Kitobni o'qish: «Эхо войны»
Вступление
Вот уже тридцать лет, небольшой городок медленно уходит под песок, что беспрестанно приносит горячий ветер из сердца раскаленной пустыни. Окраины давно уже скрылись под пологими и сыпучими барханами, на которых росла редкая верблюжья колючка и жалкие кустики саксаула с редкими вкраплениями уродливо торчащих бетонных плит и причудливо изогнутой арматурной сетки.
Городскому центру повезло чуть больше – если окраины большей частью состояли из самых старых трехэтажных, редко четырехэтажных кирпичных построек, то дальше шли дома повыше, построенные из массивных бетонных плит. Именно они отрезали песку путь в сердце промышленного городка. Но так не могло продолжаться слишком долго – регулярные ураганы приносили тонны мелкого песка, что словно абразив, медленно, но упорно подтачивал стены построек. Среди пологих песчаных холмов виднелись первые жертвы песчаной ярости – обрушившийся остов длинного семиэтажного здания, рядышком притулилась провалившаяся посередине почти засыпанная четырехэтажка. Таких свидетельств апокалипсиса более чем достаточно. Еще полвека и пустыня поглотит последние свидетельства некогда великой цивилизации.
Но пока жизнь еще теплится в окружающих окрестностях – кое-где за полуразрушенными остовами домов поднимаются к небу редкие жидкие дымки костров, в воздухе чувствуется запах готовящейся похлебки из юрких пустынных ящериц и беспомощных в своей медлительности черепах. Оставшиеся в живых после Великого Затмения и Смертного Холода, продолжают жалкие попытки выжить в раскаленной домне пустыни, некогда носящей имя Кызылкумов – Пустыня Красных Песков…. Теперь же ее называют иначе – Знойная Пустошь. Еще чаще – Адское Пекло. В обиходе же говорят просто – Пески.
Глава первая
С самого начала покосившееся здание ничем не привлекло моего внимания. Таких полуразрушенных бетонных коробок в округе более чем достаточно. Некоторые сохранились лучше, от других остались выгоревшие остовы или груды перекрученной арматуры, бетонной крошки и кирпича. Я почти миновал его, когда краешком взгляда зацепился за неплотно прикрытую подъездную дверь.
Несколько дней назад я проходил здесь. Тогда покосившаяся ржавая металлическая дверь стояла открытой нараспашку, упершись нижним углом в бетонный выщербленный пол – верхняя петля давно проржавела и, не выдержав веса двери, лопнула. А сейчас дверь кто-то аккуратно закрыл. Захлопнуться от порыва ветра она не могла – больно тяжела. На выщербленном и побелевшем от старости бетоне осталась четкая борозда. И несколько неровных темных пятен. Кровь.
Машинально присев за обгоревшим остовом грузовика, я прислонился спиной к ржавому ободу колеса и задумался. Внутри здания кто-то был. Человек. Раненые животные не прикрывают за собой дверь. В крайнем случае, там мутант. И, так или иначе, кто бы там не был, он или она истекает кровью.
Я все еще мог просто уйти, благо дополнительный маршрут давно продуман и многократно проверен – развернуться назад, перебраться через невысокий каменный забор бывшего детсада и, пройдя его насквозь, окажусь между двумя полуразрушенными четырехэтажками галерейного типа. Оттуда рукой подать до моей берлоги.
С другой стороны, если неизвестный тяжело ранен, то он мог уже умереть и тогда, мне может обломиться все его барахло….
Голодная зима только-только закончилась и, хотя я пережил ее относительно благополучно, последнее время мне не слишком везло в охоте. Если удастся разжиться съестным, то смогу переждать надвигающийся песчаный шторм в уютной берлоге. Это при идеальном раскладе.
А еще я могу нарваться на отравленный болт из арбалета или на пулю, пока буду вслепую красться по темным коридорам безжизненного здания. Укрывшийся внутри неизвестный тоже не дурак и, несомненно, ожидает незваных гостей. Ранение заставило его озлобиться, нервы на взводе, сначала будет стрелять, а потом разбираться.
Что делать?
Вскоре жадность перевесила благоразумие. Проклиная себя на все лады, я прополз под грузовиком и осторожно осмотрел темные окна с торчащими осколками стекла. Ничего и никого. Панельный пятиэтажный дом выглядел, как ему и положено – мертвым. Не сбавляя темпа метнулся под стену дома, в любую секунду ожидая услышать выстрел или звенящий свист стрелы – последнее, что я услышу в жизни. Приникнув к нагретой солнцем стене как ящерица, задержал дыхание и прислушался, поводя глазами по сторонам, особенное внимание уделяя черным провалам окон.
Тишина… только легкий весенний ветер едва слышно шелестит над крышами…
К подъезду я не пошел – ищи дурака! Если раненому незнакомцу хватило ума прикрыть за собой дверь, то может и на установку ловушки мозгов хватит. Однажды я по тупости напоролся на присыпанного песком «ежа» – хромал два месяца и только чудом не помер от заражения крови или столбняка. Ну и конечно тот факт, что я вовремя достал пару блистеров с пенициллином и прилежно жрал по таблетке в день. Правда, если вспомнить, что именно пришлось отдать за таблетки, то лучше бы я сдох – отнес на толкучку практически новый шахтерский фонарик.
Подпрыгнув, я уцепился за выщербленные кирпичи и, подтянувшись, одним рывком оказался на подоконнике. Изображать из себя неподвижную мишень не стал – смотря куда ставлю ноги, мягко спустился на пол, шагнул в темный угол и присел, одновременно доставая из кармашка метательный нож. Рукоять привычно влипла в ладонь, ее ощущение подействовало на меня успокаивающе. Пару минут я неподвижно сидел, пока глаза привыкали к сумраку. Убедившись, что вижу отчетливо, в два мягких шага оказался у двери и, рывком выглянув в коридор, тут же дернулся обратно. Нормально, опасности нет – за долю секунды успел оглядеть узкий коридор, и убедился, что он пуст. Нет даже развалившейся мебели. Вообще ничего нет, кроме слоя пыли на полу и стенах. И дверь пропала – вместо нее пустой дверной проем с мясом вырванным косяком. Работа мутов-мусорщиков – они волокут к себе в подземелья все подряд без разбору. Натура у них такая… мусорная.
В остальные комнаты заглядывать не стал и быстро проскочил короткий коридор, стараясь не шуметь. С рюкзаком за спиной это не так-то и легко, но оставить все свои вещи под остовом грузовика я просто не смог – жаба задавила. Вот будет смех, если я здесь ничем не разживусь, а за это время мой рюкзак сменит владельца. Нет уж.
Задержался я только на лестничной площадке, где вновь опустился на колено и внимательно осмотрел замусоренный пол. Ничего. Ни следов неизвестного, ни капель крови. Всю площадку покрывал нигде не нарушенный желтоватый налет песка. Здесь никто не проходил как минимум несколько недель, а то и больше.
«Помер прямо в подъезде?» – мелькнуло у меня в голове. Изогнувшись словно змея, я осторожно перегнулся через перила и разочаровано обозрел пустую коробку подъезда с покосившейся дверью. Ничего интересного, кроме клочьев облезшей краски, бетонной пыли вперемешку с песком и засохших людских экскрементов.
– Да чтоб тебя! – не сдержавшись, выругался я во весь голос. Зря потел и изображал из себя невесть что.
«Тоже мне, великий разведчик пустыни!» – мысленно отругал я себя – «Сколько раз тебе Тимофеич говорил первую заповедь – не включай воображение, не включай воображение!».
А ведь прав был старик, пусть песок будет ему мягок! Стоило мне увидеть несколько капель крови (а кровь ли это вообще?) и сдвинутую с места дверь, как сразу включилось воображение и мысленно дорисовало умершего незнакомца с битком набитым рюкзаком за плечами и связкой снаряженных огнестрелов! Небось, подраненный джейран налетел боком на дверь и помчался дальше, уходя от горе охотников. А я придурок наивный губы раскатал на богатую добычу…. Эх…
Уже не таясь, я шумно прошлепал по выщербленным бетонным ступеням, на ходу пряча нож обратно в кармашек. Сделал несколько шагов к двери и только собрался было выглянуть на улицу как краем глаза зацепил что-то темное на полу и остановился словно вкопанный. Не двигаясь, скосил глаза вниз и с обмиранием увидел цепочку темных пятен пересекающих пол и уходящих мне за спину… лопухнулся…
Медленно подняв руки с растопыренными пальцами вверх и в любой момент ожидая удара ножом под лопатку, я сорванным голосом просипел:
– Я просто прохожу мимо. Я не по твою душу. Просто прохожу мимо.
Ответом мне была тишина, но удара не последовало, что радовало несказанно. Постояв несколько мгновений, я не выдержал и обернулся, а в следующую секунду проклял свою непроходимую тупость – как я мог забыть, что в пятиэтажках вход в подвал находится именно в подъезде. Похоже, относительно спокойная зима подействовала на мои мозги сильнее, чем я думал. Расслабился…
В стороне от первого лестничного пролета в стене зияло черное отверстие почти квадратной формы, на пороге виднелись все те же пятна. Видимо ранение оказалось настолько серьезным, что у незнакомца не хватило сил подняться по ступеням, и он предпочел укрыться в подвале. Наклонившись, я окунул палец в самое большое пятно и, поднеся к носу, принюхался. Столь знакомый запах… теперь все сомнения отпали – это была еще толком не свернувшаяся кровь.
Глядя на зияющий провал, я невольно призадумался. Желания спускаться не было. Закрытых помещений я всегда старался избегать по мере возможности. Особенно незнакомых подвалов, где полно технологических ниш, немыслимым образом перекрученных ржавых труб, непонятных закутков и каморок – в общем, целый лабиринт. Но в этом случае выбора нет. Воспоминание о том, что из еды у меня остались только наполовину полная алюминиевая фляга военного образца и несколько ломтиков подсушенного черепашьего мяса, придало решимости и, проклиная все на свете, я шагнул вперед.
Но сегодня удача на самом деле улыбалась мне. Далеко идти не пришлось. Едва я спустился по пологой металлической лестнице, как наткнулся на лежащее ничком тело. Судя по неестественной застывшей позе это хладный труп. Труп мужчины. На это указывали коротко подстриженные волосы, мощная спина и широкие плечи обтянутые… обтянутые… да быть такого не может!
Опустившись на корточки над трупом, я замер в ошеломлении, граничащем с шоком. Сам труп для меня не был чем-то необычным – я постоянно натыкался на человеческие останки во время вылазок в городские джунгли и пустыню. Меня вогнал в ступор внешний вид незнакомца. С ног до головы мужик был облачен в камуфляж песчаной расцветки! Подобную одежду мне приходилось видеть кое-где, но всегда в разрозненном виде и в крайне плачевном состоянии, заплата на заплате. Здесь же камуфляж в полном комплекте и новехонький до хруста! Обхватывающая голову незнакомца бандана той же расцветки. Шанс увидеть в нашем городе полный комплект новехонькой песчанки был нулевой. До сего момента…
Надетый на труп камуфляж портили две неаккуратные окровавленные дыры на спине. Одна на правом плече, другая чуть ниже и ближе к середине спины. Рана от огнестрела, несомненно. Удивительно, что с такими тяжелыми ранениями, ему хватило сил уйти от противника и забиться в укрытие. Легкое пробито гарантировано.
Настоящий катарсис я испытал, когда перевел взгляд ниже – на ногах красовались самые настоящие ботинки с толстой ребристой подошвой. На расстоянии шага лежал вместительный рюкзак и о чудо! – тоже камуфляжной расцветки! Рядом с рюкзаком пистолет, который я тут же заграбастал и, не разглядывая, сунул за свой потертый солдатский пояс с выбитой пятиконечной звездой на пряжке. Следующим движением я схватил рюкзак и неосознанно прижал к груди.
Вот это свезло, так свезло…
А ведь несколько часов назад я и не представлял себе, что мне улыбнется такая удача. Максимум на что я рассчитывал, так это накопать в окрестностях сладких луковиц тюльпанов, наткнуться на выползшую из норы черепаху или поймать пару юрких ящериц. А тут такое!
В мои загребущие руки попало настоящее сокровище. Пусть камуфляж прострелен и испачкан в крови, я с большой выгодой легко обменяю его у барыг на такое количество продуктов и воды, что смогу неделю не покидать свою уютную берлогу! А пистолет! Ботинки! А еще не открытый рюкзак!!!
И вот тут, как-то рывком и сразу, ко мне пришло чувство неосознанной опасности. Все-таки я полный кретин. Мужик ведь не своей смертью помер, кто-то ему сильно помог и теперь рассчитывает захапать заслуженную добычу. А мне просто повезло оказаться на нужном месте чуть раньше, чем настоящему охотнику, сейчас, несомненно, идущему по кровавому следу. И он очень сильно огорчится, когда обнаружит, что его кто-то опередил.
«Надо рвать когти! Прямо сейчас!» – прошелестело в мозгу, и я принялся за дело.
Найденный рюкзак с неохотой отложил в сторону и начал разоблачать погибшего, путаясь в непривычных застежках и липучках. Но я справился. Чтобы раздеть труп до белья мне понадобилось не больше пяти минут, еще три ушло на утрамбовку вещей в собственный рюкзак. Последний раз крутнувшись на месте, я убедился, что ничего не забыл и поспешно загромыхал вверх по лестнице, с хрустом давя сбежавшихся на запах еды насекомых.
Не обращая внимания на подъездную дверь, поднялся на один лестничный пролет и нырнул в первую попавшуюся квартиру. Короткая перебежка до задней комнаты и прыжок в окно, на песочную кучу у стены. Да, я сильно рисковал, когда прыгал на песок, там могло скрываться все что угодно, например торчащая вверх ржавая арматурина, способная вспороть меня от брюха до шеи, но осознал я это лишь через десяток минут, когда запыхавшись, перевалился через каменный забор детского сада и обессилено рухнул на землю.
Одна радость – микрорайон окраинный, здесь редко кто бывает. По очень простой причине – слишком близко к пустыне, откуда лезут мутировавшие твари, привлеченные запахом поживы. Одни скорпионы и здоровенные мохнатые фаланги чего только стоили. Но это еще мелочи. Случалось сюда забредали ведомые чувством голода вараны. Вернее сюда являлись те твари, чей предок некогда был серым вараном – во всяком случае, именно так говорил Тимофеич. Теперь же это бронированное чешуйчатое уродище, с длиннющим хвостом, здоровенной пастью и дико токсичной слюной. Лично я видел варанов до четырех метров длиной, но ходили слухи и о более крупных монстрах, живущих около давно заброшенной урановой шахты, что расположена в пятидесяти километрах от города. Встретиться даже с молодым вараном без огнестрела в руках означало быструю и мучительную смерть. Единственное приятное в тварях – зимой они впадали в спячку, и до весны о варанах можно было не вспоминать. Вот только сейчас шел первый месяц весны. Время, когда вся пустыня начинала пробуждаться от зимнего сна. Когда изголодавшиеся рептилии выбираются на поверхность и ищут поживу.
Переведя дыхание, я с усилием заставил себя подняться на ноги и, сгибаясь под тяжестью двух рюкзаков, потрусил дальше, не забывая крутить головой по сторонам и поглядывать под ноги, на бугристый песок и асфальтовое крошево. Главное успеть дотащить барахло в укромное место и не попасться никому на глаза. Город хоть и кажется вымершим, но на самом деле жизнь здесь бьет ключом. Вот только льется из этого ключа не родниковая вода, а грязевая жижа с вонючим запахом разложения. Лишь бы никто меня не засек, лишь бы никто не засек…
Это было второй заповедью Тимофеича – стремление к полной анонимности. Чем меньше людей и мутов знает, где я живу и чем занимаюсь, тем больше у меня шансов дожить до следующего утра. А жить я хотел очень сильно, поэтому старательно впитывал в себя крупицы драгоценного знания, щедро даваемого Тимофеичем. Я никогда не произносил этого вслух, но всегда считал старика отцом. Человек, которому я обязан жизнью и которого не смог уберечь. Единственный кто был мне по-настоящему близок.
Именно что был – четыре месяца назад старик пошел на толкучку купить пару баклажек с артезианской фильтрованной водой и больше не вернулся. Нашел я его уже в сумерках, лежащим навзничь на разбитых стеклоблоках. Опознать Тимофеича удалось только по многочисленным зоновским наколкам и клочкам седых волос – лицо превращено в кровавую кашу откуда выглядывали обломки костей, тело искромсано в клочья осколками стеклоблоков, в которые старика буквально втоптали еще живым…. Страшные воспоминания…. В тот день я первый раз в жизни серьезно напился…
Пока размышлял о событиях прошлого, ноги уже пронесли меня через весь микрорайон на окраину города, где и находилось мое убежище. Мой дом.
Это самый край города. Дальше – только бескрайняя пустыня. Когда-то в прошлом здесь в ряд, зажатые с боков мощными панельными пятиэтажными домами, стояло три кирпичных четырехэтажки. Из них к настоящему моменту устояла только одна, самая крайняя, красующаяся облупленным номером «13» на боковой стене. Воистину ирония судьбы. Но мой путь лежал не к уцелевшему зданию, а в противоположную сторону. К номеру пятнадцать, от которого осталось лишь несколько каменных зубов, сиротливо торчащих из желтого песка.
Добравшись до полого склона бархана, не останавливаясь, я вскочил на выдающийся из песка каменный бордюр и уже по нему поспешил дальше, огибая обрушившееся здание по периметру. Оказавшись с тыльной стороны дома внимательно огляделся по сторонам, особенное внимание уделяя дрожащему мареву пустыни. Убедившись, что не наблюдаю никакого движения, сбросил рюкзаки на песок и, упав на колени, принялся с остервенением разгребать сыпучий песок. Через минуту упорной работы обнажились контуры квадратного металлического люка и пластина прикрывающая скважину замка, ключ от коего висел у меня на шее на прочном волосяном шнурке. Механизм замка мягко щелкнул, втягивая в свое нутро мощные стальные стержни. Откинув крышку люка, я сбросил добычу вниз и поспешил следом, заученно нащупывая скобы ступенек. Поддерживаемый мною люк мягко и бесшумно опустился на место, отрезая меня от внешнего мира.
Осталось последнее и самое важное – нащупав на стене рычаг, я с силой опустил его вниз до упора, вернул в прежнюю позицию и повторил всю процедуру сначала. Видимого результата не было, но я знал, что в двух метрах над моей головой скрытая в толще бархана железная пластина едва заметно шевельнулась и обрушила на люк солидную порцию песка. Теперь если кому и вздумается забрести за давно рухнувшее здание, то он не увидит ничего кроме опостылевшего песка и унылых шаров перекати-поля. Именно поэтому я так старался идти по бордюру и асфальту – чтобы не оставлять следов. А если где и наследил, посвистывающий над городом суховей скоро выровняет песок и загладит мои огрехи.
Все… я дома… в безопасности… можно перевести дыхание и успокоиться…
Убежище представляло собой сложное переплетение скособоченных коридоров и трех крошечных каморок-комнатушек. Кое-где из стен выдавались проржавелые трубы бывшей канализации и водопроводной системы. Растресканный бетонный потолок нависал над самой головой, в некоторых местах приходилось пригибаться. Темно здесь не было – через специально оставленные отверстия, проникали редкие солнечные лучи и свежий воздух. Тимофеич предусмотрел все, включая вентиляцию.
Подхватив рюкзаки за лямки, я потащил их за собой волоком – марш бросок меня настолько вымотал, что сил не осталось. Хорошо идти недолго. Пройдя коротким коридором, я ввалился в жилую комнату и, не разуваясь, рухнул на жалобно заскрипевшую пружинами кровать. Нащупал висящую на поясе флягу и жадно к ней присосался. Мутноватая артезианская вода хлынула в пересохшую глотку и дальше, в скорчившийся от жажды желудок. Я не останавливался, пока фляга полностью не опустела. Придется сходить на толкучку в ТЦ, к продавцам воды. Оставаться без воды нельзя. Вот только подорожала водичка-то, подорожала. Если раньше за литровую флягу барыги просили две-три тюльпанные луковицы, в крайнем случае, небольшую черепаху, то теперь цены взлетели больше чем вдвое. А добычи вокруг города становилось все меньше и приходилось отходить дальше и дальше. Вчера, чтобы добыть хоть что-то съестное, мне пришлось уйти ажно к пересохшему озеру и дальше, за разрушенные корпуса водовода. А это уже серьезный риск. Правда, вернулся я не пустой.
Вставать не хотелось категорически и, прислушавшись к ноющим мышцам, я позволил себе полежать еще немного, бездумно глядя в темный бетонный потолок. Историю возникновения нашего со стариком дома я слышал много раз и всегда поражался упорству жилистого зека, сумевшего в одиночку обустроить такую берлогу.
О том, что под обрушившимся зданием остались свободные пустоты не знал никто – кроме старика Тимофеича. Кирпичный четырехэтажный дом был более чем преклонного возраста – его строили в семидесятых годах двадцатого века. Дом пережил месяцы сумрака, ядерную зиму и сдался лишь перед неистовой яростью пустыни. Когда перекрытия и стены не выдержали натиска ветра и песка, они сложились внутрь и похоронили под собой немало людей. Чудом уцелевшие жильцы мрачно поглядели на заносимые песком руины, покопались по краям и отправились искать новое пристанище, благо пустых домов в округе хватало.
А Тимофеич остался. Как он потом рассказывал, ему очень уж жалко было оставлять все добро, что имелось в родной квартире. Не хлам годный лишь для любования, а инструменты, какое-никакое оружие и множество хозяйственных мелочей. Старик жил здесь больше двадцати лет, с тех пор как откинулся с зоны и осел в городе, где большая часть домов была построена руками зеков. Тимофеич принялся за раскопки, мудро рассудив, что если стены и сложились, то небольшой подвал с толстенными бетонными стенами мог и уцелеть. А в том подвале немало полезных вещей. Старик копал больше недели, борясь с постоянно осыпающимся песком и кирпичными обломками. И докопался.
Как он рассказывал, на засыпанный колотыми кирпичами проход удалось наткнуться, когда сил почти не осталось. Сюрпризы на этом не кончились. Стоило вытащить весь мусор из прохода, как открылась следующая щель, за ней небольшая сквозная каморка, дальше больше. Так, совершенно неожиданно для себя, Тимофеич оказался обладателем обширного подземного убежища, защищенного мощными бетонными перекрытиями, десятками тон строительного мусора и толстой подушкой постоянно наносимого песка. Старому зэку хватило ума скрыть следы работы от чужих глаз, и он принялся обустраивать новое жилище, благо руки у него были золотые. И строительного опыта в избытке – много лет Тимофеича кидали с одной социалистической стройки на другую. Поневоле научишься, наберешься опыта и знаний.
Вскоре бывший зэк окончательно обжился, привел все в порядок, закрыл щели ненужные и открыл необходимые – для освещения и вентиляции, не забыв оснастить их прочными заслонками. Так и стал себе жить дальше. А двадцать шесть лет назад, весенним апрельским утром, бредущий по своим делам старик услышал доносившийся из заброшенного здания жалобный детский плач. Так в жизни старика появился я…
Наклонив голову, я взглянул на соседнюю кровать – предельно аккуратно застеленную старым одеялом без единой складочки. На подушке лежали выточенные из пластика четки – на старости лет Тимофеич ударился в религию и частенько молился Иисусу. Грешки прошлого замаливал. Сколько раз я ему не объяснял, что Бог уже отправил нас всех в ядерный ад, старик лишь отмахивался и продолжал свое.
Почувствовав, что еще немного и опять расклеюсь, я рывком сел и перевел взгляд на лежащий у кровати рюкзак камуфляжной расцветки. Пора ознакомиться с нахапанной добычей. Отстегнув пару липучек и развязав узлы стягивающего горловину шнура, я вывернул содержимое рюкзака на постель и ошарашено уставился на открывшееся взору зрелище. На старом штопаном одеяле бесформенной кучей лежало настоящее богатство.
Дрожащими пальцами я брал вещь за вещью и, благоговейно осмотрев и обнюхав, бережно откладывал в сторону. Пластиковые защитные очки с чистейшими неповрежденными линзами, семь банок армейской тушенки, несколько пар толстых носков – новых! – пять снаряженных пистолетных обойм, стельки к ботинкам, аптечка, несколько длинных изогнутых предметов, в которых я со священным ужасом опознал обоймы к автомату – видел такие у охранников с ТЦ. Еще один предмет вызвал у меня искреннее восхищение – плоский прибор прямоугольной формы с небольшим экраном и идущей по верху надписью «Radex». Счетчик Гейгера…. Как говаривал в подобных случаях Тимофеич, когда был искренне поражен – Святые угодники и иже с ними…
Вот здесь на меня и накатило. Во что я вляпался, когда позволил жадности возобладать над благоразумностью? В моих руках настоящий клад. Сокровище подороже многих. Из-за него меня найдут и порежут на мелкие ленты живьем.
Да и сам погибший более чем странный – новый камуфляж, оружие. Кстати… обоймы для автомата есть, а вот самого оружия на трупе не было. Только пистолет. Отсутствовал не только автомат. Я не обнаружил самого главного – фляги с водой. Пустыня с жадностью вытягивает влагу из человеческого тела и ни один разумный человек не рискнет отправиться в далекий переход без запасов воды. Погибший местным не был – тут я был уверен полностью. Белая чистая кожа практически без признаков загара, темно-русые не выгоревшие от палящего солнца волосы…. Таких у нас не водилось.
Я торопливо покидал все вещи обратно в рюкзак и засунул его под кровать. Туда же отправились окровавленные тряпки и обувь, предварительно завернутые в чистый пакет – как вернусь, займусь чисткой. А пока надо дойти до ТЦ и послушать, что люди говорят. Стрельба из огнестрелов не могла пройти незамеченной для местных жителей. Может разузнаю чего интересного и воды заодно прикуплю.
Вот только сначала прошвырнусь по близлежащей округе, чтобы не приходить на толкучку с пустыми руками. Воды во флягу просто так не нальют, а на обмен у меня ничего нет. Предлагать вещи мертвеца я точно не собирался. Умом еще не тронулся. У меня, конечно, было заныкано несколько интересных предметов для обмена, но зачем трогать припасенное на черный день, если можно пробежаться по пустыне? Как говаривал Тимофеич – волка ноги кормят.
Сборы не заняли много времени. Вскоре я размеренно шагал прочь от убежища, направляясь к виднеющейся чуть поодаль песчаной горе, чья вершина увенчана поблескивающим издали металлом. Некогда там стоял памятник – тем самым геологам, что обнаружили в сердце пустыни залежи золота и урана. В те далекие социалистические времена над внешним видом памятника никто не стал особо заморачиваться, и высекать из камня подобающие случаю скульптурные композиции – просто-напросто взгромоздили на гору списанный грузовик, с высоченной буровой вышкой вместо кузова. Все это дело покрасили серебрянкой, и памятник был готов. После войны за памятником никто не следил, он медленно ржавел и разваливался на части. Серебрянка оказалась неожиданно стойкой и все еще держалась в некоторых местах, сверкая под лучами солнца. На тыльной стороне высокой бетонной площадки до сих пор виднелась памятная надпись. Ее смысл я понял благодаря помощи Тимофеича. Многие буквы бесследно исчезли, но кое-что все еще можно было прочесть: «В честь геоло. ов по. оживших нача. о промышлен. ого освоения…».
Сейчас на вершине располагался наблюдательный пост – за горой разлеглась узкая и длинная долина, по ней пробегала разбитая асфальтовая дорога, служившая официальной границей. По ту сторону дороги лежали бывшие дачи, теперь захваченные мутами и превращенные в их поселение. Обычному человеку туда лучше не соваться. Сожрут за милую душу. К «чистым» там относятся, мягко говоря, с большой нелюбовью. И это чувство взаимно. Поэтому сидящие на горе наблюдатели нет-нет да посматривают в сторону дачного поселка. Давно ходят слухи, что внешние муты собираются наведаться в гости. И отнюдь не с дарами.
Выйдя на вытоптанную в песке тропинку, я пересек ее и, увязая в горячем песке по щиколотку, начал взбираться вверх по слону бархана. Едва поднялся и сразу же засек несколько тощих, укутанных в грязное тряпье фигурок, бредущих по тропинке и старательно осматривающихся.
Конкуренты, блин.
Так же как и я на охоту за тюльпанами и ящерицами вышли. Вот только им ничего не светит – по тропинке идти, конечно, легче, но добычи там нет. Взглянув на горе добытчиков презрительным взглядом, я хотел сплюнуть, но вовремя одумался и сглотнул вязкую слюну. Фляга пуста, а мне еще как минимум пару часов по пустыне бегать. Не стоит тратить драгоценную влагу на выражение эмоций.
Стоя на пологом песчаном холме расфокусированным взглядом оглядел ближайшую местность и наткнулся взглядом на ярко-красное пятно, резко выделяющееся на желто-сером фоне песка. Вот это дело.
Шустро перебирая ногами, скатился вниз и поспешил к одинокому цветку. Место тут людное, хлебалом щелкать не след – по негласному закону, кто первым успел, того и добыча. Опустившись на колени рядом с цветком, снял с пояса остро отточенную саперную лопатку, вонзил ее в землю на всю длину лезвия, поддел и выворотил целый ком земли. Осторожно раздробил его пальцами и у меня в ладони оказался полностью выкопанный тюльпан с неповрежденной луковицей бурого цвета. Хорошая такая луковичка, крупная. Бережно уложив цветок в рюкзак, затянул веревку на горловине. Поднял с песка лопатку, глянул на лезвие, словно собираясь отряхнуть с него налипшую землю и, перехватив ее в метательный хват, крутнулся на пятках, занося руку для броска. Стоявшие у меня за спиной не ожидали такого финта и с нечленораздельными воплями шарахнулись в сторону.
– Битум, стой! Стой! Это же мы! Ты чего?!
С трудом удержав руку, я вгляделся в грязные и обросшие густой щетиной лица. Опознал и грязно выругавшись, всадил лопатку в петлю на поясе. Федька и Джамшид, неразлучная парочка любителей дурман-травы. Худющие, трясущиеся в непрестанной дрожи, несмотря на палящие лучи солнца. Вот значит, кого я видел на тропинке.
– Дебилы! Мать вашу так! – буркнул я, еще не до конца успокоившись – Нельзя к человеку со спины подходить! От дури мозги совсем сплавились? Смерти хотите?
– Битум, да ты чего? Чего ругаешься-то? – забубнил Федька, вытягивая перед собой пустые ладони – Че такой нервный?
– Ошиблися мы – оскалился Джамшид, показывая гнилые зубы с зеленым налетом от насвая – Не бижайся сильно так, начальника.
– Начальники тридцать лет назад вымерли – чуть более миролюбиво фыркнул я – Не делайте так больше! Надо подойти – окрикните издалека, а потом уже подходите, и руки на виду держать не забывайте. Поняли?
– Поняли, Битум, мы вообще понятливые – закивал Федька и, пошарив внутри своего тряпья, протянул мне свернутый пакетик из полиэтилена – Возьми, друг, закинься насвайчиком! Хороший очень!
