Kitobni o'qish: «DREAM»

Shrift:

Всем, кто верит,

И всем, кто нет.

Посвящается моим друзьям,

друзьям, которые навсегда, даже когда я их не заслуживаю.

Нашим ошибкам, приключениям, удачам и любви.

Данная книга основана по мотивам путешествий нескольких групп студентов в США в 2011 году, ВСЕ ПЕРСОНАЖИ И СИТУАЦИИ ДАННОГО ПОВЕСТВОВАНИЯ ЯВЛЯЮТСЯ ПЛОДОМ ВООБРАЖЕНИЯ АВТОРА. Любое совпадение с реальными людьми является чистой случайностью.

Цель данного рассказа понять, как люди живут и чувствуют себя сегодня, какие проблемы беспокоят их сердца и души, и что они из этого выносят.

Описанные действия главного героя должны быть восприняты читателем с большой долей критицизма и призваны лишь показать всю запутанность существования 20-летнего молодого человека из Восточной Европы в большом мире 2010х.

Необходимое предисловие

Все нижеследующее является примером быстротечности нашей жизни. Того, что все, даже самое лучшее или самое ужасное, может уходить, слегка коснувшись вашего сознания. Или подсознания. Эти короткие заметки представляют собой объединенные единой мыслью и идеей яркие впечатления. Они намеренно не перетекают одно в другое и не объединены жестким скелетом, потому что наша жизнь становится все более фрагментарной. И пытаясь не упустить чего-то яркого, мы часто теряем что-то фундаментальное. Но и эти яркие события постепенно уходят из нашей памяти, просачиваясь, как через решето. Остаются какие-то воспоминания, эмоции; но стоит вновь затронуть что-то знакомое, как ты отправляешься в прошлое на необъяснимой машине времени.

Сегодня человеку многое доступно. И не обязательно куда-то ехать, чтобы увидеть какое-либо чудо света. Картинка, звук, иногда запах, атмосфера – все это можно попробовать воссоздать. Если у вас, конечно, есть определенные на то условия. Но те чувства, что вы испытываете, находясь непосредственно рядом с чудом света, особенно если вы всю жизнь мечтали его увидеть, и есть та искра, которую при всем желании не зажжешь картинками, звуками, видеозаписями.

И в нашем мире, где ничего уже не ценят, точнее все оценивают деньгами, есть немного настоящего – это чувства. Или нет?

***

Почему?

– Зачем тебе ехать в Америку? – ехидно спросил меня папа, давая понять, что и без этого живут обычные крестьянские дети (кем я, собственно, исходя из его идеальной картины мира, и должна была являться).

Но я все же задумывалась над этим вопросом долгие месяцы до. Долгие месяцы после. Когда ты намереваешься что-то сделать, все же полезно бы знать – к чему весь сыр-бор.

И я размышляла, ища аргументы для папы (мама, слава богу, часто поддерживает меня без суровых армейских объяснительных), для тех, кто будет давать мне визу и – главное – для себя.

Демократия – основа великого Древнего Рима? Может, там она настоящая – вертелось в голове. Свобода? Журналист должен иметь широкий кругозор – это и даст свободу. Деньги? Да, в Америке много денег, их можно там заработать. Еще бы! Восемь долларов в час – не каждому за квалифицированный труд у нас так платят. И счастливые американские люди из голливудских фильмов так жизнерадостно всегда манили одноэтажным белым домом, зеленой лужайкой, барбекю и детским праздником.

Весь октябрь и ноябрь я только и засыпала с той мыслью, как окажусь в Америке. И, конечно, встречу там мечту своего детства – исполнителя главной роли фильмов о Гарри Поттере. (И если вы не знаете, кто это такой – вам или меньше десяти или больше пятидесяти лет). Хотя Дэниел и англичанин, но, видимо, мне так хотелось его встретить в своей жизни, что я мечтала и об этом. (Сумасшедшая фанатка!) Голливуд. Океан. Калифорния. Мечты… Но потом я поняла, что попасть в Калифорнию окажется куда затратнее, чем на восточное побережье. Да и с рабочими местами, как утверждали наши агенты, там были большие проблемы.

Уже через два месяца я мечтала о работе. Официанткой в кафе. Как и мои две однокурсницы-соседки по общежитию. Чтобы дособирать денег на программу Work & Travel USA. Как оказалось в январе, денег, предоставленных мне родителями, было совсем недостаточно. И я пошла работать. Весна пролетела в одно мгновенье: университет, работа, редкие занятия английским и еще более редкие встречи с родителями.

Но вот настал день «Х». Это день, когда мы отправились из Воронежа в Москву, где нужно было всеми правдами и неправдами получить визу.

***

Я приехала из Америки.

Я приехала из Европы.

Я все еще не приехала из Америки и Европы в Россию.

Я устала. Лучшая жизнь – это путешествие. Худшая – путешествие на месте. Когда твоя задница прикована к стулу, а ты, черт возьми, находишься в бесконечном путешествии в своей голове и никак не прибудешь в точку назначения. Нравится?

Понимаете? Верные друзья-попутчики?

***

Знаете, я придумала: а не сходить ли вам всем на …?! Да, я серьезно. Это бывает очень полезно. Не только сходить, но и указать кому-нибудь дорогу. Потому что, иногда вам кажется, что все хорошо, мир прекрасен и вы живете с ним в гармонии. Не забывайте – это временно. Поэтому пошли вы все!

Это не моя светлая мысль. Это Евы. Ева знает, как жить в условиях России; я, в отличие от нее, постоянно теряюсь…

Еще не отпало желание почитать? Что ж, почитайте. Мир ведь такой многогранный, что человеческий мозг его просто не в силах понять. Да что – понять! Могу поспорить, что какими бы гениальными вы ни были, вы даже его весь представить не сможете! С его противоречиями между реальностью и идеалом, в сущности являющимся полным дерьмом. К черту, но, кажется, я законченный оптимист. И это полное дерьмо. Потому что я даже опечалиться по сути не могу. Всегда найдется хоть что-то, чему просто не можешь не радоваться. Да, мир находится в гармонии. Только это не «инь и янь». Это слизкая зловонная куча дерьма, находящаяся в гармонии с самой собой. Скажете, я преувеличиваю?

А не сходить ли вам? Это моя реальность. И – да прибудет с вами счастье – если у вас она другая!

Не радуйтесь так быстро. Вы все равно вернетесь. Может, не сюда. Но вернетесь. Если, конечно, вы не потерялись в абсолютно мертвой точке. Никто нигде еще слишком долго не задерживался. И вам не удастся. Ну, если только не решите умереть. Да, оттуда еще никто не возвращался. Хотя, тоже вопрос относительный. Только, знаете ли, это слишком просто. Умереть – это слишком просто. А вы попробуйте жить…

***

Подвох №1 – на самом деле два предыдущих отрывка в жизни имели хронологически обратную последовательность с перерывом больше года, а оба отрывка с предыдущим связаны разницей в полтора года (эволюция мысли). Это пазлы, которые надо составить так, чтобы мысли достучались до ВАШЕГО сердца/сознания/идеалов.

***

Здравствуйте, дорогой психолог!

Меня зовут… Хотя, знаете, это, наверное, не так важно. У вас это и так там, в блокноте, написано. Важно то, что я все же здесь. Потому что то, что творится у меня внутри, присуще почти большей части моего поколения. Это не моя больная фантазия, я говорила об этом с друзьями, и с врагами, и с теми, с кем вообще разговаривала раза три в жизни. Поколение глобализации, которое понимает, насколько мир огромен, насколько в нем все возможно, но которое ничего не может сделать с этим миром. Или может? Я не знаю, поэтому я сейчас здесь, на вашей противно скрипящей кушетке. Боже! Неужели за те деньги, что я, ну и другие, платим вам за сеансы, невозможно купить нормальный диван?!

Ваша кушетка очень неудобная. Она твердая, и эта скрипящая ножка – она меня раздражает. Я видела такую в каком-то фильме. И пациенты того специалиста постоянно засыпали. Так с чего начать?

– А как хотите?

– Вы когда-нибудь слышали о программах обмена? Так называемых exchange programs? Интересная вещь на самом деле.

– Участвовали?

– Да. В двух. Кстати, один мой друг сказал, что у тех, кто вернулся из подобных программ по обмену, есть real mental disease. Психические отклонения, если быть точнее. Но эти отклонения, как мне кажется, немного не похожи на те, что бывают у обычных психованных людей. Хотя… Это судить вам. Знаете, сложно поверить, что уже больше года прошло с тех пор, как мы вернулись из Америки…

– Как долго вы жили в Америке?

– Знаете, не сказать, что жили. Если можно назвать четыре месяца, проведенные в штатах, полные работы, новых открытий себя и других людей, новой культуры, жизнью… Для многих четыре месяца – это ничего, но для меня – это просто полжизни. Эти полжизни изменили меня, мой внутренний мир и отношение ко всему вовне. Также как и другие полгода в Европе.

– Вы сказали мы?

– Ага… – я ухмыльнулась; надо же, так быстро раскусил, что нас двое: я и второе я. – «Заткнись, bitch!» – ух, краткая перепалка. – Да, я была с компанией ребят в Америке. А потом с девочками из моего университета в Европе. Мне так много хочется вам рассказать, что я даже не знаю, с чего начать. Эмоции до сих пор бурлят внутри меня. Когда я о них вспоминаю или натыкаюсь на фотографии или какую-то вещь. Хотя время делает свое дело. Все события понемногу забываются. Даже самые хорошие. Хотя это лучше, чем затирать их в памяти до дыр, прокручивая снова и снова, когда реального от них остается – ничего. А большая часть – фантазии.

Ты пытаешься вернуться назад, снова почувствовать ту радость, но понимание того, что все закончилось, а отношения с большинством «друзей того времени» медленно и верно разваливаются, дают всему новый облик, с новыми красками, превращая их в нечто темное и грязное.

В сознании по-хорошему сумасшедшие, фееричные поступки начинают выглядеть очень глупыми, развратными, как в королевстве кривых зеркал. Ты думаешь, что вел себя как абсолютный идиот и начинаешь сожалеть. В итоге я стараюсь о них не думать. Когда я о них не думаю, я их забываю.

Мне просто кажется, что так пройдет вся моя жизнь. А в итоге – я даже не смогу открыть шкатулку с воспоминаниями своими трясущимися от старости и Альцгеймера руками.

– Давайте начнем с того, с чего все началось.

«Началось…» Моя левая бровь пошла вверх, на лоб. Кажется, более странный вопрос сложно было задать, учитывая, что я сейчас говорила о вечном и о том, что будет в конце.

– Начиналось? Я родилась…

– О чем ваше самое раннее воспоминание? Которое могло бы относиться к вопросу, который мы обсуждаем.

– Думаю, мечта…

– Нам нужно воспоминание, – этот мужчина в модных очках абсолютно не старался понять меня!

– Послушайте, а у вас что, никогда не переплетаются мечта, сон и реальность? И никогда вдруг случайно не всплывают воспоминания, которых быть может и нет?

Абсолютно незаинтересованный, непонимающий, но готовый поставить диагноз взгляд. Отлично!

– Ладно, дослушайте. Воспоминание. У меня были мечты. Мне всегда было о чем помечтать. В основном о чем-то нереальном. Когда мне было шесть, я гуляла у маленького трехэтажного дома, где мы жили с родителями, в маленьком городе, и мечтала. Вокруг меня была зима, чернозем замерз колеями, а лужи покрылись льдом, по которому можно было скользить или даже кататься, представляя, что у тебя есть коньки. С одной стороны был тот трехэтажный дом с детской площадкой, а с другой – пятиэтажное общежитие. Но на самом деле я гуляла по Нью-Йорку, среди огромных небоскребов, как в кино. Я изо всех сил напрягала глаза и мозги, чтобы увидеть все это! Мечтала, что меня все знают и поехать куда угодно не составляет большого труда. И, блуждая по улочкам Нью-Йорка, я старалась не слишком-то разглядывать здания. Ведь это некрасиво, да и все бы поняли, что я очень удивлена и впечатлена. А тем, кто видит такое каждый день, такие глупости не присущи.

Разделите мне воспоминание?

Знаете, это как моя собственная машина времени.

Только с недавних пор она работает и в обратном направлении.

***

Мне уже так надоело путешествовать в прошлое. Путешествия в будущее гораздо приятнее, потому что я точно знаю, что это еще не произошло, это еще может произойти. И если это не будет приносить мне достаточно удовольствия, я могу приложить все силы, чтобы изменить это будущее. Но вот с прошлым все гораздо сложнее. Его не изменишь. Это как какое-то дежавю, день сурка, повторяющийся снова и снова в твоей голове. Иногда по твоей собственной воле, иногда без нее. Просто это как волна. Волна прошлого накатывает и ты «закидываешься» в него с головой, со всеми мыслями и эмоциями. И это не всегда приятно. Скорее сказать, чаще неприятно. Чем дальше от этого прошлого.

Моя машина времени редко отправляет меня дальше, чем начало той весны, когда я работала официанткой в кафе здесь, в России, чтобы заработать на программу студенческого обмена. Исключительность этого факта, наверное, заключается именно в том, что в те минуты я переступала через свою гордость, достоинство и все хорошее, что во мне было, чтобы улыбаться. Ради денег. Улыбаться людям, как щенок, просящий кусочек косточки. Все же не мяса. Но жалостно просящий. И в большинстве случаев, надо сказать, моя улыбка нравилась людям. Мне хотелось, чтобы она была искренней. И она была. Но не всегда.

У всех людей бывает плохое настроение. Это нормально. Испытывать негативные эмоции – это нормально для обычного человека. Испытывать весь спектр эмоций – это нормально. И я его испытывала на работе. Это место было новым для меня во всех смыслах. Новый вид отношений с людьми. Когда ты их обслуживаешь.

Отчего-то многие люди считают, что если человек их обслуживает, он практически их собственность. У нас, в России. Как будто за их деньги я должна была делать что-то экстраординарное и выполнять все их желания.

Пойти работать официанткой было необходимым шагом моей подготовки к путешествию в Америку. Как в материальном смысле, так и в моральном. Можно сказать, что до моего первого рабочего дня в кафе продолжалось мое детство. Беззаботное и полное детского максимализма. Но этот максимализм разбился.

Он разбился не только о тех, кто мне хамил в мой первый рабочий день, не только тех, кто толкал или подшучивал. И даже не то, что я пролила на себя кувшин с соком, было моим разочарованием. Перед самым закрытием кафе, мне нужно было обслужить столик. Когда я к нему подошла, то увидела свою бывшую одноклассницу, сидящую вместе с уже довольно зрелым мужчиной. Они сделали заказ и довольно мило улыбались. А я в это время испытывала шок. От того, что они сидят, а я обслуживаю их. Словно я слуга. Я служу…

Я еле дошла до кухни. И разрыдалась. Мне было стыдно за саму себя. За то, что я чувствовала себя ниже статусом, чем моя одноклассница. Когда-то мы сидели за одной партой, участвовали в одних и тех же конкурсах. Мы равно хорошо учились в школе. Но теперь она была за столом, а я – у стола.

Я чувствовала себя очень унизительно. И я знала, что единственный человек, который мне это все устроил – это я. Я сама выбрала себе такой унизительный труд. Труд за деньги.

Я стояла на кухне, грязная и самоуниженная, и плакала от… жалости к себе. Иногда мы плачем от жалости к себе. И это ужасно. Я ненавижу людей, которые испытывают жалость к себе, и тем более плачут от этих чувств. Я считаю их самыми что ни на есть слабаками. Самыми слабыми из всех ослабевших. Потому что они слабы даже не телом, а душой. С таким человеком ничего не сделаешь. Он сдается раньше, чем все начинается. Потому что он жалок. Такие люди редко добиваются того, чего желают. Им приятнее жалеть себя и свои упущенные возможности.

Но иногда, думаю, нам всем хочется побыть слабаками. Чтобы понять, что это такое. И не быть ими по жизни.

Слабаком быть просто. Потому что можно винить всех вокруг в своих неудачах. У меня не получается. Я твердо знаю, что в своих неудачах виновата лишь я сама. Кроме того, обида на окружающих разрушает. Не надо обижаться, надо отдавать по заслугам. Это я шучу, конечно.

Да бить их всех надо. Так становится легче. Правда. Хотя я поступаю проще: я улыбаюсь человеку, но в душе думаю: «А иди ты! Я знаю, что ты меня не лучше, мерзкий ты человек, хотя бы потому, что сейчас намеренно делаешь все, чтобы меня обидеть».

На самом деле работа официантки дала мне не только вредную привычку курить, как способ убежать от проблем, преследовавших весь день и не убить никого. Эта работа подарила мне особую философию отношения к людям, которые появляются в моей жизни на несколько часов. Как-то раз, уже под конец моего последнего месяца работы, я приняла столик у семейки. Мама, сын, его жена и, как я поняла, мама жены. Дама, судя по всему являющаяся свекровью, досконально объяснила мне, что будет есть каждый из них, уточнила все ингредиенты блюд, попыталась внести свои коррективы. А когда я сказала, что большинство блюд уже приготовлены – для ускорения процесса – она выдала мне изрядную порцию поучений. В итоге даже пиво оказалось не таким, как они хотели. Эта женщина явно была «за главную» в их большой семье. И никто не имел права голоса. Я ушла от столика выполнять заказ изрядно опустошенной и расстроенной, что ко мне относились как к второсортной нерадивой прислуге. А эти трое мало того, что боялись сказать что-то против, так еще усиленно поддакивали и кивали головами.

«Но ведь официант не прислуга», – думала я. А потом мне в голову пришла гениальная мысль. Ладно я, никчемная официантка, проходящий элемент вашей жизни. Два часа я урывками потрачу на вас и вашу желчь. Пусть вы даже испортите мне настроение. Но ведь вам жить с этим человеком всю жизнь! Ведь вам жить с самими собой всю жизнь. И я подозреваю, что вы наверняка знаете, что вы неправы в тысяче моментов. Я пройду, я даже вас забуду. Но вот вам – всю жизнь терпеть эту несправедливость, гнет и самодержавие на местном уровне.

Поэтому, когда я отошла от столика, мне было даже не обидно. Мне было их жаль.

Работа в Америке была ничем не хуже, чем работа в кафе. Но приносила больше, чем двести долларов в неделю каждая. В отличие от работы в кафе, что давала мне в редких случаях около ста пятидесяти только за месяц.

Зачем я все это вам рассказываю?

Конечно, работа официантки не была работой моей мечты. Но она была средством её достижения – поехать в Америку, за настоящей американской мечтой.

***

Мы должны были ехать в посольство на собеседование 25 апреля. Как нам казалось, мы были к этому готовы. Оказалось, нет. В один из вечеров я пришла с работы, как всегда уставшая и разбитая. Ева смотрела на меня печальными глазами, сказала, что есть серьезный разговор.

Она подозвала меня к компьютеру.

А на экране было раскрыто письмо от ее шапочного знакомого – некого Григория, который тоже собирался ехать в Америку: «Предложения работы у вас нет, как и у многих других, и у меня в том числе. Без него в посольстве делать нечего – визу не дадут. В агентстве успокаивают, но до момента «Х» осталась всего неделя – не уверен, что что-то изменится».

Ступор. Ева и я попеременно смотрели то друг на друга, то на монитор.

Два часа ночи. Полгода и заработанные деньги – непонятно где. И что теперь говорить родителям?

Этой ночью мы не спали. Ева эмоциональная, она рыдала как настоящая девушка. А вот со мной что-то точно стало не так, я молча смотрела в темноту общажной стенки.

Первая пара в универе прошла как всегда монотонно. Политика, журналистика, еще что-то. И в этой аудитории я была абсолютно одна. Но не без своих мыслей. Внутри все разрывалось на кусочки, как прошлой ночью порвалась мечта, на которую был отпахан не один вечер в кафе, среди этих хамливых и жлобистых людей, которые никогда не слышали о правах человека или гуманном отношении к кому-либо, кто их слабее.

«Ага. Смысл жизни. И во что теперь верить? Если даже те, кто взяли столько денег за реализацию мечты, не нашли в себе мужества сообщить… Что мы узнали о крушении всех надежд от какого-то случайного парня».

Тогда все рухнуло, но это был единичный случай. И как жаль, что люди все же стараются не дать мне поверить в то, что все это произошло случайно. Потому что именно тогда я собрала все ключи, чтобы открыть дверь в современный мир с его ценностями.

***

«Смысл жизни… Да… И беда не в том, что люди тебя разочаровывают. Беда в том, что ты сам себя разочаровываешь. Когда, к примеру, доверяешь тому, кому совсем не стоило…»

– Ты ведь знала, что все так получится? – звучало в голове.

– Знала, – промолчала я. – Какие тебе еще нужны объяснения? Я не знаю, как дальше жить. Потому что все планы и мечты – все было выстроено в голове. А теперь – ничего. Пустота. И мое будущее – такое же ничего, как и мои идеальные планы.

– А что бы ты хотела? – эта мысль ехидно кружилась в голове.

– Хотела бы я? Нет! Но крови… Я хочу крови!»

И когда прозвенел звонок, я просто встала – как обычно, и пошла в свою комнату в общежитии. Идя по коридору – никогда не забуду это чувство – я смотрела на знакомые лица, но не прощалась. Но я ведь не собиралась покончить жизнь самоубийством. Но это чем-то напоминало дорогу в один конец. Туда, где заканчивались мои мечты, и начиналась неизвестность пустоты.

Просто зашла в ванную. Просто закрылась. И так же просто, взяв свою бритву, и стала полосовать вдоль левую руку. И с каждым надрезом становилось легче. Как будто какая-то свобода от всего наполняла меня вместе с этой щиплющей болью.

***

– Уже почти год прошел, как мы вернулись. Вы верите? – встревоженный голос…

– Кажется, так недавно все это было, а на самом деле так много событий, – я вспомнила последний год. С прошлого сентября до этого. И в этот период у меня уместилось ничуть не меньше, чем в предыдущий.

– А знаете, – Лиза, как всегда, была как книга – никаких эмоций: констатация великих фактов на деревянных желтых страницах, – я сейчас вспоминаю, и да – я помню все моменты нашего лета, но внутри – такое ощущение, как будто это не со мной. Будто я там присутствовала, как в кино, но все это не со мной.

– Но думаю, Америка определенно оказала на всех нас свое влияние. Ты вот устроилась во всемирно-известную компанию компьютерного программного обеспечения, – думаю, американский опыт сыграл в этом свою роль, – я хотела найти взаимосвязь, оправдать, что все не зря. Но, кажется, я сама уже все хуже и хуже помнила то, что перевернуло мою жизнь с ног на голову, как будто это был всего лишь долгий сон.

– Диан, а ты как?

Мы все не виделись уже долгое время. Я знала кое-что, что происходило в жизни Дианы и Лизы, но мы не встречались уже больше полугода.

– А что я? – у Дианы был потухший голос, и казалось, ей даже говорить сложно, – Ариэль выкладывает их новые совместные фотки с Робом. Роб так и не ответил на мое письмо, что я передавала в Миртл-Бич с Оксанкой. Я не знаю. Стоит ли мне туда еще ехать. Нужна ли я ему? Я просто ничего уже не знаю.

– Но уже около года прошло, как вы не виделись с Робом. Это очень много… А ты что чувствуешь? – не знаю, почему я это сказала… Хотя, конечно, знаю. И каждый знает, что стало с теми чувствами, что были год назад, если тридцатилетний Роб уже полгода живет с несовершеннолетней Ариэль. А Диана в России мечтает лишь о том, чтобы вернуться в Америку к тому, чувства к которому уже год… Год! И никак не пройдут. Без единого ответного письма.

***

Но вскоре после моего полного и абсолютного разочарования в жизни, жизнь начала меняться.

(Знаете, как жаль, что сейчас это не происходит. Наверное, мне все же слишком хорошо живется, как утверждает мой брат).

И мечты, кстати, тоже начали сбываться. Мне впервые оставили 500 рублей чаевых, ни за что! Я больше не чувствовала себя единственной, с кем такое чудо никогда не случалось. Но главное, что вскоре мы с Евой уже имели два замечательных предложения работы в штате Южная Каролина. Работа была в супермаркете, к тому же, нам обещали по четыреста долларов бонуса, при условии, что мы отработаем все лето.

Теперь оставалось только одно – получить визу.

В тот год получение американской визы для русских студентов было в крайне ужасном положении. Потому что ее очень мало кому давали. Объясняли все тем, что в прошлом году российским студентам удалось увести со счетов американских банков кругленькие суммы, естественно, отнюдь не легальным путем.

Из всех, заплативших за программу в этом году, визу получили менее, чем сорок процентов участников. Не получить визу значило не только крушение всех планов и надежд на незабываемое американское лето, но и крупные финансовые потери.

И поэтому мы решили готовиться. То есть Гриша решил, что мы должны готовиться. Да, это именно тот вездесущий парень, сообщивший нам новость о недействительности наших прежних предложений работы.

В общем, мы начали. Одним ясным весенним воскресным утром за столиком Макдональдса. Так символично.

Этому ловкачу удалось собрать всех, кто ехал от нашего агентства в один город. Честно признаться, я чуть-чуть опоздала на эту встречу, поэтому у меня была пара секунд, чтобы издалека рассмотреть тех, с кем мне, как оказалось, предстоит провести свое лето. Всех их я видела впервые.

Дочь богатых родителей, живчик, лысый парень «ни о чем», большая девушка с копной волос, чем-то отдаленно напоминающей мою, но короче, и Ева. Первое впечатление повергло меня в состояние ступора; меня, но не мою фантазию.

«О Боже! И с ними я буду еще долго!»

Знаете, так и хочется вставить комментарий, о том, что «я даже не представляла, насколько долго и как близко».

Но оно того стоило…

Мы все перезнакомились, и мое первое впечатление оказалось очень обманчивым. Относительно всех, кроме Григория. Он пытался надо мной пошутить, все время играл роль посла и задавал мне странные вопросы. А когда я, наконец, запнулась и стала улыбаться во все тридцать четыре, дабы сгладить гнетущее изнутри смущение и обиду, Гриша заявил: «Смотрите! Даша не знает ответа на вопрос, но мило улыбается. С такой улыбкой мне тяжело будет отказать ей в визе».

Похвалил… Но Гриша не знал, что в это время я так зла на него, что держу под столом ему что ни на есть настоящий кукиш!

***

День получения визы – это были самые напряженные пять часов ожидания своей очереди к окошку консула. Но пройдя через зеленые листочки ребят, кому отказали, через слезы, духоту и отсканировав все пальцы, мы получили визы!

***

Что я чувствовала, перед тем как покинуть город и отправиться в Америку? Было немного грустно и страшно. А еще все казалось, что я что-то забыла положить в рюкзак. Каждый из нас шестерых отправлялся в Америку всего с одним рюкзаком. На четыре месяца.

Не знаю почему, но в некоторые моменты я бываю очень странно-сентиментальной. Так вот и тогда на глаза накатывались слезы. В голове проносились образы. Мама, мой брат, кафе, в котором я зарабатывала деньги на программу. Но внутри был все же этот маленький комочек воодушевления, если не сказать восторга победителя. Новая жизнь, новые возможности. Наша Америка. «Наше американское лето», – как любил повторять наш агент Стас.

Через полчаса мы стояли на вокзале. Нас провожали две подружки. Не люблю долгих прощаний. Да и Ева тоже. Вот мы обнялись на прощанье. Ровно в шестнадцать часов по Москве наш автобус должен был отходить с ЖД вокзала города Воронежа. Мы расселись. Ребята стучали в окна, махали родным и друзьям. Всех, кроме нас с Евой, провожали родители. Я набрала мамин номер телефона.

– Мам, ну мы в автобусе. Сейчас уже поедем. У меня все хорошо, – эта последняя фраза была уже коронной. Я повторяла ее в трубку уже неоднократно, с того момента, как последний раз видела ее – первого мая. – Как приедем в Москву, я позвоню, или напишу.

– Хорошо, удачного пути. Люблю тебя…

– И я тебя очень люблю…

Разговор был напряженным. Я отвернулась к окну. Ева тоже разговаривала с мамой.

Было и грустно, и весело. Мы тронулись.

В Москве мы были уже ночью. Водитель высадил нас. Куда идти дальше, я не знала. Потому что была полностью уверена в Грише. Он был нашим главнокомандующим. Просмотрел наш путь, все выверил: где, как и за сколько мы должны доехать до аэропорта. Метро, потом полчаса на маршрутке – и мы в Домодедово.

– Я чувствую себя, как из деревни. Мне кажется, все смотрят на меня и думают: он из деревни, – повторял нам Коля, пока мы ехали в маршрутке. Правда, и потом в Америке он это тоже повторял… Но тогда уже мне казалось, что это камень в мой огород. Потому что, в отличие от всех остальных, я прожила большую часть своей жизни именно там, в деревне.

Уже в аэропорту я еще раз позвонила маме. Хотелось поговорить с ней как можно дольше. Но ее отсутствие эмоций меня просто убивало. Мне лететь на самолете, я ее четыре месяца не увижу. Она больше эмоций проявляет, когда провожает меня в университет.

Пока все деньги на счету не закончились, я рассказывала, что у нас все хорошо, что самолет у нас до Лондона в пять утра, мы будем сейчас ждать и, как только я смогу, сразу сообщу, как у меня дела, все ли хорошо.

Все шестеро мы расположились у стойки с надписью нашей авиакомпании. Надо было чем-то себя занять, потому что ждать еще долго, а есть было уже нечего. А хотелось. И мы принялись играть в «Американского студента», или в «Крокодила» – как ни назови, правила те же. За нами очень внимательно наблюдали постепенно подходившие к стойке регистрации люди.

Наше «немое кино», кажется, нравилось людям в очереди, но присоединиться никто не хотел.

Несмотря на то, что правила для всех одинаковы, каждый из моей пятерки показывал слова в своей особой манере.

Коля – высокий, очень худой парень – всегда очень быстро и мелко жестикулировал и при этом беззвучно шевелил губами, причем так же быстро, что было невозможно что-то разобрать.

Гриша показывал все с таинственностью фокусника, который вот-вот вытащит из-за пазухи кролика. При этом он делал такое странное лицо, что можно было точно сказать – это выражение лица человека, просто преисполненного гордостью за себя.

Лизины жесты были такими же, как она: высокие, стройные и четкие.

Диана, когда показывала что-то, делала много лишних движений и постоянно смеялась.

– Диан, это индюк, да? – пошутила Ева.

Дианка залилась смехом и отмахнулась.

– Ну, а что это? – возмутилась я. – Ты показала нам колбы, мысли, записи, очки и язык. Причем тут он… Что это?

Диана еще раз продемонстрировала нам свой язык, показала мнимое совершение какого-то опыта и что-то вокруг головы.

– Это ученый? – спросила Лиза.

Диана одобрительно замахала головой.

– Эйнштейн! – завершил Гриша.

– Ну, наконец-то!

У Евы был большой опыт игры в «Американского студента», поэтому она не делала ни одного лишнего движения и ее слова было очень легко отгадать.

Когда пришла моя очередь показывать, Гриша загадал мне слово.