Свидетельства обитания

Поэзия в прозе. Тревожное запутанное повествование о вещах, что близки, о вещах, о которых сложно говорить нормально. Полифония голосов между собой резонирует и сливается в один. Четкий? Скомканный? Потрясающе звучный. Чересчур пронзительный.

Не стоит ждать от нее какого-то особого сюжета или четких ответов. Скорее шепота людей и их плача. Их попыток и тех самых "свидетельств обитания".

Очень круто. Одна из лучших прочитанных книг в этом году.

Сюжет+Общие впечатления+Язык: 6+7+6=6,3

Не вижу других вариантов развития. Логика не позволяет. Дальше либо плохо, либо плохо. Еще может случиться, что станет хуже.

Блиц-аннотация: Полифония монологов и диалогов, которые рассказывают о жизни в тоталитарном государстве в 2020-2023 годах.

Хочется взять и сказать, что книга была отличная, но, к сожалению, так сделать не могу. Во-первых, выбранный стиль повествования несколько набил оскомину за последнее время - потоки сознаний в одночасье до одурения хлынули ото всюду. Во-вторых, бесконечная русская хтонь, возведенная в степень бесконечности, заставляет читателя лезть на стену.

Кстати о стене. Безносову удивительно точно удалось передать пребывание в закрытом пространстве, где людей не осталось, но под ногами и перед глазами у вас лишь их свидетельства обитания - сломанная жизнь мебель и отсыревшие обои. Для человека далекого от понятия воображение, такую рухлядь можно будет признать лишь на слом. Для человека с излишнем воображением, обилие стольких артефактов, может привести к безудержному скопидомству. Остальные найдут здесь пустоту, и страх, и, конечно, безнадегу.

Роман сильно напомнил мой любимый "Сингэ сабур: Камень терпения", благодаря чему читалось с увлечением. Однако, сотканный из страхов последних четырех лет (буквально с 2020 по нынешнее время), роман потерял в многоголосии человечность, выписав героев серыми тенями страшной катастрофы (о ней мы только догадываемся, но контекст предельно прозрачен). Это и плюс, и большой минус книги одновременно. Читатель блуждая в коридорах, наполненных болью, теряет терпение, получая взамен клаустрофобию в подарок. А также возможность провести еще один вечер в размышлениях о том, что будет еще хуже, и надеяться вообще не стоит.

Сложно сказать, можно ли однозначно рекомендовать книгу к прочтению. Несмотря на невысокий балл за стиль, и такой же за сюжет, в целом автору удается кончиком своего пера и жестокой прозой, засандалить занозу мимопроходящему, поэтому скорее такой роман заслуживает интерес со стороны читающей публики. Главное в итоге не получить анафилактический шок от всего происходящего в книге, после которого можно и умереть, а труп ваш завернут в одеяло и вынесут ваши близкие, чтобы не попасться в лапы монстров, бродящих снаружи.

В XX веке литература выучилась многим трюкам, например: не просто рассказывать, но и показывать; писать не о кто/где/как, но и о между/среди/вне. Российский модернизм освоил эти техники не хуже прочих, но был срезан на взлете: между началом тридцатых и началом семидесятых глазу почти не за что зацепиться. В эти годы за эксперименты с подачей в единоличном качестве отдувался Набоков (с редкими вкраплениями советских отщепенцев вроде Добычина, Введенского, Хармса).

Затем наступила эпоха «дописывания», когда позднесоветская литература стремилась наверстать и переварить то, что еще недавно было запрещено. По большому счету, эпоха эта длилась вплоть до конца десятых годов XXI века — не только потому, что писательский костяк «новой России» составили люди преимущественно советской выучки, но и потому, что их интересовало прежде всего «проговаривание» прошлого. Отсюда: торжество реализма, исторических романов, биографической прозы.

И лишь недавно, когда пугающее настоящее наконец-то [sic!] подзаслонило кошмарное прошлое, русская литература вспомнила, что писательская свобода заключается не только в выборе жанра и темы, но и в работе с формой и языком. Происходит своеобразное «возвращение к корням» — не соцреалистическим, но более ранним, модернистским, пропущенным через оптику еще более сложной и разнообразной западной литературы конца XX – начала XXI веков.

Роман Дениса Безносова «Свидетельства обитания» — один из первых сигнальных огней флагманского разворота от реализма к (мета/нео)модернизму; разворота, все большее число свидетельств коего мы наверняка будем наблюдать в густоватой мгле the present tense.

Текст Безносова кочует «вдоль темы»: он о Катастрофе, но последняя остается за кадром; о побеге, но его герои недвижным, будто в стазисе; о знакомом и узнаваемом, но все здешние явления остаются подчеркнуто безличными и безымянными:

«Одни решают, другие сидят и ждут, потом слушаются. Не потому, что послушные, а потому, что такими предполагаются. Функция у них примерно такая, быть. Основная масса стремится быть. До тех пор, пока можно, потом при необходимости готово частично не быть. Такой вот баланс».

В послесловии роман утверждает приверженность музыке и абстрактному кино: от Годара до Сокурова; касательно литературного пейзажа, «Свидетельства» более всего походят на «Ноль К» Дона Делилло — та же меланхоличная отстраненность в письме и коллажность в организации текста. Но если Делилло творил свою (анти)утопию о проблеме бессмертия в обессмысленном мире как бы из собственного праха, на излете долгой обессмертивающей карьеры, то Безносов считает возможным работать в той же манере, будучи дебютантом, — спорно-смелый подход, обрекающий роман на маргинальность и малотиражность.

Не скажу, что текст меня впечатлил: технически оригинальный, он страдает избытком формы при дефиците плоти (да, бывает и такое); в нем есть мастеровитость, но почти нет живых эмоций (да и просто — живых); он лаконичен и все же грешит самоповторами. Закончив чтение, трудно отделаться от мысли, что перед тобой упражнение в стиле, зарисовка, этюд. Роману не хватает именно что романа, как стакану — воды.

И все же — это движение в верном направлении. Осторожное, на ощупь, но «туда»: к новым языку/форме/поэтике. Эпоха дописывания закончилась, настает другая, покамест неведомая, чьи литературные свидетельства, однако, уже перед нами [за что стоит отдельно поблагодарить «Издательство Ивана Лимбаха», торящее дорожку к зарницам (переиз)обретенного авангарда].

Audentes fortuna juvat.

Трагичные события последних двух-трех лет в искусстве осмысляли по-разному. Некоторые труды остались незамеченными, некоторые получили различного рода признание и резонанс. «Свидетельство обитания» — еще одна актуальная и запечатляющая современную действительность работа, исследующая не столько причины и последствия, сколько чувства внутри коллективного, массового сознания.

«Свидетельство обитания» — не совсем литературное произведение, роману Дмитрия Дмитриевича больше подходит определение «произведение искусства». Безносов избегает привычных литературных элементов вроде фабулы или главных героев, он работает с языком, но не типичными методами, а разными диковинными формами, дарующими читателю совершенно новый опыт. Вы удивитесь, но более всего его роман напоминает музыку, полифоническое звучание, составленное из разных голосов, оказавшихся внутри одной всеобщей трагедии. Был такой заброшенный объект — шар около Дубны, необычное сооружение неизвестного происхождения, с потрясающей акустикой внутри. Чтобы лучше понять, что из себя представляет «Свидетельства обитания», вообразите себя в таком шаре, вакууме, абсолютно черном пространстве, внутри которого возникают разные звуки, голоса, а вы, поддавшись воздействию сенсорной депривации, галлюцинируете и внутренним оком осязаете вербальные явления, предстающие перед вами в самых разных мизансценах — от строевых маршей до пьесы в духе «За закрытыми дверями» Сартра. Нечто подобное и есть «Свидетельства обитания».

Безносов исследует очень сложное для художественного изложения, но понятное всем нам явление тревоги, паники, ощущения всеобщей несправедливости, трагедии. Его повествование хаотично, оно непостоянно и сменяется грубым монтажом из чёрно-белого в цветное, из правительственной пропаганды в дом-конус Томаса Бернхарда, из четырех стен в голую стихию. Это роман не для приятного чтения, а для ощущения и осмысления тех чувств, что охватили многих людей в начале пандемии, а затем и 24 февраля, когда некоторые из нас ощутили себя замкнутыми в кровоточащей декорации к какому-то третьесортному боевику — только в этот раз без бутафорской крови и трупов.

Нарратив романа бесчувственен. Механический текст сменяется потоком сознания и переходит в прозу в стихах. Стиль Безносова, без сомнений, вдохновлен модернизмом, Фолкнером и Джойсом — авторами, которые на первое место ставили слово, а не идею. Правда, язык Безносова не лишен промахов и холостых трюков, формы без замысла — того, что гораздо ближе постмодернистам, чем писателями начала двадцатого века.

Худшее, что есть в романе Безносова — это предисловие небезызвестного критика и поэта, которому следовало бы почитать Чуковского, чтобы немного переосмыслить свой подход к русскому языку, и послесловие самого автора, который непонятно зачем взял и объяснил замысел своей работы и ее структуру. Не то чтобы там было что-то непонятное, загадочное, скрытое от глаз плюс-минус внимательного читателя, но Безносов все равно решил разложить все по полочкам и подробней рассказать о своей работе. Тем самым он просто лишил читателя возможности для соавторства и лично вручил в руки все ключи к своему довольно неплохому произведению. Очень зря.

Как я уже сказал, «Свидетельства обитания» — не тот роман, который интересно читать. Это роман-чувств, но не в романтизированном, дешевом понимании, а в самом прямом смысле слова. Читаешь и чувствуешь. Легко говорить о трансляции чувств, когда говоришь о поэзии или живописи. Посмотрите хотя бы на работы Гехарда Рихтера, не раз упомянутого в романе Безносова. Смотришь на картину и ничего, кроме чувств, от нее не получаешь, так как она совершенно лишена эмблематики и какого-либо символизма — абстракция в чистом виде. Куда сложнее провернуть это с прозой. Однако у Безносова получилось — не без огрехов, но получилось и хотя бы только по этой причине к «Свидетельствам обитания» стоит присмотреться.