Kitobni o'qish: «Тыквенная книга»
Глава 1
Элла читает на подоконнике. Чуть дует по ногам из невидимой щели меж ставен, но девочка и не думает перебираться в другое место, ведь на коленях спит пушистый рыжий кот, вечный шалун, но столь тихий в редкие минуты усталости.
Девочке тринадцать, хотя порой за умные зелёные глаза ей дают и больше. Тёмные, почти чёрные волосы заплетены в косу. Ворот длинного свитера натянут по самый подбородок. Синие колготки протёрты на пятках и не заштопаны, и именно эти розовые пятки и щекочет холодный сквозняк.
Девочка отрывается от книги и смотрит в окно. Она только что прочла о том, как гасконец на постоялом дворе в Менге поссорился с незнакомцем в плаще, и теперь Элле нужна минутка, чтобы передохнуть от переживаний и продолжить чтение. Элла не видит пасмурных качелей за окном и не слышит барабанной дроби дождя по стеклу, в её мыслях только Д’Артаньян.
– Элла! – зовут.
Девочка вздрагивает. Разве опекуны уже вернулись с работы?
– Элла! – с кухни.
Она закладывает книгу атласной лентой, берёт на руки сонного кота и спешит на кухню. Никого. Только чёрный ворон царапает когтями раму открытой форточки.
– Ты кто?
Птица наклоняет голову и улыбается агатовым глазом.
– Чего тебе?
– Кар-р-р!
Рыжий разбойник поводит ушами, услышав ворона, и, вырвавшись, покарябав Эллу коготками, прыгает на стол.
– Нельзя, Тошка!
Но незваный чёрный гость успевает упорхнуть с форточки. Кот лишь недовольно мяукает и бьёт лапой по стеклу. Ох, уж эти пернатые! Вечно дразнят и нарываются на неприятности, но улетают, хитрюги! Ничего, ещё допляшутся! И тогда уж полетят во все стороны перья!
– Эх ты, Тошка. Вспугнул, – вздыхает Элла, обнимая друга. – Как думаешь, зачем ворон к нам пожаловал?
Кот лишь пробует вырваться из объятий и убежать по своим кошачьим делами.
– Я вот, шалун мой ненаглядный, думаю, мы упустили важное послание. Ну, ладно. Король-Ворон ещё пришлёт к нам гонца. Ты ведь его не ощиплешь?
Элла пристально смотрит Тошке в глаза. Разбойник протяжно мяукает. Он бы с радостью потрепал птичку, а то и самого вороньего короля.
– Обещаешь?
Рыжий всё же выворачивается, соскальзывает на пол и прячется в домике. Элла, махнув рукой, возвращается к «Трём мушкетёрам», на этот раз подобрав под себя ноги, чтобы сквозняк не дул по голым пяткам.
Её иногда тревожит воспоминание о крылатом посланнике. Тот проносится меж строк и разрывает ряды букв, перемешивая их в несуразное зелье. Опускается на шляпу д’Артаньяна, когда тот говорит с де Тревилем, и кричит о смертельной опасности. И тогда Элле отчаянно хочется заглянуть в конец книги и убедиться, что с любимым героем не случится плохого.
Вечером возвращаются Демидовы. Милая бездетная пара, охотно приютившая бестолковую сироту. Они далеки от идеалов. Демидов курит, дымя паровозом на балконе, и часто скрючивается от кашля. А Демидова любит сетовать подругам на тяжёлую долю и на девочку-юродивую, что они взяли на иждивение. Элла никогда не обижается. Ей даже жаль приёмную тётку. Та лишена огромного счастья каждый день открывать новый мир и тонуть в его удивительности. Она ходит на скучную работу, переваривает офисные дрязги, выплёвывает сплетни подругам, по вечерам жарит котлеты и смотрит телешоу.
Впрочем, Демидова не всегда называет Эллу блаженной, а только если девочка забудется и расскажет об охоте на Моби Дика или сражении с гвардейцами кардинала Ришелье.
Сегодня Элла молчит о гонце Короля-Ворона, и опекунша достаёт с верхней полки три конфеты к чаю. Сами Демидовы никогда сладостей не едят, хотя Элла знает, что в святилище их припрятано два пакета. Однажды девочка залезла туда посмотреть, из недр какого волшебного колодца берутся шоколадки и конфеты, и нашла.
Элле очень нравится у Демидовых, уж куда лучше, чем у Романовых, оставшихся в прошлом и на другом конце необъятной Москвы. По правде сказать, Элла немного кривит душой: Романовы её не обижали. Но у них вся жизнь подчинялась гнетущему расписанию: завтрак ровно в семь десять, всегда овсяная каша с комочками и вязкий кисель, домашнее задание под надзором и полчаса телевизора перед сном, даже если хочется почитать. Шаг влево, шаг вправо – укоризненные вздохи. Два шага – нудная лекция. Но всё справедливо. И если не раздражать взрослых, то в субботу плетущаяся, словно пьяная гусеница, бабушка-старушка вела девочку в зоопарк и протяжно охала всю дорогу. Элла даже сочинила небольшую песенку под её монотонное бормотанье.
Так, возвращаясь из зоопарка, Элла и встретила Тошку. Маленький грязно-рыжий исхудалый котёнок едва держался на тонюсеньких лапках. Бабка покрепче стиснула руку Эллы и с неожиданной прытью поволокла прочь. Бездомный заморыш жалобно пищал и обречённо брёл за девочкой, оступался, но упорно вставал. Наконец, Элла извернулась и подхватила бедолагу на руки.
– Родители будут недовольны, – только и сказала бабка.
Вечером квартира взорвалась страшным скандалом. Притащить блохастого зверька с помойки в чистую квартиру с недавним ремонтом и итальянской мебелью. Обдерёт обои, изгрызёт ножки кресел, загадит ковры!
Безропотного котёнка вышвырнули на улицу. Холодную дождливую ночь он провёл под неприветливым осенним небом.
Утром Эллу отвели в школу за руку, чего не случалось давно. Но после первого урока она сбежала. Котёнок нашёлся у подъезда под урной, куда забился в поисках сухого места. Он трясся от холода. Уши прижаты, шкурка черна как половая тряпка после уборки. Домой с ним нельзя, но и расставаться не хотелось до боли в груди.
Элла села в автобус и доехала до парка, где иногда гуляла летом с бабкой. Пассажиры жалостливо поглядывали на девочку, прятавшую под курткой комочек счастья.
В магазине Элла купила баночку сметаны и села на скамейку кормить котёнка. Тот неуверенно высунул мордочку из куртки, но тут же вжался обратно. Девочка чувствовала, как трепетно билось его сердце. Пушистый комочек потихоньку отогревался. Она поставила сметану на скамейку и пододвинула котёнка ближе к еде. В первое мгновение зверёк съёжился от холодного ветра, но Элла ободряюще погладила его по голове. Котёнок учуял сладкий запах сметаны и осторожно облизал краешек баночки. Распробовав, он жадно накинулся на еду.
– Красивый. Как его зовут? – раздался голос позади. Элла обернулась и увидела высокую женщину в драповом пальто, похожую на величественную скульптуру из чёрного мрамора. Волосы цвета вороного пера собраны в конский хвост, яркие стрелки у хитрых зелёных глаз, тонкие алые губы, чуть приоткрытые, словно что-то мешало их сомкнуть.
– Тошка, – ответила девочка, всё ещё любуясь незнакомкой, изучая волнообразный изгиб бровей, тонкий нос и скрещенные на животе кисти рук.
– Хорошее имя.
– Ага.
Элла тяжело вздохнула. Кто знает, может, это её последняя встреча с Тошкой? Он долижет сметану, вновь забьётся под куртку, но вечером? Что делать, когда неминуемо возвращение к Романовым?
– Почему ты не в школе?
Девочка прикусила губу.
– Вообще-то не стоит разговаривать с незнакомыми.
Женщина тепло улыбнулась.
– Конечно, не стоит. Но ведь я не зову тебя в тёмный переулок?
От дамы не веяло опасностью, тревога не витала в воздухе. Да и непохожа она была на тех, о ком говорят в криминальных новостях.
– Надо Тошку покормить, поэтому я и ушла из школы, ― Элла спрятала сытого котёнка под куртку.
– Что же, больше кормить некому?
– А у него никого, кроме меня, нет.
– И что же ты будешь делать вечером? Оставишь его одного?
– Не знаю…
Пока не пришла незнакомка, Элла молилась, чтобы вечер никогда не наступил. Оставить котёнка на улице – сердце разорвётся, глаза выплачешь. Но принести его домой, вновь переживать оглушительные пушечные выстрелы скандала, видеть, как кривится и расползается, подобно краске, лицо Романовой. Это выше сил.
– Я… Я убегу из дома! – глаза Эллы загорелись огнём. Конечно! Как отчаянные и храбрые герои книг бросить вызов обществу, расправить крылья и взлететь!
Но незнакомка сердито нахмурилась, и девочка сникла.
– Побег из дома – это не решение проблемы, а ребячество, безответственность. Но ты ведь взрослая девочка, правда?
Элла кивнула, ловя солнечную улыбку.
– Что ты будешь делать одна на улице? Замёрзнешь и оголодаешь. И коту никак не поможешь. Ты же не хочешь, чтобы Тошка страдал ещё больше?
– Не хочу, ― Элла опустила глаза. Слёзы подступали.
– Вот что. Пойдём ко мне.
– Не могу. Нельзя ходить к незнакомым людям в гости.
Женщина довольно щёлкнула пальцами.
– Ты права, я сглупила. Тогда давай я возьму котёнка и позабочусь о нём.
– Правда, позаботитесь?
– Честное мушкетёрское.
Элла нахмурилась.
– Я не читала о мушкетёрах. Говорят, девочкам моего возраста Александра Дюма ещё рано читать.
Женщина призадумалась.
– Сколько тебе лет?
– Одиннадцать скоро.
– Даю честное слово Василисы Премудрой. А «Мушкетёров» всё-таки прочти.
И обе звонко рассмеялись. Ветер подхватил пожухлые листья и закружил их в такт смеху. Элла отдала котёнка, уверенная в его судьбе. Девочка и незнакомка условились встречаться по воскресеньям, чтобы Элле больше не прогуливала школу. А дома девочка сказала, что записалась в кружок рисования. Романов презрительно фыркнул: «Глупости!» Сам-то он был экономистом по образованию и трудоголиком по складу души. Всё, что он ни делал, приносило выгоду и чаще всего – деньги. Поначалу Элле это даже нравилось: ведь её дважды в год возили на море. Но вскоре взрослые ей наскучили: они совершенно не думают о сказках.
Каждое воскресенье Элла и незнакомка, так и не назвавшая имени, гуляли по парку, ели ванильное мороженое в хрустящих стаканчиках, а иногда женщина водила Эллу в кино. Девочке нравилась темнота кинотеатра. Откинувшись на спинку кресла, она сочиняла свои истории, и пока персонажи на экране творили одно, в воображении Эллы всё развивалось иначе.
Женщина соловьём рассказывала о далёких странах, куда ездила по работе, о прыжке анаконды и тыквенном вареве аборигенов, о разрушенном замке, поросшем столетним мхом. Она пересказывала книги и придумывала небылицы об Иване-царевиче, будто он вовсе и не женился на лягушке, а сам случайно заколдовал невесту и отправился за тридевять земель искать противоядие, пока заклинание не стало необратимым. И говорила она о заморском принце, чья жажда власти сгубила его невесту. Элла слушала, затаив дыхание. Успеет ли принцесса Констанция спастись от гончих тьмы, сможет ли вырваться из заколдованных лабиринтов сумрачного леса, где корни деревьев сплетаются в арки и тыквы с искаженными лицами встают на пути? И вот когда бешеные псы уже настигали несчастную, незнакомка печально замолкала. Она поджимала губы и отводила взгляд. Элла нетерпеливо дёргала женщину за рукав.
– Ну, а дальше? Она спаслась?
– Это неважно, Элла. Когда подрастёшь – дорасскажу. А пока просто помни: израненные души всегда остаются в шрамах.
Элла грустнела. Но когда незнакомка рассказывала о смекалистом коте в сапогах, девочке вновь становилось тепло и уютно. И совсем не хотелось домой.
– Вот бы и мне быть такой же, как вы, – однажды сказала Элла на прощанье.
– Ты будешь лучше, – таинственно улыбнулась женщина.
После пробирающих до дрожи зимних вьюг работники социальной службы огорошили Эллу известием о новой приёмной семье. Романовы так и ничего и не объяснили. Но они не выглядели ни расстроенными, ни счастливыми. Молча скрывали тайну и топили чувства в равнодушных минах, собирая Эллины вещи.
– Что ж, это даже хорошо. Теперь ты сможешь жить вместе с Тошкой, а то он скучает по тебе, – весело пропела незнакомка, узнав новости.
– А вас я когда-нибудь увижу? – с надеждой спросила Элла.
– Я уезжаю, – помрачнела женщина. – Понимаешь, я живу в удивительном, волшебном мире. Если бы только знала, как он прекрасен! – её голос смягчился; словно расцвели незабудки. – Но мой мир в страшной опасности. Он умирает, и я ничего не могу сделать… И всё же я должна быть там.
Элла с грустью смотрела на женщину. Слёзы навернулись на глаза. Неужели больше не будет полуденных походов в кино и мороженого? Принцессы, убегающей от тьмы, и странствующего Ивана-царевича?
– Я пришлю ворона, Элла, когда тебе исполнится тринадцать. Я вернусь за тобой. Обязательно однажды вернусь и всё объясню. Обещаешь ждать?
– Да.
Сердце трепетно забилось. Волнующе. Неужели, наконец, всё будет как в сказке?
– Помни, Элла, у тебя чудесный дар, дар воображения. Береги его.
Женщина задумчиво убрала прядь со лба.
– Я слишком многое рассказала тебе, а ведь рано ещё. Ты забудешь, но вспомнишь позже.
Женщина, сложив губы трубочкой, подула на Эллу, как горный ветер, и девочка почувствовала: мысли разбегаются, мгновения испаряются из памяти, точно стремительно сгорающая свеча. Впрочем, после всегда остаётся расплавленный воск.
– Я пришлю за тобой ворона, Элла. Главное, не забудь: воображение – это самый ценный дар, какой только может быть дан человеку, – и ушла, не дав попрощаться.
Эллу привезли к Демидовым. Новый дом, школа, районная библиотека с молодой и весёлой работницей, которая с упоением пересказывала остросюжетные детективы. Первые недели Элла смутно помнила безымянную незнакомку и обещание о вороне, но вскоре стала забывать и перестала ждать, уступая новым впечатлениям и мурлыканью кота, греющегося на коленях.
Ночью Элла просыпается, точно от удара током. Сквозь сон всплывает давно забытый разговор о вороне. Два года назад.
– Значит, она вернулась за мной, Тошка. Её не похитил Кощей Бессмертный, не съела анаконда с Амазонки. Она вернётся и заберёт меня. Мы вместе уедем в Париж или в Лондон. И откроем своё сыскное агентство. Как Шерлок Холмс. Она будет Шерлоком, а я Ватсоном. Мы столько преступлений раскроем! Или, может, она увезёт меня в тот странный, волшебный мир, о котором говорила на прощанье. Будет здорово, если он на самом деле существует.
Утром Элла причёсывается аккуратнее, чем обычно. Надевает синее платье в белый горошек и новые колготки.
Сегодня они уедут на поезде далеко-далеко, на море разгребать завалы голубых ракушек, строить замки из песка и танцевать в волнах.
Воскресенье.
Демидовы умчались на строительный рынок за шпаклёвкой. Затевают ремонт. Пора бы привести в порядок Эллину комнату. Девочка же отказалась от поездки. Незнакомка может приехать в любую минуту.
Тошка лениво гоняет клубок фиолетовых ниток. Элла читает «Двадцать лет спустя», но то и дело отвлекается. Ей всё кажется, что на лестничной площадке кто-то есть, подходит к двери и нажимает кнопку звонка. Она вздрагивает. Прислушивается. Нет, показалось. Разочарованная, утыкается в буквы.
– Может, завтра.
И вечером, когда темно и зажигаются бусины звёзд, раздаётся звонок в дверь. Демидовы никогда не звонят, просто отпирают дверь. Значит, это она. Всё-таки пришла.
От волнения вот-вот выпрыгнет сердце из груди! Элла подбегает к двери и смотрит в глазок… вот только это вовсе не чудо-женщина в драповом пальто.
Глава 2
Дождь моросит, бьёт Эллу спелыми водянистыми ягодками. Девочка хлюпает, шмыгает носом, вытирается платком. Мужчины и женщины в чёрных костюмах бросают ей сочувственные взгляды-подачки. Перешёптываются: «Бедное дитя! Ой, нелегко ей, наверное, придётся. Одна ведь остаётся…»
Кладбище. Хоронят чету Демидовых. Людмила Альбертовна загримирована сотней слоёв белого тонального крема, и малиново-пунцовым ярко выделены щёки и тёмно-синим подчёркнуты глаза, точно у молодой девицы. Мертвее мёртвой. У гримёра в похоронном бюро слишком тонкий юмор, чтобы Элла его оценила.
Гроб Николая Фёдоровича закрыт. Наглухо заколочен, чтобы никому не пришла в голову мысль приподнять крышку и посмотреть.
За два года Элла привязалась к Демидовым.
А теперь их больше нет.
Погибли в страшной автокатастрофе, в дождь столкнувшись с КамАЗом. На полной скорости гнали со строительного рынка, торопились домой. Соседи говорят, Демидовы красивые обои купили для детской, а в сумке нашёлся пакетик пряников, любимых Эллой. Так взрослые твердят, сама же Элла ничего толком не знает.
Теперь Демидовых больше нет. Только два деревянных ящика и барабанная дробь солёного дождя. И слёзы вместе с каплями стекают по щекам.
Элле холодно, и она плотнее кутается в куртку.
Её пугают однотипные каменные кресты над могилами. Всё, что остаётся от человека. Фантазёрка бросает на них беглые взгляды, на некоторых задерживается, но не может угадать, кем были эти люди. Что читали? Чего желали? Бегали ли по утрам или просиживали вечера перед телевизором? А ведь эти безликие кресты когда-то и сладостно мечтали, и смеялись, и плакали, словом, жили. Но теперь всё, что они могут – это возвышаться над искусственными цветами и венками, возложенными родственниками. Со временем цветы поблекнут, и тогда через год заботливые руки заменят их новыми, такими же неживыми.
Будет ещё длинная дорога обратно, гнетущая пустыми разговорами. Эллу задёргают вопросами о том, как ей жилось у Демидовых, почему она предпочитала читать книжки по вечерам, а не помогала Людмиле Альбертовне мыть посуду? Спросят ещё про школу, про планы на будущее. Если не ответит на вопрос об обыденной жизни Демидовых, например, не вспомнит, как хотела провести отпуск приёмная, то непременно упрекнут, что она недостаточно любила опекунов. И, конечно, не заслужила их любви. И ещё много чего наговорят.
Хорошо бы оказаться дома, налить крепкого чаю с апельсином, погладить рыжего кота и усесться на подоконник с книгой. Забыться.
Но этого не будет.
После похорон её забирают. Нет, не в детский дом, полный вечных несбыточных надежд, грустных девочек и мишек с оторванными лапками.
Утром объявилась диковинная женщина в галошах и овечьем пальто – высокая, с широкой костью, но скорее худая, чем толстая: под сухой морщинистой кожей отчётливо виднелись ключицы. Марфа Ильинична Норкина. У Эллы тоже фамилия Норкина.
И хотя от незваной гостьи пахло книжной пылью, мандаринами, котом и пряной смесью, Элле она не понравилась. За её движениями скрывалась нервозность и злоба не выспавшегося человека, которого разбудили в самый неподходящий момент, вытолкали из тёплой постели и отправили за тридевять земель. Её узкие тёмно-зелёные глаза бегали, перепрыгивали с одного на другое, искали во что бы впиться. И сироту бросало в дрожь: эта женщина казалась вылитым тюремным надзирателем.
Марфа Ильинична говорит, что хватит с Эллы опекунов, пора уже перебраться в фамильный дом и воспитываться у дяди как примерная племянница. А тот в строгом чёрном костюме, с зализанными назад волосами, будет сидеть в глубоком кресле и листать дневник с оценками, пока Элла, затаив дыхание, стоит за его спиной.
В общем-то, деваться некуда.
Вдруг объявился наследник Демидовых. Смазливый блондин со сладкими глазами, но холодным металлическим голосом. Он скривился, точно лук чистил, узнав, что дитё-книголюб, безумная прихоть его родителей, может достаться ему в наследство. Потому госпожу Марфу Ильиничну он принял с распростёртыми объятиями. И при каждом удобном случае намекал, что госпоже Норкиной, пожалуй, будет неудобно задерживаться в пыльном и шумном первопрестольном граде и лучше непременно сегодня же уехать с девочкой, тем более что дважды осиротевшей малютке донельзя полезна смена обстановки. Марфа Ильинична молча его выслушивала.
Выбирая между детдомом и то ли родственницей, то ли однофамилицей, Элла предпочла компанию последней.
Опускают гробы в могилы, уныло звучит прощальная речь. Бросают комья земли, и рабочие закапывают. Коллеги и соседи Демидовых тянутся к микроавтобусу. Элла плетётся за ними. Два часа езды, немного посидеть на поминках – и придётся быстро собирать скромные пожитки. Марфа Ильинична обещала быть в четыре. Сейчас двенадцать. Конечно, вчера Элла зачиталась и не успела собраться: задумалась о горькой сиротской доле, сидя в углу и в пол-уха слушая телефонную болтовню сына Демидовых с женой.
Мучительная похоронная часть завершается. Теперь бы пережить поездку в Москву.
Марфа Ильинична является ровно в четыре, ни минутой раньше, ни минутой позже.
Элла толком не собралась и, как айсберг, в задумчивости стоит посреди комнаты. Как ни складывай, вещи в чемодан не помещается. То для свитеров места не хватает, то для тетрадок, то для книжек. Книжки – больная тема. Их у Эллы целая сотня, и с каждой жаль расставаться. А ведь сынок Демидовых наверняка отнесёт их на помойку. Эх, надо было вчера в библиотеку сбегать! Может, часть удалось бы спасти.
И что делать с Тошкой? Вон он – сидит на подоконнике, положив голову на забытую варежку, любимую, розовую, очень тёплую. Следит, не сводит зелёных глаз.
– Ты ещё не готова? – руки в боки.
– Извините, – смущённо отвечает Элла.
– Извините? – гадюкой взвивается Марфа Ильинична. – Извините?! Издевается, поганка! Сколько можно ждать-то? Я покажу тебе «извините». В доме твоего дяди такие шуточки ни над кем не пройдут!
Девочка вжимает голову в плечи. Честное слово, Элла и не думала измываться над Марфой Ильиничной, но так уж получилось!
Покраснев с головы до ног, девочка быстро-быстро кидает в сумку вещи. Пару сиреневых носок забывает в комоде. Рваные колготки запихивает в сумку, а новые бросает в мусорное ведро, поздно спохватившись, всплёскивает руками и, ещё больше заливаясь краской, под суровым взором Марфы Ильиничны меняет их местами. Наконец, дело доходит и до Тошки. Элла ласково обнимает его и пытается посадить в ненавистную клетку-переноску, но кот бунтует, с размаху царапает Эллу и забивается под кровать. От тяжелого вздоха новой опекунши девочке не по себе. Она скорее ложится на живот и протягивает руки к рыжему беглецу, но тот лишь шипит.
– Ну, что же ты, Тошенька?
У подъезда тормозит неприметная серая иномарка.
– Всё. Закончили. Нам пора, – последнее Марфа Ильинична произносит с явным облегчением.
– Но мой кот! – отчаянно незадачливая хозяйка ещё чуть-чуть заползает под низкую кровать и кончиками пальцев достаёт зверя, но тот переступает через руки и прячется в другом углу, нагло сверкнув глазищами.
– Никаких котов. Поехали.
Марфа Ильинична резко выдёргивает Эллу из-под кровати, вручает ей чемодан и за свободную руку вытаскивает из квартиры. Последний, полный горечи и надежды взгляд, но кот и не думает мчаться следом.
Сын Демидовых тут же с облегчением задвигает засов. Слава богу, наконец-то, ушли. Только вот котяру оставили. С ним квартиру сдать будет сложнее. Ну, не беда! Скажем, на ближайшей помойке места хватит, да и пейзажи, ароматы там вполне кошачьи.
Эллу, как мешок с картошкой, усаживают на заднее сиденье. От обиды ей хочется расплакаться, но она боится схлопотать ещё рассерженных вскриков Марфы Ильиничны.
Шофёр поправляет зеркало, чтобы взглянуть на пассажирку, и возвращает на место. Элла замечает только его гладко выбритый подбородок, похожий на острый колышек. Марфа Ильинична, кряхтя и вздыхая, влезает в машину.
– Путь предстоит неблизкий. Укройся пледом и спи.
Эллу дважды просить не требуется. Переживать потерю Тошки, единственного друга, хочется в слезливом одиночестве обивки заднего сиденья.
«Я непременно тебя найду».
Марфа Ильинична тоже дремлет, и потому дорога предстоит без разговоров и скучная. А выяснять что-либо о дяде не хочется. Если ей не разрешили забрать кота, то что хорошего можно ожидать от неожиданной семьи? Наверняка, у них даже библиотеки нет. Ни одной книги. Ни одной чужой воображаемой жизни.
Элла кутается в плед с головой и проваливается в сон.
Приезжают вечером. Вокруг тишина, точно в глуши. Элла сонно потягивается и выбирается из машины.
Десятки фонарей-тыкв вырывают из мрака ночи чёрный трёхэтажный особняк на холме. Заострённая, похожая на шпиль крыша, несколько едва различимых в темноте флюгеров и блестящих громоотводов. Стену дома обвивают тыквенные стебли с намечающимися завязями. В окнах горят свечи в выдолбленных из тыкв подсвечниках, как в Канун Дня Всех Святых. Из каминной трубы валит густой дым и заслоняет звёзды сизым полотном.
Водитель встаскивает девичий чемодан на скрипучее крыльцо.
– Всё. До встречи. Удачи, юная Норкина.
Садится в машину и уезжает.
Холодная и костлявая рука Марфы Ильиничны опускается на плечо Эллы.
– Это твой новый дом, Элла.
Девочка вздрагивает и оборачивается на домоправительницу. В свете высокого газового фонаря и дымки звёзд Марфа Ильинична резко напоминает Бабу Ягу: с изогнутым зигзагом носом, густыми бровями и злым огоньком в глазах. Элла моргает, и видение рассеивается. Перед юной мечтательницей вновь лишь старая уставшая женщина.
Экономка провожает Эллу в спальню на втором этаже. Света не зажигает, и они всё время двигаются в полутьме, что сверкает десятками зелёных глаз. Элла подпрыгивает и тихонько взвизгивает, когда нечто пушистое ударяет её по ноге. Марфа Ильинична шикает.
В сумраке Элла нащупывает кровать и садится, сбрасывает старенькие замшевые ботинки. От них ужасно устают ноги: малы становятся. Элла давно решила их оставить у подъезда, чтобы нуждающиеся забрали, но так и не успела. А покидая квартиру Демидовых, так торопилась, что случайно всунула ноги в не ту обувь и страдала всю дорогу от машины до спальни. Какое блаженство их снять!
Элла падает на подушку.
– Завтрак в восемь, – Марфа Ильинична заводит будильник и опускает на тёмный куб-тумбочку. – Постарайся не опаздывать. Спустишься на первый этаж, налево, потом направо, красная дверь. Не заблудись и не беспокой своего дядю.
За окном виднеется серебристое блюдце озера, тонущее в мороке ночи. На берегу будто танцуют длинноволосые утопленницы, заходятся в задорном хохоте и прыгают в воду, взрывая туман сотней брызг.
Не раздеваясь, Элла ложится спать.
