за идею, то и ответственность за ее реализацию нужно полностью брать на себя. Мы зарегистрировали фонд, провели мероприятие, и люди откликнулись.

Оказалось, что я очень долго шел именно к этому. Всегда понимал, что в части сиротства в благотворительной сфере нужно ставить перед собой самые амбициозные задачи и менять ситуацию системно. Действовать через изменение мировоззрения общества, через просвещение, через привлечение людей к этой проблеме и их объединение. Кстати, название фонда тоже возникло случайно, само по себе. В добре, в благотворительности заложена совершенно особая арифметика, не математическая. Здесь 1 + 1 – это не 2, это гораздо больше.

Для меня создание фонда – это попытка вовлечь людей в решение проблемы сиротства. И чем больше добрых дел мы делаем все вместе, тем больше положительной энергии возникает вокруг нас, в целом мире. И тем счастливее становимся мы сами.

Роман Авдеев, основатель фонда «Арифметика добра», отец 23 детей, в том числе 17 приемных

Семья Салтеевых-Машковых

Моя сестренка! Берем и бежим!

Диана Машкова, руководитель клуба «Азбука приемной семьи» фонда «Арифметика добра», писатель, журналист, мама четверых детей, трое из которых приемные.

Первый приемный ребенок появился в нашей семье в 2013 году. К тому времени мы с Денисом были женаты уже 17 лет, а кровной дочке Нэлле исполнилось 14. К усыновлению мы готовились долго. Давным-давно решили для себя, что у нас обязательно будут приемные дети – понимали, что без семьи ребенку в нашем мире практически невозможно выжить. Но сделать первый шаг оказалось сложно. Мешали внутренние проблемы: страх не справиться, неуверенность в своих силах, банальные бытовые трудности – сначала нужно было самим повзрослеть, заработать на жизнь, обзавестись жильем, а потом уже принимать на себя ответственность за детей-сирот.

В 2002 году, после защиты кандидатской диссертации, я оставила работу преподавателя, за которую в то время платили неприлично мало, и мы с семьей переехали из Казани в Москву. Переезд оказался многоэтапным. Сначала перебралась я. Начала работать переводчиком у британских журналистов из Daily Telegraph, которые делали специальное приложение к газете об инвестиционной привлекательности России. Стала в день зарабатывать больше, чем мне платили за месяц работы в вузе. Сняла комнату. Через некоторое время следом за мной приехал в Москву Денис. Он, уже состоявшийся специалист, тоже легко нашел работу в своей сфере, в области телекоммуникаций. Еще через несколько месяцев мы смогли наконец снять квартиру и забрать Нэллу. Ей тогда было три годика. Со всеми этими переездами так вышло, что около полугода нам с ребенком пришлось жить в разных городах – мы в Москве, она в Казани, с бабушками-дедушками. Это был самый тяжелый период в нашей жизни. Конечно, мы с мужем ездили в Казань каждые выходные, но совместные субботы-воскресенья не заменяли полноценной семьи, да и прощания с ребенком каждую неделю убивали. Думаю, тот опыт разлуки стал дополнительным стимулом к тому, чтобы усыновить ребенка. Мы на собственной шкуре ощутили, насколько это противоестественно и болезненно, когда родители и дети не могут быть вместе. Мир маленького ребенка – это его мама и папа. Если значимых взрослых нет рядом, почва моментально вылетает из-под ног.

Прекрасно помню свою собственную детскую привязанность к маме. Стоило ей исчезнуть из поля зрения, как тут же появлялись тревога и страх. Из-за вынужденной разлуки с мамой – пусть всего лишь на день – я ненавидела детский сад. Всегда воспринимала это заведение как самое отвратительное место на Земле. Причина ненависти была еще и в том, что дети без родителей моментально превращались в безвольные объекты манипуляций взрослых. Воспитателям было неинтересно налаживать контакт с нами, искать подход, зато ничего не стоило прилюдно унизить, принудить, наказать. Конечно, не все малыши реагировали болезненно на такое положение дел, кто-то и дома не знал другого обращения, но для меня подобное отношение взрослых было катастрофой. Когда мама приводила меня в группу, я вставала у входной двери, спиной к воспитателям и минимум до обеда лила слезы, кричала: «Мама Неля! Папа Вова!» Было по-настоящему больно оттого, что родители, зная, как я ненавижу детсад, снова оставили меня там. В три годика мне повезло – мама забеременела моим младшим братом, и, пользуясь тем, что ей теперь не нужно ходить на работу, я радостно забросила детский сад. После выхода из декрета мама стала все чаще брать меня с собой в институт, где преподавала химию. Вот там мне нравилось. Студенты со мной общались, лаборанты играли, преподаватели во время «окон» водили в столовую и институтский музей. Это была настоящая жизнь. А детский сад навсегда остался в памяти синонимом страха и ужаса. До сих пор не переношу организаций, в которых человек, не важно, большой или маленький, становится всего лишь объектом. Детский дом по своему укладу, по самой структуре – худшее из подобных учреждений. Там все прописано и продумано так, что ребенку остается только подчиняться. Нет значимого взрослого, ни с кем не возникает прочной привязанности, а вот воля, самостоятельность и собственные желания подавляются очень быстро. Семейный ребенок всегда может рассчитывать на понимание и защиту родителей, а сирота без мамы и папы со своими «капризами» не нужен никому. Он обязан быть абсолютно безволен, удобен в обращении, в противном случае система автоматически будет его ломать.

Первое столкновение с детским домом произошло в нашей семье в 2006 году. Мы с Денисом в компании моих коллег приехали туда как волонтеры на генеральную уборку. Детей на этот день куда-то увезли. Мы помыли окна, полы, стены, привели в порядок участок. Закончилось мероприятие пикником во дворе, на котором присутствовали несколько человек из администрации учреждения. Мы с мужем постарались войти в доверие к директору, сказали, что хотели бы и дальше помогать. А примерно через полгода общения – что-то купить, привезти, починить – признались, что планируем усыновить одного или двух детей. «По блату» нас с мужем провели в группы. Из многих детей мы оба почему-то сразу признали «своей» пятилетнюю девочку Дашу. Договорились с директором о встрече с ней и в следующий раз приехали уже для знакомства.

Момент первой встречи с ребенком – это всегда волнительно. Я боялась сделать или сказать что-то не то, напугать, разочаровать. Хотя Даша оказалась общительной девочкой, непугливой. Было такое ощущение, что новые люди для нее вовсе не редкость. Скорее всего взрослых, которые мелькали перед глазами, появлялись и потом пропадали, в жизни ребенка хватало. Мы поиграли, полистали книжку с картинками, и тут воспитательница, не дожидаясь, когда Даша вернется в группу, задала нам вопрос: «И чего вы хотите? К Даше уже ходят. На выходные берут домой». Об этом нас никто не предупредил. Да и возраст у девочки был еще слишком маленький для гостевого общения. Пять лет – не десять и не пятнадцать, ребенок еще не в состоянии понять, почему каждый раз его возвращают из дома в учреждение, словно отказываются снова и снова. «Вообще-то мы хотели удочерить», – ответила я. «У нее уже есть семья. А про гепатит вы тоже не знаете? Свой ребенок же у вас есть. Заразится!» Я что-то пролепетала про лечение, про меры предосторожности. Мы еще немного поиграли с Дашей, а потом пошли к директору. Но у нас на руках не было заключения о возможности быть усыновителями, мы только начали собирать документы, поэтому ни медицинских карт, ни других бумаг показать нам не могли. В итоге мы просто испугались. И гепатита, о котором тогда ничего еще толком не знали, и существующей у ребенка привязанности – а вдруг сделаем хуже, навредим? Жаль, в те годы не было школ приемных родителей, и мы по незнанию совершили большую ошибку: бросились с места в карьер. Кроме желания помочь ребенку вырасти, у нас не было ничего. Ни знаний, ни подготовки, ни опыта общения с усыновителями или приемными родителями, ни даже пройденных медицинских и прочих комиссий. За плечами был один-единственный визит в опеку по месту жительства, который не внушал никаких надежд.

Начался разговор со специалистом опеки с вопроса: «А у самих что, никак не получается?» Мы с мужем даже не сразу поняли, о чем речь. «Забеременеть сколько лет уже не можете?» Сотрудница страшно удивилась, когда узнала, что не в этом дело и что кровная дочка у нас уже есть. Если примем такое решение, родим еще. Нам посоветовали заняться именно этим и не морочить людям голову. Поскольку мы все же пытались гнуть свою линию, дальше была лекция о «страшных болезнях» и «дурной наследственности» детей-сирот, а в конце: «Мое дело предупредить. Хотите – идите, собирайте бумаги. Только время зря потеряете».

В общем, наша первая попытка усыновить ребенка так ни к чему не привела. Мы просто были не готовы. Нужно было еще о многом подумать, многое узнать. С мифами о «дурных генах» и «страшных болезнях» тоже пришлось разбираться самостоятельно. Постепенно выяснили, что у подавляющего большинства детей в детских домах и домах ребенка стоит «задержка психического развития». Разобрались, откуда это берется. Оказалось, все очень просто – если младенец лишен привязанности, лежит туго запеленатый все время, его не берут на руки, не выкладывают на животик, не купают в ванной, очень скоро по своим умениям он будет сильно отличаться от малыша, растущего на маминых руках. Депривация в учреждении успешно делает свое дело. И можно спокойно ставить «умственную отсталость», «олигофрению в степени дебильности» и другие диагнозы. Ребенок старшего возраста находится в детском доме в постоянном стрессе, он занят выживанием, поэтому не может сосредоточиться на учебе, на своем развитии и, естественно, отстает. А педагогическая запущенность, в свою очередь, тоже нередко превращается в диагноз. В семье, при индивидуальном внимании к развитию ребенка, и ЗПР, и УО нередко удается снять. Что касается других заболеваний, генетических в том числе, они не реже встречаются и у «домашних» детей. Вопрос здесь только в компетенции и ресурсах родителей. По поводу «дурных генов» мы тоже со временем пришли к простым выводам. В формировании генетического кода нового человека участвуют не только мама-папа, но и бесчисленные родственники с обеих сторон. Предугадать, какая именно информация ляжет в основу личности, невозможно. Гарантировать, что есть семьи, в которых никогда не было алкоголиков, а были сплошь академики, тоже нельзя. Значит, еще большой вопрос, что намешано в каждом из нас.

В 2012 году, после того как был принят «закон Димы Яковлева», мы с мужем наконец «дозрели» и записались в школу приемных родителей. Тот период нашей жизни подробно описан в моей книге «Если б не было тебя». Там и о месяцах учебы, и о сомнениях, и о знакомстве с новыми людьми, и о встрече с ребенком. После курса ШПР, где мы постоянно слышали о том, что «все закладывается до трех лет», решили, что, наверное, нужно усыновлять ребенка помладше. Лет до пяти. И столкнулись с забавной ситуацией – большинство сотрудников органов опеки отвечали на наш запрос коротко и ясно – «детей нет». Там, где удавалось пообщаться, нам объясняли, что в детских домах в основном подростки, и закрывали тему. В Москве мы так и не получили ни одного направления на знакомство с ребенком, поэтому решили поехать в родные края. Объездили несколько городов и поселков, оставили везде копии заключения о возможности быть усыновителями. И спустя месяц, когда уже вернулись в Москву, нам позвонили. Предложили немедленно прилететь, чтобы познакомиться с девочкой. Маленькой Даше, нашей землячке, было всего два месяца.

В тот же вечер мы купили билеты на всю семью и полетели. При первой встрече с будущей дочкой ни у меня, ни у мужа никакой моментальной любви не случилось. Перед нами была крошечная девочка с круглым личиком и опухшими веками, совершенно на нас непохожая. По медицинской части хватало разных вопросов. Из кровных родителей известна была только мама, на месте папы в свидетельстве о рождении стоял прочерк. Нам рассказали, что у мамы уже довольно давно проблемы с алкоголем, Даша ее пятый ребенок, и ни одного она не смогла воспитывать сама – все дети в приемных семьях. Я никак не могла понять, есть у ребенка фетальный алкогольный синдром или мне просто мерещатся некоторые его признаки. Врачи, к которым мы поехали для независимого обследования, тоже ясности не внесли: «Никто не знает, как и что проявится в будущем. Кот в мешке». Сомнения разрешила Нэлла, сказала: «Да классная же девчонка, моя сестренка! Берем и бежим». Так мы и сделали. За что я невероятно благодарна старшей дочери. Кстати, мы никогда не скрывали от нее своих намерений усыновить. Нэлле было 7 лет, когда она впервые услышала о детских домах, детях без родителей. Тогда она сама и предложила: «Давайте всех заберем». Постоянно торопила нас с Денисом, спрашивала, когда же мы перейдем от разговоров к делу. Ей оказалось гораздо легче, чем нам, взрослым, принять идею усыновления. Ребенка не волновали вопросы генетики, наследственности, возможного несовпадения характеров, неизбежных изменений в жизни, ресурсов семьи. Она была любопытна и открыта всему новому. Для нашей дочери, к счастью, оказалось совершенно естественным делиться с другими детьми своими родителями, друзьями, домом и благополучием. Нэлла до сих пор всегда поддерживает нас с мужем в этом вопросе и говорит, что каждый новый ребенок в семье – это интересная и пока не прочитанная книга.

Одним словом, мы подписали согласие на удочерение Даши, и нас отправили в Москву за недостающими документами для суда. Прежде чем улететь, мы попытались разыскать кровную маму Даши. Для себя должны были убедиться, что ситуация и правда безнадежна, что даже при помощи со стороны, которую мы могли оказать, она не сумеет воспитывать своих детей сама. Кроме того, хотели собрать хотя бы минимальную информацию – понимали, что, когда Даша подрастет, она обязательно задаст нам вопрос о своих кровных родителях. К сожалению, встретиться нам не удалось. По адресу, где мама Даши была прописана, никто не знал, где ее искать. У нас остались в итоге только ее фамилия-имя-отчество, дата рождения и тот самый адрес.

17 сентября 2013-го состоялся суд – этот день стал одним из самых важных в жизни нашей семьи. Сразу после заседания суда мы забрали Дашу, сели в поезд и поехали домой, в Москву. Так у нас и появилась потрясающая младшая дочка. Теперь отмечаем эту дату как семейный праздник, второй день рождения Даши.

С приходом маленького ребенка в семью моя жизнь перевернулась с ног на голову. За 14 лет я успела забыть, как общаться с младенцами, не спать ночами, переживать насморки и колики, радоваться и огорчаться простым вещам (покушали и наоборот), а главное – безраздельно принадлежать ребенку. Пришлось отложить все дела, включая новую книгу, которую я уже начала писать. Полгода после появлении Даши занималась только ею. За первые 4 недели дома удалось многому научиться: Даша стала держать головку, пить из чайной ложечки, гулить, проситься на ручки, стала кричать и требовать своего, хотя поначалу вообще не обнаруживала никакого голоса. Все вопросы, которые были связаны со здоровьем, мы постепенно снимали – делали массажи, корректировали питание, уход, наблюдались у специалистов. Первый год, нужно сказать, был волнительным. Постоянно мучили сомнения – научится ли дочка переворачиваться, ползать, встанет ли на ноги, сможет ли ходить? К счастью, все удалось. И каждый маленький шажок вперед приносит громадную радость. Даша невероятно сообразительная, лучше всех знает, что и где в доме лежит, любит помогать по дому – то она с тряпкой, то посуду пытается мыть, то пылесосить. Я стараюсь поощрять ее природное любопытство и желание помочь. Раньше сама не подозревала, какое это счастье – наблюдать за развитием маленького ребенка. Когда Нэлла была маленькой, мы как родители были еще совсем «зеленые», почти не умели наслаждаться общением с младенцем, да и материальные проблемы выбивали из колеи. С Дашей уже все иначе – нам как будто подарили вторую юность, только уже осознанную, зрелую. А любовь, о которой поначалу не было речи, постепенно пришла и стала невероятно сильной, крепкой. Сегодня я лично не представляю себе жизни без Даши, считаю ее абсолютно «своей», а временами совершенно забываю о том, что не сама ее родила.

Когда Даша немного подросла и у меня стало появляться свободное время, я наконец дописала книгу «Если б не было тебя». Мы с редактором Ольгой Аминовой долго мучились с обложкой – никак не могли найти подходящую фотографию или рисунок на тему усыновления. Тогда Ольга предложила обратиться к известному фотографу Елене Мартынюк, и благодаря ей на обложке появились мы с маленькой Дашей. Пока книга готовилась к изданию, мне в голову пришла мысль выпустить еще и специальный подарочный тираж для потенциальных усыновителей и передать его в школы приемных родителей. Впервые в жизни я занялась краудфайндингом, благодаря которому познакомилась со многими замечательными людьми. И тираж в подарок будущим приемным родителям удалось выпустить, и новые мысли возникли о том, как дальше продвигать идеи усыновления, и множество единомышленников нашлось. Некоторые из них сегодня – близкие друзья нашей семьи.

3 декабря 2014 года в Доме журналистов прошла презентация книги. Выступили известные усыновители – Роман Авдеев, Михаил Барщевский, Кристина Беленькая. Их долго не отпускали со сцены: и у гостей вечера, и у журналистов было немало вопросов. Мне всегда казалось, что в нашей стране довольно много людей, которые не исключают для себя идеи усыновления, просто боятся, как и мы сами когда-то, сделать первый шаг. Им страшно не справиться. В тот день я окончательно убедилась: тем, кто задумывается о принятии ребенка, но не может решиться, просто нужно помочь. Организовать постоянное общение между состоявшимися и потенциальными приемными родителями. Обеспечить личные встречи, обмен опытом, беседы. Тогда и укрепилась идея клуба «Азбука приемной семьи», о которой я в тот же вечер и рассказала со сцены. Дальше образовался оргкомитет из активных приемных мам, и наш клуб стал одной из программ фонда «Арифметика добра», основанного Романом Авдеевым. В свое время именно личное общение с Романом Ивановичем стало для меня недостающим звеном в решении принять ребенка в семью. Во время интервью для книги «Главные правила жизни» я позволила себе отклониться от темы и задала отцу семнадцати усыновленных детей все мучившие меня на тот момент вопросы. Получила очень точные глубокие ответы, которые весили для меня гораздо больше, чем бесконечные опасения и предостережения огромного количества людей без опыта приемного родительства. Об этом тоже есть в книге.

Клуб начал организовывать лекции-дискуссии на актуальные для родителей темы, приглашать экспертов из области психологии, медицины, генетики. Мы стали собираться вместе с детьми на праздники, представления и экскурсии. Чуть позже возник еще один формат мероприятий – знакомство потенциальных родителей с детьми из детских домов. С начала 2016 года проводим еженедельные встречи приемных родителей – общаемся, делимся опытом. Все это помогает справляться с трудностями и заряжает уверенностью. Когда забираешь из системы одного ребенка, чувствуешь себя предателем по отношению к тысячам других – они-то остались там и по-прежнему никому не нужны. Понятно, что ни одна семья не в состоянии решить проблему социального сиротства в стране. Но все вместе мы уже кое-то можем. Важно вовлекать новые семьи, формировать круг единомышленников, поддерживать друг друга и быть открытым примером для тех, кто пока еще не решился. Вступить в клуб очень просто – достаточно прислать мне свои контакты и небольшое описание семьи (мой телефон и электронная почта есть на сайте «Арифметика добра»), в ответ начнут приходить приглашения на мероприятия клуба. Сейчас в клубе около 500 семей – состоявшихся и потенциальных приемных родителей. За первый год жизни клуба в наши семьи пришли 53 ребенка из детских домов.

Наша собственная семья тоже не осталась в стороне. Постепенно мы с мужем пришли к выводу, что можем пытаться помочь и тем детям, у которых не так много шансов найти семью, как у малышей. Подросткам. И познакомились с Дашей. Ей было почти тринадцать лет. Сначала, совершенно случайно, я увидела в Интернете видеоролик о ней. Потом мы договорились о личной встрече. Даша оказалась очень живой, общительной девочкой. В ней, как мне показалось с первого взгляда, был заложен огромный потенциал, которым она пока не пользовалась. Даша жила в детском доме с девяти лет, с того момента, когда ее мама попала в тюрьму. День разлуки стал для ребенка катастрофой. Любовь и привязанность у них очень сильная. Контакт с мамой Даша продолжает поддерживать – они переписываются, созваниваются. Даже лишить маму родительских прав дочка в свое время не дала – сама написала заявление в суд о том, что поддерживает с мамой отношения и вернется к ней сразу же, как только истечет срок наказания. Приемную семью Даша начала искать только потому, что невыносимо устала от детского дома. И то поначалу речь шла лишь о гостевом режиме. Мы с Денисом подумали, что, если ребенку нужны поддержка, семейное тепло и общение, мы можем это дать. Была надежда, что чувство защищенности поможет Даше успокоиться и переключиться с режима «выживание» на программу «развитие». Нэлла нас поддержала. Мы стали забирать Дашу домой каждые выходные: я приезжала за ней в детский дом в пятницу вечером и привозила обратно в воскресенье вечером. Из совместных выходных мы намеренно не делали праздников. Проводили время как обычно – готовили, убирались, ходили в магазин, делали уроки, гуляли. Я уже знала к тому времени, что подростки из детских домов часто воспринимают гостевой режим как возможность получить что-то материальное от взрослых: подарки, праздники, развлечения, рестораны. У большинства детей-сирот, к сожалению, не сформировано иной схемы отношений «взрослый – ребенок». Только потребительская. Они вырастают с опасной позицией «я несчастный сирота, мне все должны». Тем временем подросток должен понять, что отношения между людьми сами по себе намного важнее и дороже денег, что взрослые могут стать надежной опорой в жизни, что они готовы защитить, окружить теплом и помочь в любой ситуации. Но становиться просто банкоматом или кошельком ни в коем случае не должны. Ложные установки – эти и многие другие – успели за четыре года жизни в детском доме сформироваться и у Даши. Было непросто пытаться их менять, но мы решили, что дорогу осилит идущий.