Kitobni o'qish: «Цена Победы. Новая жизнь»

Shrift:

Мы любим бумажные книги

Глава первая
Побег

Залив кипяток в пластиковую коробку с «Дошираком», охранник автомобильной парковки – небольшого роста плотный мужчина лет сорока пяти, обладатель выпученных, как у речного рака, глаз и ярко-желтых усов, густо разросшихся под приплюснутым и немного кривым носом, – ненадолго оставил свой пост и отправился на плановый перекур. Выбравшись на свежий воздух, охранник поднял голову и громко выругался – зарядивший еще с полудня проливной дождь никак не хотел заканчиваться. Вот и сейчас тяжелые капли холодной воды, низвергающиеся с черного неба, стучали по козырьку его форменной кепки и заливались за воротник куртки.

Крепко отчитав небесную канцелярию за причиняемые неудобства, охранник, следуя инструкции, как учили на курсах, внимательно оглядел окрестности и заметил паренька, который быстрыми шагами и почему-то оглядываясь скакал через лужи в сторону парковки.

Через две с половиной затяжки паренек доскакал до него и вежливо поздоровался.

– Куда так поздно? – выдув из носа две струйки сизого дыма, строго спросил паренька бдительный страж порядка, хотя по большому счету это было не обязательно – паренек местный, примелькавшийся, достаточно было кивнуть в ответ на его «добрый вечер», докурить и вернуться на пост, чтобы приступить к ужину.

Скорее всего, любой другой охранник, оказавшийся в подобной ситуации, так и поступил бы, но обладатель ярко-желтых усов свою работу любил, ценил и старался исполнять служебные обязанности как можно более добросовестно. Он ведь здесь, чтобы следить за порядком и предотвращать внештатные ситуации? А вдруг местный паренек стащил из дома ключи и решил покататься на одной из родительских машин? Бывают ведь такие случаи, он сам по молодости воровал ключи от семейного «москвича» и катал визжащих от восторга девчонок по району.

А что, если этот паренек задумал то же самое? И что, если (тьфу-тьфу-тьфу) случится что-нибудь нехорошее? Кто в итоге окажется виноват? Он – охранник парковки. Не обратил внимания, допустил, не предотвратил. И как результат – потеря любимой работы с достойной зарплатой и ежеквартальными премиями.

В ожидании ответа охранник кинул в ближайшую лужу остатки вымокшей сигареты и, многозначительно сдвинув брови к переносице, уставился на припозднившегося посетителя парковки немигающим взглядом своих выпученных глаз.

– Дядя Саша забыл в машине какую-то рыбу, послал меня забрать, а то к утру испортится, – взъерошив рукой мокрые волосы, торопливо сообщил паренек, затем достал из кармана ключ от машины и помахал им перед носом у охранника. – Я туда и обратно.

– А сумка тебе зачем? – поинтересовался охранник, заметив на плече паренька небольшую дорожную сумку.

– А это… – паренек на секунду замялся, – а это дяди Саши… он просил в машину бросить. Завтра на три дня уедет из города, а сумки сам носить не любит… – закончил тот уверенно и, глянув на круглое брюшко охранника, туго обтянутое форменной курткой с эмблемой ЧОПа на груди, скривил губы и доверительно добавил: – Поэтому и толстый такой стал.

– Ладно, иди, – разрешил охранник. На секунду в его ответственной голове мелькнула мысль пойти следом за пареньком и проследить за его действиями, но тут он вспомнил про свой ужин: пока он будет ходить туда-сюда, лапша в коробке остынет и размякнет, а с таким нежным продуктом, как «Доширак», на счету каждая минута.

«В конце концов, – благоразумно заключил охранник по дороге на свой пост, – я не нянька, чтобы за подростками следить. Сказал, что его послали продукты забрать, значит, так оно и есть. На то он и малец, чтобы по родительским поручениям бегать. А все остальное – уже не мое дело…»

«А все-таки странно, – думал он, с комфортом устраиваясь в продавленном офисном кресле и бегло окидывая взглядом стоящие на рабочем столе мониторы, – какой дурак в такой ливень вылезет из дома без зонтика? Но, с другой стороны, откуда у подростков мозги?» – заключил охранник и перестал думать о посланном за рыбой пареньке, имени которого он не знал.

Вооружившись пластиковой вилкой и с наслаждением предвкушая предстоящее гастрономическое удовольствие, охранник снял с коробки крышку и умильно посмотрел на дымящуюся лапшу. Запах специй защекотал ноздри, и чувство предвкушения сменилось на острое желание.

– Приятного аппетита, Сан Саныч, – весело сказал себе охранник и, прикрыв от удовольствия глаза, принялся за уничтожение содержимого коробки.

Отвязавшись от приставучего чоповца, паренек по имени Рома взял спринтерский темп и уже через несколько секунд затормозил перед новехоньким, черного цвета спортивным купе-внедорожником из Баварии. Приветливо мигнув аварийкой, BMW разблокировал замки. Воровато осмотревшись, Рома открыл правую переднюю дверь, забрался в салон и зачем-то бегло осмотрелся.

«Если перестанешь валять дурака и начнешь хорошо учиться, когда-нибудь купишь себе такую же классную машину…» – заявил дядя Саша два месяца назад, когда вернулся из автосалона и семья в полном составе – мама, он и мелкая Анька – вышли на улицу, чтобы оценить купленный за большие деньги шикарный автомобиль. И после, при любом удобном случае, дядя Саша, напуская на себя самодовольный вид, расхваливал качество отделочных материалов салона, плавность хода, быстрый разгон, надежность тормозов и самые разные полезные и не очень опции, которыми этот BMW Х6, в самой дорогой версии М, был под завязку нашпигован. Эта его болтовня раздражала Рому… а в последнее время и к самому отчиму он чувствовал сильное раздражение, и никакие разговоры по душам между ним и мамой не могли это чувство изменить.

Кинув сумку в ноги и вытряхнув из головы неуместные сейчас воспоминания про идиотские реплики отчима, Рома достал из кармана мокрой кожаной куртки складной швейцарский нож, вытащил из недр рукоятки блестящее, заточенное, как бритва, лезвие и еще раз огляделся. Все тихо, лишь справа и слева отдыхают от дневной суеты автомобили соседей по дому, некоторые еще мокрые и почти все – с хорошо заметными разводами грязи на кузовах.

Зато «икс-шестой» дяди Саши сухой и чистый, словно его прямо тут вымыли и протерли. А какой порядок в салоне! Отчим давно удивлял Рому своей маниакальной страстью к упорядочиванию вещей в пространстве, и салоны его автомобилей не являлись исключением. Чистота такая, будто сюда никто и никогда не садился, а мелочовка, которая обычно валяется в машинах у нормальных людей, здесь начисто отсутствовала. Впрочем, и дома для каждой вещи существовало свое законное место, а любое нарушение приводило к неприятным разговорам на повышенных тонах.

Не жизнь, а какой-то беспредел.

«Ну ничего, аккуратист хренов, сейчас я тебе устрою…» – перевалившись через широкий центральный подлокотник, Рома всадил лезвие ножа по самую рукоятку в спинку водительского сиденья и резко дернул руку вниз.

На бежевой коже появилась первая рваная рана.

– Вот тебе, сволочь! – громко сказал Рома, всаживая нож в спинку еще раз. Потом еще и еще. Изрезав в лоскуты верхнюю часть сиденья, он с остервенением принялся кромсать нижнюю часть, и чем больше обивки он уничтожал, тем сильнее в нем закипала ненависть к отчиму. Когда на обеих частях сиденья, нижней и верхней, уже не осталось живого места, Рома выдохнул, дрожащей от прилива адреналина рукой сложил нож и убрал его в карман.

«Пора отсюда уматывать…» – подумал он и уже взялся за ручку двери, чтобы покинуть место преступления, как в поле его зрения попала красная кнопка запуска мотора.

«А что, если?..» – вдруг возникла в голове мысль. Пару секунд он набирался решимости, а потом перелез на изрезанное водительское сиденье и нажал кнопку START ENGINE.

Дизельный мотор внедорожника завелся и негромко заурчал.

«Да-да, точно… так и надо… чтобы уже наверняка…» – Рома потянул на себя рычаг селектора передач и легонько надавил педаль газа. Автомобиль мягко тронулся с места.

«Это что еще такое?» – поглощая остатки «Доширака», подумал охранник, заметив на одном из мониторов, как черный «икс-шестой» двигается в сторону выезда с парковки. Но больше он ни о чем не успел подумать, поскольку сразу после этого BMW на бешеной скорости пролетел мимо него и снес закрытый шлагбаум. А через секунду с улицы донесся глухой звук удара железа об железо.

– Что за?.. – завопил Сан Саныч и, опрокинув на брюки остатки лапши, пулей вылетел из своей будки и помчался на улицу. То, что он увидел, было ужасно: в пяти метрах от выезда с парковки, крепко приложившись бампером и решеткой радиатора к фонарному столбу, стоял щедро поливаемый дождем разбитый автомобиль.

Охраннику стало нехорошо. На ватных, плохо сгибающихся ногах он доковылял до искореженной машины и с замиранием сердца заглянул в салон, чтобы увидеть, насколько тяжело ранен водитель. Однако того в машине не оказалось, лишь на повисшей белым безжизненным мешочком подушке безопасности виднелись свежие следы крови. Несколько секунд охранник тупо глядел на изрезанное в клочья водительское сиденье; затем, заставив себя пройти еще два шага вперед, он увидел, что передняя часть машины врезалась в фонарный столб, слившись с ним в единое целое, и, пока Сан Саныч, растерянно моргая глазами, пытался сообразить, куда же мог подеваться паренек, фонарный столб, издав противный скрежещущий звук, решил уклониться от своих прямых обязанностей, погас и завалился прямо на BMW.

Сначала столб вдребезги разбил лобовое стекло и панорамную крышу автомобиля, затем скользнул влево, сорвал с петель открытую водительскую дверь и едва не зацепил охранника, который в последний момент успел отскочить в сторону. Финалом трагедии стал обрыв электропроводов, что привело к аварии на линии энергоснабжения и частично обесточило элитный жилой комплекс, расположившийся за МКАДом, в экологически чистом районе на севере Москвы.

– Алло, Петр Леонидович, это Бурмистров. У нас тут ЧП… – придя в себя после кратковременного шока и заикаясь от волнения, сообщил насквозь промокший охранник начальнику смены, хорошо понимая, что уже завтра ему придется искать себе новую работу. Фейерверки из ярко-оранжевых электрических искр издавали характерный треск, словно брошенные в костер сырые поленья, и раз в несколько секунд проявляли в черноте дождливой мартовской ночи разбитый «икс-шестой» и застывшую рядом трагическую фигуру охранника, а потоки льющейся с неба воды только усиливали драматизм случившегося.

В тот же самый момент, прячась от дождя под крышей автобусной остановки и не подозревая о катастрофических последствиях своего противоправного деяния, Рома с нетерпением ожидал прибытия маршрутного такси.

Впрочем, сейчас ему было не до размышлений о каких-либо последствиях. «Где эта чертова маршрутка?» – повторял он про себя, вытирая ладонью нос, из которого обильно текла кровь, – сработавшая от удара об столб подушка безопасности больно стукнула его по носу, почти что нокаутировала. Но, понимая, что сейчас не самое подходящее время для задержек, он схватил сумку, выбрался из разбитого автомобиля и, слегка пошатываясь, побежал прочь, мысленно благодаря занятия боксом и собственный вспыльчивый характер, из-за которых он нередко становился в школе участником разнообразных стычек и научился держать удар.

Уже через минуту он находился на приличном расстоянии от места преступления, и пока все шло по плану, вот только маршрутки словно вымерли – по мокрой, блестящей в свете фар и фонарей дороге, мимо автобусной остановки, щедро поливая грязной водой тротуар, проезжали самые разные автомобили – легковые и грузовые, какие угодно, но только не маршрутки. Попытки поймать такси успехом не увенчались – водители не останавливались или, на секунду притормозив, снова ускорялись, исчезая за поворотом.

Пробормотав вслед очередному скрывшемуся таксисту несколько недобрых слов, Рома почесал затылок и поморщился. «Ну и досталось же мне сегодня…» – с горечью подумал он, бережно ощупывая приличных размеров шишку. Затем приложил руку к носу и обрадовался, не обнаружив на пальцах свежей крови: кровотечение наконец-то прекратилось.

Шишка появилась за несколько часов до происшествия, в результате очередной ссоры с отчимом, которая впервые закончилась для Ромы подзатыльником. Семейный конфликт с применением рукоприкладства случился на кухне – в последнее время дядя Саша все чаще возмущался, что не желает видеть загаженную пасынком кухню и столовую, спотыкаться о его разбросанные по коридору ботинки и так далее по списку. Претензии отчима казались Роме просто мелочными придирками, и как он ни старался, так и не смог понять, почему каждый раз, вернувшись с работы, дядя Саша приходит в бешенство.

«Он просто до меня докапывается…» – так Рома объяснял маме природу подобных стычек после их завершения.

Чаще всего ссоры начинались за ужином, во время разглагольствований дяди Саши о том, чего не хватает современным подросткам для нормальной жизни. Игнорировать нравоучения отчима не получалось – чем больше Рома их слушал, тем сильнее начинал раздражаться, а затем наступал момент, когда он не выдерживал, вступал в перепалку и вскоре разговор переходил на повышенные тона. Финал, как правило, был одинаковым: с грохотом оттолкнув стул, Рома покидал столовую, оставив на столе тарелку с недоеденным ужином и чашку с недопитым чаем.

Однако к сегодняшней ссоре обычные инсинуации дяди Саши прямого отношения не имели: ссора была тщательно спланирована и спровоцирована самим Ромой, который решил поставить жирную точку в этих бесконечных разбирательствах. Результат превзошел его ожидания и закончился неожиданным – для всех участников действия – крепким подзатыльником.

Покинув кухню и поднявшись к себе, Рома с грохотом захлопнул дверь в комнату и закрылся на замок. Упав в кресло возле письменного стола, он тупо уставился в щедро забрызганное крупными каплями воды окно, за которым несколько часов без перерыва шел нетипичный для середины марта сильный дождь. Несколько минут он просидел в относительной тишине, лишь с первого этажа доносились обрывки реплик – это мама разговаривала с мужем (о нем, конечно); вскоре за стеной зазвучали мерные звуки пианино, выше-ниже, быстрее-медленнее, – занимающая соседнюю комнату младшая сестра Аня старательно репетировала гаммы: прошлой осенью ей купили настоящее пианино, отдали в музыкальную школу и теперь каждый вечер минимум на два часа жизнь в квартире становилась невыносимой, – Рома ненавидел эти звуки до скрежета зубов и постоянно упрекал маму, говоря ей, что пианино следовало купить цифровое, к которому можно подключать наушники.

– И тогда Анька может играть на нем хоть до одури, – пояснял он ей свою мысль. – Я же пользуюсь наушниками и никому не мешаю.

Когда терпение лопнуло окончательно, Рома начал включать на полную громкость (для чего он приобрел мощную колонку) что-нибудь забористое – например, полюбившийся ему еще с прошлого года дебютный альбом американской инди-рок-группы Imagine Dragons или хорошо подходящее для подобных случаев творчество Rammstein.

Дядя Саша просил его слушать музыку потише, однако Рома эти просьбы решительно игнорировал, и тогда отчим нанес ему ответный удар – однажды Роме захотелось поиграть в видеоигры, но сколько бы он ни нажимал на кнопку пульта, экран его плазменной панели оставался черным. Оказалось, что дядя Саша, так и не получив на свои просьбы желаемый отклик, выдернул из телевизора провод питания и сказал, что вернет его только после того, как Рома пообещает слушать свою музыку тихо.

Не желая остаться без игр, Рома решил сдаться и заткнул уши наушниками. Однако наушники решали только одну из его проблем. Оставалась еще вторая: его ужасно раздражало, что к музыкальным занятиям сестры родители относятся с таким энтузиазмом, отчим так и вовсе был уверен, что, когда Анечка вырастет, она обязательно пойдет по музыкальной части.

– С таким-то талантом одна дорога – в Гнесинку, консерваторию, а дальше – концерты, слава… – фантазировал дядя Саша, планируя блестящее будущее дочери.

А когда Рома заявил родителям, что хочет серьезно заняться автогонками, они ему отказали и даже не пожелали объяснить почему. Просто сказали: нет.

После этого музыкальные упражнения младшей сестры начали раздражать его еще больше – в иные моменты Рома был готов взять из кладовки молоток потяжелее и разбить это чертово пианино на тысячу кусков. И только остатки здравомыслия, с трудом пробиваясь сквозь воздвигнутую им стену ненависти, подсказывали, что так делать нельзя.

«Вот было бы оно цифровое, – вздыхал в такие моменты Рома, – я бы вылил стакан воды куда надо, и все дела…»

Та-та-та-та-та-та-та-та… Та-та-та-та-та-та-та-та… «Сволочь ты мелкая!» – Поднявшись с кресла, Рома подошел к стене и несколько раз сильно стукнул в нее кулаком. Звуки на мгновение стихли, послышался ответный стук, после чего гаммы зазвучали с новой силой.

«Издевается…» – вздохнул Рома, затыкая фортепианные пассажи сестры спасительными наушниками. Нет, все это безнадежно, хоть стены проломи, все останется как есть: сестра будет долбить по клавишам, отчим продолжит устраивать ему сцены, называя пасынка бездарью и лоботрясом, а мама… Мама, хоть и встает на его сторону, особо ничего изменить не может. Просто мама, она такая – когда отчим орет на Рому, защищает сына, а если Рома, кипя от негодования и обиды, жалуется ей, что дядя Саша относится к нему несправедливо, встает на защиту мужа.

Воткнув штекер наушников в телефон, Рома включил первый попавшийся в плейлисте трек, подошел к окну и настежь открыл одну из створок. В комнату ворвался влажный холодный воздух, и через несколько глубоких вдохов и выдохов ему стало немного лучше. Голова все еще гудела, но не из-за полученной затрещины, а из-за того, что после удара он потерял равновесие и неудачно упал назад, крепко приложившись головой об угол холодильника.

«…А здорово, гад, врезал…» – вздохнул Рома, ощупывая растущую на затылке шишку. Песня закончилась, и в наступившей на пару секунд тишине он расслышал тихий стук в дверь.

– Что? – вызывающе спросил Рома и выключил музыку, демонстративно оставив наушники в ушах.

– Открой, пожалуйста, – раздался из коридора голос мамы. Рома прикрыл окно, подошел к двери, щелкнул замком и занял оборонительную позицию возле письменного стола.

Мама с печальным лицом вошла в его комнату.

– Какой у тебя беспорядок… – покачала она головой, посмотрев по сторонам.

– Кому-то мешает? – Голос Ромы звучал громко и по-прежнему вызывающе. Пусть придурок, где бы он сейчас ни был, тоже услышит, как мама терпит фиаско и его просьба «Света, ну сделай же что-нибудь со своим сыном!» ни к чему конструктивному не приведет.

– Голова болит? – спросила мама, решив не обращать сейчас внимания на интонации сына.

– Нет, – сквозь зубы выдавил из себя Рома.

Стоять ему расхотелось, он уселся в кресло и принялся как можно равнодушнее смотреть на маму.

– Давай съездим в травмпункт, – предложила мама миролюбивым тоном. – Травма головы может быть серьезней, чем кажется.

– У меня все в порядке, – не меняя тона, процедил Рома, ожидая, когда она начнет ему говорить о важности семейных ценностей и прочей ерунде, от которой у него в последнее время сводило скулы. – Вы лучше холодильник свой проверьте… – с усмешкой добавил он.

– Хорошо, я вызову врача на дом, – сказала мама.

– Не нужно, – ответил Рома, в планы которого общение с докторами не входило. И, понимая, что маму это не остановит, он добавил: – Завтра сам схожу, если не пройдет.

Светлана тихо вздохнула и покачала головой.

– Ты сделал уроки?

– Нет… сделаю… позже… – Рома заговорил резко, словно расстреливая маму короткими безразличными репликами.

– Я за тебя волнуюсь… Тебе осталось учиться совсем немного, но с таким отношением к занятиям ты не сможешь поступить в нормальный институт. – Светлана в стотысячный раз повторила фразу, которую говорила Роме практически каждый день с тех пор, как тот с тройками по всем основным предметам закончил девятый класс. Обычно Рома отвечал однотипно: «Не переживай, мама, как-нибудь поступлю», однако сегодня он ответил иначе:

– А кто тебе сказал, что я хочу куда-то поступать? – Его голос вновь зазвучал вызывающе, Рома посмотрел на маму исподлобья – в последнее время это стало его любимым приемом во время таких семейных «душеспасительных» разговоров.

– А что же ты собираешься делать? – после небольшой паузы спросила Светлана, никак не ожидавшая подобных слов, да еще сказанных так грубо.

Рома скривил губы и еще раз усмехнулся. Кинув на стол наушники, он развернулся к маме спиной и, наугад раскрыв учебник по литературе, сделал вид, что внимательно его читает.

Немного подождав, Светлана повторила вопрос.

– В армию уйду, – не оборачиваясь, сообщил ей Рома, – и вы наконец-то избавитесь от моего присутствия. А потом… я куда-нибудь уеду и больше никогда, – его голос зазвучал угрожающе, он развернувшись в кресле на сто восемьдесят градусов, оторвался от учебника и уставился маме прямо в глаза, – слышишь, никогда не увижу ни тебя, ни твоего идиота мужа! Потому что вы оба меня достали. Я буду жить так, как я хочу, и в моей жизни ни тебе, ни ему места не будет!

Реплики эти Рома придумал давно, выучил наизусть и даже отрепетировал, но до сих пор не было по-настоящему подходящего случая применить их в деле. Он хорошо понимал, что мама – как и любая другая мама – переживает за будущее своих детей, и был уверен, что такой ответ гарантированно причинит ей боль.

– Почему ты так говоришь? – мягко и спокойно глядя на сына, спросила Светлана. Она очень хотела сказать сыну что-то важное, но слова вдруг закончились, и на глазах выступили слезы. Она отвернулась, но Рома увидел, как мама плачет, и у него защемило сердце, стало нестерпимо больно от мысли, что он так нехорошо с ней поступает; он почувствовал, что хоть удар и достиг цели, но делать так нельзя, ведь мама – единственный человек, который для него так много значит, и если он сейчас встанет, обнимет ее, скажет что-то хорошее, то мама перестанет плакать и все образуется. Еще недавно он так бы и поступил, но сейчас он этого не сделает.

Небрежно бросив учебник, Рома встал из-за стола, снова подошел к окну и нетерпеливо забарабанил пальцами по оконному стеклу.

– Рома! – услышал он голос мамы. – Что же с тобой происходит…

Она сделала шаг вперед, Рома увидел ее отражение в оконном стекле, и желание обнять маму стало еще сильнее. Но он изо всех сил подавил в себе это желание – если сейчас дать волю чувствам, совершить задуманное будет гораздо сложнее.

– Мне надо приготовить уроки на завтра, а ты мне мешаешь, – ледяным тоном произнес Рома, – и оставьте уже меня в покое… Надоели уже со своим лицемерием и демагогией. И еще… – Рома снова повернулся к маме и вновь посмотрел ей прямо в глаза. «Откуда в нем столько ненависти?» – ужаснулась в этот момент Светлана, а ее мятежный сын, выждав несколько секунд, отчеканил последнюю из придуманных им реплик:

– У тебя своя семья, ей занимайся. А ко мне больше не лезь. Понятно?

«А все-таки порядочная я сволочь…» – мелькнула в голове мысль, но тут же исчезла, чтобы не мешать окончательному и безжалостному уничтожению родственных уз, ставших для него невыносимыми.

– Понятно? – повторил Рома.

Чтобы не расклеиться и не наделать столь неуместных сейчас сентиментальных глупостей, он снова повернулся к окну: не стоит маме знать, что не только ей, но и себе он причинил сильную душевную боль. Пусть думает, что ему на все наплевать.

«Уходи, мама… – мысленно попросил Рома, сдерживая охватившее его волнение, – пожалуйста, уходи, ты уже ничего здесь не изменишь…»

Он стоял и смотрел в окно, пока не услышал, что дверь в его комнату закрылась, и он вновь остался наедине с собой и своей совестью – та, пользуясь случаем, на мгновенье проснулась и напомнила, что последнее время он слишком часто повышал на маму голос, обвиняя ее и в безразличии, и в том, что она его разлюбила, но таких гадостей, как сегодня, он еще ни разу не говорил.

«Так было надо, – успокаивал себя (и свою совесть) Рома, – я сделал все как хотел, и уже совсем скоро меня здесь не будет…»

Он ждал, что мама вернется, и, может быть, не одна, и разговор продолжится, но этого не случилось, и до самого вечера его уже никто не беспокоил.

«Вот дерьмо! – Шмыгая разбитым носом, Рома внимательно вглядывался в каждую выныривающую из дождливой темноты машину, похожую на фургон маршрутного такси. – Разве можно так издеваться над человеком?»

Нос болел так, словно был сломан. Не повезло, конечно, с подушкой безопасности, как-то он не предусмотрел, что та решит отомстить ему за содеянное. «Ну и ладно, – ухмыльнулся вдруг Рома, вспоминая, как направил машину прямо в столб, – нос-то пройдет, куда денется, а вот дяди-Сашино корыто я приложил хорошо, очень даже хорошо, будет знать, скотина, как подзатыльники раздавать…»

Черт, когда же он отсюда уедет? Сговорились, что ли, все против него?

Он осторожно ощупал разбитый нос (вдруг снова кровь пошла?) – нет, все в порядке, только дышать тяжело и ощущения неприятные: в носу щиплет и хочется постоянно чихать, а это больно.

«Оставь в покое нос и дыши ртом, кретин…» – подсказал ему кто-то невидимый. Рома последовал совету, и сразу стало полегче.

«Ну, давайте уже…» – взывал он к высшим силам, готовый в любую минуту нырнуть в темноту и исчезнуть в стене проливного дождя. Вдруг его уже ищут?

И время, время… Он и так на поезд уже опаздывает!

И тут вдали показалась машина, по всем признакам похожая на маршрутку. Рома вышел на дорогу, замахал руками и взмолился, чтобы спасение не промчалось мимо, обдав его грязью. Молитва была услышана: машина затормозила, и автоматическая дверь открылась; он забрался внутрь, заплатил деньги, прошел в самый конец пустого полутемного салона, сел на задний ряд и только тогда позволил себе расслабиться и перевести дух.

Итак, первую, самую короткую и невероятно сложную часть своего пути он преодолел и сейчас находился в относительной безопасности. Теперь, не привлекая внимания полицейских разбитым носом, ему нужно спуститься в метро, доехать до Курского вокзала и купить билет на нужный поезд.

«А там я заберусь на верхнюю полку, и уже никто не сможет меня достать…» – размышлял Рома, прислонившись лбом к прохладному, украшенному разноцветными бусинками дождя окну маршрутки, навсегда прощаясь с хорошо знакомыми ему домами и улицами. О том, что его могут легко вычислить по паспорту и снять с поезда на любой станции, он еще со вчерашнего дня решил не думать – в каждом, даже самом блестящем плане обязательно есть слабое место, что не исключает вероятность того, что ему повезет.

Да и вообще, после того, что он сделал, назад ему хода нет.

Мысль покинуть родительский дом окончательно оформилась в голове у Ромы двумя днями ранее, после очередной стычки с отчимом. В последний год дядя Саша стал относиться к пасынку невероятно строго, и Рома никак не мог понять: почему это происходит? Что он делает не так?

Два дня назад, потеряв самообладание, Рома проорал на весь дом:

– Да я свалю отсюда при первой возможности! Ноги моей не будет в твоей дебильной квартире!

– Что ты сказал, сопляк? – в свою очередь закричал отчим. Он неоднократно обещал жене, что будет держать себя в руках, и все-таки, как бы он ни старался, наступал момент, когда Рома выводил его из себя. – Ну-ка, повтори!

– Да что слышал! – усмехнулся Рома. – Могу и повторить…

– Пошел вон отсюда, – прошипел отчим, чувствуя, как внутри у него все закипает и сейчас он задаст этому гаденышу с наглой мордой по первое число. Однако Рома уходить не торопился, он смотрел на отчима презрительным взглядом, вызывая того на дальнейшие действия.

Но тут совершенно некстати открылась входная дверь и в квартиру зашли мама и младшая сестра Аня.

– Что с вами? Что случилось? – спросила Светлана, поглядев на стоящих друг напротив друга мужа и сына. Первый покраснел, как рак, Рома же, наоборот, был бледен и смотрел на отчима сверху вниз.

– Ничего, – бросил в ее сторону Рома, одарив отчима презрительным взглядом. Он покинул поле боя и отправился в свою комнату, обещая себе, что в следующий раз, в знак протеста против дяди-Сашиного произвола, он сломает что-нибудь ценное, но тут ему в голову пришла куда более блестящая идея: хватит им уже собачиться, нужно просто взять и сбежать из дома!

«К чему вся эта показная чушь?» – подумал Рома, хорошо помня, как в кульминационный момент очередной ссоры, он со всей силы треснул по стене и в кровь разбил кулак. А что в итоге? Мама отвезла его в травмпункт, стену отмыли, рука болела почти месяц, а жизнь как была невыносимой, так и осталась.

И чем четче сейчас оформлялась в его голове мысль, что нужно срочно покидать опостылевший ему семейный очаг, тем большее количество плюсов он в ней находил.

«Мама, конечно, сначала будет плакать, а потом вынесет мозг этой толстой скотине дяде Саше за то, что вел себя со мной неправильно. – С чувством мстительного удовлетворения Рома принялся представлять события, которые непременно начнутся после успеха его дерзкого предприятия. – Может быть, они даже поссорятся и разойдутся…»

Правда, он не очень понимал: с кем тогда останется младшая сестра, к которой он давно уже не питал теплых чувств? «А пусть она остается с любимым папочкой и играет ему на пианино, пока у того уши не завянут…» – злорадно решил он, радуясь, что совсем скоро он больше не увидит недовольную морду дяди Саши и не услышит его дебильные речи:

«…Ты должен хорошо учиться… учиться… учиться… А потом поступишь в строительный или экономический институт… институт… институт… Окончишь его и придешь работать в мою компанию… компанию… компанию… И когда-нибудь мой бизнес станет твоим… твоим… твоим… твоим…»

«Да шел бы ты в задницу, придурок, вместе со своим бизнесом! – думал в такие моменты Рома, скептически глядя на круглое и лоснящееся, как хорошо выпеченный блин, лицо отчима. – Чтобы я стал таким же, как ты? Жди-жди…»

Маршрутка, задрожав всем своим существом, остановилась возле одного из подземных переходов, ведущих к станции метро. Пробравшись через пустой салон, Рома буркнул водителю слова благодарности и вновь оказался на улице. Дождь закончился, от недавнего стихийного бедствия осталась только висящая в воздухе неподвижная и ужасно противная морось, настолько густая, что даже ближайшие дома имели неясные очертания, а те, что стояли чуть позади, и вовсе сливались друг с другом в однородную светящуюся прямоугольниками окон массу.