Kitobni o'qish: «Туман войны»

Пролог

15 (27¹) июня 1812 

Вечерело. Духота понемногу спадала, даря прохладу. По постепенно темнеющему небу медленно плыли небольшие облачка, словно и на их движение влиял удушающий зной. Слабенький ветерок принёс хоть какую-то свежесть от текущей рядом мелкой речушки. Вокруг вились насекомые, обрадованные уходом жары и их жужжание, почти заглушало шум разбиваемого рядом лагеря. На земле тоже что-то непрерывно стрекотало и пощёлкивало. Запах свежескошенной травы перебивал даже стоящий вокруг лошадиный дух и другие «соответствующие» бивуаку ароматы.

Невысокий темноволосый мужчина в расстёгнутом синем гвардейском мундире, белых лосинах и высоких сапогах стоял на небольшом пригорке заложив руки за спину и отстранённо смотрел на расположенный невдалеке город. Он уже настолько привык постоянно скрывать свои эмоции от окружающих, что свита старалась теперь угадать его настроение по малейшим нюансам движений. Сейчас же, повинуясь взмаху руки они отдалились, давая возможность почувствовать ему хоть какую-то уединённость. И хотя ни один мускул так и не дрогнул на лице стоящего человека, раздражение постепенно затапливало его разум.

Злился он только на себя… ведь тогда, узнав от преданных людей, что Александр находится здесь, рванул к этому городу, не давая роздых ни людям, ни лошадям.

И вот… стоял, можно сказать «у стен Вильно» и понимал, «Его» тут нет. Просто нет. Завтра город будет взят, а причина такой поспешности благополучно исчезла. Император Франции вообще не понимал, зачем кинулся в эту погоню. Ведь, по плану – Эжен² будет переправляться только завтра. И не удержался от тихого вздоха.

План… да. Имелся чёткий план и долгая подготовка к этой восточной кампании. Организация была поставлена строго и лично им контролировалась на всех этапах: сборы оружия, войск, продовольствия, фуража… Всё было разработано, выверено и действовало как хорошо отлаженный механизм любимых часов. А главное, были потрачены колоссальные деньги, которые нужно было чем-то окупать. Противник явно понимал смыл всех этих приготовлений, но почему-то ничего не предпринимал. И это было до крайности странно…

Согласно плану – тут должна была состояться блестящая и приятная военная прогулка, как множество, уже им совершённых, и рассчитанная дней на двадцать, не более. Произвести несколько так любимых им крупных сражений и завершить всё виртуозным «принуждением к миру», с выгодными для Франции условиями. Ну… может с немного унизительными для Александра. Всё-таки он не забыл эту его оскорбительную выходку с сестрой…

Ведь тогда, на Тильзите³, российский император действительно обрадовался его заинтересованности в великой княжне. Такого тот просто не ожидал и не смог скрыть свои истинные чувства, породниться – было хорошей идеей. Но позднее, почему-то отказал Талейрану, когда через него Наполеон решился просить руки его сестры, Екатерины. Нет… конечно, сейчас он очень доволен Марией-Луизой⁴, ведь та родила ему долгожданного официального наследника, которого так и не смогла подарить любимая женщина. Впрочем, все сомнения в его «мужской состоятельности» отпали ещё с Марией Валевской, но и об их сыне Александре, он позаботился достойно. Его, как отца – совершенно не в чем упрекнуть! Он даже хорошо пристроил всех усыновлённых им детей Жозефины, устроив им выгодные браки. Бонапарт кивнул, в такт своим мыслям.

Впрочем, самым главным достижением свой жизни он считал созданную армию. Себя же в ней, великим полководцем и стратегом, не знающем равных не только в бою. В войсках его боготворили, старались любым способом попасться на глаза. А быть отмеченным им, почитали за счастье. Люди бросались в самое пекло сражения, шли на отчаянный героизм, пытались превозмочь себя… всё для него и его победы!

Речь, произнесённая им пять дней назад, вызвала ни с чем несравнимые воодушевление и восторг солдат.

«22 juin 1812 …

Soldats! La seconde guerre de la Pologne est commencée. La première s'est terminée à Friedland et à Tilsit. A Tilsit, la Russie a juré éternelle alliance à la France et guerre à l'Angleterre. Elle viole aujourd'hui ses serments. Elle ne veut donner aucune explication de son étrange conduite, sque lea aigles françaises n'aient repassé le Rhin, laissant par-là nos alliés à sa discrétion. 

La Russie est entraînée par la fatalité! Ses destins doivent s'accomplir. Nous croirait-elle donc dégénérés? Ne serions-nous donc plus les soldats d'Austerlitz? Elle nous place entre le déshonneur et la guerre. Le choix ne saurait être douteux. Marchons donc en avant! Passons le Niémen! Portons la guerre sur son territoire. 

La seconde guerre de la Pologne sera glorieuse aux armes françaises, comme la première. Mais la paix que nous conclurons portera avec elle sa garantie, et mettra un terme à cette perpétuelle influence que la Russie a exercée depuis cinquante ans sur les affaires de l'Europe. »

(*22 июня 1812 года…

Солдаты! Вторая Польская война началась! Первая окончилась в Фридланде и в Тильзите. В Тильзите Россия поклялась быть в вечном союзе с Францией и в войне с Англией; ныне она нарушает свои клятвы! Она не желает дать никакого объяснения в странных своих поступках, покуда французские орлы не отойдут за Рейн и тем не покинут своих союзников на её произвол.

Россия увлечена роком. Судьба её должна свершиться. Не думает ли она, что мы переродились? Или мы более уже не солдаты Аустерлица? Она постановляет нас между бесчестием и войной. Выбор не может быть сомнителен. Идём же вперёд, перейдём Неман, внесём войну в её пределы.

Вторая Польская война будет для французского оружия столь же славна, как и первая; но мир, который мы заключим, принесёт с собою и ручательство за себя и положит конец гибельному влиянию России, которое она в течение пятидесяти лет оказывала на дела Европы.)

Император был доволен. Воспоминание огромного войска, которое внимало ему и готово было по первому его приказу крушить неприятеля, бессознательно выпустило скупую улыбку на лицо. Это действительно был славный и значительный день. Военная музыка, звучащая со всех сторон, делала происходящее красочным и шумным. Пёстрая, многонациональная толпа, одетая в цвета и форму почти всех народов Европы, которая любила своего полководца, верила ему и готова идти за ним! Масса людей, которая кричала «Vive l’Empereur!» (*Да здравствует Император!) только издали, завидев его фигуру. Действительно народная любовь к нему велика!

Настоящая – «La Grande Armée» (*Великая Армия)! Он завоюет мир и оставит в наследство детям огромную империю. С этой, почти полумиллионной лавиной и не могло быть по-другому.

Но улыбка уже испарилась, как вода на этой удушающей жаре. Наверное, потому, что мужчина вспомнил переправу…

Русло Немана в том месте, близ крепости Ковно, было самым удобным. Первыми на ту сторону вызвались переправиться триста поляков тринадцатого полка… ещё одна попытка выслужиться перед ним. Уланы вообще не встретили никакого сопротивления, постепенно заполняя противоположный берег. Только вдалеке, то появлялись, то исчезали казачьи отряды, отслеживая происходящее.

Перед его взором тогда простиралась пустая буро-жёлтая земля с чахлой растительностью и лесами у горизонта. Император объезжал прибрежную полосу реки, пытаясь понять, что может предпринять противник, чтобы остановить их. Неожиданно конь взбрыкнул. Обнаружив себя на земле, Наполеон был ошеломлён. Как оказалось, между ногами его скакуна просто пробежал заяц, потревоженный большим скоплением народа, и конь испугался.

За свои походы император сменил не мало⁵ лошадей. Всё же… надо было взять с собой в поход Визиря. Уж этот жеребец, прошедший с ним многие сражения никогда бы, не позволил себе подобного. Просто… на конюшне решили, что Визирь уже слишком стар для новой кампании. Можно приказать оседлать утром любимого Меренго, но тот как раз восстанавливается после ранения. Селим же молод, горяч и полон сил, однако, воспитывать его кажется придётся в дороге, что вполне грозит разными неожиданностями.

Мужчина вообще бы не вспомнил об этом нелепом инциденте, так как совершенно не пострадал при падении, но распростертое на земле тело императора было воспринято окружающими как дурное предзнаменование. Кто-то даже воскликнул: «Плохое предвестие! Римляне не перешли бы через реку!». Пришлось тут же взобраться в седло и навести порядок, начиная с собственной озабоченной свиты.

Уже в дальнейшем переправа была испорчена проливным дождём и сильной грозой, промочившей всех до костей. Это оказалось феерическим зрелищем… тысячи людей, животных, телег и орудий, подсвечиваемых всполохами молний. Все остановились, дожидаясь окончания буйства стихии, как затаившийся в период бури зверь.

Наполеон не верил ни в какие зловещие признаки. Как всегда, во время войны он словно оживал и был гораздо бодрее. Начиналась самая грандиозная из его кампаний. Может быть из европейской, она стала бы азиатской… император всё ещё мечтал об Индии⁶. Как вариант намечалось, что передвижение закончится в Смоленске и продолжится на следующий год походом на Москву или Петербург. Предполагалось несколько вариантов исходя из ответных действий российского императора. Бонапарт обсуждал это много раз со своими маршалами, планируя наступление.

Наверное, именно растерянность войска после падения с лошади и повлияла на него, когда, получив от польских дезертиров из улан русской армии информацию о том, что Александр танцует на балу в Вильно, он, бросив часть армии на переправе, помчался сюда. Зачем? Он сам не знал ответа на этот вопрос.

Естественно, быстро достичь города не удалось. Фуражисты и маркитанты⁷, задвинутые в самый конец этого столпотворения у реки, ещё даже не приблизились к переправе. Несмотря на то, что всё было заготовлено заранее. Теперь же, из-за стремительного продвижения войск они вовсе остались совершенно без провианта. Как люди, так и лошади.

Это приводило к совершенно невероятным вещам. Солдатам приходилось останавливаться заранее и косить траву – совершенная нелепость, этим приходилось заниматься даже офицерам. Естественно, легионеры больше портили её, чем использовали для прокорма своих четвероногих друзей.

С человеческой едой было и проще, и сложнее одновременно. Если удавалось договорится, продукты покупали, но чаще всего население просто грабили. Никто на это спокойно смотреть естественно не собирался, что приводило порой к кровавым стычкам и недовольному ропоту простых людей.

Нет, конечно, сам он этого не видел, но ему доносили. Происходящее вызывало глухое раздражение. Пришлось даже запретить мародёрство указом по армии. Казни, за подобное происходили по всему пути следования, и император предполагал, что, взяв город, они только увеличатся. Потому было предпочтительней договориться с местными.

Радовала только природа этого края, её красота пленяла глаз. В обе стороны от дороги то колосились хлебные нивы, то вырастали живописные сады полные фруктов. Вдалеке, то тут, то там открывались величавые дома землевладельцев.

Великолепный лиственный лес, который они проезжали по хорошей дороге, совсем не соответствующей «дикой стране», вызывал только восторг. Лежащий же впереди город вообще больше напоминал Саксонию или Померанию. Недаром поляки так жаждут заполучить эти земли.

Бонапарт шумно выдохнул. Кампания началась совершенно не так, обнажив странные проблемы, о которых они даже не задумывались при планировании. И эти самые проблемы привели к потерям, хотя войска ещё ни разу не встретили сопротивления на всём пути следования. Потери, которые никто не мог даже предположить.

Как бы это не было постыдно, но с начала наступления, армию преследует банальный понос, с которым лекари никак не могут справиться. Его бравые кавалеристы просто не способны сесть в седло, не говоря уже о чём-то более внушительном. Медики утверждали, что во всём виноваты жара и местная вода.

Благодарение Господу, его личная гвардия избежала подобной участи. В приказном порядке им вменялось пить только воду, разведённую вином или уксусом. Что удивительно, избежали подобного бедствия только поляки. Весь остальной «цвет Европы» усиленно боролся с собственным недержанием.

Но и лошади не ушли далеко от солдат в этом «пахучем деле». Так как обоз банально не поспевал за ними, то, не получив ни сена, ни овса, животные просто набили себе оскомину от свежей травы, что тоже приводило к проблемам с их желудком. Поэтому некоторые пали, дав, конечно, пищу бойцам, но затормозив движение даже такой малой части войска.

Император с тревогой думал о том, как подобное отразится на всей армии в целом, учитывая нахождение такого количества солдат на сравнительно небольшой территории.

Проблемы провианта и болезни лучше решить сейчас и здесь. Хорошо бы ещё наконец увидеть неприятеля и получить долгожданное сражение.

Шпионы доносили о нескольких таких возможностях. Но пока не до этого.

Завтра он войдёт в город и заставит ответственных решать вверенные им задачи. Он всегда это умел – правильно распределять и людей, и проблемы. Это тоже было сродни плану битвы и стратегии победы, которые нужно разработать и рассчитать.

Скорее всего в Вильно придётся задержаться и дождаться остальной армии. Он не боялся нападения, хотя в дороге иногда замечали группы противника. Нет. Ему нужно «подобрать» растянувшийся «хвост» и собственные лазареты.

А учитывая донесения о том, что отходящий в глубь страны противник уничтожает свои склады, жизненно необходимо дождаться обоза с провизией и создать дополнительные команды фуражистов. Их следует отправить вне дорог, занимаемых центральной части войска.

А после этого… он сможет вернуться к первоначальному плану. Немного переработает в соответствии с обнаруженными проблемами и продолжит эту кампанию более подготовленным.

Даже если он потратит на это всё лето, оно того стоит.

Глава 1

03 июня 1812

Лето 1812 года ожидалось очень жарким. И если одни определяли это по цвету неба, полётам птиц и траве, то другие опирались на политическую и военную обстановку на границе империи. И хотя и те, и другие были правы, жизнь продолжалась. Все занимались привычными делами и заботами.

Последние полгода каждую среду Екатерина Петровна устраивала небольшой ужин для близких друзей. И так как это происходило не в имении, где размеры парадной залы позволяли принимать большое количество гостей, а в городском доме, никто не обижался, если на этой неделе к нему не приходило приглашение. Уж раз или два в месяц гостями они всё-таки становились.

Одним из главных удовольствий вечера, естественно помимо отменно приготовленных блюд, считались игра и пение Марии Фёдоровны. Прочувственное исполнение некоторых романсов приписывали недавней неудачной любовной истории. Злые языки рассказывали какие-то совершенные небылицы, но сама Мария всегда встречала входящих радостной улыбкой, ни в коей мере, не выказывая никакого расстройства.

Как-то несколько случайных людей, попавших на ужин, попытались узнать имя великолепного повара, готовившего столь изысканные яства. Они явно ожидали увидеть какого-нибудь иностранца, и были удивлены появлением старой недовольной Матрёны, которую приходилось привести в залу.

Потому как главным секретом «высокой кулинарии» был Павел Матвеевич Рубановский, иногда пропадавший на кухне Гурских, объясняя процесс приготовления «заморских» блюд. Особо ему нравились всевозможные «салаты» и «подливы к мясу», неизменно вызывавшие восторг у гостей. Это, не говоря об обилии рецептов из картофеля, что радовали нас в постное время. Но даже для подобных вечеров у него нашлось несколько совершенно невероятных по оформлению и вкусу новшеств.

Естественно, об участии господина Рубановского в создании haute cuisson (*высокая кухня) не упоминалось, ибо сие совершенно не comme il faut (*не подобающе) для дворянина.

Без сомнения, сам Павел Матвеевич неизменно присутствовал на ужине каждую среду. Впрочем, он появлялся почти каждый день, если не был в отъезде по делам. А их с приближением лета становилось всё больше.

Одними из сегодняшних приглашённых были Аким Петрович Исупов с супругой. Являясь вице-губернатором Могилёва, тот не часто мог посещать подобные вечера, но будучи обязан этому семейству здоровьем, а скорее и самой жизнью единственного сына, пытался, по крайней мере, раз в месяц наведываться. Хотя получал приглашения регулярно.

Последнее время в губернии было не спокойно. Ходили различные слухи один нелепее другого. Государь уже как месяц находился со свитой в Вильно, в связи со скоплением такого огромного количества войск на границе. Но ни план нападения, ни обороны так и не был принят. Все ждали… только непонятно чего.

Александр не принимал управления войсками, поминая количество поражений, произошедших из-за его вмешательства, но и ни подписывал никакие прожекты, всё ещё надеясь свести всё к миру.

Однако, князь Багратион постоянно писал графу Толстому, что тому не о чем беспокоиться. При всём том, что город имел большое количество военных и медицинских магазинов, и они никуда не вывозились. Таким образом, никаких подготовительных действий не предпринималось. Вследствие чего, Аким Петрович старательно, как мог, успокаивал высший свет губернии и вынужден был выслушивать массу претензий.

Многие же, наоборот, с нетерпением ожидали прихода французов, мечтая опять соединиться с Польшей. Они подчёркнуто радостно обсуждали подобные новости. Вероятно, с той стороны реки были полностью в курсе всего происходящего.

Противоречивые идеи просто витали в этом рано начавшемся лете.

Естественно, разговор за столом снова свёлся к политике.

– Во всём виновата масонская ересь, что занесли сюда в обилии иностранцы! – случайно заехавший в гости, и оставленный на ужин господин Славинский был ярым противником тайных обществ.

– Почему сразу масоны, – дожёвывая салат, изумился господин Исупов, – уж поверьте мне, в России расплодилось огромное количество всевозможных организаций. Иногда такое чувство появляется, что они там новые ежедневно открывают.

– Всё же, господа, а я просто убеждён, если бы не Англия с её неуёмной жадностью, ничего бы этого не было.

Один из гостей, полноватый и страдающий одышкой Андрей Борисович Шелепин, приехавший вместе с Николаем Андреевичем, тоже не остался в стороне от разговора.

– Континентальная блокада, будь она неладна, никому не приносит пользы. Говорят, даже сами французы частично от неё страдают. Но… Noblesse oblige (*положение обязывает) как говорится. И вот, нам тоже ожидать мучений!

– Эх, господа. Вы видите только то, что вам показывают. На самом деле всё из-за ненужного расположения к принцу Ольденбургскому⁸, которое совершенно неуместно в современной политике. – Витольд Христианович Недзвецкий произносил это чётко и рублеными фразами. Как будто и сам не рад был столь поверхностному восприятию ситуации. – Наши солдаты и офицеры даже там, гибли не за нужное отечеству, а всего лишь за чужую неустанную гордыню. Сейчас же, нас шантажируют войной. И вы думаете, мы сможем откупиться чем-то малым? Сомневаюсь. Это ж, какую прорву денег они потратили, чтобы привести к нам все эти войска. Думаете, просто так уйдут? Не смешите!

Каждый отстаивал свою точку зрения, считая только её правой. Дошло до того, что неуёмные спорщики, позабыв этикет, размахивали столовыми приборами, чтобы придать весу собственным словам и суждениям.

В противоположном от «горячей» дискуссии конце стола, Павел Матвеевич обсуждал с госпожой Гурской кое-что более для нас важное.

– Екатерина Петровна, думаю, на следующей неделе вы сможете выехать. Погода как раз прекрасная для подобного путешествия.

– Вы правы, уже можно. Гришенька писал, что в Твери скоро ярмарка будет. И на Селигер я давно съездить хотела, да всё недосуг было.

– Не знаю, вышлет ли Григорий Петрович кого вам на встречу, но думаю, вы не откажитесь от сопровождения пары татар, вы с ними уже знакомы.

– Конечно, конечно. Сейчас такое время. Буду весьма вам признательна.

– Да что вы, Екатерина Петровна. Пустое. Мне так спокойнее будет.

При этих словах «бабушка» улыбнулась.

– Только жаль Луизоньки с нами не будет.

– Но Мария не ездила в прошлом году с нами в Петербург, – напомнил Рубановский, – думаю она должна получить свою долю внимания и восхищения. Ведь наверняка Григорий Петрович захочет свозить вас в столицу. Это же совсем рядом.

– И то верно, брат безо всяких сомнений пожелает отвезти. Как жаль, что будет не сезон, а то бы посетили театр или оперу.

Мария, внимательно прислушивающаяся к этому разговору, старательно делала отрешённый вид, но блестящие предвкушением глаза выдавали её заинтересованность. «Не сезон» совершенно не смущал. Особенно учитывая обретённые в прошлый раз знакомства, «тётушка» даже в это время вполне сможет найти достойное светское общество и получить приличествующие приглашения.

«Летний сезон» дворянство обычно проводило «на водах» или же в имении, спасаясь от удушливой городской жары. Но «предприимчивый» провидец нашёл возможность отослать «бабушку» с Марией подальше от предстоящей трагедии. Дабы госпожа Гурская не заподозрила реальную подоплёку, всё представили банальной финансовой заинтересованностью.

Павел Матвеевич, старался не сильно потворствовать своим знаниям будущего технического прогресса, но иногда находил какие-то совершенно необходимые, но ещё не созданные мелочи, производство коих не требовало особенных технических знаний.

И вот сейчас, по его просьбе «бабушка» отправлялась «навестить» брата, а на самом деле везла письмо от графа Толстого, своему кузену Андрею Ивановичу, вице-губернатору Твери. Увы, но генерала Ушакова, с которым граф был много лет дружен, на должности губернатора только-только сменил Кологривов, в связи с чем обращаться к тому было нежелательно. Нужна была помощь в приобретении небольшого количества земли для строительства задуманного производства.

Не знаю, как господин Рубановский сам не запутался в этой истории, посвящая Екатерину Петровну в коллизии данного прожекта. И объяснения, почему он сам не может совершить данную поездку, так и остались весьма туманными.

– Одно меня тревожит Павел Матвеевич, как же Луизонька. Она тут одна остаётся.

– Помилуйте, Екатерина Петровна! Как же одна? – возмущению провидца не было предела, – во-первых тут я! Кроме того, приживалку вы взяли недавно…

– Павел Матвеевич, не стоит так об Ольге, – возмутилась Мария.

– Прошу покорно простить… вы правы… компаньонка… – послушно исправился он, – будет постоянно при ней. Да и её «неотлучная тень» Егор. Не говоря уже о татарах.

– Вот думаю… может Степаниду с ней ещё оставить… а с нами Лушка поедет?

На этот вопрос «провидец» только пожал плечами. Он старался не вникать в перипетии распределения слуг в семье.

Мы очень надеялись вовремя отправить «бабушку», к брату. Ведь если она задержится до вторжения, то наверняка постарается увезти меня с собой, что совсем не вписывалось в наши с Павлом планы. Мы же имели на приближающуюся военную кампанию свои виды.

Несколько дней назад провидец сообщил, что основные задуманные идеи готовы. Поэтому он отправил своих родителей на юг, осматривать купленную там по случаю винодельню. Сейчас же усиленно старался выпроводить из губернии и территории будущих сражений Екатерину Петровну с Марией.

Как запасной вариант я даже рассматривала обратиться за помощью к Варваре Сергеевне. И хотя та была крайне разочарована моим отказом сопровождать её в Петербург, думаю, она с удовольствием окажет протекцию «тётушке» если понадобится. Опять обращаться к её свекрови и так оказавшей нам в столице такое участие, не хотелось. Это было слишком навязчиво.

Наконец за чаем, когда Мария заняла место у рояля, до меня наконец добрался Николай Андреевич. Естественно, темой разговора была любимая супруга и наследник. Моя первая пациентка из высшего общества уже полностью оправилась от родов. Небольшой шрам, оставшийся после операции, нисколько её не беспокоил. Волновал же господина Славинского только один вопрос, способность супруги к зачатию.

– Николай Андреевич, это возможно. Но я бы просила воздержаться от подобного хотя-бы ещё на год. Елизавета Матвеевна должна восстановить свои силы и здоровье.

Сказанное мною мужчину явно не обрадовало, но он кивнул, вынужденно принимая мои доводы.

– Что же такого услышал ваш гость, что на лице его отображается вселенская мука? – Павел Матвеевич тут же занял освободившееся подле меня место.

– Жене его ещё хотя бы год нужно избегать новой беременности. Я осматривала её несколько месяцев назад, никаких осложнений нет, но это не желательно.

Господин Рубановский тихо хмыкнул в ответ, хитро прищурился и почему-то поспешил к уединившемуся в углу с бокалом в руке господину Славинскому. Пользуясь звучавшей музыкой и пением «тётушки», он что-то очень тихо рассказывал Николаю Андреевичу. Постепенно лицо слушавшего тоже озарила какая-то предвкушающая улыбка. Он благодарно кивнул «провидцу» и уже спокойно откинулся на спинку кресла, расслабленно внимая пению.

– И что вы ему такое поведали? – спросила я у вернувшегося Павла Матвеевича.

– О, ничего интересно. У мужчин тоже есть свои секреты, – ответил он и нежно улыбнулся, взяв меня за руку, – и не волнуйся, милая, с твоей пациенткой всё будет хорошо.

После помощи Варваре Сергеевне число желающих обратиться ко мне пациенток сильно возросло. Господину Недзвецкому даже пришлось завести книгу очереди, так как в госпиталь впускать их строго настрого запретили. На первый же подобный случай господин Сушинский отреагировал такой отборной руганью, что впечатлил даже старого солдата, из инвалидной⁹ команды. В связи с чем, мои посещения городской больницы были расписаны поминутно на несколько месяцев вперёд.

Ни Витольд Христианович, ни Арнольд Викторович не понимали моего нежелания уделять больше времени алчущим моего внимания женщинам. У меня же появлялось ощущение, что из врача я постепенно превращаюсь в акушерку.

Но желающие заполучить старшего помощника лекаря появились не только в Могилёве. Княгиня Долгорукова писала из столицы, что после её рассказов, многие дамы просто жаждут моего приезда. Они гневно высказывались, не понимая моего нежелания иметь практику в Петербурге. Некоторые даже предлагали свою помощь в общении с Виллие и получении заветного диплома. Павел, первый раз обсуждая полученные письма с облегчением предложил мне воспользоваться данной возможностью. Но услышав мой категорический отказ, более не возвращался к этому разговору, приняв моё мнение. Это впечатлило. Обычно мужчины редко слышат кого-то кроме себя.

И хотя дел на господина Рубановского сейчас навалилось не мало, он старался находить для меня время. Если сам он не мог появиться, меня всегда ждала небольшая записка от него, оканчивающаяся неизменным «постарайся нормально выспаться».

Как ни странно, но последнее время я довольно часто возвращалась в мыслях к своей последней встрече с туманом. Конечно, мне тогда до дрожи хотелось развернуть Ветра и въехать в заполненный белой пеленой подлесок. Ведь звучащие вдали голоса казались нереально близкими. Но осознание того, что меня ждёт истекающая кровью пациентка, которой только я возможно могу помочь, не оставляло мне иного решения. Потому как мысли о других, оставляемых в этом времени людях набатным колоколом так же звучали в голове. Мучилась ли я от подобного вердикта? Да! Сомневалась ли? Совершенно нет!

Когда я впоследствии рассказала Павлу Матвеевичу о произошедшем, он напрягся, и поинтересовался, почему я не выбрала туман.

– А вы бы смогли?

– Не смог бы оставить вас здесь.

– И я, не смогла.