Kitobni o'qish: «Охота на мудрецов. Неизданное»

Предыстория

Глава 1. Знакомство

Дэлия

С утра все санитары бегают, запинаясь об дронов-уборщиков. Наверное, что-то случилось, но нас не посвящают в подробности. Режим дня сломан, и вместо того, чтобы смотреть утренние новости в общей комнате, мы с Поэтессой сидим в плате и скучаем. Тяжело находить новые темы для разговоров, когда каждый день братом-близнецом похож на предыдущий. Одни и те же стены, одна и та же больничная форма. Поэтесса рассказывает старую легенду об эдельвейсе. Хрупком цветке, растущем высоко в горах. Гордая красавица сказала, что подарит свое сердце только тому, кто принесет ей эдельвейс. Много было поклонников, бросились они карабкаться по скалам и прыгать через пропасти. Одни разбились, другие повернули обратно. Циклы сменяли друг друга, а девушка оставалась одинокой.

– Все звезды такие, – вздыхаю я. – Если любить, то генерала. И чтобы не сразу отдаться, а вдоволь помучить. Так ценить станет выше. Дорогие подарки, красивые платья, балы, приемы, торжественные вечера.

– В этом их счастье, Мотылек, – сдержанно улыбается Поэтесса, – их способ реализовать себя и свою красоту.

– Продать себя подороже, – ворчу я сквозь зубы, – когда мужчину выбираешь по званию, чем выше, тем лучше, то о какой любви может идти речь?

– Ты несправедлива к ним. Они тоже растут и тянутся вверх…

– Только идеалы у меня с ними не совпадают, – обрываю разговор и встаю с кровати. Меряю шагами крошечную палату на двоих. Два шага к окну и три к двери. У изголовья кроватей тумбочки, где хранятся личные вещи по списку разрешенных. Зубная щетка, расческа, заколка для волос, бальзам для губ, влажные салфетки. Список номер два специально для женщин. В закрытом медицинском центре на секретном военном объекте нас всего две. Неизвестно почему, но большинство мудрецов мужчины, а среди военных женщин нет в принципе. Мы с Поэтессой девятый месяц живем в одной палате, ходим в туалет для персонала и моемся в душе главного врача. Старший санитар проявляет заботу, изобретая раздельные бытовые условия. Можно подумать кого-то здесь волнуют наши с Поэтессой обнаженные тела.

Я младше своей соседки на двадцать циклов, но суммарно за стенами психиатрических клиник провела больше времени. Здесь почему-то принято этим гордиться. Создатель считает, что чем дольше длится переходный кризис, тем сильнее потом становится мудрец. Плевала я на мудрецов, способности и прочую ерунду из теории Создателя. Мы все обыкновенные сумасшедшие с соответствующими диагнозами. Длинными и по-своему поэтичными, но свой я называю коротко – шизофрения.

– Не мельтеши по палате, пожалуйста, – ласково просит Поэтесса.

– Раздражаю?

Мудрец вздыхает и опускает кудрявую голову. Смотрю на упругие завитки и завидую. Мои патлы сколько не накручивай – распускаются. Висят безжизненными сосульками, хоть налысо голову брей. А Поэтесса, когда расчесывает меня, восхищается, что ровные и гладкие, чем злит еще больше. Раздражаюсь так, что пальцы начинают дрожать. Плохо. Увидит кто-нибудь из персонала, пожалуется лечащему врачу, и будет мне очередная задушевная беседа. Не хочу! Зло стучу кулаком по кнопке замка на двери, и он неожиданно открывается.

– Стой, не ходи! – шипит в спину соседка, но я переступаю порог.

Плевать на нежданных гостей, правила и запреты! Карцер, так карцер. Там хотя бы успокоиться можно в тишине и одиночестве. Делаю два шага по коридору и замираю. Цзы’дариец в черном военном комбинезоне стоит, прислонившись плечом к стене, и водит пальцами по планшету. Хмурый, сосредоточенный и застывший, как на плакате. Том самом, что висел у меня в детской комнате с одиннадцатого цикла. Без имен и лозунгов, просто фотография генерала пятой армии. Я четыре цикла просыпалась и видела его лицо. Строгий взгляд голубых глаз, веснушки, длинную челку, зачесанную на бок, и тонкий шрам под левой бровью. Невероятно. Это не может быть он! Картинка смазывается и уплывает, а я качаюсь, хватаясь за стену. Надо успокоиться и потерпеть. Подождать, пока туман в глазах рассеется, и морок исчезнет. Дожила до зрительных галлюцинаций! Дыши, Мотылек, все хорошо.

Но видение не пропадает. Мужчина поднимает взгляд и снова застывает. Серый силуэт в тусклом освещении коридора. Молчаливый и безжизненный. Призрак или дух, явившийся прямо из ночных кошмаров. Я сплю? Бывают же такие яркие сны. Поэтесса с разговорами, суета санитаров. Кстати, где они? Почему так тихо? Вот и доказательство. Нужно проснуться.

Я щипаю кожу на руке через ткань рубашки до острой боли. Уже тяжело терпеть, но ничего не происходит. Галлюцинация с лицом генерала хмурится еще сильнее. Издевается? Потеряв терпение и остатки выдержки, я решительно иду к нему и выбрасываю вперед руку. Сейчас пальцы пройдут сквозь ткань форменного комбинезона и упрутся в стену. Никакого генерала здесь нет!

И ведь почти получилось. Когда ладонь легла ему на плечо, мне показалось, что я поймала пустоту, но нет. Цзы’дариец передо мной вполне живой и настоящий.

– Мотылек!

Старший санитар выходит из полумрака коридора. Пыхтит от злости так, что скоро взорвется. На меня пыхтит. Перед офицером он вытягивает спину и глухо бормочет, что виноват. Сейчас все исправит. «Ваше Превосходство?» Почему старший санитар обращается к офицеру именно так?

– Я приказал всем оставаться в палатах! – шипит Децим, грубо схватив меня за локоть и оттаскивая обратно к двери. – Почему ты в коридоре?

А мне не до разгневанного надзирателя, я смотрю на генерала и не могу взгляд отвести. Сознание разваливается на части, не в силах принять увиденное. Может быть, не он, просто сильно похож, а я перепутала? Забыла за столько циклов. Но ведь шрам! И веснушки. Децим заталкивает меня обратно в палату прямо к испуганной Поэтессе.

– Мотылек, ты в карцер захотела?

Старший надзиратель не кричит, он «громко говорит сквозь стиснутые зубы».

– Зачем в карцер, лейтенант Вар? – спокойно спрашивает Поэтесса, пряча меня за спину. – Что такого ужасного она натворила?

– Она тыкала пальцем в генерала!

– Какого еще генерала? – фыркает мудрец.

– Нашего! Наилия Орхитуса Лара! С утра весь центр на ногах. Генерал приехал! Смотры, построения, экскурсии. У меня мозоль на языке от бесконечных рассказов. Доказываю Его Превосходству, что никакие мудрецы не психи, что у вас способности, и вы только немного странные. Пока врачи речи с трибуны толкали, генерал вышел из зала поговорить по телефону. Долго его не было, я пошел проверить, не случилось ли чего, и что увидел? Стоит наш распрекрасный Мотылек и генерала по плечу гладит!

– Вы уж определитель, лейтенант Вар, пальцем тыкает или по плечу гладит, – строго выговаривает Поэтесса.

– Да какая разница?!

– Децим.

Старший санитар замолкает и, втянув голову в плечи, оборачивается на тихий голос от двери палаты:

– Ваше Превосходство…

Генерал стоит в проеме двери и рукой показывает на считыватель:

– У тебя замок не исправен, смотри, срабатывает на меня, хотя не должен в палату пропускать. Разберись.

– Есть, – коротко отвечает лейтенант Вар и уходит из палаты. За техником, разумеется, сам он в электронных замках не разбирается. Генерал провожает его взглядом и поворачивается к нам. От стыда мне хочется прямо сейчас провалиться на первый этаж к мудрецам-единичкам. Там мне самое место. В общей плате на койке в ремнях и под препаратами. Какой же дурой я себя выставила! Настоящей сумасшедшей.

– Ваше Превосходство, – с достоинством произносит Поэтесса и слегка улыбается. Повторяю за мудрецом слабо и пискляво. Опустив взгляд, вижу только наши с ней ноги и больше ничего, а в нескольких шагах от меня стоит генерал. Один из двенадцати правителей планеты. Командующий легионами, летающий к звездам на огромных космических кораблях. Между нами не просто пропасть, а целая бездна. И я тыкала пальцами в его плечо, чтобы проверить, не померещился ли мне Его Превосходство. Трижды дура.

– Дарисса, прошу меня простить, – тихо говорит генерал, – за столь странное знакомство в коридоре.

Ощущение нереальности накрывает с головой. В углах комнаты собирается белесая дымка, а очертания предметов теряют четкость. Понимаю, что до боли вцепилась в плечи Поэтессы, только когда она с силой дергает меня за руку.

– Это вы… меня простите, – с трудом выталкиваю первое, что приходит в голову. Слабость в ногах и шага не позволяет сделать, но Поэтесса бедром выталкивает меня из-за своей спины вперед. Еще и рукой между лопаток давит для ускорения. Взгляд я по-прежнему не поднимаю, поэтому приближение генерала угадываю по звуку шагов.

– Предлагаю начать сначала, – голос у полководца красивый. Мягкий и обволакивающий. – Зовите меня без обращения. Просто Наилий. А я могу узнать ваше имя?

Рассматриваю черные носы его военных ботинок. Чистые, без единой царапины. Потом штанины форменного комбинезона, расшитые карманами по всей длине, белый ремень, складной боевой посох, бластер. Генерал вооружен всегда. Говорят, что даже дома так ходит. Поднимаю глаза до уровня груди и замираю.

– М-мотылек.

Мычу, мямлю и краснею, как переволновавшаяся на экзамене курсистка. Руки складываю за спиной в замок и борюсь с желанием уйти назад, вглубь палаты. Наверное, виновата харизма генерала, яркая и мощная, как у всех правителей, но я не могу посмотреть ему в глаза.

– Ваше имя дарисса, – терпеливо повторяет он.

Втягиваю голову в плечи, болезненно сглатываю слюну и молчу.

– У нас нет имен, Ваше Превосходство, – приходит на помощь соседка. – Мы называем друг друга по способностям. Конспиролог, Маятник, Создатель, Поэтесса, Мотылек.

– Вы пишите стихи? – спрашивает генерал.

Поэтесса выдыхает. Чувствую волну тепла от нее и знаю, что улыбается сейчас.

– Сочиняю иногда. То прошлое вижу, то будущее.

– Да, я уже знаю. Редкий дар, берегите его. А почему Мотылек?

Соседка ободряюще гладит меня по плечу и отвечает:

– Легкая, светлая, юная. Ищет себя, как мотылек ищет свет.

– Насколько юная?

– Двадцать первый цикл, Ваше Превосходство.

Неприятно, когда вот так обсуждают, даже если не говорят ничего плохого. Будто я манекен в витрине магазина. Хотя сама виновата. Стою, молчу. Пока собираюсь с духом, чтобы ответить, дверь в палате снова открывается:

– Ваше Превосходство, коллегию можно отпускать? – вежливо интересуется главный врач.

– Нет, я сейчас приду, – отвечает генерал и я, наконец, решаюсь посмотреть на него. Строгий и отстраненный, но взгляд цепкий. Настолько, что теперь я, наоборот, не могу от него оторваться. И удивительно, что чем больше смотрю, тем слабее становится страх. Я половину жизни любила придуманный образ, и теперь он стоит передо мной. Живой и настоящий. Такой, каким и вообразить не решалась. Силой от него веет, решимостью, злостью. А внутри, будто тьма клубится. Холодная и бездушная. Эталонный правитель. Очень правильный.

– Рад был познакомиться, – сухо говорит генерал и прощается, слегка наклонив голову.

Дверь за ним закрывается со щелчком, а у меня за спиной вздыхает Поэтесса:

– Ох, какой мужчина.

– Да уж.

Сажусь на кровать и поджимаю под себя ноги. От нервов озноб разбирает. Если не успокоюсь, ночью снова увижу кошмары. Не глотать же транквилизатор из-за того, что неожиданно столкнулась в коридоре с генералом?

– Это на него похож твой дух-паразит? – не унимается Поэтесса.

Тоже садится на кровать и достает расческу.

– Да.

«Разве похож?» – немедленно раздается голос в моей голове. Вспомнили про него, явился.

«Точная копия».

«У меня нос короче и уши не так торчат».

Причина моего диагноза. Воображаемый друг, которого вижу и слышу только я. В истории болезни упомянут под своим именем – Юрао. Когда я впервые осознала, что часть моих мыслей – вовсе не мысли, а чужой голос. То, чтобы не сойти с ума, как могла облекла его в форму. Представила живым цзы’дарийцем. Таким, как единственный образ, что был в тот момент перед глазами. Плакат с портретом генерала висел на стене в моей комнате. Я влюбилась в него совсем маленькой девочкой и вот мы все встретились. Настоящий генерал, вымышленный и я, влюбленная в того, кто остался на плакате. Беда.

– А ведь он смотрел только на тебя, Мотылек, – с тоской говорит Поэтесса, расчесывая кудри.

– Смешно ему было, вот и разглядывал, – огрызаюсь я. – Какой глупый маленький зверек.

– Нет, я согласна, что ты молодая и глупая, но смотрел он на тебя, как на женщину.

Громко фыркаю и закатываю глаза.

– Зря не поднимала взгляд, – добавляет Поэтесса. – Тоже бы заметила.

– Бред, – качаю головой. – И давай больше не возвращаться к этой теме. Я узница психбольницы. Вся моя жизнь – кровать, тумбочка и туалет. Здесь нет места влюбленности, отношениям, семье. Это невозможно. Так зачем мучиться, мечтая о том, чего никогда не будет?

Говорю спокойно, но соседка поджимает губы и отводит взгляд. Задела ее. Напомнила еще раз, что смерть бывает и с открытыми глазами. Тихая, однообразная, когда каждый день похож на предыдущий.

– Рано тебя забрали, Мотылек, – вздыхает Поэтесса. – Что такое пятнадцать циклов? Ничего. Вся жизнь была впереди. Полюбила бы, узнала, каково это быть с мужчиной. Ненадолго, конечно, но хоть было бы, что вспоминать.

– Мне и так есть, что вспомнить, – пожимаю плечами. – Например, как в Центр приезжал генерал, и я приняла его за галлюцинацию. А прожить можно и без любви. И уж тем более без близости с мужчиной.

– Ты не права, но я спорить не буду, – ворчит мудрец. – Главное, Его Превосходству так не скажи при следующей встрече.

Дергаюсь и пристально смотрю на Поэтессу. Когда пророк, стихами записывающий предсказания, говорит нечто подобное, то отмахиваться и пропускать мимо ушей уже не получается.

– Ты что-то написала? Когда? Покажи.

– Нет, – качает головой мудрец. – Тут не нужен дар, достаточно женской интуиции. Говорю же, смотрел он на тебя по-особенному. С интересом.

Хочется зло сплюнуть прямо на пол. Из мудрецов в звезд превращаемся с такими разговорами. Тем тоже страсть как интересно, кто на кого посмотрел и будет ли что-нибудь между ними.

– Генералы любят чистых и невинных, – продолжает Поэтесса.

– Ты поэтому про мой возраст сказала? – цежу сквозь зубы и раздражаюсь все сильнее. – Знаю, почему любят. Глупая телегония, утверждающая, что потомство женщины будет похоже на ее первого мужчину. Давно опровергли, но генералам отчего-то нравится. Дай им волю – всю планету заселили бы своими детьми. Сколько нилотов у каждого? Интересно, прошение о праве зачать нилота действительно существует? Всех претенденток внимательно проверяют и требуют, чтобы девственницей была? Как в недоразвитых цивилизациях скот выбирают для спаривания.

– Не заводись, Мотылек, – примирительно улыбается соседка, – твое прошение о праве зачать от генерала все равно отклонят. Диагноз.

Проклятый психиатрический диагноз, превращающий меня в генетический отброс. Медленно выдыхаю и считаю про себя. Невроз скоро пройдет, я справлюсь сама. Лишь бы ночью не вернулся, я устала просыпаться от крика. И Поэтессу мучаю, хотя она не пожаловалась ни разу.

– Мотылек, – зовет старший санитар, просунув голову в открывшуюся дверь, – на выход.

– Куда?

Могла не спрашивать. Весь о моем отвратительном поведении дошла до главного врача, и меня ждет устное порицание. Надеюсь, карцер не заслужила, но это на усмотрение лечащего врача. Могут и как рецидив записать в рапорте. Одергиваю рубашку и подхожу к двери.

– Генерал зовет, – хмуро сообщает Децим Вар, а у меня пропадает дар речи.

– Быстро, – усмехается Поэтесса. – Иди, Мотылек.

– Только без глупостей, – предупреждает старший санитар, выпуская меня в коридор.

Да куда уж теперь. Буду тише больного в кататоническом ступоре. Вот у кого нет проблем с дисциплиной.

Глава 2. Наши маски

Наилий

Кабинет главного врача объекта ди два лямбда пять обставлен роскошнее, чем хозяину полагается по званию и должности. Нужно дать задание Рэму проверить финансовую отчетность капитана Дара. Копать всегда есть куда, а тут такой повод.

– Ваше Превосходство, – капитан нервничает, покручивая костяшки пальцев, – давайте учитывать специфику. Это все же пациенты, а не ученые с лабораториями и ассистентами. Мудрецы все знания держат в голове и очень неохотно делятся наработками.

– Психиатры вам на что?

Главный врач опускает плечи. Знает все свои недоработки, но не может найти достойное оправдание. Хорошо хоть не пытается спихнуть вину на личный состав.

– Персонал делает все возможное…

– А результатов нет.

То есть их нет вообще. Деньги и время тратятся впустую. Летум Дар должен отвечать за это, но он уходит в глухую оборону. Сидит нога на ногу и не отрывает взгляд от планшета на столе. Экран неактивный, что он там пытается рассмотреть? Свое отражение?

– Ваше Превосходство…

Когда собеседнику нечего сказать, я всегда слышу обращение ко мне. Оно достаточно длинное, чтобы потянуть время и собраться с мыслями. Летум сглатывает слюну и продолжает:

– …выкладки Маятника идут под запись, Создатель недавно сформулировал тезисы теории, стихи Поэтессы тщательно изучаются, Конспиролог регулярно составляет обзоры.

Да, я в курсе способностей мудрецов. Маятник и Создатель – две надежды на прорыв за пределы традиционной науки. Но я не могу выпустить их теории из-под грифа «совершенно секретно», потому что они недоказуемы. Слишком сильно напоминают бред сумасшедших. Все термины, определения, предположения без перспектив практического применения. Нет поля для экспериментов, нет методик, формул, расчетов. Голые фантазии. Философские трактаты, в плен их к гнарошам.

– Мотылек что-нибудь пишет? – уточняю про еще одного мудреца на этаже, и Летум пальцем оттягивает ворот рубашки. Вспотел? Из-за чего?

– Иногда, но больше рисует. Схемы, графики…

– Подробнее.

У главного врача краснеет шея от скачка артериального давления. Любопытно. Чувствую, что не зря я зацепился за юную дариссу. Еще и старший санитар отговаривал от встречи с ней. «Единичка, ничего интересного, Ваше Превосходство». Сейчас приведут, и посмотрим, отчего нервничает главный врач.

– Она видит эмоциональные связи между цзы’дарийцами, – нехотя поясняет Летум. – Дружба, соперничество, симпатию, преданность. Может определить интенсивность и даже проследить динамику.

– Это как?

Выдержка капитана Дара слабеет от внутренней борьбы. Все больше и больше внешних признаков тихой истерики прорывается наружу. Теперь голос вздрагивает и взгляд мечется.

– Мотылек может рассказать, кто с кем дружил, как часто общались и когда виделись в последний раз. Но пусть лучше сама пояснит. Ваше Превосходство, мудрец Мотылек…

– Мы знакомы.

Поднимаюсь из кресла навстречу худенькой и хрупкой дариссе. Больничная форма свободно болтается на ней, и я на мгновение забываю, зачем я здесь. Представляю тонкий стан под грубой материей, плавный изгиб бедер. Легкая, невесомая. Действительно, мотылек. Стоит посреди кабинета каплей белой краски. Руки сжимает в кулаки, а взгляд не поднимает. Так сильно меня боится? Или я ей неприятен?

– Мотылек, – обращается к ней главный врач, – покажи Его Превосходству, что ты умеешь.

Она резко оборачивается на звук голоса и молчит. Преображается прямо на глазах. Распрямляются худые плечи, вытягивается струной спина. Мудрец смотрит на меня и ощущения меняют цвет, белое превращается в красный. Я не вижу, но чувствую, как в ней поднимается жар от живота до груди. Еще немного и вырвется наружу ярким пламенем, но Мотылек закрывает глаза и гаснет.

– Слишком… много, – шепчет она и качается вперед.

Ко мне качается, а я вместо того, чтобы подхватить, стою на месте, как дурак. Жду чего-то. Летум бросается к ней через весь кабинет, но мудрецу уже не нужна помощь.

– Я справлюсь, – отмахивается она. – Нужен физический контакт. Ваше Превосходство, вы позволите?

Смутно догадываюсь, зачем ей это. У других мудрецов так способности проявляются ярче. Интересно. Она поэтому трогала меня в коридоре за плечо? В тот момент, словно током ударило. Разрядом статического электричества от одежды. Во второй раз будет так же?

– Исключено, – хмурится главный врач, – прикасаться к Его Превосходству нежелательно.

Глупость. Будто я болен чем-то заразным.

– Почему нет? – спрашиваю и понимаю, что голос вздрагивает. Странно. – Можно, если это нужно для дела.

– Нужно, – эхом повторяет Мотылек и смущается.

Никогда не считал скромность главной женской добродетелью. Слишком легко ее подделать. Но тут, кажется, другое. Мудрец всерьез меня боится. Жаль. Не настолько я стар и злобен, чтобы пугать юных дарисс.

Подхожу ближе и беру Мотылька за руку. Пока раздумываю, уместен ли поцелуй вежливости, мудрец закрывает глаза и замирает. В кабинете становится так тихо, что я слышу биение сердца. Снова ощущаю жар и понимаю, что в первый раз мне не показалось. Есть у нее что-то внутри. А холодность и скромность – просто футляр, куда она, живая и настоящая, спряталась. Женщины часто так делают. Иногда я ненавижу их за это.

Вокруг меня слишком много масок. Особенно на лицах женщин. Они носят их, чтобы казаться неприступнее ледяных вершин гор. Доказать, что чем-то отличаются от других, намекнуть на тайну внутри. Но стоит снять с такой красавицы платье, и обнажается пустота. Голодная до внимания, подарков, выходов в свет. И сколько не отдавай, никогда не будет достаточно. Женщина-богиня, жадная до поклонения. Черная дыра, засасывающая в себя все, что попадается на пути. И я рядом с ней не больше, чем слуга, обязанный исполнять капризы.

Раздражился, надо же. Задело одно, а вывод получился совсем о другом. И обдумывал я его так долго, что выпал на мгновение из реальности. Хорошо, наверное, смотрелся рядом с мудрецом. Два одинаково пустых и отрешенных выражений лица. Пациент психиатра и генерал.

– Вы недавно поругались с лучшим другом, – говорит Мотылек, открывая глаза. – Агрессия выплеснулась. Долго дружите и часто дрались, но теперь все как-то по-другому. Потому и неприятно. Хотя буря улеглась, насколько я вижу. Наладились отношения. У друга высокий лоб, заостренный нос и волосы растут вот здесь.

Мудрец ведет пальцем от виска вниз до подбородка, а я вспоминаю размолвку с Марком. Не схватились за посохи только потому, что на разных материках в тот момент были. Все она верно сказала и Сципиона описала, как смогла.

– Такие волосы, растущие от висков по щекам, называются бакенбардами, – поясняю ей, – друг старомоден.

Мотылек улыбается, довольная, что у нее получилось, а главный врач украдкой вытирает испарину со лба. Если мудрец видит такие подробности, то и про Летума могла что-то рассказать, но не стала. Либо умная и благородная, либо у них свои игры.

– Благодарю, впечатляет, – киваю главному врачу, давая понять, что разговор окончен, и дариссу можно отпускать. Она исчезает из кабинета с поспешностью помилованного.

– Необычные способности, – говорю, возвращаясь обратно в кресло для посетителей.

– Жаль только, что практической пользы от них мало, – улыбается Летум и разводит руками.

Усмехаюсь, думая о том, что не бывает бесполезных солдат, а бывают неумелые командиры. Своевременная мысль, на самом деле. К чему делать крайним капитана Дара, когда я сам за полцикла впервые приехал сюда? Однако за свои злоупотребления и разгильдяйство личного состава он должен ответить.

– Почему женщины живут в тесноте?

Обычный вопрос, а капитан Дар снова нервничает сильнее, чем положено.

– В-ваше Превосходство, – произносит он с запинкой и переводит дух, – помещений недостаточно.

– В самом деле? – выразительно обвожу взглядом огромный кабинет Летума. – Где план здания?

Главврач бледнеет, а я чувствую себя рыбаком. Улов еще не видно под гладью воды, но леска уже натянута так, что скоро лопнет. Интересно, Летуму хватит на строгий выговор с занесением в личное дело или нет? Главврач выводит план здания на экран планшета и отдает девайс мне. Не помню наизусть нормы по площади, но вижу, что была перепланировка. Палаты у пациентов уменьшились, а кабинеты врачей и служебные помещения увеличились. Так мелочно. Зачем?

– Карцером на этаже двоек часто пользуетесь? – спрашиваю, увеличивая фрагмент плана, и возвращаю планшет капитану.

– Нам по Инструкции положено два карцера на такое количество пациентов, – Летум хватается за привычный якорь и в голос возвращается уверенность.

– Я спросил, как часто вы им пользуетесь.

Сбиваю оправдательный порыв на излете. Капитан замолкает, а потом выдает:

– На этаже не все двойки. Мотылек – единичка. Молодая, нестабильная пока, бывают срывы.

Упоминание о срывах юной дариссы отзывается неприятным холодом. Я с трудом верю в психиатрические диагнозы мудрецов, а безумие Мотылька выглядит совсем неправдоподобно. Она умна, собрана и адекватна. Всерьез относится к тому, что делает. Нет в ней пустоты и отстраненности ушедшего в свои фантазии психа. И маниакальной жажды деятельности с навязчивыми идеями тоже. А тут вдруг срывы, карцер…

– Вот и поселите ее в карцер, – холодно отвечаю я, а капитан Дар шокировано оседает в кресле, – только ремонт там сделайте, чтобы не ходила в один душ с мужчинами на этаже. И Поэтессе свободнее станет.

– Есть, Ваше Превосходство, – чеканит главврач и смотрит на меня выжидательно. Да сиди уже в своем кабинете, не трону, пока ведомство Рэма финотчетность не посмотрит.

– На этом все, капитан. Вопросы?

– Никак нет, – бодро отвечает Летум, и мы прощаемся. На парковку к катеру иду, почти не глядя под ноги. Открываю крышу кабины и ныряю в кресло с облегчением. Прохлада кожаной обивки успокаивает, ладони сами ложатся на полусферы управления. Плевать, что летаю один и без охраны, пусть Рэм подавится своей паранойей. Покушение, предательство. Устал я, издергался, могу хотя бы в воздухе побыть без надзора? Завожу двигатель и вращаю правую полусферу, набирая высоту. Из динамиков механический голос робота сообщает, что я покидаю объект ди два лямбда пять, а слышится совсем другой голос. Певучий и мелодичный. Даже дрожь испуга его не портит. Мотылек.

***

Легкая, невесомая. Такая тоненькая, что в руки брать страшно. Сломаю. Выгибается подо мной и стонет так сладко. Кожа бархатная, пахнет яблоком. Не сдержусь. Уже нет. Слишком сильно завелся. Снимаю с нее разодранную на лоскуты больничную рубашку. Ножом резал? Зубами рвал? Не помню. Тело чистое: ни синяков, ни ран. Значит я – это все еще я. Надолго ли? Шепчет мое имя, зовет. Обнимает крепко. Волосы ее шелком сквозь пальцы. Наматываю на кулак и дергаю. Не больно, не надо крика. Только чтобы рот открылся за глотком воздуха или поцелуем. Укусы вместо ласки. Так как умею без крови и следов. Бьется в моих руках. Не пущу. Моя. Ремень на шее затягиваю. Не бойся… Не бойся меня…

Из сна выбрасывает в черноту ночи. Стекла наглухо затемнены, и, кажется, что ослеп. Ладонями тру лицо, пытаясь взбодриться. Кхантор бэй, давно не мальчишка, чтобы снами о близости мучиться! Окаменел в паху, трогать страшно. Интересно, если патрульный катер на горный материк послать, к утру вернется? Тьер, долго. И Юлия не полетит. Обижается, характер показывает. Морова порода. Вся в отца. Начнет грызть – не успокоится, пока не доест. Таблетки у меня в комбинезоне или в тумбочке? Тьер, в бездну таблетки! Сам успокоюсь. Буду лежать тихо, и все пройдет.

Куда там. Перед глазами тонкая фигура в белой одежде. Мотылек. Легкая, невесомая. Проклятье, я уже сочиняю повод еще раз прилететь к мудрецам. Скорей бы Рэм нарыл что-нибудь на главврача, хотя зачем мне присутствовать на повторной проверке? Служба финансовой безопасности сама разберется. Поехать за теориями мудрецов? Все в файлах есть, прочитать с планшета можно. Ин дев ма тоссант, просто так полечу, имею право! Но тогда каждому санитару станет понятно зачем. «С жиру бесится генерал, всех нормальных женщин перебрал, на сумасшедших потянуло. Придумал же, где искать себе любовницу».

Сам не заметил, как гарнитуру на ухо повесил. Спит Публий или дежурит? Плевать, разбужу!

– Публий.

– Наилий? Что случилось?

Заспанный голос. Зевает капитан и меня провоцирует. Закрываю рот рукой и отворачиваюсь в подушку от камер. Охрана ночью бдит. Генерал проснулся! Целое событие. От любопытства уже все глаза проглядели. Не зевнуть, не почесаться.

– Узнать для меня можешь кое-что по твоей медицинской части?

– Прямо сейчас? Ты на часы смотрел?

Ворчит капитан, но матом еще не ругается, значит, успею просьбой озадачить.

– Пациентка одна есть. По бумагам вроде бы шизофреник, но я сомневаюсь.

– Раз диагноз стоит, значит, шизофреник, – твердо говорит Публий.

– И все-таки. Мне шумиха и коллегия ваша с расследованием не нужна. Но если лечащий врач ошибся, просто скажи мне об этом.

Думает Публий. Про врачебную тайну вспоминает, Инструкцию в уме перелистывает. Так заковыристо сейчас в бездну пошлет, что и правда идти придется.

– Зачем тебе это?

Тьер, хороший вопрос. Зачем? Мало ли женщин обнаженных снилось. Сколько их было и сколько еще будет, но не идет девчонка из головы. Несуществующие боги, она – мудрец. Сумасшедшая! Всех насквозь видит и меня в том числе. Про ссору с Марком из-за его дочери узнала, значит, остальное видела. И не жалости, ни брезгливости. Ничего в ней не изменилось, только глаза в пол и «Ваше Превосходство». Умом понимаю, что безразличен, но как же хочется, чтобы было иначе.

– Узнай, пожалуйста. Мудрец Мотылек. История болезни…

– Не нужна мне история, – обрывает Публий, – ровно там все и красиво. Как ее лечащего зовут?

– Луций Квинт.

– Хорошо, я поговорю с ним, а ты спи, Наилий.

– Спасибо.

– Не за что пока. Отбой.

Снимаю с уха гарнитуру и откладываю на тумбочку. Спать. И пусть уж лучше гнароши снятся, в боевом порядке марширующие по плацу.