Kitobni o'qish: «Тридцать три рассказа об инженерах»
© Д. Б. Сухоруков, 2021
© Оформление. ООО «Реноме», 2021
Предисловие
Дорогие ребята!
Перед вами тридцать три рассказа о тридцати трёх российских инженерах. Кто такой инженер? Это «специалист с высшим техническим образованием» (словарь Ожегова) или «учёный строитель, но не жилых домов (это архитектор, зодчий), а других сооружений различного рода» (словарь Даля).
Если в голове гениального учёного рождается идея, то золотые руки инженера превращают её в нечто материальное: автомобиль, самолёт, ракету. Но руки, конечно, не освобождают инженера от необходимости иметь на плечах голову. Поэтому все великие инженеры, как правило, были одновременно и учёными.
Всё, что окружает нас в мире материальных вещей, создано трудом инженеров. Без них человечеству пришлось бы вернуться в пещеры, ходить только пешком, закутавшись в звериные шкуры, и, конечно, самое страшное – напрочь забыть о планшетах и мессенджерах. Цените же инженеров, они полезны!
А ещё инженеры – это честь и гордость любой уважающей себя страны. Вспомните всем известного Илона Маска. Американский изобретатель электромобилей был назван и «человеком года», и одним из самых влиятельных людей планеты, и он даже сыграл в нескольких фильмах роль самого себя. Для многих США и Маск – это почти одно и то же.
Но разве российская земля бедна великими изобретателями? Прочтите книжку и убедитесь сами: наши (если захотят) заткнут за пояс не только самого Маска, но и все его изобретения. Русские инженеры всегда отличались отчаянной смелостью мысли. Они первыми смастерили электрическую лампочку, научились использовать радиоволны, создали телевидение, построили атомную электростанцию, запустили ракету в космос, сотворили сверхзвуковой пассажирский самолёт и много-много чего ещё сделали первыми. И даже сейчас, когда вы читаете эти строки, какой-нибудь российский инженер с паяльником или отвёрткой в руках наверняка припаивает или привинчивает что-нибудь первым в мире.
А теперь несложный тест для вас.
Вы любите собирать конструктор?
Вы с первого раза попадаете молотком по гвоздю?
Вы знаете, что делать с предохранителем, когда в квартире выключается свет?
Если вы хотя бы на один вопрос ответили «да», у вас определённо есть задатки инженера. Думайте же и решайте сами, куда пойти учиться, когда окончите школу. Но если вы вдруг выберете эту профессию, то стремитесь стать не простыми, а только великими инженерами, чтобы принести большую пользу людям, облегчить и упростить их жизнь, тем самым прославить и своё имя, и нашу с вами родину.
Удачи вам в ваших будущих изобретениях!
С наилучшими пожеланиями,
ваш автор
Саардамский плотник
Пётр Романов (1672–1725)
7 августа 1697 года, город Саардам (Zaandam), Голландия
В этот день в маленьком приморском городке Саардам произошло прелюбопытное событие. Ранним утром на главной улице появилось трое чужих людей. Городок был маленьким, и каждый незнакомец поневоле привлекал к себе внимание.
Эти трое были одеты, как все голландцы, в красные фризовые куртки, белые парусиновые штаны и чёрные лакированные шляпы с широкими полями. Из трёх мужчин двое шедших сзади имели не очень примечательную внешность. Они тащили на себе дорожные сундуки. А один – шедший впереди налегке – был страшно высокого роста, и он на ходу размахивал своими длинными руками, будто это крылья мельницы. Он шагал широченными шагами с такой скоростью, что те двое почти бегом бежали за ним. Вдруг он резко встал и рукой остановил проходившего мимо трубочиста.
– Где мне найти Геррита Киста? – спросил он грубо, но на хорошем нидерландском языке.
– Кузнеца Киста? Так это вон там, перейдёте по мосту через канал, потом налево. Второй по счёту дом, одноэтажный, с черепичной крышей и высокой печной трубой.
Незнакомец кивнул и порывисто зашагал, куда ему показали. Двое с сундуками побежали за ним.
В домике кузнеца Киста было ещё темно.
– Кто здесь? – спросил кузнец, зажигая лампу.
– Это я, Питер из Московии, – раздался из темноты резкий, грубоватый голос. – Ты можешь меня приютить в своём доме?
– Боже мой! – всполошился кузнец. – Не может быть! Государь!! Проходи, проходи же и садись за стол, ты наш самый дорогой гость. Я сейчас угощу тебя. Анна, беги сюда скорее!
– Что случилось?
– Анна, сам московский царь у нас в доме, а ты ещё спрашиваешь, что случилось! Помнишь, я рассказывал, как познакомился с ним в Москве? Срочно накрывай на стол!
– Ваше царское Величество! – Анна побледнела и поклонилась так низко, как только могла.
– Оставьте это, – недовольно ответил высокий человек, названный Питером. – Геррит Кист, объясни своей жене, что я приехал не как царь. Я пришёл учиться у вас ремёслам и наукам, которые плохо известны нам на Руси. И запомните – никто кроме вас двоих не должен знать, кто я. Мне здесь не нужны царские почести и толпы зевак, которые будут шататься за мной по улицам.
– Ты поняла, Анна?! – кузнец приложил указательный палец к губам. – Никому, слышишь?
– Да-да, я поняла! Никому-никому. Эмме тоже нельзя?
– Никому! Если спросят, мы будем говорить, что он – наш дальний родственник, плотник Питер, а больше ни слова не скажем.
– Геррит Кист, я прошу тебя ещё об одной услуге, – продолжил Питер. – Покажи мне все мельницы и фабрики в окрестностях Саардама. Я хочу их все осмотреть, пощупать своими руками, узнать, как всё устроено.
– Будет сделано, Питер.
– Потом я хочу устроиться простым плотником на вашу верфь. Хочу узнать, как голландцы строят свои знаменитые корабли.
– Нет ничего проще, Питер. Пойдём со мной.
Геррит Кист исполнил всё, о чём его попросил Питер, он же Пётр Первый (а это был именно он, как вы уже догадались).
Уже через день Питер при помощи Геррита Киста приступил к плотницкой работе на верфи, где как раз строили большой фрегат. Он зорко следил за работой мастеров вокруг, быстро смекал что к чему, ему ничто не нужно было показывать два раза. Его руки были натруженными и мозолистыми. Он виртуозно владел и топором, и молотком, и стамеской, и зубилом. А главное – он был страшно жаден до работы. Плотник Питер махал топором с остервенением и с удовольствием человека, дорвавшегося, наконец, до любимого дела. Но он не просто махал – он осваивал технологии, всё запоминал, обдумывал и делал выводы.
Однажды он сказал мастеру:
– Я знаю, как можно сделать складную мачту для лодки.
– Зачем? – возразил мастер. – Мы никогда так не делали.
– А я сделаю, – настаивал плотник Питер. – И вы убедитесь, как это практично и хорошо.
И действительно, Питер сделал себе лодку, изготовил сам для неё складную мачту такой необычной и удачной конструкции, какой никто раньше никогда не видел. И под этой складной мачтой он выходил в море в любую погоду, чем заслужил уважением голландских корабелов.
Пётр I в Саардаме обучается на корабельной верфи (Репродукция К. Лебедева)
По вечерам он вместе со всеми плотниками, кузнецами, моряками и рыбаками сидел в пивных, танцевал, пил, ел, веселился, со многими из них подружился, и никто ничего не заподозрил.
Но спустя несколько дней Питер заметил, что за ним по улице ходит целая толпа любопытных – старых и совсем юных жителей Саардама. Он сразу догадался, что жена кузнеца Киста проговорилась. Питер купил в лавке яблок и раздал их мальчишкам из толпы. Но детей было много, и на всех не хватило. Те, кому не досталось царского яблочка, начали кидать в царя комками грязи. Питер страшно разозлился, его глаза засверкали, как горящие угли.
Он разъярённо закричал в толпу:
– Уходите!
Но толпа не расходилась. Наоборот, всем стало ещё более любопытно. Его окружили плотным кольцом и стали осматривать так, как будто он был диковинным зверем.
Питер рассвирепел и ударил по щеке одного из самых наглых зевак. Толпа пришла в восторг!
В тот день Питер понял, что покоя в Саардаме у него больше не будет, и решил переехать в Амстердам, в столицу Голландии. Там как раз находилось российское посольство.
В Амстердаме он провёл следующие четыре месяца. Он попросил местного бургомистра (главу города), которого тоже знал ещё по Москве, устроить его плотником, но уже на местную верфь. Он ещё заставил Александра Меншикова и многих других сотрудников посольства взять в руки топоры и вместе с ним строить фрегат. Однако вскоре плотник Питер понял, что голландцы хорошо знают практику строительства судов, но плохо владеют теорией. Поэтому они допускают просчёты. Это не устраивало любознательного царя, и тогда он решил перебраться в Англию. По его сведениям, англичане превосходили всех кораблестроителей мира и в теории, и в практике.
Вскоре он тайно, под именем Петра Михайлова, пересёк пролив Ла-Манш и оказался на Британских островах. Это случилось в январе 1698 года.
– Сколько же здесь дыму и сажи! – воскликнул Питер, осматривая лондонские закопчённые углем дома и улочки.
Действительно, весь город стоял как в полупрозрачном вонючем тумане, и это была угольная пыль от печей.
– Везите же меня поскорее к морю, – попросил Питер своих английских друзей. – Мне нужно море, как вода рыбе.
Его привезли в городок Дептфорд, сейчас это пригород Лондона, где он три месяца прожил в доме будущего адмирала Джона Бенбоу (помните «Остров Сокровищ» Роберта Стивенсона? Там действие происходит в трактире «Адмирал Бенбоу» – это тот самый адмирал).
На Дептфорде, на королевской верфи, Питер прилежно изучал теорию кораблестроения и математику. Ещё он осматривал литейный завод, арсенал, Оксфордский университет, не вылезал из мастерских. Англичане говорили, что не было такого ремесла, с которым не ознакомился бы русский царь. Но после любого занятия Питер возвращался всегда на верфь, к строительству кораблей. Это была его главная любовь. Епископ Бернет, с которым Питер много общался, как-то даже сказал, что Пётр Первый рождён быть скорее корабельным мастером, чем царём1.
Конечно, это не так. Необыкновенные способности царя Петра Первого простирались далеко за пределы корабельных верфей. Он умел и виртуозно заключать международные договоры, и успешно воевать с сильнейшими армиями Европы, и строить города, и дворцы, и заводы, менять нравы и привычки подданных, писать новые законы, и много-много чего ещё.
Но факт остаётся фактом. После смерти Петра Первого было найдено огромное количество вещей и вещиц его собственного изготовления – шлюпок, стульев, посуды, табуреток и прочего. Было непонятно, где он брал время на рукоделие. Он считал себя даже опытным хирургом и хорошим зубным врачом. Говорят, после него остался целый мешок выдернутых им зубов. Подданные страшно боялись болеть при нём, потому что он сразу брал в руки медицинские инструменты и грозился провести хирургическую операцию, даже когда больной этого не хотел.
Но выше всего в мире Пётр Первый ставил инженерное корабельное мастерство. И вошёл в историю он не только как великий царь-реформатор, но и как лучший корабельный мастер России своего времени. Или, иначе говоря, Саардамский плотник.
Царский токарь
Андрей Нартов (1693–1756)
1712 год, Москва
Давным-давно над самым центром Москвы возвышалась грозная и высокая Сухарева башня. Увы, она не дожила до наших дней. Башню строили по приказу самого царя Петра по образцу европейских «ратуш». На третьем этаже её размещалась школа «математических и навигацких наук» – там учили будущих инженеров, артиллеристов и моряков. Руководил ей Яков Брюс, близкий к царю инженер и учёный.
Однажды Пётр, который любил своё детище, зашёл проведать школу и посмотреть на успехи учеников. Как и было заведено при царе-труженике, никто не вскочил с места и не упал на колени перед первым лицом в государстве. Все триста с лишним учеников продолжили заниматься своими делами. Пётр подходил то к одному, то к другому, задавал вопросы. Проверял, как будущие моряки умеют пользоваться астролябией, а будущие артиллеристы – транспортиром. Яков Брюс сопровождал царя.
Наконец Пётр велел:
– Теперь покажите мне, как вы управляетесь с токарными станками.
Царя отвели в мастерские. Он сразу заметил юношу, который что-то увлечённо обтачивал. На массивном деревянном основании токарного станка были вырезаны рукой мастера курчавая головка ангела, слева и справа от неё орлы с распростёртыми крыльями, под ними – райские птицы, павлины, бутоны распускающихся роз.
Царь Пётр осведомился:
– Скажите мне, кто сделал сию искусную резьбу на основании? Должно быть, известный голландский мастер? Как его фамилия?
– Это сделал я, государь, – отозвался юноша у станка.
– Врёшь, негодяй! – глаза Петра вспыхнули недобрыми огоньками. – Ноздри вырву! Признайся, что соврал!
Юноша густо покраснел, но неотрывно смотрел прямо в гневные глаза царя:
– Никак не смею врать Вашему Величеству, но это истинно моя работа.
Яков Брюс подтвердил:
– Зело способный ученик, Ваше Величество!
– Да как же ты сие благолепие сделал?! – царь недоверчиво развёл руками. – Просвети меня!
– Государь, изволь взглянуть: я приделал сей узел, на котором крепится резец для его удобного перемещения вдоль станины. Я назвал его «суппортом». Видишь, государь, «суппорт» свободно ездит и слева направо, и справа налево. Отныне резец стал лёгким, как пёрышко, и рука мастера не устаёт от работы, и времени тратится меньше, и линии тоньше.
– Дай мне спробовать, – царь Пётр быстрым движением отодвинул юношу, нацепил фартук и подошёл к станку.
Он снял с полки металлическую заготовку в виде цилиндра, привычно закрепил её, нажатием педали заставил вращаться вокруг своей оси и резцом на суппорте вгрызся в металл – только острая стружка посыпалась во все стороны.
Царь Пётр извлёк обточенную заготовку, придирчиво осмотрел её и радостно принялся обнимать молодого токаря:
– Ах, молодчина! Хвалю! Ну, спасибо за подарок! Как тебя звать-величать?
И, получив ответ, обратился к Брюсу:
– Сие изобретение награды достойно! Забираю сего молодца вместе со станком к себе в Санкт-Петербург, в мою личную токарню.
Вот так юный ещё токарь Андрей Нартов был замечен царём и оказался во дворце. В течение шести лет он работал царским токарем, обтачивал детали из металлов, древесины, слоновой кости. Царь вообще любил токарное дело и считал его наиважнейшим, ведь армии постоянно требовались нарезные ружья и стволы для пушек. А их без токарно-винторезных станков никак не изготовить! Но любил Пётр и изящно сделанные на европейский манер красивые вещицы – мебель, посуду, кубки, подсвечники – и хотел непременно превзойти Европу в этом искусстве.
В 1718 году царь послал Нартова как лучшего из токарей в длительную поездку по Европе для изучения токарного дела. Что называется, «на людей посмотреть и себя показать».
В июне Нартов отправился в дальний путь «для присмотрения токарных и других механических дел». Полгода он провёл в Берлине, где показал не кому-нибудь, а самому прусскому королю Фридриху-Вильгельму I своё токарное искусство. Король после осмотра Нартовского станка вынужден был признать: «У нас в Берлине такой машины нет».
В конце декабря он отправился в Голландию, где посетил Гаагу и Саардам. Парижские академики были изумлены невиданной во Франции точностью, чистотой и скоростью работы Нартова на токарном станке.
В Англии Нартов тоже не терял времени даром. Он выяснил, что местные токарные мастера не превосходят русских, а машиностроители не могут изготовить станков, чертежи которых Нартов привёз с собой. Но в других областях техники – в изготовлении точных приборов, инструментов кораблестроения, монетном производстве – в Англии Нартов увидел машины, неизвестные в России. Андрей Нартов приобрёл в Англии техническую литературу и для царя, и для себя лично (он владел английским языком).
Оттуда он вернулся в Санкт-Петербург, обогащённый новыми знаниями и техническими идеями.
Будучи ещё и художником, Андрей Константинович на своих станках вытачивал красивые бокалы, вазы, светильники, настенные и настольные предметы интерьера. Некоторая часть их сохранилась в Эрмитаже, но большая часть, к сожалению, была утрачена.
В 1721 году Андрей Нартов сконструировал станок для нарезки зубчатых колёс для часов и токарно-копировальный станок для вытачивания «плоских персонных фигур», то есть изображений людей.
В 1723 году Нартов создал еще два станка: токарный станок с приводом при помощи колеса и «розовую машину» для вытачивания сложнейших цветочных орнаментов на продолговатых заготовках.
Ещё он соорудил «машину, что тянет свинец» – то есть проволоку. В эти же годы он начал работы по созданию проекта мощных шлюзовых ворот для мастерской морских судов в Кронштадте.
Токарно-копировальный станок Нартова
В 1724–1725 годах Нартов достиг вершины своего успеха. Пётр Первый собственноручно наградил его золотой медалью со своим изображением. В 1724 году после двух дочерей у Андрея Нартова родился наследник, сын Степан, а его крёстным стал сам император Пётр Великий, что было большой честью для мастера.
Отношения Нартова с Петром Первым были самыми дружескими: «токарня» располагалась рядом с царскими покоями, царь её частенько посещал, потому что сам любил работать на станках.
Однажды светлейший князь Меншиков, второй человек в государстве, захотел войти без приглашения в токарную комнату его величества. А царь трудился в тот момент на токарном станке над паникадилом (люстрой со множеством свечей) в соборную церковь святых апостолов Петра и Павла, в честь своего чудесного исцеления от болезни. Поскольку дверь была заперта изнутри, Меншиков начал стучать и шуметь, требуя его впустить.
На шум вышел к нему Нартов и, удержав силой князя Меншикова, объявил ему, что без особого приказа от государя никого впускать не велено, и тотчас же запер за ним двери. Такой неприятный отказ сильно рассердил гордого вельможу, и он в запальчивости сказал: «Хорошо, Нартов, я припомню тебе это».
Токарь тут же сообщил об этой угрозе царю, на что Пётр Первый рассмеялся и велел:
– Дай-ка мне, Андрей, чернила и бумагу.
И тут же на станке собственноручно начертал следующие слова: «Кому не приказано, или кто не позван, да не входит сюда»2.
И приказал прибить эту записку к дверям токарни.
Конечно, с такой защитой в лице царя изобретателю было нечего бояться. Он мог свободно творить и заниматься своими проектами. Но цари, как и все люди, смертны. В январе 1725 года жизнь Петра Первого, сильного и ещё не старого на тот момент человека, трагически оборвалась. И сразу же удача отвернулась от Андрея Нартова.
Ближайший товарищ Петра Великого, вместе с которым он работал в токарне, Нартов был вынужден сносить унижения и терпеть издевательства от светлейшего князя Меншикова и других вельмож. В какой-то момент ему даже перестали платить жалованье. Ему не хватало денег ни на дрова для печи, ни на свечи для освещения своего жилища.
Знаменитый Нартовский токарный станок с суппортом был забыт. А в 1800 году суппорт был заново придуман англичанином Генри Модсли. Сегодня на сотнях тысяч металлообрабатывающих станков во всех странах действуют заменяющие руку человека механические держатели резца – суппорты.
К сожалению, в истории техники такое потом повторялось не раз: российское изобретение не было оценено дома, забывалось, вновь изобреталось через какое-то время на Западе и возвращалось в Россию уже как иностранное новшество.
Колокол на ладони
Леонтий Шамшуренков (1687–1758)
1737 год, Москва
На Ивановской площади Московского Кремля собралась большущая пёстрая толпа. Всем хотелось поглядеть, как великана будут поднимать из глубокой литейной ямы, вырытой посреди площади.
Великан – это Царь-колокол. Он подавлял своими размерами. Тускло и угрожающе поблёскивал он своей бронзовой головой. Это был гигант из гигантов. Он был настолько велик, что на него было страшно даже смотреть, и простые люди крестились в ужасе. Но главное, что всех пугало, – это звук. Его никто не слышал, но боялись заранее.
У самого края ямы стояли двое: Михаил Маторин, главный царский литейщик, и Леонтий Шамшуренков. Этот второй отвечал за подъём колокола на звонницу Успенского собора.
– Как думаешь, Михайло, – задумчиво спросил Леонтий, – сможет ли тело человеческое вынести гул твоего колокола? Не расколется ли оно на тысячи частиц?
– Не наше дело рассуждать, – строго возразил ему Михаил. – Ты знаешь сам, государыня императрица Анна Иоанновна возжелала иметь колокол больше, чем был у царя Алексея Михайловича, чтобы царствие её запомнилось потомкам навеки.
– Тот весил восемь тысяч пудов, а твой новый – боле двенадцати.
– Твой подъёмный механизм всё равно должен управиться, иначе нам обоим снимут головы с плеч, – быстро шепнул Михаил в ухо Леонтию.
– Ну что ж, тогда приступим, помолясь, – спокойно согласился Леонтий и махнул рукой своим помощникам.
Сложная система деревянных рычагов, колёсиков и противовесов, изобретённая и собранная Леонтием, заскрипела и пришла в движение. Леонтий Шамшуренков следил за всем и отдавал приказания. Натянулись струной сотни прочнейших пеньковых верёвок. Десятки солдат налегли на рычаги, десятки других баграми поддерживали по бокам юбку колокола. Он медленно и грозно выползал из своей ямы на свет божий. В толпе кто-то ахнул в изумлении.
Колокол подняли и аккуратно поставили на деревянный постамент, подготовленный заранее.
Леонтий и Михаил, вполне довольные, обнялись и разошлись каждый по своим делам.
Завтра должно было состояться главное действо: подъём колокола на звонницу.
Но так уж случилось, что на следующий день всем было не до подъёма. В Преображенском приказе кто-то поджёг бумаги, то ли желая скрыть преступление, то ли по неосторожности. Дом вспыхнул. Огонь перекинулся на соседние здания, и вскоре пылала половина Москвы. Это был знаменитый Троицкий пожар 1737 года. Не пощадил он и Ивановскую площадь Кремля.
Царь-колокол упал с горящего деревянного постамента, дал трещину, и от него откололся кусок весом в одиннадцать тонн.
Царь-Колокол поднимают из литейной ямы
Когда пожар стих, Леонтий Шамшуренков пришёл выяснять у начальства, что теперь будет с колоколом. Ему сказали:
– За учинившимся тому колоколу повреждением поднимать его стало не для чего.
Леонтий Шамшуренков тяжело вздохнул, получил свой паспорт и поехал домой.
А жил он в Казанской губернии, севернее Нижнего Новгорода, в селе Большое Поле.
Ему бы успокоиться и заняться ремонтом конской сбруи, но Леонтий не мог. Он беспрестанно думал об увиденном в Москве.
«Вот если бы все эти кареты, брички и телеги, которыми запружена Москва, стали бы ездить без лошадей, как свободнее стали бы московские улицы», – размышлял он.
Однажды ночью ему привиделось во сне, как карета едет сама по себе, движимая лишь мускульной силой кучера. Леонтий увидел её во всех подробностях.
Он тут же проснулся, зажёг свечу и быстренько набросал на бумаге чертёж.
Леонтий изобразил тележечную раму с четырьмя колёсами и открытый кузов с двумя сиденьями для пассажиров («праздных людей»). Кузов был подвешен к раме на ремнях, заменявших тогда рессорную подвеску. Переднюю колёсную ось изобретатель сделал поворотной. На задней оси были насажены зубчатые колёса двойного приводного механизма, помещавшегося на специальной площадке позади пассажирских сидений. К этой площадке выводились скреплённые с передней осью передаточные тяги механизма рулевого управления3. Никаких металлических деталей, всё из дерева – так дешевле и проще.
Сверху чертежа он аккуратно надписал название механизма: «Самобеглая коляска».
Конечно, сразу же со своим изобретением принялся собираться в дорогу, в Москву, в сенат. Но только вышел из дому, как… к нему подбежали незнакомые мужики, связали его, бросили в телегу и отвезли в тюрьму. Оказывается, злой сосед, с которым он давно уж спорил из-за земельного надела, решил упрятать его за решётку.
Следующие одиннадцать лет жизни Леонтий Шамшуренков провёл в тюрьмах. Или в острогах, как тогда говорили. Он их много повидал, этих острогов: и в Казани, и в Москве, и в Нижнем Новгороде. В острогах его много раз били и даже пытали калёным железом, вырывали ноздри, заставляли сознаться в ужасных злодеяниях, которые он не совершал. Это всё было обычно для тех времён. Надежды выбраться на свободу почти не оставалось. Хорошо, хоть чертёж «самобеглой коляски» удалось сохранить при себе.
На десятый год заключения один из тюремщиков сжалился над Леонтием и позволил ему передать чертёж верному человеку, родному племяннику. А заодно и записку, что изобретение следует предъявить в сенат. Племянник сделал всё, что мог.
А вскоре пришёл приказ из сената: «Леонтия Шамшуренкова доставить в Санкт-Петербург в сопровождении солдата».
А там уже случилось чудо, какое бывает разве только в сказках. Вчерашний «преступник», каторжник, больной, измученный, без надежды на свободу, вдруг узнал, что он отныне – вольный человек. Больше того, изобретатель получил от сената квартиру, удобное место «для делания» коляски, инструменты и материалы, а также помощников, «слесарных и кузнечных, и прочих художеств» мастеров. Выделялись ему и кормовые деньги – по десять копеек в день.
Леонтий с жаром принялся за работу. Изготовление коляски заняло у него около пяти месяцев.
Построенную коляску сенат изучал целый год. Что и говорить: не быстро принимались тогда решения! Но диковинка понравилась.
Однако в бумагах Шамшуренкова был найден черновой лист, где в именовании императрицы было допущено зачёркивание, и изобретатель оказался опять в тюрьме за неуважение к власти. Потом гнев сменили на милость, и Леонтия выпустили на свободу. Весной 1753 года он получил за свои труды пятьдесят рублей и сверх того – на проезд до дома и пропитание. Весьма солидная сумма по тем временам. На пятьдесят рублей при государыне Елизавете Петровне можно было купить шестьсот килограммов осетрины.
Самое обидное, что «самобеглая коляска» Шамшуренкова так и не вошла в обиход и была быстро всеми забыта.
Мы не знаем, как отнёсся Леонтий Шамшуренков к «подарку» в пятьдесят рублей и стоило ли ради него столько лет мучиться в тюрьмах. Но точно известно, что его инженерная мысль на том не успокоилась.
Механик предложил властям ещё несколько своих изобретений. Среди них были «сани, которые будут ездить без лошадей зимою, а для пробы могут ходить и летом», а также «часы-верстомер, которые ходить будут на задней оси, на которых будет показываться на кругу стрелкою до тысячи вёрст, и на каждой версте будет бить колокольчик». Второе изобретение – это, в сущности, спидометр.
Столица настолько потрясла Шамшуренкова количеством экипажей и обозов, что он предложил прорыть подземные улицы, куда стоило бы загнать все экипажи. То есть он первым призвал ввести многоуровневую систему движения транспорта.
И если к этой фантазии власти отнеслись снисходительно (мол, что взять с дурака), то вот планы изобретателя соеинить каналом реку Москва с Волгой повлекли за собой тяжёлые обвинения: мол, реки созданы Господом Богом, и их трогать нельзя. Это было тем более странно, что подобная идея – о прорытии канала между Волгой и Доном – пришла в голову двадцатью годами ранее царю Петру Первому, и он даже в Англии договорился с известным инженером Джоном Перри о начале работ4. Но проект царя не состоялся.
Как бы то ни было, Леонтия Шамшуренкова опять заковали в кандалы и тут же отправили в тюрьму. Кто ж знал, что и подземные тоннели, и канал, соединяющий Москву-реку с Волгой, и вправду будут сделаны двумя веками позже?
Как и когда механик освободился из острога в этот раз – неизвестно. Он был уже очень пожилым человеком, много болел. Леонтий Шамшуренков успел вернуться в родное село и умереть в окружении родных и близких в 1758 году.
Получилась – увы – грустная история про человека, который хотел облегчить жизнь современникам, и знал даже, как это сделать, но они упорно и высокомерно отталкивали его. И даже не видели собственной выгоды в его изобретениях.
Талантливым инженерам тяжело бывает пробивать себе дорогу. Иногда они не доживают до воплощения своих идей. Но мысль в отличие от человека не умирает, и никакое изобретение не проходит впустую. На плечи одному изобретателю встаёт второй, а тому – третий, четвёртый, десятый, и так из века в век развивается техника.
