Kitobni o'qish: «На берегах Северной Двины»

Shrift:

О Конкурсе

Первый Конкурс Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков был объявлен в ноябре 2007 года по инициативе Российского Фонда Культуры и Совета по детской книге России. Тогда Конкурс задумывался как разовый проект, как подарок, приуроченный к 95-летию Сергея Михалкова и 40-летию возглавляемой им Российской национальной секции в Международном совете по детской книге. В качестве девиза была выбрана фраза классика: «Просто поговорим о жизни. Я расскажу тебе, что это такое». Сам Михалков стал почётным председателем жюри Конкурса, а возглавила работу жюри известная детская писательница Ирина Токмакова.

В августе 2009 года С. В. Михалков ушёл из жизни. В память о нём было решено проводить конкурсы регулярно, что происходит до настоящего времени. Каждые два года жюри рассматривает от 300 до 600 рукописей. В 2009 году, на втором Конкурсе, был выбран и постоянный девиз. Им стало выражение Сергея Михалкова: «Сегодня – дети, завтра – народ».

В 2020 году подведены итоги уже седьмого Конкурса.

Отправить свою рукопись на Конкурс может любой совершеннолетний автор, пишущий для подростков на русском языке. Судят присланные произведения два состава жюри: взрослое и детское, состоящее из 12 подростков в возрасте от 12 до 16 лет. Лауреатами становятся 13 авторов лучших работ. Три лауреата Конкурса получают денежную премию.

Эти рукописи можно смело назвать показателем современного литературного процесса в его подростковом «секторе». Их отличает актуальность и острота тем (отношения в семье, поиск своего места в жизни, проблемы школы и улицы, человечность и равнодушие взрослых и детей и многие другие), жизнеутверждающие развязки, поддержание традиционных культурных и семейных ценностей. Центральной проблемой многих произведений является нравственный облик современного подростка.

С 2014 года издательство «Детская литература» начало выпуск серии книг «Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова». В ней публикуются произведения, вошедшие в шорт-листы конкурсов. К началу 2022 года в серии уже издано более 50 книг. Вышли в свет повести, романы и стихи лауреатов шестого Конкурса. Планируется издать в лауреатской серии книги-победители всех конкурсов. Эти книги помогут читателям-подросткам открыть для себя новых современных талантливых авторов.

Книги серии нашли живой читательский отклик. Ими интересуются как подростки, так и родители, библиотекари. В 2015 году издательство «Детская литература» стало победителем ежегодного конкурса ассоциации книгоиздателей «Лучшие книги года 2014» в номинации «Лучшая книга для детей и юношества» именно за эту серию.

Чудо над градом архангела Михаила

Вступление. Наши дни

– Мам! Ну мама! Можно я тоже пойду?!

– Пересиди дома, сынок. У тебя температура, не хочу, чтобы ты разболелся.

– Но мне скучно, мам!

– Так ты займи себя чем-нибудь – не маленький уже.

– Ну и чем? Электричество отключили, у смартфона батарейка села.

– Книгу возьми. Почитай!

– Не люблю читать.

– Смотри, что у меня есть.

– Старьё какое-то.

– Игоряш, это тетрадь твоего прапрадеда. Он тут свои воспоминания описывает.

– Про то, как он маленький был, что ли?

– Про чудо! Про то, как Богородица детям явилась. Это в тысяча девятьсот девятнадцатом году случилось, сто лет прошло, твоему прапрадеду Серёже тогда было как тебе сейчас.

– Ну, если как про меня сейчас, тогда можно, – ответил Игорь, нехотя взял распухшую и пожелтевшую от старости тетрадь и начал читать…

Глава I. Явление Богородицы

Помнится, мне тогда было всего двенадцать лет. Жили мы в Архангельске, на Новгородском проспекте. Папа был бондарем¹ и пропадал в мастерской, мама шила на дому, а я с нашей рыжей собакой Альмой слонялся целыми днями по улице. До школы оставался ещё целый месяц, когда с нами всё это произошло.

Третьего августа тысяча девятьсот девятнадцатого года мы играли в «плешь» около дома Перешневых. Рядом крутилась моя Альма. Водящей всё время оставалась Галя Зеленина: она была самая маленькая среди нас, Галчонок одним словом, и, как бы она ни старалась, у неё ничего не получалось.

Для игры в «плешь» девочки сшили специальный мешочек из лоскутков, а чтобы он лучше летал, набили его всякой чепухой: нитками, бусинами, горохом и ватой.

Играя во дворе, мы разбегались в разные стороны, Галчонок пыталась попасть в кого-нибудь этим мешочком, а Альма подвывала и подлаивала нам. Иногда ей удавалось схватить наш мешочек, она немного отбегала в сторону и начинала рвать его зубами. Мы всей гурьбой кидались на Альму, отнимали нашу погрызенную ценность и отдавали Галчонку.

Играли мы так очень-очень долго и даже изрядно подустали к тому времени, когда началась гроза. Как только на дорогу упали первые капли, Альма забралась под дом. Через минуту чухнул настоящий ливень, и мы тоже прыснули в укрытие. Забежав всей гурьбой на крыльцо Перешневых, мы расселись на ступеньках под козырьком. Дождь то бил со всего маху куда придётся, то чуть затихал, то с новой силой шлёпал по лужам пузырями.

– Что же это делается, когда ж кончится? – как-то тяжело выдохнул Витька.

– Дош-ш-ш? – на всякий случай спросил я, посмотрел на Витьку и понял, что сморозил глупость.

– Война эта! Вчера белогвардейцы Лёнькиного папашку арестовали… – Витька пригнулся к земле, подобрал камешек и швырнул его в лужу.

– И Алькиного брата! – вполголоса сказала Галчонок.

– Каждую неделю кого-нибудь арестовывают, – буркнул Витька.

– Тебе-то что?! – вмешалась его старшая сестра Эмилия. – Учись знай!

– А ты не встревай в мужской разговор! – осадил её Витька.

– Ишь какой! Тоже мне! – фыркнула Оля Зеленина. – Мужики нашлися: от горшка – полвершка!

– Кулик невелик, а всё-таки птица! – с восклицанием вытолкнул я Олю под дождь.

– И что будет, когда Красная армия придёт? – продолжал Витька.

– Снова аресты, что ж еще, – еле слышно ответила младшая сестра Витьки Валентина.

– Так, может, пулять перестанут… – вздохнул Витька.

Не успел он договорить, Ольга вдруг выпрямилась, вытянулась, подняла правую руку к небу и затараторила:

– Ой, ребята, что делается! Скорее! Скорее сюда! Глядите-ка! Кажись, Пречистая Богородица на нас смотрит…

– Что опять брешешь-то?! – не поверил Витька.

Дождь почему-то перестал барабанить по крышам и пузырить лужи. Из-под дома выбралась Альма, подошла к Оле и завиляла хвостом. Девчонки высыпали с крыльца и тоже посмотрели на небо.

– Глянь-ко, на небе-то и правда Божья Матерь с Младенцем Иисусом Христом! – удивилась Валя. – Точь-в-точь как на иконах в нашем храме, только здесь Она во весь рост и светится.

– Мальчики, идите к нам! – позвала Галчонок.

– Ага! Так мы и поверили! – огрызнулся Витька.

– Серёжа, ну его! Поди, посмотри! – Юля взяла меня за руку и потянула с крыльца.

– Идём, Витьк, глянем, што ле? – И я мимоходом толкнул Витьку в плечо.

Когда я оказался под открытым небом, то не поверил своим глазам: это была не икона, но что-то, не знаю что. Квадратное, большое, как картина. Хотя нет, наверное, всё-таки икона, только какая-то живая и очень большая, мне даже не пришлось искать её глазами. Всё это чудо было прямо над нами. В облаках парила Божья Матерь, она простирала руки над городом, её сине-голубого и серого цвета одежда слегка переливалась и волновалась на ветру, вокруг головы было свечение, а на коленях сидел Младенец.

Я замер и не знал, что сказать. Девочки тоже умолкли, и даже Оля перестала трещать как сорока. Альма отчего-то прижалась к моим ногам. Мы просто стояли и смотрели, как Младенец Иисус Христос благословляет нас. Он был одет в белые светящиеся одежды, над головой у Него сиял и переливался круг, а от круга во все стороны шли светлые лучи. Мы не могли разглядеть лица Спасителя, но различали, как Он часто двигал руками, а потом сделал движение правой рукой, как благословляют.

В это время вышел и Витька, он тоже взглянул на небо и увидел Царицу Небесную и тоже замер. Мы все стояли и не шевелились, нам не хотелось говорить, не думалось бежать. Мы лишь ощущали свет и тепло в груди и как будто грелись от него. Когда икона начала расплываться, Витька вдруг рванул домой. Через открытые окна мы слышали, что его родитель ремонтировал сапоги, он стучал молотком по гвоздикам и, видимо, прибивал каблук. Тук! Тук! Тук! – доносилось из окна. Тук! Тук! Потом раздались шаги по комнате и Витькин голос:

– Тятя, идёмте! Да оставьте же! Идёмте на улицу! Скорее! Скорее! Вы должны видеть это диво!

Через мгновение Витька показался на крыльце, а за ним и отец. Они спустились, подошли к нам и взглянули на небо. Но икона к этому времени уже полностью растворилась. От неё остался только голубой след, как будто прямо с нашего проспекта начиналась бесцветная радуга. Мы все так и подумали, что вблизи радуга именно такая: прозрачная, лёгкая и голубая.

Витькин папа, Андрей Алексеевич, расстроился:

– Э-э-эх, Виташа! Что хоть было-то?

Но Витька не смог объяснить, а может, не захотел. Наверное, он подумал, что и так должно быть понятно. Андрей Алексеевич вернулся в дом. Мы тоже не стали больше играть. После увиденного каждый ощутил божественное присутствие. Что-то трепетало в груди, как маленькая птичка, и это чувство, это волнение было такое явное, что мы не осмелились заговорить друг с другом об этом. Молча и почему-то боясь встретиться взглядом, мы просто разошлись по домам, каждый со своими мыслями, но думая об одном.

На следующий день я всё ещё чувствовал себя точно так же. И даже мама заметила, что со мной что-то случилось. Родители всегда чувствуют, когда у их детей что-то болит, и даже там, где никому не видно, – в душе. Она подошла, положила свою руку мне на лоб и сказала:

– Ты сегодня смурной какой-то, сам на себя не похож: не шалишь, не горланишь, даже Альму не покормил. Не заболел ли?

– Всё ладно, мамушка. Я просто…

Но мама всё равно догадалась, она усадила меня на стул и стала расспрашивать:

– Серёжа, расскажи, что делается? Что у тебя стряслось? Натворил чего? Или приболел?

Мне казалось, что моё переживание личное и нельзя его рассказывать, но мама не отступала, ещё и Альма подошла, лизнула мне руку, от этого мне стало трудно дышать, в горле что-то защемило, глаза защипало, и я уже не смог удерживать предательские слёзы. Я всё рассказал. Мама прижала меня и погладила по голове:

– Ну что ты плачешь, дурашка? Эту радость надо нести людям.

Альма улеглась рядом и начала бить хвостом. Она то и дело заглядывала мне в глаза и будто бы тоже говорила: «Молодец! Не надо всё в себе держать».

Витька с сёстрами ещё вечером рассказали о видении Богородицы своим домочадцам, их матушка – священнику. Через три дня к нам в гости пришёл настоятель храма, расспросил и записал всё, что я видел. Постепенно переживания и волнения исчезли. Никто из нас не говорил больше о явлении Богомладенца и не договаривался держать его в тайне, просто само так получалось, что не нужно было об этом говорить, и всё.

Глава II. Перед Рождеством

С Витькой я познакомился ещё позапрошлой зимой, это случилось за два дня до Рождества. Мама студень варила, разливала его по тарелкам и выносила в холодный коридор. Я сидел дома и смотрел в окно, как ворона мерила шагами сугроб, а около неё наша Альма кость грызла, да и не очень даже около, шагах в трёх. Разлохмаченная ворона, с торчащим вбок пером, шла себе на уме, шла по снегу: хрук, хрук! Шла, считала шаги: «Один, два, три…» А наша Альма на неё одним глазом посматривала, и ей вдруг смешно сделалось, какая каркуша взъерошенная и как она деловито вышагивает, будто настоящий Наполеон.

Альма улыбнулась, кость отложила в сторонку, голову подняла и всё смотрела, смотрела. А ворона шла и шла в своей птичьей задумчивости: «Пять, шесть, семь…» Она, наверное, и сама не поняла, что слишком близко к собаке оказалась. Альма, видимо, решила, что ворона хитрит и на самом деле это не просто прогулка, а коварная уловка, чтобы утащить сладкую косточку у неё из-под носа. Тогда наша Альма чуть приподнялась да ка-а-ак гаркнет на неё! Ворона от этого даже чуть в обморок не упала. Я расхохотался, а потом гляжу, на дороге мальчишка с салазками стоит и тоже ухахатывается. Тогда я подумал, что он, должно быть, толковый парень, раз ему так же интересно, как и мне. Не раздумывая, я накинул тулуп, запрыгнул в валенки, на ходу надел шапку и варежки, хлопнул дверью и выбежал во двор.

– Привет! – крикнул я.

Парень нахмурился и зыркнул из-под шапки:

– Как звать?

– Серёжа, – ответил я.

– Дай руку!

– Чево? – не понял я и уже хотел сделать шаг назад.

Но он взял мою руку, стянул варежку, сильно сжал её своей и потряс вверх-вниз:

– Виктор Андреич!

Я оглянулся по сторонам:

– Где?

– Бестолковина какая! Я Виктор Андреич! – начал сердиться он и снова потряс мою руку. – Виктор, Витя, Виташа, Витька Перешнев! Усёк?!

– Ага-сь! Теперь усёк, – обрадовался я новому знакомству. – А ты почему здесь толчёшься? Тоже за Альмой с вороной подглядываешь?

– И ничего не подглядываю! Я на реку бегу, там рыбный обоз из Мезени пришёл. Если интересно – айда со мной?

– Ага! – согласился я, кивнув.

– Падай на салазки, ветром домчу! – оживился Витька.

Я уселся поудобнее, Витя перекинул верёвку через плечо и поскакал с воплями: «Я рыбный обоз! Чух! Чух! Чух!»

Когда мы прибежали к реке, там было очень много оленьих упряжек. Все они стояли как попало. К этому обозу то и дело подъезжали подводы на лошадях, мезенцы перекладывали свой улов огромными шумовками, черпали навагу с нарт и пересыпали её подкатившим, а потом гружёные подводы увозили рыбу в город – кто куда.

Мы с Витькой подошли к оленям и начали их гладить. Они были такие хорошенькие: с маленькими рожками, покрытыми шерстью, выпуклыми глазами и мохнатыми носами.

Я стоял рядом с белым оленем и назвал его Снежок. А Витька своего, серого с чёрными пятнами, назвал Серко. Потом Виташка выудил из кармана сухарь, разломил его пополам, посмотрел на меня и спросил:

– Боязно? Вишь, как он носом водит? Они соль любят и сухари! На-ка, дай своему! – и Витька протянул мне половину.

Я раскрыл ладонь перед носом Снежка, он нюхнул разок, выпучил глаза ещё сильнее и тут же слизнул сухаришко своим длинным языком. Похрумтев немного, он ещё раз облизал мою ладонь, да так, что мне сделалось щекотно.

Потом мезенские мужики вдруг всполошились, вспомнили, что Рождество на носу, загикали, закрякали, и обоз пошёл обратно в Мезень. А мы с Витькой остались на реке кататься с крутого берега. Так мы и катались с горы, пока не стемнело, а после этого подружились на веки вечные.

Глава III. Галчонок

С Галчонком мы возле булочной познакомились, той же зимой, что и с Витькой. Пока я в лавке был, Альма меня на улице ждала. Я выхожу с горячей булкой в руках, смотрю, маленькая девочка с Альмы снежинки смахивает, гладит её, разговаривает:

– Хорошая собачка. Хорошая. Дай лапку! Ну, давай же!

И моя Альма действительно ей протянула правую лапу. Девочка поздоровалась, снова погладила:

– Молодец! Молодец! Ну, давай теперь вторую!

И Альма опять ей подала лапу! Главное, мне никогда не давала, а тут здравствуйте-пожалуйста! Вот вам и правую, вот вам и левую!

Я к ним подошёл и прикрикнул:

– Альма, ты чево?! Предательница, что ли? – Потом повернулся к девочке: – А ты чево?! Такая маленькая, а тут чужая собака! Она и укусить может!

Альма завиляла хвостом и начала тянуть свой нос к пахучей булке.

– А мне и не страшно! – И девочка показала язык.

– Вот дурёха-то! Отморозишь свою лопату, будешь знать!

– Ничего и не отморожу! – И она снова погладила Альму.

Это уже специально она сделала, чтобы я занервничал. Я отломил кусок булки и начал подзывать Альму:

– Альм! Альмочка, иди ко мне! На-на-на!

Альма тут же подбежала и склацала кусок.

– Ну и ладно! – сказала девочка и отвернулась.

Я понял, что она проиграла и сейчас заплачет. Что сейчас будет море слёз. И пожалел девчонку:

– Хочешь, и тебе отломаю?

– Угу, – всхлипывая, буркнула она.

Я снова отломил кусок от булки и подал девочке:

– На́ вот! Не жалко!

Она взяла у меня хлеб и бросила Альме.

– А почему вы так собаку назвали – Альма? Почему не Дружок или Шарик? – спросила девочка.

– А-а-а… Это тятя выдумал. Он когда её щенком принёс, у неё были очень большие висючие уши. Он вытащил щенка из-за пазухи, поставил на пол, потрепал уши и сказал «вылитая пальма». Энто дерево такое, в Африке живёт.

– Знаю я! – улыбнулась девочка.

– Ну вот и прозвали щенка Пальмой. Правда, потом у неё голова подросла и сама она немного подвыросла, а уши остались как были и даже меньше кажутся. Вот и осталась от Пальмы – Альма. А тебя-то хоть как звать?

– Галина.

– У-у-у! Такая маленькая и Галина! Давай-ка пока ты будешь Галчонок, а когда подвырастешь и голова у тебя станет нормальная, тогда и лишнее от Галчонка отпадёт.

– Давай! – согласилась девочка Галчонок.

И так мы шли до самого моего дома, болтали о том о сём, отламывали хлебные кусочки, то сами ели, то Альме бросали и даже не заметили, как полбулки слопали. Возле самого крыльца Галчонок спохватилась:

– Ой! А тебя-то как зовут, я и не спросила. – И они с Альмой посмотрели на меня своими большими глазами.

– Давай руку!

– Зачем это? – Галчонок спрятала руки за спину.

– Давай, давай! Не дрейфь!

Она протянула руку, я перехватил булку в левую, а правой взялся за её ладошку и потряс немного:

– Сергей Николаич! – представился я, как в прошлый раз научил меня Витька.

Глава IV. В западне

Мы с Витькой так сдружились, что не разлей вода. На веки вековечные просто. Мы с ним то на салазках, то на катке, то в «чижика» играли. А весной, когда снег сошёл и за сараями колотые бутыли вытаяли, мы с ним рогатки придумали. Тогда по всему городу мода на самострелы была, а мы не хотели как все и поэтому рогатки сделали. Папа ругался: «Негоже дурью маяться! В мастерской бы помог лучше!» Но мы туда лишь за инструментом бегали. Там было всё что нужно: пилки, рубанки, стамески, маленькие топорики с прямым и изогнутым топорищем. Кругом стопками лежали строганые дощечки, обрезки, палочки и неотёсанные горбыльки. На всё это можно было смотреть часами. Только у нас времени не хватало. Мы было возьмём пилу, стамеску или ножик, выстрогаем, что нам нужно, и ищи ветра в поле.

Старые, никому не нужные бутыли за сараями так бабахали, когда по ним лупанёшь, что не хуже винтовки. Другая иной раз так дроболызнет, аж уши закладывало.

И вот мы били из рогаток, спорили, кто лучше стреляет. Бам! – раскокал я одну. Дзынь! – у Витьки рикошет.

Я ему:

– Что ты мажешь, Витька! Не позорил бы лучше свою фамилию. Гляди, как надо!

Натянул резину и – клац! – ещё одну бутыль вдребезги.

– Сейчас увидишь, как могём! – засуетился Витька и тоже зарядил свою рогатку.

Но не успел он выстрелить, как мы услышали всплески и вой собаки.

– Альма! – крикнул я. – Что-то стряслось!

И, бросив рогатку, я кинулся на вой. Витька не раздумывая – за мной.

Отмахав сломя голову почти тридцать шагов, мы увидели, что Альма в западне. Она свалилась в выгребную яму, наполненную до половины, и никак не могла выбраться.

Стены ямы были срублены из брёвен, от времени они стали слизкими. Альма подплывала к стене, но не могла хоть как-то за неё зацепиться. Я тут же упал, подполз к самому краю, но тоже не смог дотянуться до Альмы: было слишком глубоко. Витька подавал мне то доску, то какой-то сломанный стул. Но весь этот хлам не подходил: одно было не то, другое – не сё. В голове у меня всё смешалось, я кричал:

– Да что будет-то, Вить?! Как её вытащить?!

– Не знаю!

– А ты знай! Обдумывай скорее!

Альма била лапами по зловонной жиже, барахталась, выла, захлёбывалась, но выкарабкаться не могла. Стоило ей зацепиться когтями, как она тут же срывалась и уходила в помои с головой. Я лёг на живот, сильнее свесился над ямой и поочерёдно пытался то дотянуться до собаки, то протянуть Альме, что попадалось под руку, но всё впустую.

– Фурыкай быстрее! – орал я на Витьку.

– Да уже! – И он бегал то взад, то вперёд.

– Альмочка, ты держись! Не утопни! Мы тебя вытащим!

Тут Витька вдруг встрепенулся и побежал.

– Ты куда?! – крикнул я вслед.

– Сейчас я!

– Скорей давай!

– Сейчас! Вы продержитесь, главно! Я кого-нибудь на помощь приведу! Уж там… Они уж…Уж непременно!

Альма колошматила из последних сил, жалобно скулила, а я ничем не мог ей помочь. В груди у меня подступало какое-то едкое чувство, защипало глаза, зарябило слезами, я протирал лицо грязным рукавом и всё звал и звал к себе Альму.

Витька прибежал с целой толпой девчонок. У одной из них была прыгалка. Она легла на край ямы рядом со мной и бросила один конец верёвки Альме.

– Собачка, на-на-на! Хватайся, собачка! – кричала она.

– Хватайся, Альма! Хватайся скорее! – орал Витька.

И все остальные тоже хором кричали, и звали, и подзывали, и что-то советовали. И в какой-то момент Альма поняла, что нужно делать. Она подплыла к прыгалке, ухватилась зубами за деревянную ручку, и мы вместе с девочкой потащили её наверх.

Когда мы вытащили несчастную Альму из ямы, она упала на землю и тяжело выдохнула. Я сел на колени, поднял ей голову повыше и начал гладить. Так я её гладил, гладил, и у меня текли слёзы, а она хрипела и утробно урчала, да, точно урчала.

Девчонки сгрудились вокруг и всё колоколили и колоколили без устали. Потом одна из них пошарила в кармане, выудила слипшиеся конфеты подушечки и протянула их Альме.

– На-ка, рыжуля-грязнуля, ешь! – предложила она.

Альма понюхала ладонь, фыркнула, слизала конфеты, жадно проглотила, тут же вскочила, встряхнула шерсть, окатив нас брызгами, и убежала прочь.

Спасая Альму, мы все здорово замузились. Витька взглянул на меня и протянул:

– Лихо же ты разуделался!..

– Влетит, пожалуй, дома-то… – добавила девочка с прыгалкой.

– Шибко влетит… – выдохнул я.

– Пойдём на речку, постираем тебя немного, – предложила та, что была с конфетами.

Пока мы шли к реке, то все перезнакомились. Оказалось, что девочка с прыгалкой была старшая сестра Витьки Эмилия, а та, что с конфетами, – младшая Валя. Девочки, что без конца трещали, как две сороки, – Юля Киселёва и Оля Зеленина. На реке мы немного постирались. Нам ещё здорово свезло, что солнце рассветило вовсю и пригревало, – одежда на нас быстро подсохла, и никто не заболел.