Kitobni o'qish: «Депрессия. Торг. Писательство»

Ярче! Не слепит

Путь становления профессионалом в любой области – это всегда обучение новому и ни с чем не сравнимое удовольствие от осознания собственного роста. Но в то же время это всегда путь преодоления трудностей и препятствий, на котором отнюдь не каждая победа дается легко.

Так вот. Эта книга, она про преодоление препятствий с улыбкой – на любом этапе творческого и профессионального становления.

Она также о свободе выбора и разнообразии взглядов и мнений. С уверенностью можно сказать, что она про писательство, но в то же время она и про то, что можно, в общем-то, не писать и оттого быть только счастливее.

Под ее обложкой собралось 12 непохожих друг на друга писателей. Здесь ведущие авторы ужасов, сетевые авторы со стотысячной аудиторией, романисты ЭКСМО и АСТ, финалист АБС-премии, автор современной прозы, публикующаяся в «Эсквайр» и вместе с Евгением Бабушкиным (автор редакции Елены Шубиной) дающая уроки литературного мастерства.

И каждый из них рассказывает что-то особенное.

Каждый из них делится личным опытом – тем опытом, которого им самим так не хватало в начале пути или еще совсем недавно. А также теми профессиональными инструментами, которые изменили их подход к творчеству и позволили выйти на новый уровень.

Вы обязательно заметите, что некоторые тезисы в книге будут противоречить друг другу, и это делает «Д.Т.П.» необыкновенной. В столкновении мнений, порой противоположных, мы имеем возможность не просто перенять чужой жизненный и писательский опыт, но сформировать из него нечто новое, нечто свое.

В некотором роде это предложение увидеть мир творчества и литературы не просто изнутри, но с множества ракурсов, порой впечатляюще разных, а в некоторых вопросах удивительно схожих.

Книга имеет необычную структуру. Она состоит из художественной и публицистической частей, и я провел немало времени в раздумьях, как именно расположить тексты, чтобы обеспечить читателю наиболее увлекательный и последовательный опыт. Думаю, все получилось правильно. И все же внизу некоторых страниц помещены удобные элементы навигации, которые помогут читать работы в другом порядке, если по каким-то причинам вы решите, что так будет лучше.

Что касается художественной составляющей, вас ждут не просто истории разных жанров. В книге собраны рассказы, демонстрирующие разные подходы и стилистику письма. Вы сможете сравнить работы авторов-ремесленников, мастерски обращающихся с инструментарием писателя, и авторов-интуитов, редких талантов, пишущих по наитию. В чем отличие между ними и где проходит грань – полагаю, каждый ответит себе сам.

Название «Депрессия. Торг. Писательство» пришло не сразу. Не буду пытаться утаить, что это название – в некотором роде маркетинговая уловка, отсылка к известным пяти стадиям принятия, что сразу бросается в глаза. Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. И все же будет ошибкой полагать, что название могло быть первично или заявлялось авторам в качестве темы для данной книги.

Оно пришло уже после того, как были собраны и обработаны все включенные в книгу эссе. Мы обратили внимание на общие боли таких разных людей, как по-своему они их переживают. Несмотря на все различия, как и в любой другой области жизни, речь всякий раз заходит об испытаниях, возникающих на пути, и о том, что их преодоление может стать самым что ни на есть буквальным инструментом личностного роста.

Иначе говоря, «Депрессия. Торг. Писательство» – это, конечно же, не про депрессию, а про последнюю стадию. Ту, что ведет к принятию, движению вперед и внутреннему свету.

Максим Суворов,

издательство «Крафтовая литература»

Предисловие

За редким исключением не читаю предисловия к книгам, поэтому не питаю иллюзий, что вы это сделаете. К тому же, если избегать высокопарных стандартных слов, мне сказать-то особо нечего.

Да, пришла идея издать книгу про писательство; да, двенадцати классным авторам понравилась затея; да, они сделали буквально то, что лучше всего умеют: написали 12 личных историй и 12 отличных рассказов.

И да, все прошло гладко, без скандалов, без серьезных проблем и взаимных претензий.

Казалось бы, зачем я тогда трачу ваше время, если и так все понятно.

Дело в том, что есть один пункт, который до сих пор поражает меня в сборнике.

Как ни странно, это эссе: они вышли намного выше уровнем, чем я ожидал. Ни секунды не сомневался в художественных историях авторов – они мастера, из десяти попыток напишут девять потрясных рассказов. Что же касается эссе, тут сложнее: все-таки это личные истории, где уже не спрячешься за маской главного героя, ведь главный герой – сам автор.

И вот тут я был поражен.

Лишь несколько фактов:

1. Прочел двенадцать эссе по четыре раза.

2. Зачитавшись ими, проехал дважды свою станцию метро (туда и обратно).

3. Коллега по работе начал писать рассказы после того, как случайно прочитал забытый мной распечатанный вариант одного эссе.

Это чистый восторг, нереальное эстетическое удовольствие и сумасшедшая мотивация начать писать. Ну или же продолжить, если задумываетесь над тем, чтобы все бросить. Не надо. Просто почитайте сборник, и силы вернутся. После прочтения меня все время подмывало сказать: «Наш сборник – такой один. Ничего подобного даже близко не было». До сих пор не знаю, правда это или нет. Три раза искал похожее в Интернете и не нашел. Возможно, плохо искал. А возможно, вы держите в руках действительно очень полезную и нужную книгу, к которой, как и я, будете возвращаться, чтобы она помогла вам в трудные минуты, в минуты сомнений ответить на простой вопрос:

«Заниматься творчеством или нет?»

Всем приятного прочтения!

Юлий Сон,

литературный проект «Пиши за гроши»

«О бессмысленности писательства»
Вера Сорока
Эссе

Дисклеймер: я Вера Сорока, и сейчас я буду говорить очень спорные и не очень приятные вещи. Это мое мнение. Оно может совпадать или не совпадать с вашим.

И это хорошо.

Разумеется, у меня были сомнения насчет права высказываться о литературном процессе. Права залезть на табурет и вещать. Вообще, забавная штука с этими вечными вопросами о том, достоин ли я. У крановщиков, например, не возникает вопроса, а достаточно ли они хороши, чтобы работать на кране. У пилотов не возникает. И у дизайнеров тоже не бывает ничего подобного. Некоторый уровень профильного образования позволяет людям иметь отношение к профессии.

Но с писательством такое не прокатывает. В писательстве ты всегда недостаточно хорош. И даже если вдруг на секунду покажется, что это не так, тут же приходят люди и заботливо напоминают о бесталанности и бессмысленности.

Думаю, есть две категории – авторы, которые после первого же написанного рассказа представляются писателями, и те, кто даже после пятой изданной книги не считают возможным так себя называть.

Я подозревала, что вечно буду во второй категории. Но в какой-то момент мне ужасно надоело носиться с этим званием, которое как бы неудобно брать самому. Его всегда нужно заслужить, пройдя некую полосу препятствий – непременно страдать (иначе просто нечего делать в русской литературе)/отречься от чего-либо/героически погибнуть. И лучше бы все сразу, чтобы наверняка.

Ну, камон, давайте уже разберемся с этим. Для меня писатель – это человек, который получает условный гонорар за свое творчество. Хотя бы иногда. С классиками немного другая история. Но не будем сейчас сравнивать зеленое с квадратным.

И да, авторы любовных романов в мягких обложках – тоже писатели. И уже пора прекратить произносить это слово с придыханием.

Я не могу не писать

Очень боюсь таких людей. Когда слышу эту фразу, сразу включается алерт¹. Я, например, очень даже могу не писать. Я готова перечислить пару сотен дел, которые куда приятнее писательства. Вот чего точно не могу, так это не ходить в туалет, когда организм требует. Но писательство к таким позывам не относится.

Писательство – это бесконечные сомнения. Писательство – это вечная неудовлетворенность. Писательство – это мазохизм. Писательство – плохая во всех отношениях идея.

Но для себя в этом процессе я нашла несколько вещей, которые помогают переживать темные времена. Благодаря этому писательство имеет хоть какой-то смысл.

Мы все в одной палате

Не знаю почему, но писатели любят разные объединения. Кажется, это какой-то древний инстинкт, который заставляет сбиваться в стаи. Я состою в нескольких таких стаях, хотя и считаю, что по-настоящему помогает только личное общение.

Думаю, группа дает некое эфемерное чувство защищенности. Понимание, что ты не один странненький такой. Эти люди на похоронах тоже думают, что нужно запомнить каждую деталь для более достоверного описания.

Эти люди – мы. Те, кто слишком остро ощущает действительность и может переключать роли и функции повествователя.

Именно благодаря литературе и разговорам по поводу нее у меня сложился круг общения, который есть сейчас и которым я очень дорожу.

Нынче модно называть это словом «комьюнити», но я старовер и предпочитаю олдскульное определение «дружба».

А если искреннее общение не является для вас достаточно веским поводом, то есть вполне материальный профит. Например, благодаря своим знакомым писателям, я свободно могу гастролировать по России и некоторым другим странам, не задумываясь о жилье.

Долго. И приятно, чего уж.

Писательство бессмысленно, но люди, которые вместе с тобой купились на романтические идеалы, выдают столько поддержки, сколько не может дать целый стадион сексуальных черлидерш.

У нас одна история болезни, и каждый из нас задумывался о бессмысленности. Каждый завязывал (и не раз), но потом все равно открывал новый документ и начинал.

Это не лечится.

Вместе болеть проще.

ЧСВ и конкурсы

Давайте будем честны, вся эта шумиха с писаниной – только ради того, чтобы нас прочли и похвалили. Писатель без амбиций – немножко инвалид.

А литература, как и занятие любовью, предполагает участие как минимум двоих – писателя и читателя. Если вы пишете в стол – это онанизм.

Поэтому важно выходить из уютной норы и показывать написанное. Ведь иначе невозможно стать лучше. Ровно как с изучением иностранного языка – попытка выучить все идеально и только потом заговорить приводит к провалу. Всегда.

Нужно пробовать и ошибаться. Косячить так, что через пять лет будет ужасно стыдно за свои тексты. Но если не выписать из себя всю дрянь, то ни через пять, ни через десять лет не будет ничего стоящего. Да, это несправедливо, и да, есть исключения. Хотя в среднем по больнице все именно так.

И если мы заговорили о негативе и несправедливости, невозможно не сказать про писательские конкурсы. Бессмысленнее них нет ничего.

Не понимаю, как можно устраивать соревнование в искусстве. Как это вообще? Кто быстрее напишет роман? Или кто быстрее всех отредактирует? Не встречала более субъективной вещи, чем литконкурсы. Особенно с самосудом на первых этапах, когда люди осознанно минусуют более сильные тексты.

Но даже эта возня в грязи необычайно полезна. Конкурентная писательская среда рефлексирующих мизантропов дает возможность посмотреться в зеркало и проверить свои моральные ориентиры.

Потом проиграть, разумеется. Зато честно.

И еще немного о несправедливости. Большинство писательских конкурсов – про эйджизм. До тридцати тебе как будто нечего сказать, а вот после тридцати пяти уже поздно. И если в нижних возрастных ограничениях я вижу хоть какой-то смысл, то верхние ограничения просто бессмысленны.

Впрочем, они заставляют хоть немного шевелиться. Например, если бы не премия «Лицей», я наверняка еще лет десять собирала свой первый сборник рассказов.

П – психология

Не могу утверждать наверняка, но есть что-то ненормальное в потребности выдумывать. Ненормальное и прекрасное.

В один прекрасный день я обратилась к психологу по поводу моей коллекции разнообразных фобий, которые очень мешали. И психолог сказал, что мне и таким, как я, обычно помогает писательство. Ведь это эскапизм на максималках.

От истории, которую пытаются рассказать тебе, еще можно отключиться. От истории, которую рассказываешь ты, отключиться практически невозможно.

Т. е. писательство – это как тренажер, на котором можно так ушатать мозг, что у него не останется сил на генерацию страхов. Не захочется ни пугать, ни бояться.

И это реально работает.

Да, писательство бесполезно, но сам процесс придумывания полезен невероятно.

Замысел и герои

Самым дельным советом, который я получила на писательских курсах, был совет не начинать. Просто не лезть в это говно – вас там никто не ждет. Максимально честно и по делу. Ведь литературный процесс ни на одном из своих этапов не похож на приятную прогулку по лугу, полному лебедей и единорогов.

Сначала ты мучаешься, разрабатывая сюжет и форму. Нужно ли говорить, что они никогда не бывают идеально заточены друг под друга?

Придумываешь историю, драму, кульминацию, несколько смысловых уровней. Тщательно прописываешь героев. Но стоит немного отвлечься, как эти засранцы не просто перестают дышать, они превращаются в ростовые картонные куклы. Они то болтливы до отвращения, то не могут сказать и пары слов. Они гарантированно будут сводить с ума.

Если герои прописаны хорошо, то в какой-то момент они всегда начинают творить разную дичь. Контролировать это практически невозможно. Остается только получать извращенное удовольствие от постоянного перестраивания сюжета.

Такое себе развлечение.

Отрицание, гнев, торг, депрессия, редактура

Так, что там дальше в списке пыток? А, мое любимое – редактура. Редактировать для меня все равно что пытаться вытащить кирпич из стены. Проще все разломать и построить заново.

Хорошие редакторы давно занесены в Красную книгу. Если вдруг видите такого, несите ему деньги, жемчуга, сахар и святой Грааль. Одним словом – все!

Это вложение всегда окупится.

Продвижение

Да, есть люди, которые таки дописывают книги. Они отправляют рукопись и думают, что на следующий день проснутся знаменитыми. Максимум, к концу недели.

Но так вообще не работает. Сейчас мало быть писателем. Сейчас нужно быть медийной личностью, спикером, дизайнером, фотомоделью, СММщиком, уметь жонглировать горящими стульями и успешно вести блог сразу во всех соцсетях. Потому что иначе всем плевать на вашу книгу.

Критика

Если удалось продвинуть книгу, открывается новый уровень боли – критика. Как правило, бессмысленная и беспощадная.

Вы просто хотите рассказать историю, немного развлечь народ, но если текст опубликован, люди считают, что обязаны высказаться по его поводу.

Публикация – это когда вы приглашаете в дом всех, кто проходит мимо, а они ломают фикус и ссут в раковину.

Критика – это неплохо. Даже хорошо. Но не нужно путать отзывы и критику. Настоящие критические статьи могут писать немногие. Это огромный труд, доступный далеко не каждому образованному человеку. Нужно обладать бесконечной эрудицией, иронией и чувством такта, чтобы писать хорошую критику. Ту, которую печатают в толстых журналах. Ту, которую интересно и полезно читать, ведь от такой критики становится лучше не только писатель, но и читатель.

Комментарии читателей – это не критика. Это просто мнение, которое безусловно важно. Но оно не должно существенно влиять на планы продолжать писать.

Да, писательство бессмысленно, но умение работать с разными видами критики и комментариев невероятно ценно. Получение обратной связи учит разборчивости. И не нужно путать ее с высокомерием.

Не стоит тратить время на написание текста, который нравится всем. Кто-то любит бесконечные описания природы, кто-то любит бесконечные предложения, кто-то любит маму, а кто-то любит кушать кашу. Просто нужно понимать своего читателя и своего критика. И прислушиваться только к ним.

Я, например, очень болезненно реагирую на критику. Но с каждым годом болевой порог повышается. Иногда даже становится смешно. А иногда я понимаю, что если моя проза не нравится человеку с определенным вкусом, значит, я делаю что-то правильно.

Все сначала

И вот, пройдя через все круги писательского ада, мы оказываемся в самом начале пути. Если ты построил девять домов, то можно смело утверждать, что десятый получится хорошим. Но если ты написал девять романов, то бессмысленно надеяться, что десятый будет достойным. Нет никаких гарантий, всегда приходится начинать заново и всегда страшно, что в этот раз твои трюки не сработают.

Писательство бессмысленно, но каждый раз, когда твои трюки срабатывают и ты открываешь для себя новые, ты счастлив.

Это бывает так редко и длится не дольше минуты. Но ощущение настолько сильное, что всегда хочется повторить.

Секрет

Секрет в том, что секрета нет. Впрочем, как нет ни Деда Мороза, ни вдохновения. Среди моих друзей, которые пишут действительно хорошо, слово «вдохновение» либо не употребляется вовсе, либо в язвительно-ироничном контексте.

Вместо вдохновения есть упорство, настойчивость и умение придерживаться сроков.

Не знаю, как дело обстоит с талантом, но упорство и сосредоточенность точно прокачиваются. И это просто восхитительные навыки не только для писательства, но и для жизни.

Если хочется писать, всегда можно найти время и место. Я писала в самолете, такси, в спортбаре, в зале выдачи багажа, в метро, на пароме, в автобусе и на автобусной остановке.

Потому что тогда мне это было действительно нужно.

Я не верю в уютные писательские кабинеты. Я верю в желание. А если есть желание, появляется смысл.

Даже в писательстве.

Итого

Короче говоря, писательство – довольно неприятное занятие, которое бесит, злит, сжирает изнутри и ужасно выматывает. И все это ради секундного понимания, что история сложилась, что герой сказал именно ту фразу, которую должен был. И что эта фраза действует на читателя.

Такой себе профит, если честно.

Само по себе писательство бессмысленно. Имеет смысл только то, что вокруг – люди, мотивация, бескорыстность. Искренняя любовь к историям.

Долгое время я писала, что верю в хорошие истории, хорошее вино и неплохих людей.

Больше так не пишу, но до сих пор в это верю. Пусть это и бессмысленно.

«Тур силы»
Вера Сорока
Рассказ

Грег сидел на краю кушетки. Не в супергеройском – в обычной одежде.

– Говорят, Кларк собрался в тур силы. Хочет напитаться энергией.

– Вот же мудила. Как только написал про Индию в твиттер, это моментально стало трендом. Теперь все собираются в тур силы.

– А вы не хотите?

– Чего? Еще сильнее превращаться в дерево? Вы серьезно? Я не Человек-камень. Даже не долбаный Василиск. Знаете, что будет, если умножить посредственную суперсилу?

– Что же?

– Еще больше посредственной суперсилы.

– Ну это не совсем верно.

– Доктор, я так больше не могу. Не могу соответствовать тусовке Кларка. Не могу снимать эти долбаные сторис во время того, как кого-то спасаю. У меня даже нет нормального супергеройского костюма, потому что все знаменитые модельеры работают с крутыми супергероями. На меня у них просто нет времени.

– Думаю, вам было бы полезно сменить обстановку, чтобы преодолеть этот кризис.

– Может, ненадолго уехать в город поменьше, где мои способности будут ценить?

– Грег, вы же знаете, что от себя не убежать. Хоть в Индию поезжай, хоть в Россию.

– В Россию?

– Это я так, для примера.

– А почему бы и нет? Это будет тур самопознания и силы. Как в Индию, только лучше! И знаете что, я не поеду в Москву, я поеду в Сибирь. Туда, где снег и медведи.

– Пакет надо?

– Давайте, – устало согласилась Маша, – один.

Под монотонное кассовое пиканье Маша взяла пакет, но никак не могла его открыть. Подула, потом пошуршала. Но это не помогло. Тетка в очереди начала недовольно цокать языком.

Маша представила как душит ее этим же пакетом.

У тетки на ленте лежали кошачьи консервы и бутылка дешевого вина.

«Хорошо ей», – подумала Маша. У нее самой была сильная аллергия на шерсть, поэтому некому было носить консервы. Но у Маши были другие питомцы, не как у всех.

Пакет наконец открылся, она быстро поскидывала в него продукты и вышла.

Рядом с магазином будничная гопота – смех, пиво, громкие разговоры. Маша всегда удивлялась, как можно пить пиво на улице в такой мороз. Она спокойно прошла мимо – уже давно никого не боялась. На районе ее все знали. Подростки – потому что она их учила, взрослые – потому что когда-то учились с ней. Маша ко всем находила подход и у большинства бывала дома – подрабатывала репетиторством.

Она открыла дверь и вошла в очередной одинокий вечер. В квартире было тихо и темно. Маша постояла так в темноте, не выпуская пакет из рук. С ботинок натекла грязная лужа. Пришлось стянуть их, чтобы не касаться мокрых шнурков. Тяжелую дубленку кинула на пол.

В зале поздоровалась со своими питомцами. Рассмотрела каждого сквозь прозрачные стенки, покормила, погладила через стекло. Каждый был таким красивым – особенного окраса и характера. Кто-то пушистый, а кто-то гладкий, но очень яркий.

На следующий день Грег вышел из самолета в омском аэропорту. А уже спустя три часа лежал на снегу, и сразу трое били его ногами. Это произошло довольно просто – без предупреждений, разговоров и веского повода.

Просто так.

Грег устал, замерз и совсем не был готов к драке. Он только кое-где превратился в дерево, чтобы защититься.

Было уже темно, когда его оставили в покое. Мимо ходили люди, но никто не обращал внимания. Он звал на помощь, но все просто шли мимо. Грегу показалось, что он замерз насмерть и стал призраком. Призраком в этой холодной жуткой глуши.

Грег попытался встать, но поскользнулся и снова упал. Никогда в жизни ему не было так больно и обидно. Он лежал на снегу и тихо смеялся разбитым ртом: «Чертов Кларк Кент, тебя бы тоже здесь отмудохали».

– Что? – Рядом остановилась женщина.

– Я сказал, что и Кларка бы здесь избили. – Грег попытался сесть, но голова закружилась, и он аккуратно опустился обратно на снег. – А ты меня слышишь?

– Да вся улица тебя слышит.

– Тогда почему ко мне никто не подходит?

– Мало кто понимает английский, думают, что ты пьяный. Давай помогу подняться. Где твоя гостиница?

– Не знаю. Я еще не успел.

– Ясно. Документы хоть целы?

Грег проверил карманы и помотал головой. Женщина что-то отрывисто сказала по-русски. Он не понял.

В детстве Маша часто приносила домой бездомных котов и собак. Потом задыхалась, конечно, но ничего не говорила родителям, чтобы животных не выбросили обратно на улицу.

Дольше всего у них прожил черно-белый кот – почти месяц. Потом Машу увезла скорая из-за сильного отека. Когда вернулась из больницы, кота уже не было. Больше никого и никогда не было.

Прошло двадцать лет, и Маша снова притащила кого-то в дом. Хотя и не чувствовала прежней радости. Чувствовала только неловкость и странный незнакомый запах. А еще стыдилась русского акцента, хоть и безупречно знала грамматику.

Спала на раскладушке.

На следующий день в темноте быстро собралась на работу. Проверила, что человек дышит, и сбежала, беззвучно закрыв дверь. Оставлять чужого в доме было неразумно, но брать у нее все равно нечего. Да и не зная русского, далеко не убежать. Все-таки не Москва.

Грег проснулся в незнакомом месте. Свет из окна был странный – холодный и белесый, как будто все вокруг запылилось и потеряло яркость. На потолке висела люстра в пять лампочек, но вкручена была только одна. Он потянулся и вспомнил, что вчера его били.

Грег подошел к зеркалу с наклейками турбо на пластиковой раме, осмотрел синяки и поморщился. Из кожи кое-где торчали занозы – так бывало, когда он превращался слишком резко.

Он обошел комнату, в которой было совсем мало вещей: раскладной диван, письменный стол и два шкафа с книгами. А еще странные стеклянные ящики, заглядывать в которые было неприятно.

Грег открыл шкаф и провел рукой по книгам. Они стояли в два, а кое-где и в три ряда. Книги во втором шкафу были на английском. Он взял одну и заметил, что полка сломана. Не задумываясь поднес руку, и дерево под лаком начало срастаться. Раньше такие фокусы сами по себе не получались.

Что-то в стеклянном ящике засветилось.

Маша зашла домой, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. В квартире было тихо и темно. Она несколько минут постояла так в темноте и только потом вспомнила про человека у нее дома.

Маша ругнулась и, не разуваясь, бросилась проверять своих питомцев. Все были на месте. Человек тоже был. Спал рядом на диване.

Маша сняла дубленку, отряхнула снег с меха и пошла на кухню. Она пила чай и проверяла тетрадки с домашними заданиями. От тетрадок пахло школой. Пахло переменами, которые приводили Машу в ужас. Но Маша была терпеливой. Она знала, что нужно всего лишь немного подождать.

Через несколько часов Грег тоже вышел на кухню и аккуратно сел напротив.

– Привет.

– Это че за фигня на тебе? – Маша подняла глаза. – Ты гей, что ли?

– Почему?

– Ну, одежда такая разноцветная, облегающая, как цирковая.

– Это так, рабочее, – отмахнулся Грег. – Остальное в крови.

Маша поставила чугунную сковородку на плиту и вывалила туда слипшийся комок макарон. Он влажно плюхнулся и зашкворчал.

– Телефон на столе. Тебе, наверное, позвонить надо?

– Надо. Только я номеров не помню.

– Классно.

– Маша, можно я еще переночую, а завтра уже в полицию пойду?

– Ага. – Маша убавила газ. – Тебя там как раз ждут. – Она разбила яйцо в макароны. – Ты отлежись пока, завтра вечером вместе сходим. У тебя здесь есть кто-то? Зачем приехал?

– Сибирь посмотреть.

– Ну и как, понравилось? – серьезно спросила Маша, а потом вдруг начала смеяться.

И Грег тоже начал смеяться.

Грег сидел на холодной скамейке и ждал. Маша разговаривала в кабинете.

– Маш, ты это, присмотри за пендосом, а? – сказал капитан полиции. – Я тебя очень прошу. Его снова отмудохают, а мне потом разгребай.

– Ладно, – кивнула Маша, – но с тебя должок.

– Не заржавеет, ты же знаешь. Все медэксперты твои.

Маша вышла, скептически осмотрела Грега.

– Тебе б шмоток купить. Завтра после репетиторства сходим.

Они возвращались домой молча. Грег пытался начать разговор, но его собственный голос казался неуместным на этих серых улицах. Казалось, что даже ночь здесь была какой-то серой.

Грег снова подумал про Кларка: «Если бы он оказался здесь, то уже спасал, руководил и давал интервью». Но спасаться Грегу почему-то совсем не хотелось – еще не зажили синяки.

В субботу Маша, как обычно, рано встала, покормила Олега и Егора, проверила температуру у Лены и открыла ящик с Машенькой. Забрала что-то в спичечном коробке.

– Ты куда? – спросил Грег.

– У меня сегодня репетиторство. Спи.

И он быстро заснул, потому что разницу часовых поясов не могут преодолеть даже супергерои.

По дороге домой Маша зашла в магазин. Рядом с крыльцом, как всегда, пили.

– Привет. – Маша поздоровалась со всеми и ни с кем. – Слышали, наверное, тут недавно мужика избили, вещи взяли. Не в курсе, может, кто продает? Хорошие должны быть.

– Было дело. Но это какие-то залетные кенты, не наши. Они его ножом порезали. Прям как колбасу.

Кто-то засмеялся.

– Это точно?

– Да, Мария Сергеевна, – сказал старший, – я с ними в одном автобусе ехал. Слышал разговор.

– Поняла, – ответила Маша, хотя еще не очень поняла. – Спасибо.

Маша вернулась домой, быстро поела и повела Грега на оптовку.

– Стой здесь, сейчас узнаю, работает ли Алик.

Она быстро ушла сквозь ряды шапок, штанов, лифчиков и кроссовок.

К Грегу подошли.

Маша вернулась через десять минут и снова выругалась, только на этот раз не коротко. Вернула Грегу шапку и прогнала цыган.

– Господи, как вы там живете?

Она повела его в дальний контейнер. Внутри сидел толстый бородатый Алик с рогатой палкой.

– У меня на него вот такие брючки есть, смотри. Хорошие, я тестю брал.

– Джинсы ему дай, ему джинсы нужны. И свитер.

Алик достал джинсы.

– Меряй, – сказала Маша.

– Где?

– Вон там, за шторкой.

– Маша, холодно же.

– Нормально.

Грег встал на картон и надел ледяные джинсы. Из темноты контейнера на него смотрели грустные голые манекены.

– Дикий он у тебя какой-то, – сказал Алик.

– Какой есть.

Маша расплатилась и взяла пакет.

– Спасибо, Алик.

– Хорошая ты баба, Мария, – сказал Алик. – Мужика бы тебе нормального.

– Ага.

На следующий день Маша снова ушла рано. Грег встал, еще раз осмотрел стеклянные ящики, постучал по одному пальцем и вернулся к книгам. Комиксов почему-то не нашлось. Это было странно, хотя и не так странно, как ящики.

Грег не знал, чем заняться, и начал разглядывать двор. Смотреть было особенно не на что – снег, несколько старых машин и голые деревья.

Деревья были обычные, серые, но как будто теплые. И чем больше он смотрел, тем больше усиливалось ощущение непонятной связи. Как будто деревья были его затекшими конечностями, которые вот-вот обретут чувствительность.

…За Машей кто-то шел. Она почувствовала это у самого магазина, но не стала дергаться, просто поудобнее перехватила пакет с картошкой.

Во дворе было темно и пусто. Ее окликнули по имени. Она сделала вид, что не услышала, и пошла дальше.

– Убийца! – крикнули ей.

Маша остановилась.

– Маша! – позвали ее с другой стороны двора.

Она подошла ближе.

– Ты-то что здесь делаешь?

– Увидел в окно и вышел встретить, – пожал плечами Грег. – Здесь у вас неспокойно.

– Меня встретить? – Маша решила, что из-за акцента не так поняла.

– Ну да.

– Странно это, непривычно как-то. – Маша осмотрела двор, но кроме них там никого не было.

– Мне показалось, тебя кто-то позвал.

– Это не меня, ошиблись.

Маша ждала, пока закипит вода для пельменей. Потом достала лавровый лист и бросила в воду. Почему-то захотелось сделать хоть немного вкуснее.

Она села на табуретку, которая не шаталась, как раньше. Какое-то время ели в тишине.

– Ты работаешь все выходные?

– Ага.

– Зачем? Из-за денег?

– Уж точно не по призванию.

– Почему не уедешь отсюда?

– У меня здесь дела, – быстро ответила Маша. – Хочешь чай?

– Я правильно понял, что здесь в любых непонятных ситуациях люди пьют чай?

– Чаще водку. Но и чай тоже.

– Маша, я все спросить хотел… – Грег начал подбирать слова.

– Про ящики?

– Ну да. Это то, что я подумал?

– Ага, плесень.

– Для какого-то исследования?

– Нет. – Маша отпила чай, поморщилась и полезла в шкаф. – Это мои питомцы. – Она поставила на стол бутылку портвейна.

– Но зачем?

– Олег случайно вырос, когда я в больницу попала. Потом дома лежала и поговорить не с кем. Ну а он ведь, по сути, живой.

Маша выплеснула чай из чашек и налила портвейн. Сделала три глотка и закашлялась. Грег молчал.

– Я и не думала, что поймешь. Да и плевать. Ты же через пару дней свалишь.

Стало так тихо, что послышались ватные голоса соседей из-за стенки.

– А я супергерой-неудачник, – сказал Грег и выпил всю чашку залпом.

– Ну я примерно так и подумала.

Когда они разлили по третьему кругу, Грег сказал: