Kitobni o'qish: «Безупречный злодей для госпожи попаданки»
Безупречный злодей для госпожи попаданки
1
Рабыня
– Эй, девка, открывай глаза.
– Говорю, сдохла она.
– Да не-е, живая была – грудь двигалась, будто дышит.
– Где ты у ней грудь нашел!? Одни кости торчат, и грязная, точно бродячий пес. Какого шамса ты ее купил?
– Так дешево отдавали. И дышала она. Говорю, грудь двигалась.
– Дешево… Грудь… Тьфу, дурень. Потеряли монеты из-за тебя… Теперь ещё от тела избавляться, опять деньги тратить.
Мужские голоса то приближаются, то затихают, переходя на чуть слышное бормотание. Я упорно прислушиваюсь к ним, даже когда они удаляются и становятся не слышнее комариного писка. Один голос низкий и гулкий, как эхо в пустой бочке, – это он утверждает, что девка живая. Обладатель второго, высокого и визгливого, хочет избавиться от неё.
Интересно, про кого они говорят? Ведь не про меня же? Я «девкой» была еще в прошлом веке, в прошлом тысячелетии. Мы с подругами ещё шутили, когда двухтысячный год встречали, что пятьдесят лет в одном тысячелетии прожили и в другом еще пятьдесят должны прожить. Я не прожила.
– Девка, слышь, ты правда, что ли, сдохла? Вот ведь гоблин, зараза такая, подсунул дохлятину.
Меня с силой бьют в бок. Больно. И странно – значит, девка, это я? Только зачем же от меня избавляться, если я живая? Или нет? Мне кажется, я умерла. Ведь сердце просто разрывалось от боли, когда я потеряла сознание. Но если я ещё жива, то где врачи, реанимация? А если умерла, меня нужно похоронить по-человечески…
– Давай вытаскивай ее из телеги – вон канава, туда и скидывай, пока никто не видит, – это вернулся высокий голос.
Лодыжку сдавливает, потом меня дергают за ногу и куда-то тащат. Мне больно, и затылок с глухим звуком бьется о что-то твердое. Раз больно, значит, я точно живая.
– Помогай давай. Один ее не унесу – тощая, а тяжелая такая, – пыхтит гулкий голос.
– Ага, охота была руки пачкать – она поди в блохах вся да в лишаях. Сам купил, сам и возись с ней.
– Дурак, один ее пока вытащу да в канаву сброшу, полдня уйдет. Увидит еще кто, донесут инквизиции и заставят за свой счет её хоронить.
– Вот и похоронишь – раз ты ее купил, значит, твоя рабыня. Я здесь не при делах.
– Говнюк! – выплевывает гулкий голос, и меня снова дергают, теперь уже за руку. – Бери за ноги и тащи, пока никто не видит! Притопим ее по-быстрому и свалим отсюда – в канаве воды по пояс, и землюков полно. Сожрут тело, и следов не останется, а мы скажем, что сбежала, если кто спросит.
– Одни проблемы из-за тебя, умник, – цыкает высокий голос.
Еще несколько рывков, и мое тело летит вниз, с глухим «хех» приземляется на что-то твердое. Очень больно. Сознание плывет, и я уверена, что все-таки умираю. Но нет, мои запястья и щиколотки снова сжимают, и я повисаю в воздухе покачиваясь.
– Несем скорее – вон уже повозки показались на краю поля!
До меня доносится запах гнили, тухлой воды и тошнотворно-сладкий трупный. Наверное, это пахнет канава, где полно землюков. Кто это, интересно? Они должны меня сожрать…
– Я не буду близко подходить, край скользкий – еще свалимся, – ноет высокий голос, и движение прекращается.
– Ссыкло тощее, – бурчит второй. – Ладно, отсюда скинем. Раскачиваем и на счет «три» бросаем.
Я пытаюсь пошевелиться и сказать, что я живая, не надо меня в канаву, но язык не слушается.
Мое тело начинают раскачивать и считать:
– И раз… И два… И…
– Что тут происходит?! – ужасный счет обрывает властный мужской голос, низкий и чуть рычащий, будто камни в горах перекатываются. Те, что меня держат, замирают, и от них начинает нести диким страхом, почти ужасом. Я чувствую, как он волнами бьет во все стороны, задевая и меня. Я тоже начинаю бояться – вдруг этот мужчина уйдет, и тогда жуткий счет продолжится…
– Я задал вопрос, – голос звучит очень властно, ему хочется подчиняться. – Что. Здесь. Происходит?!
Если бы могла, я бы заплакала от счастья…
Срываясь на фальцет, высокий голос испуганно тараторит:
– Рабыня это, господин дракон. То есть, господин инквизитор. Это его рабыня, Ганиса… Купил ее нынче утром, а она чего-то приболела. Хотели ее к воде снести, чтобы освежилась.
– Девушку в телегу, – резко командует голос моего спасителя. – Документы на нее есть?
Меня опять качают и сбрасывают на твердое. Снова больно.
– Вот документик, господин инквизитор… Это моя рабыня. Её зовут Федерика. А меня Ганис. Сегодня утром купил ее в Ельне у гоблина по имени Кришц. Можете у него спросить, он подтвердит, – теперь и гулкий голос стал тонким и дрожащим.
– Ты собирался выбросить ее в канаву? – перебивает его мужчина.
– Как вы могли такое подумать, господин инквизитор!? – голос Ганиса взлетает и делается совсем писклявым и испуганным.
Почему же я все слышу и запахи чувствую, но не могу ни пошевелиться, ни открыть глаза? Может быть, я инвалид? Слепой и парализованный…
Все-таки я умерла, и моя душа переселилась в другое тело, теперь я в этом уверена. В другое тело в другом мире – у нас никаких землюков не бывает, и гоблинов по имени Кришц и рабов тоже нет. Я попаданка – такое случается, когда мне поставили диагноз, я много читала об этих вещах. Но почему моя душа получила такое больное и немощное тело, если души всегда переселяются в молодые и здоровые? Или я не заслужила новой жизни?
– Почему она в таком состоянии? – словно вторя моим мыслям, спрашивает мужчина.
Движение рядом. Моих ноздрей касается чуть терпкий, горьковатый аромат. Я будто кожей вижу, как мужчина внимательно меня рассматривает.
– Что с ее глазами? – произносит наконец.
– Болезнь ее свалила, когда везли на корабле. Кришц клялся, что выздоровеет, если полечить.
– Вот и полечишь, – приказывает мужчина. – В городе отвезешь ее в больницу – закон предписывает владельцу заботиться о своих рабах. Если обманешь, не поздоровится тебе. Понял меня, Ганис?
– Как не понять, господин инквизитор! Все сделаю в лучшем виде, – голос снова испуганно взвивается.
Интересно, этот инквизитор ведьм сжигает, как у нас в средние века, или еще что похуже? Неспроста ведь эти уроды так трясутся от страха.
Моего лица вдруг касается чья-то рука. Так неожиданно, что я вздрагиваю.
– Тише, девочка. Сейчас я тебя немного подлечу, а то не дотянешь до города, – голос инквизитора становится совсем другим, мягким и чуть слышным, словно он стесняется так по-доброму говорить.
Мужчина отходит, вызвав в душе мгновенный укол страха – если он уйдет, меня все-таки сбросят в канаву. К землюкам. Но он возвращается, встает так близко, что я снова улавливаю его горьковатый запах. Звякает метал, потом звук льющейся жидкости, и к моим глазам прижимается что-то влажное и прохладное.
– Вот так, сейчас лекарство подействует, и, может быть, сможешь открыть глаза.
Снова металлический звук, и по лицу проходится влажная ткань. Меня умывают?
– Да тебя избивали, похоже, – теперь в его голосе слышна злость. По моему телу от макушки до стоп пробегают уверенные мужские руки. Быстро ощупывают, где-то задерживаются, словно изучают это место, и бегут дальше.
– Ганис! – голос снова звучит резко и властно. – Девушку сильно избили – у нее сломан позвоночник. Это твоих рук дело?
– Что вы, что вы, господин инквизитор! – Ганис чуть не визжит от ужаса. – Такую купил, клянусь бородой праотца!
Наступает молчание, слышно только испуганное прерывистое дыхание… моего хозяина? Ведь, если я рабыня, а Ганис меня купил, то я его собственность? Рабыня по имени Федерика.
Те же мужские руки ложатся мне на солнечное сплетение, слегка надавливают. Низкий голос звучит мягко, словно разговаривает с маленьким ребенком: -Такая сильная и стойкая малышка… Потерпи еще немного – нужно срастить позвонки…
– М-мм, – с моих губ срывается стон, потому что внезапно тело пронзает острая, мучительно долгая и болезненная судорога.
На лоб ложится прохладная ладонь и я слышу шепот:
– Тш-ш, девочка, уже все закончено. Сейчас тебе станет легче…
Под ласковым прикосновением ладони мое сознание опять мутнеет, и на этот раз я отключаюсь…
2
Скырр… Скырр… Скырр… Монотонный скрип плохо смазанных колес. Мерное покачивание, и конское ржание. Я лежу на дощатом днище грязной повозки. Голова мотается по комкастой, пахнущей прелым подушке. Тело укрыто рваной дерюгой, под которой мне ужасно жарко. Хочется попросить воды и убрать с меня вонючую тряпку, но я не рискую – пусть думают, что я без сознания. Над телегой натянут кусок дырявой ткани, прикрывающий меня от безжалостного солнца – в этом мире знойное лето. Сквозь прорехи пробиваются солнечные лучи, в которых танцуют пылинки. Всхрапывают и цокают копытами запряженные в телегу кони.
Как хорошо быть живой… Даже если в теле болит каждый кусочек, все равно хорошо…
Все пространство повозки завалено разномастными тюками и мешками. Когда колеса подпрыгивают на кочках, они начинают ползти в мою сторону, грозя похоронить под собой. Так себе удовольствие кататься на таком транспорте, но это лучше, чем лежать на дне канавы в компании землюков.
Я перевожу взгляд к светлому полукругу выхода из повозки. В нем виден кусочек ярко-голубого неба, и, как на экране в кинотеатре, то появляется, то исчезает фигура едущего за телегой всадника на черной лошади. Темно-серый плащ с алой эмблемой на левом плече скрывает фигуру, но заметно, что он высокий и широкоплечий. Затянутые в перчатки руки спокойно держат поводья. На голове глухой капюшон с прорезями для глаз, скрывающий лицо до самого подбородка. Выглядит жутко, словно палач из фильмов про средневековье едет за повозкой, в которой везут на казнь жертву. Меня…
На передке повозки правят лошадьми и шепчутся Ганис и второй, с тонким голосом.
– Долго инквизитор будет за нами ехать? – бухтит Ганис. – До самого города собрался следить?
– С такого станется. Как он здесь оказался, а? Вынырнул, словно из воздуха. Едва не попались с этой девкой, – зло сплевывает второй.
– Видал знак у него на плече? Похоже, из самых высших. Не пойму только, чего ему от нас надо – отродясь инквизиторы в наше захолустье не заглядывали. Как думаешь?
– А я знаю?! Давай решать, что с девкой делать. Не будем же мы, и правда, лечить ее, монеты впустую тратить, – голос опускается до еле слышного шепота. – Сделаем вид, что в больницу поехали, а сами свернем к городскому рынку. Там сдадим девку Али Меченому. Он даже такую, как эта, сможет перепродать с выгодой. А кому и для чего она понадобится, не наше дело. Главное, монеты свои вернуть. Теперь и цену на нее можно накинуть после драконьего лечения.
– А если он за нами до больницы поедет?
– Если, если…! Хватит каркать! – все так же шепотом рявкает тонкий голос. – Вечно ты самое дрянное думаешь!
– Ага! Коли мы его приказ не выполним, отыщет нас инквизитор да отправит сам знаешь куда. Будет тебе тогда не самое дрянное! – хрипло шепчет Ганис. – Лучше послушай, что я придумал…
Голоса бубнят и бубнят, строя планы на мою судьбу. Я внимательно их слушаю, и с каждым новым словом все отчетливее понимаю, что у меня нет никаких шансов выжить…
Остаток пути до города я лежу с закрытыми глазами, все больше впадая в тупое оцепенение. Только один раз, когда телега останавливается у ворот больницы и надо мной склоняется лицо инквизитора, приподнимаю ресницы. Из узких прорезей капюшона на меня смотрят темные внимательные глаза. На несколько секунд мы переплетаемся взглядами, словно нам есть что сказать друг другу.
– Прощай, Федерика, – произносит он чуть слышно.
– Прощай, инквизитор, – я снова закрываю глаза – сейчас он уедет, и тогда меня убьют.
Слушаю затихающий цокот копыт и два облегченных выдоха с передка повозки:
– Уф-ф, убрался. Разворачивайся, едем на рынок.
Щелканье бича, повеселевший голос Ганиса, и я проваливаюсь в беспамятство…
3
– Зачем мне эта дохлятина? – мужской голос звучит равнодушно, лениво растягивая в словах гласные.
– Живая она, просто спит. Дорога была длинная, вот и умаялась, – голос Ганиса заискивающий. Еще в нем слышен откровенный страх.
Его приятель визгливо поддакивает:
– Хорошая девка, Али. Недорого просим – уезжаем, вот и делаем скидку.
– Она ничего не стоит. Падаль, – голос того, кого назвали Али, все так же равнодушен.
– Да ты посмотри на нее получше, – лебезит Ганис. – Видишь, какая кость тонкая, и руки, точно у принцессы. Откормишь чуток и продашь за хорошие деньги. А синяки пройдут, и следов не останется.
– Сами кормите свою принцессу…
Голоса продолжают звучать, но я больше не прислушиваюсь – что бы ни решил этот Али, для меня одинаково плохо. Или эти двое скормят меня землюкам в канаве, или самый крупный работорговец этих мест Али Меченый перепродаст какому-нибудь извращенцу.
Воздух возле моей головы колеблется, на лицо падает тень. Голос Али лениво произносит:
– Ладно, три монеты.
– Да ты что, Али! – ахает Ганис. – Да я за нее отдал…
– Две монеты, – перебивает Али.
– Согласны! – торопливо вклинивается тонкий голос второго. – Отдаем за две монеты.
Звон металла, меня вытаскивают из телеги и куда-то сгружают.
Затихающий скрип несмазанных колес, и голос Али:
– Открывай глаза, я знаю, что ты не спишь.
Неохотно поднимаю веки и сталкиваюсь с внимательным взглядом голубых глаз. Мы долго смотрим друг на друга и молчим.
– Есть хочешь, Федерика? – четко очерченные губы мужчины дергаются в усмешке. Голос у него красивый, лицо тоже – только рваный темный шрам на левой брови портит его идеальность.
– Пить, – разлепляю я растрескавшиеся губы.
Мужчина еще секунду смотрит мне в глаза, затем поворачивается и что-то гортанно кричит. Уже через мгновение мою голову приподнимают и к губам подносят чашу с водой. Я жадно, давясь и захлебываясь, пью, а мужчина внимательно наблюдает. Наконец чаша пустеет, и мою голову отпускают.
– Ты можешь шевелиться, Федерика? – внезапно интересуется Али. Наклоняется ко мне, словно ощупывает взглядом мое лицо, и почти беззвучно цедит: – Как же ты попала в это дерьмо, принцесса?
Выпрямляется и командует:
– Подними руку!
Я пытаюсь пошевелить пальцами, и у меня получается. Приподнимаю кисть и снова опускаю.
– Так, теперь вторую.
Проделываю тоже с другой рукой, и Али довольно кивает
– Теперь ноги. Согни в коленях.
Я не шевелюсь, боюсь даже пробовать – инквизитор сказал, что у меня сломан позвоночник. Кажется он говорил, что лечил меня, но я не уверена…
– Долго мне ждать? – в голосе мужчины появляется сталь.
Медленно, не отводя взгляд от его лица, я тяну на себя правое колено, затем так же медленно левое. От облегчения у меня начинают течь слезы – я могу двигаться, значит, не так все страшно. Значит, у меня есть какая-то надежда…
– Умница, – в голосе Али звучит удовлетворение.
Он снова отворачивается от меня и что-то гортанно командует. Ко мне тут же подбегают закутанные в темные одежды женщины. Подчиняясь командам Али, они осторожно перекладывают меня на деревянные носилки и несут под широкий навес в глубине двора.
– Разденьте ее, – эту команду Али произносит на понятном мне языке.
Несколько пар рук быстро стягивают лохмотья, прикрывающие мое тело, и я вдруг начинаю краснеть под пристальным мужским взглядом. «Это не мое тело. Я могу не стесняться, и не стыдиться», – так я уговариваю себя, но против всякой логики дергаюсь прикрыть грудь.
– Опусти руки! – бьет окрик, и мои ладони грубо отбрасывают. С двух сторон меня за плечи прижимают к столу и держат, пока светлые глаза Али внимательно проходятся по моему дрожащему от стыда телу.
– Осторожно помойте, и пусть ее осмотрит лекарь, – равнодушно произносит мужчина. Еще несколько секунд смотрит мне в лицо нечитаемым взглядом, затем поворачивается и, не оглядываясь, уходит.
Я облегченно закрываю глаза и начинаю в голос рыдать.
Инквизитор
– Господин дракон желает что-то особенное?
Подавальщица смотрит на меня приоткрыв ротик. Светло-карие глаза блестят возбуждением, смешанным со страхом и любопытством. Еще бы, не каждый день в этой глуши появляются драконы инквизиции, тем более в таком статусе, как мой.
Хотя лица она не видит – никто не видит наших лиц, даже король – в эмблемах явно разбирается. Недаром глаз не сводит с алой гидры на левом плече – знака высшей касты в инквизиции.
– У нас есть вкусная еда и забористая выпивка. Девочки на любой вкус.
Девица облизывает розовым язычком пухлые губы и подается в мою сторону небольшой, но вполне аппетитной грудью.
– Если не хотите девочку из гильдии, есть приличные девушки из города, кто с удовольствием поможет вам весело провести ночку…
Я усмехаюсь – приличные девушки не помогают незнакомым мужчинам в таком деле. Ночью они мирно спят в своих кроватях. Но, видимо, в этих местах понятия о приличиях имеют свои особенности.
– Спасибо, милая, как-нибудь в другой раз, – даю поскучневшей красавице монетку и велю. – Проводи-ка меня к гостю, который живет на вашем постоялом дворе.
– У нас много гостей, прекрасный господин, – жеманно тянет девица, похоже не потерявшая надежду скрасить моё одиночество. – Кто именно вас интересует?
– Его имя Манх, – называю одно из прозвищ своего лучшего агента, под которым он должен заселиться на этот постоялый двор.
– Идите за мной, господин.
Девица подбирает юбки и, старательно демонстрируя мне щиколотки, начинает подниматься по лестнице. Я иду за ней, незаметно оглядывая окружающее пространство – крутую узкую лестницу впереди, большой обеденный зал, заставленный тяжелыми деревянными столами, вход на кухню в углу за колонной. Что-то не так вокруг меня. Интуиция негромко, но отчетливо шепчет об опасности. И хотя мой дракон не беспокоится, игнорировать приходящие сигналы я не собираюсь.
– Вот здесь живет ваш друг, – подавальщица останавливается возле дальней двери на втором этаже. – Только он уже два дня ужинать не приходит. Наверное, где-то в другом месте решил развлечься.
Обиженно поджимает губки. Похоже, эта хорошая девочка и моему агенту помогала ночки коротать. Шустрая.
– Спасибо, милая, можешь идти. Если понадобишься, позову.
– Буду ждать, прекрасный господин, – она игриво хлопает глазками. – Меня Аиша зовут. Вы только позовите, и я сразу прибегу.
Дождавшись, пока девица уйдет, достаю из кармана артефакт, открывающий любые замки, – стучать бессмысленно, дверь мне не откроют. Это я понял, еще только подходя к комнате. Манх, сгорбившись, сидит за столом, словно о чем-то глубоко задумался. На звук открывшейся двери даже не поворачивается. Не может он это сделать – мой агент уже два дня как мертв.
Здесь я провожу несколько минут. Нахожу то, за чем пришел. Тщательно осматриваю комнату, но не вижу ничего, что рассказало бы о произошедшем. Затем снимаю остатки ауры Манха – отдам следователям, вдруг что-то найдут. Активирую артефакт невидимости и осторожно покидаю комнату – больше здесь для меня ничего нет.
Отойдя от постоялого двора на пару кварталов и убедившись, что за мной нет слежки, снимаю защиту. Задумчиво иду по хорошо знакомым улочкам города и неожиданно обнаруживаю себя стоящим у ворот больницы, где я оставил повозку работорговца Ганиса, хозяина этой девочки, Федерики.
Поколебавшись несколько секунд, захожу внутрь – хочу убедиться, что мой приказ показать рабыню целителям исполнен. Еще через несколько минут я выхожу обратно. Если бы ты мог видеть сейчас мое лицо, Ганис, ты бы уже во всю прыть гнал своих лошадок, пытаясь удрать как можно дальше. Только далеко тебе не уйти – очень, очень скоро ты будешь жалеть о том, что решился обмануть меня. И ты, и твой тощий приятель, собиравшийся утопить в канаве живую девушку.
Чтобы отыскать Ганиса и его приятеля, мне понадобился час. Чтобы выслушать сбивчивый, на два голоса, рассказ о продаже рабыни, ушло пятнадцать минут. Если бы они не ползали по полу у моих ног, трясясь и завывая от ужаса, хватило бы минуты. На то, чтобы избавить мир от двуногой дряни, мне потребовалось двадцать секунд – по десять на каждого. Еще полчаса я добирался до дома работорговца…
– Светлого дня, господин королевский инквизитор. Что привело вас в мое скромное жилище?
Али Меченый чрезвычайно почтительно склоняет передо мной голову, приветствуя высокого гостя. В комнате царит полутьма – окна прикрыты деревянными щитами, не дающими жарким лучам полуденного солнца попадать внутрь. В углах расставлены охлаждающие воздух артефакты – после испепеляющего зноя улицы находиться здесь просто блаженство.
Неслышно появляется молоденькая служанка, споро расставляет на круглом столике посуду и вазочки с угощениями и так же бесшумно исчезает.
– Могу я предложить вам чай, кофе или кальян? Может быть, отдых и наложницу? Воин королевской инквизиции – всегда желанный гость в моем доме, – Али ведет рукой в сторону низкой тахты со множеством ярких подушек. – Присядьте и подкрепитесь после долгой дороги…
– Я ищу женщину, – перебиваю его – в таких домах я никогда не ем, и он прекрасно это знает. – Она у тебя.
– У меня много женщин. О какой именно мы говорим?
Работорговец, как обычно, абсолютно спокоен и, как всегда, делает вид, что видит меня первый раз.
– Её привезли сегодня. Федерика.
– Да, сегодня я купил женщину с таким именем, – согласно кивает Али, и я чувствую, как мои плечи расслабляются.
– Я забираю её.
– Простите, господин инквизитор, но девушка была очень слаба, когда ее привезли. Она умерла почти сразу, как я заплатил за нее деньги, – торговец разводит руками. – Увы, я потерял свои две монеты.
– Где тело?
– Погребено.
– Три часа назад девушка была жива и умирать не собиралась. У тебя было достаточно времени дождаться ее смерти и избавиться от тела, Али? – издевка в моем голосе слышна даже глухому.
– Очевидно, её состояние было хуже, чем могло показаться. К тому же… Лето, жара, а она жалкая рабыня – кому надо с ней возиться? Я сразу отдал ее похоронщикам, – Али подходит к встроенному в стену шкафу и достает сложенный вчетверо лист пергамента. – Вот свидетельство.
Внимательно изучаю документ, особенно печати – все выглядит как настоящее. Вот только таким не является, и Али знает, что я это знаю. Недаром на дне его холодных глаз залегло напряжение. Что же, оставим пока так, как есть. Возвращаю пергамент и, не прощаясь, иду к двери. На пороге оборачиваюсь, смотрю в голубые нездешние глаза работорговца:
– Было бы лучше, останься девушка в живых, Али. Подумай, не совершил ли ты где-то ошибку?
После прохладной полутьмы дома жгучий зной улицы кажется особенно невыносимым. Раскаленные булыжники мостовой прожигают подошвы сапог. Глаза слепнут от яростной белизны облитых солнцем стен домов. Осторожно вдыхаю обжигающий легкие воздух и иду к центральной площади – там я смогу взлететь.
С момента, как я начал искать рабыню, прошло всего два часа. За это время король двенадцать раз прислал мне требование вернуться во дворец. Через несколько минут я был в небе, летел к столице, гадая, зачем так срочно потребовался его величеству, и прикидывая, сколько времени Федерике понадобится, чтобы с помощью целителя работорговца прийти в себя.
Работорговец Али Меченый
Глаза дракона в прорезях капюшона на миг закрываются, а когда снова смотрят на меня, я вижу в них свой приговор: "Подумай, не совершил ли ты где-то ошибку?"
Усмехаюсь, глядя в закрывшуюся за ним дверь:
– Мое рождение уже было ошибкой, господин королевский инквизитор. Что уж говорить об остальной моей жизни…
В крыле целителя, как всегда, прохлада и тишина. Пахнет травами и очищающими заклинаниями – мне всегда казалось, что у них аромат грозы. Целитель Лазарис с задумчивым видом копается в высоком шкафу, где хранит самые ценные зелья. Вынимает пузатый горшочек с плотно притертой крышкой и довольно крякает:
– Вот и пригодилась мазь из корня аулеты, мой господин. Думал, выкинуть придется, ан нет, нашлось куда использовать. Будем…
– В каком состоянии девушка? – обрываю его восторги.
– Я дал ей порошок сонного корня, и пока она спит. Если хотите, можете посмотреть на нее. Сейчас она чистая, и можно что-то разглядеть.
– Я ее видел, – усмехаюсь, вспомнив, как полудохлая девчонка пыталась прикрыться от моего взгляда. – Что с ее здоровьем?
Старик недовольно качает головой:
– Все тело – сплошной синяк. Как только сразу не умерла от таких побоев? Но внутренние повреждения уже зажили – кто-то вовремя полечил ее. На глаза ей накладывали компрессы с отваром важины. Красивые глаза, я бы сказал, – он замолкает, недовольно качая головой.
Я усмехаюсь про себя: кажется, я знаю, кто так своевременно подлечил тебя, Федерика.
Лазарис начинает осторожно раскладывать густую, маслянистую мазь из горшка по маленьким склянкам, не забывая болтать:
– Мне кажется, она будет довольно хорошенькой, когда синяки сойдут. Но сначала придется откормить ее как следует – я таких тощих давно не видел. Как будто она месяц или два вообще не ела. Силы ей долго придется восстанавливать. Но ничего, моя волшебная мазь…
– Она девственница? – обрываю его.
– Невинна, как в день своего рождения, – кивает старик.
– Хорошо. Следи за ее состоянием. Я пока подумаю, кому можно ее продать.
