Kitobni o'qish: «Ночной шум»
НОЧНОЙ ШУМ
Часть 1
Глава 1
Роман Оченёв, бывший военврач, уйдя на пенсию в сорок с хвостиком, вернулся в родной город Щупкино.
Тихий зелёный городок встретил его тем приветливым равнодушием, которым Россия встречает даже врагов. Земли-то о-го-го сколько, живи и ты, коль не шутишь…
Через месяц спокойной жизни, Роман начал слышать в своей квартире непонятные шорохи, шёпот, загадочные голоса, неразборчивые соблазнительные призывы, причмокивания, стоны, женский смех, похожий на русалочий. И ему захотелось этим с кем-то поделиться.
Он открыл в Дом Культуры литобъединение «МИФ». «Мистика и фантастика».
К нему потянулись подростки и экстравагантные чудаки. Вроде художника Анатолия, взявшего псевдонимом «Голод», чтоб оздоровиться. Отказавшись от пищи, он неожиданно прорвался к духу. Образно говоря, добыл где-то бур, просверлил в небе дырку, заглянул туда, удивился, но толком не смог передать другим, что там творится. Лишь бросал лозунги и призывал через голодание идти к Разуму. Потом наглядно показал, что увидел в духе кибер-панка Гигера. Одну из своих картин даже разместил в интернете. Это сработало, и однажды он проснулся модным и знаменитым. Его полотна начали продаваться среди щупкинской и столичной знати.
А странный случай только добавил Голоду славы.
В городе неожиданно скончался от инфаркта молодой «олигофрен», местный олигарх. Всё бы ничего, ну, помер ещё один ворюга, но как-то непонятно помер. Чего-то испугался, что не характерно для паразитов России. Прокричал про какого-то дракона и испустил дух. После этого Анатолий радостно завопил на каждом углу о братьях по разуму. Параллельный и перпендикулярный миры существуют! Оттуда уже лезут к нам со всех щелей. Нет правды на Земле, но есть она пониже… или повыше…
Оченёв, повидавший много необъяснимого, поддержал художника, когда того травила местная официальная газетёнка.
Вот и сейчас на заседании «Мифа» он вслух прочёл о странной гибели ещё одного из богатеев. Автор явно намекал на некую порчу, вызванную Анатолием. Все оживились. Вот и за «олигофренов» взялись! Не всё жировать. Кармы никто не отменял, значит, и власть пора менять.
– Надо не только ворюг менять, но и всю систему! – горячо поддержала Булавина, дожёвывая свой дежурный бутерброд.
Ксения Андреевна – незаурядная дама, учительница на пенсии, коммунист и народный депутат, находилась в оппозиции к городской власти и одна ещё что-то делала для народа. Она боролась за униженных законом людей, судилась с воровской властью, заступалась за выброшенных на улицу жителей, отстаивала их дома, которые шли под снос. Не боялась говорить в лицо бандитам и грабителям правду. Многие нувориши учились в местной школе и были её учениками. Те кисло соглашались и, чтоб училка отстала, выделили ей помещение для театра. Пусть поднимает культуру, коль сил некуда девать! И теперь вечерами в ДК эта крупная тётя с кудряшками серого цвета исключительно для души ставила любительские спектакли по классикам жанра. Посещали эти представления бабушки, родственники актёров и одуревшие от безделья подростки, засыпая к последнему акту под мерный шепот подсказывающих друг другу текст актёров. Иногда, правда, все вострили уши от неожиданного несвязного с темой текста главного героя. Это прима театра отвечал на телефонные звонки. Работая системным администратором, он не отключался от клиентов даже во время спектакля.
Романа трудно было не полюбить. Он обладал красными полными щеками, выглядел жизнерадостным, обожал дегустации и саму жизнь с людьми. Небольшое затворничество только пошло ему на пользу. Отдохнул, подкопил силёнку. И завлёк прихожан байками из военной жизни, где больше всего происходило таинственных происшествий. Роман убедил слушателей даже в том, что покатался на летающей тарелке, которая до сих хранится в ангаре одной из военных баз. Этим рассказом он разбудил самых сонных студийцев. Многие никогда не сочинявшие, всерьёз взялись за перо и задумались о карьере Беляева, Ефремова, Жюль Верна, Уэллса, Брэдбери. К тому же Роман любил и порадовать.
– Ксения Андреевна, – ровным тоном произнёс Оченёв. – Министр культуры направил один из театров Подмосковья на международный фестиваль в Канны. Сегодня к нам в ДК приезжает комиссия из Москвы, надо бы встретить… Вы сможете показать им пьесу про Змея Горыныча?
Булавина своими огромными детскими глазами воззрилась на него. Военврач, не моргая, ответил честным взглядом. Такому не поверить – грех. Она сразу побежала к себе в театр репетировать. В дверях Ксения Андреевна сшиблась с Зябликовым, сторожем-дворником, разнорабочим в ДК, мастером на все руки и актёром в её самодеятельном театре. Слегка пощипала на радостях этого маленького, чуть сгорбленного от физического труда человека и выскочила в коридор.
Зябликов, отерев пот со лба, достал из-за пазухи бутыль вина, соки, торт и пакеты.
Подростки и художник окружили стол и преданно воззрились на Оченёва. Отчего Роман впервые задумался о собственных детях. Эту мысль он выразил опосредованно, обратившись к Зябликову.
– Тарас, а не жениться ли мне?
Тот ответил согласными на всё глазами.
– Да поздно уж…
– Что ты! – засуетился Зябликов. – Только свистни! У нас столько непочатых щупкинок бродят по улицам…
– А что сам?
– Пусть молодые женятся. Они боятся умереть в одиночку.
– Я тоже боюсь? – усомнился Оченёв.
– У тебя другое. Ты сообразил, что всё равно умрёшь в одиночку и потому не женился.
– А немолодой и женатый почему не разводится по этой логике?
– Он понял, что его надули, но трусит одиночества.
– Самое интересное, что оба завидуют друг другу! – почему-то решил Роман.
– Где хорошо – там нас нет. Ваше здоровье, товарищ писатель!
– И вам не кашлять, господин дворник!
Вокруг поскучнели от непрошенных в холостяцкой среде семейных разговоров. Когда Зябликов пьянел, то лез в такие дебри психологии, что Фрейд рядом засыпал.
– А кто-то испытал всё, и – недоволен, – добил всех Тарас. -Потому что хочет любви. Земной и неземной, чтоб жить вечно, а умереть вдвоём, завидуя только себе, любимому!
Наступившему молчанию мог бы позавидовать Эйнштейн, когда впервые сообщил о теории относительности. Разрядил тишину сам философ. Он разрыдался.
Подростки с жалостью окружили Зябликова. Они любили его за безоглядную щедрость. Он так легко делился последним, что дух захватывало.
– Дядя Тарас не надо…
– Ну, хочешь, мы твоему зятю сожжём дверь или кирпич на голову?.. – предложил боевой шестнадцатилетка.
– Хороший ты парень, Зуб, добрый… – глотая слёзы, погладил заступника по голове Зябликов. – Не надо…
– Это ты добрый! – встрял приятель Зуба. – Он же тебя бомжом сделал. Хочешь, накромсаем ему по морде и по шкуре?
– Шарик, это моё дело, сам лопухнулся – сам расхлебаю!
– О чём вы? – навострил уши Оченёв.
Зуб и Шарик сразу замолчали, смущённо переглянувшись.
– Подлость порождает подлость, а доллар – доллар, – туманно объяснил Зябликов. – Моя честность уничтожает честность сестры… Потому я нищ, зато чист, как после бани!
Роман внимательно осмотрел на дворника с головы до ног. Этот безобидный человечек, похоже, был переполнен спасительными афоризмами. Быстрая торопливая речь, бритая голова, чтоб не запаршиветь, очень подвижная, суетливая походка, согнутая работой спина. Правда, глаза живые, блестят, как у преданной собаки. Хочет общения, любви женщин. Поговорить с любым горазд. И ничего за душой. Никому не нужен, кроме ДК, и никаких перспектив на семью. Из собственного дома выгнали. Такой не станет добиваться своего, не будет мстить.
Что за люди? Столько зла на них обрушивается, а они ничего не замечают. Тарас был всегда дружелюбен, а синие бездонные глаза всё прощали. Терпеливые русские ангелы! Единственное, что себе позволяют – пить без меры. У кого ж на вас рука поднимается? Почему вы так нехотя прогоняете всякую нечисть со своей земли?
Через полчаса все разошлись. Тяжело поднялись с места и Оченёв с Зябликовым.
Медленно спустились с мраморных ступенек, вышли на осеннюю улицу. Сторож взял метлу, откинул ногой к урне пластиковую бутылку и задумался во хмелю.
– Наказание свыше есть, но его можно устроить и здесь, – прямо посмотрел на него Роман. – Если хочешь, я твоему зятю прижму яйца дверью?!
Тот посмотрел на него мудрыми, усталыми глазами старой побитой собаки и отрицательно покачал головой. Затем пошёл проверять здание, загребая истоптанными кроссовками пожухлые листья и распространяя вокруг себя запах давно немытого тела.
Военврач прижался к решётке ворот и обратил раскрасневшееся лицо к возвышающемуся над парковыми деревьями шикарному особняку на холме за речкой. Там кипела совсем другая жизнь. Жёсткая и недоступная чужакам, простому народу за оградой. Поднявшийся ветер приятно охладил разгорячённую физиономию. И в лёгкие воздушные завывания вкрался другой шум, едва слышный, как шаги смерти.
В тёмной комнате с резными под стиль «джунгли» деревянными стенами на широкой кровати дремал седой человек. Он тяжело выходил из кошмарного сновидения. Перед глазами ползали мелкие черви, которые появлялись из гигантской коричневой кучи. Потом они синели и вырастали на глазах, душили, впивались, вгрызались в тело, снова душили. Жирели, раздувались, как комары от крови, превращались в крокодилов, потом – в каких-то отвратительных серпентариев в доспехах, скафандрах, с лазерами в щупальцах. Шипели эти твари, как потревоженное быдло, и превращались в одну гигантскую тварь, словно стадо мелких бесов в огромного Сатану. Ужас разъедал нутро, словно тьма свет. Воняло мертвечиной и плесенью.
Человек выпученными глазами уставился в потолок, по которому бегали странные лучи и тени. «Это сон, – судорожно твердил себе он, – сейчас всё кончится. Надо проснуться. Только б побыстрее, быстрее! Сейчас всё закончится».
Он смотрел в окно, на знакомые предметы, ставшие пугающими, чужими. И словно ждал от них помощи, но те замерли в омерзительной неподвижности, равнодушные к судьбе хозяина. Он делал резкие движения, пытаясь проснуться, но кошмар продолжался.
В углу сидела рептилия и холодно пялилась на него. Потом она навела фонарик прямо ему в лицо и на миг ослепила. Нечеловеческий вопль вырвался из груди лежащего. Он вдруг сообразил, что не спит. Всё нутро обвалилось куда-то вниз, вызвав непроизвольное мочеиспускание.
Дверь открылась. На пороге замер дворецкий, прибежавший на крик. Но это лишь усугубило ситуацию. Человек окончательно пробудился. Он увидел рядом с вошедшим рептилоида и окончательно понял, что это явь. Дворецкий тоже издал жуткий крик.
Человек привстал, выгнулся от жуткой боли, располосовавшей грудь, схватился за сердце и упал замертво.
Серпентарий сразу исчез.
Дворецкий перекрестился. На негнущихся ногах приблизился к хозяину. Потряс его за плечо.
Тот уже не дышал.
Дворецкий завопил благим матом.
Глава 2
Оченёв прислушался. Странный шум доносился со стороны стройки. Гул постепенно усиливался, достигал пика и стихал. Как будто ехал грузовик и буксовал или кто-то огромный выл и замолкал, выл и замолкал. Ночной шум проникал в уши и сверлил мозг.
Вернулся Зябликов.
Оченёв покачал головой и произнёс:
– И как люди здесь живут? Заснуть невозможно.
– Долгий разговор, – пожал плечами сторож.
– Но их надо остановить!
Зябликов обречённо вздохнул.
Оченёв с досадой сплюнул. Нет, не с этим ангелом идти в штыковую на «олигофренов»! Он лишь напишет рассказ, как это сделать.
– А ещё, брат, следи за собой, а то уже псиной попахиваешь. Мойся, хоть иногда! Приходи ко мне, душ примешь.
Зябликов только отмахнулся, не желая никому быть в тягость.
Оченёв вышел за решётку. Сторож закрыл за ним ворота. Оченёв ещё долго наблюдал, как тот, сгорбившись, метёт опавшую листву.
Потом ощутил спиной чьё-то присутствие. Резко обернувшись, посмотрел строго перед собой, зная, что по законам восприятия человек не видит именно то, что находится прямо под носом. И сразу устремился к тёмной аллее, заметив странную тень, похожую на змею.
Словно вуаль коснулась лица. Мимо него проскользнула эффектная брюнетка в огромных чёрных очках и длинном плаще. Загадочно оглянулась. В её фигуре ощущалось что-то змеиное. Он шагнул к незнакомке.
Но она опередила. Приложила палец к губам, совершила рукой странное движение. На миг он отвлёкся, моргнул, и она исчезла.
Высший пилотаж для любой спецслужбы или иллюзиониста. Но даже для них круто так пропадать. Всё-таки Оченёв прошёл выучку в спецслужбах и знал в этом толк. А что если она не человеческого происхождения, а инопланетного или из параллельных миров?!
Оченёв хмыкнул. Уж не перебрал ли он вина на заседании? Такие глупости в голову лезут.
Со стороны стройки снова донёсся механический надрывный вой.
Роман сплюнул, с досадой заткнул себе уши. Всё-таки наглость этих ночных строителей не имеет предела. Шум не прекращался, потом в нём послышались какие-то человеческие нотки. Решив, что показалось, он отнял ладони от ушей. Нет, так и есть! Невдалеке орал перепуганный человек.
Оченёв решительно пошёл навстречу.
Это был дворецкий. Он весь растрёпанный, в одной пижаме, босиком бежал по улице, ничего не видя, и походил на безумца.
Оченёв руками остановил его. Тот стал вырываться, пришлось пару раз хлестнуть по щекам.
Насмерть перепуганный человек, ничего не соображая, ринулся прямо на витрину. Роман подножкой подсёк его, иначе бы тот воткнулся головой в магазин стеклопосуды.
От падения на узорчатый тротуар дворецкий пришёл в себя и стал что-то соображать. Сфокусировавшись на сочувственных глазах Оченёва, он сбивчиво рассказал о страшной смерти, случившейся с его хозяином. Потряс Романа за руку, потянул за собой, умоляя пройти к особняку. Профессиональное любопытство взяло верх, и Оченёв, изрядно соскучившийся по оперативной работе, устремился за ним.
У особняка военврач поинтересовался, не видел ли тот странную женщину в длинном плаще. Дворецкий помотал головой, толкнул незапертую калитку и они осторожно вошли в дом.
Минуя коридор, дворецкий с ужасом шептал что-то невнятное, крестясь на все углы.
Потом выдвинул ящик серванта, выхватил оттуда пистолет и начал озираться вокруг.
Роман вопросительно кивнул ему.
Дворецкий уставился в одну точку и указал дулом на стену. Оченёв кинул туда быстрый взгляд.
Там висела картина Анатолия Голода «Рептилоид».
Раздался выстрел. Пуля прошила полотно, срикошетировала от стены в сервант. Оченёв быстро перехватил кисть взвизгнувшего дворецкого и неуловимым движением обезоружил его. Подул на ещё тёплый «макаров» и раздражённо спросил:
– Где пострадавший?
Дворецкий опустошённо указал на дверь спальни.
Роман осторожно, держа пистолет наготове, вошёл внутрь, попробовал зажечь свет, но выключатель не работал. Тогда он приблизился к кровати, на которой лежало неподвижное тело. Приложил палец к шее. Сердце не билось. Военврач вынул сотовый, посветил им в остекленевшие глаза мертвеца, в которых застыл ужас.
Оченёв нахмурился. Инфаркт или разрыв сердца. Припомнился бред, который всю дорогу нёс дворецкий. Он уверял, что видел рептилоида, который намеревался задушить хозяина. Неужели, это реально? Рептилоид… Или слуга сам замочил хозяина? А спихивает всё на Змея Горыныча. Третья похожая смерть. Хотя, Оченёв и неравнодушен был к мистике, но в реальной жизни не верил в неё. Надо бы выяснить: выгодна ли свидетелю смерть «олигофрена»? И связан ли он с двумя убийствами, о которых уже раструбила пресса?
Роман вызвал полицию, сообщил о трупе. Пока не приехал наряд, они обследовали все комнаты. Дворецкий, вне себя от ужаса, тихо бредил змеями и пришельцами. Оченёв с трудом вернул его на землю, поинтересовавшись, не исчезло ли что-нибудь. Нет, всё осталось, как есть.
Оченёв, оставив его на крыльце, с фонарём обследовал особняк изнутри. Стандартный набор гарнитуров, шкафов, спальной, кухонной и гостиной мебели, содранная из европейских журналов. Выделялись необычностью только картины Анатолия Голода. Да и те гигеровские… Из Москвы досюда докатилась мода на него. Мода, убившая владельца полотен.
Он внимательно оценил живопись с фантастическим сюжетом. Бронированный рептилоид на обезлюдевшей, изгаженной Земле. Сидит и изучает останки человеческой цивилизации в сумрачном синем свете. Нормальный средний авангард, но что-то в картине есть ещё помимо таланта. Какая-то дьявольская изюминка, заставляющая смотреть и смотреть…
Сзади послышались неуверенные шаги и частое дыхание.
– Вот эта картина ожила и сошла в коридор, затем проникла в спальную хозяина, – испуганно твердил дворецкий. – Когда я прибежал на его крик, всё было кончено, а монстр мгновенно исчез.
– Где у вас зажигается свет?
– Перегорели все лампочки в доме.
– Замените их. Вам больше нечего бояться.
В ожидании полиции Оченёв спустился в ночной сад. Никаких следов и улик.
Рядом раздалось лёгкое поскрёбывание. Он вздрогнул, ощутив, как непроизвольно сжалось подмышками.
За оградой снова возникла загадочная брюнетка. Она пальцами поманила его за собой.
Когда он вышел за ворота и приблизился к ней, чтобы лучше рассмотреть, та внезапно поцеловала его. Оченёв ошарашено отстранился, ощущая на губах жирный вкус вроде вазелина.
Она указала ему на номер дома.
Он повернул голову и запоздало вздёрнул веки. Брюнетка опять исчезла.
В конце улицы замаячила полицейская легковушка.
Оченёв представил ожидающую его рутину допроса, свидетельских показаний и заскучал. Не царское это дело…
Он отёр с губ поцелуй брюнетки-змеи и развернулся, чтоб уйти. Нога задела какую-то визитку. На ней был написан адрес гостиницы.
По дороге Роман спохватился, что исчез пистолет, который он всё время держал наготове. Тут же вспомнилось лёгкое касание кисти незнакомки его бёдер. Высший пилотаж обезоруживания!
Роман потоптался на крыльце в гостиницу, толкнул массивную дверь и вошёл внутрь. Консьержки на месте не было, наверное, спала. Заходи – не хочу. Он припомнил номер дома, откуда пришёл. Сорок шесть. Цифра совпадала с номером, в который его пригласила брюнетка. Любопытно.
Он постучал в дверь, ожидая увидеть за ней, в лучшем случае, гигантский террариум.
– Кто? – спросил из номера громкий, уверенный, знакомый мужской голос.
Потом отворили. На пороге стоял Гюйс.
В следующую секунду Оченёв заключил в объятия бывшего сослуживца.
Когда первые восторги улеглись, оба прошли к накрытому столу. Предусмотрительное мужское братство!
И подполковник Гюйс поведал, как оказался здесь.
В девяностые годы после службы в спецназе молодой лейтенант Геннадий Юрьевич Соборов попал в отдел по Расследованию Особо Секретных Случаев. РОСС. Помимо боевой подготовки там обучали нестандартному подходу к необъяснимым происшествиям. Особое внимание уделялось гипнозу и азам разведки, например, технике распознавания двойников и прочим тонкостям. О многих аномальных явлениях, разгадка которых была тщательно засекречена, он узнал в закрытых разделах архива КГБ.
Мощную некогда разведку развалили после перестройки в девяностых. Министр безопасности просто опубликовал список агентуры в СМИ на Западе. Лучшие профессионалы остались без работы. Чтобы прокормить семьи, не умея ничего другого, они и создали РОСС. Там Геннадий и получил прозвище «Гюйс» – аббревиатуру от своего имени. Буквально – «морской воротник».
Структура РОСС была тотально законспирирована, а сам отдел официально не существовал. В целях общей безопасности.
Единый координатор, генерал ФСБ, которого в лицо никто не знал, связывался с командиром подразделения, передавал заказ, и группа выезжала на расследование. После выполнения вызова каждому сотруднику перечислялся гонорар. Для карьерного стимула оставили воинские звания, поэтому девиз РОССа звучал: «Служу России».
Отдел имел передвижную химическую лабораторию, мгновенно устанавливающую природу изучаемого объекта. В штате числились ещё психолог и эксперт. Помимо этого каждый сотрудник имел личную агентуру, даже не подозревающую на кого работает.
В задачи РОСС входило: прибыть на место, помочь пострадавшим, разобраться и объяснить любые происшествия. Последний пункт был самым трудным, ведь отчёт писался сухим, милицейским языком протокола.
– Это как? – полюбопытствовал Оченёв.
Гюйс объяснил на примере. Однажды им поступил сигнал об аномалиях с сантехникой. Жильцы старой московской квартиры сообщили, что из сливного отверстия в ванной появляется некая агрессивная сущность, заглатывающая в себя всё живое и неживое. Сомневаться в психическом состоянии заявителей не приходилось, в чём и убедилась опергруппа, приехав на место. Они устроили засаду. Проще говоря, залегли с автоматами возле ванны в ожидании сверхъестественного, решив в случае чего применить оружие. Никто не мог отделаться от неясной тревоги. Как будто из сливного кружка за ними кто-то наблюдал.
Спустя шесть часов терпение лопнуло, и Геннадий ускорил развязку, пустив по краю ванны дрессированную мышь. Та побежала в сторону умывальника. Вдруг что-то едва видимое взметнулось вверх, схватило мышку и утащило её в сливной кружок. И всё снова стало тихо и спокойно!
Долго затем они морщили лбы, чтобы описать явления: «некая сущность», «качающийся полупрозрачный столб». У набравшего обороты Гюйса это выходило лучше остальных, его отчёты отличались точностью и образцовым научно-судебным стилем. Поэтому Геннадия охотней направляли на запутанные задания. Он успешно раскрывал преступления, похожие больше на чертовщину, но за которыми стояли вполне определённые лица.
Отделу противостояли неординарные интеллектуалы, люди с воображением из сферы искусства, науки, бизнеса. Но и Гюйс оказался не лыком шит. Опираясь на новейшие знания и практический опыт разведорганов и криминалистики, он справлялся со многими заданиями.
Наступило молчание. Подполковник прошёлся по комнате, остановился и задумчиво проронил:
– Случай, который я тебе привёл, напоминает недавние происшествия у вас.
– И ты решил проконсультироваться у дилетанта, не знающего специфику вашей работы?
Гюйс вздохнул, налил себе коньяку, выпил и закусил листиком кинзы.
– Если у тебя всё, я, пожалуй, почапаю, – неожиданно решил Роман и поднялся из-за стола.
– Что с тобой? – встревожился подполковник. – Столько не виделись, не поговорили толком…
– Ты не за этим со мной встретился и послал на место убийства своего человека.
Оченёв с раздражением швырнул на стол визитку гостиницы.
– Я никого не посылал, – твёрдо заявил Гюйс. – Я думал, это ты меня нашёл раньше, чем я собрался к тебе…
– А брюнетка?!
– Какая брюнетка?
Пришла очередь вздыхать Роману. Старый товарищ, и так врёт!
– Говори прямо, зачем я тебе? – отрывисто бросил Оченёв.
– Погоди, так сразу… Расскажи, как жил-был… Как искал артефакты в тайге…
– Шпионили за мной?
– Мне нужен врач в команду, предлагаю тебе присоединиться к нам. Если согласен, пиши заявление о приёме в РОСС.
Гюйс подвинул ему ручку и лист бумаги.
Оченёв задумался.
– Поверь, у нас премии не маленькие.
– Поверь, мне пенсии за глаза хватает!
– А семью заведёшь?
– С вашей работой заведёшь… – буркнул Роман. – Время на свидания не останется, как впрягусь.
– Значит, прямо на работе заведёшь!
В дверь постучали, и на пороге возникла умопомрачительная блондинка.
Оченёв украдкой сглотнул слюну, оценивая девушку, чьи точённые спортзалом формы и осанка выглядели безукоризненными. Профиль римской матроны с соответствующими образу вьющимися волосами, пухлые губы, лёгкая надменность. Одежда – стиль вечерней женщины, посетившей светский раут. Такой всё к лицу и ей всегда двадцать пять. Роман сразу пропал в этих бездонных синих глазах, зовуще направленных к нему.
Гюйс спрятал улыбку в свои усы-«подковкой».
– Роман… – зачарованно выдавил из себя Оченёв.
– У кого? – насмешливо осведомилась блондинка.
Роман растерянно повернулся к сослуживцу за поддержкой.
– Вам, гражданин Оченёв, слово «МОССАД» что-нибудь говорит? – строго нахмурился Геннадий.
Тот глупо кивнул, усиленно преодолевая наваждение. Как трудно оторваться от пухлых губок, которые прямо сейчас захотелось поцеловать!
Она невозмутимо поднесла ладонь к шляпке и отрапортовала:
– Старлей Марина Освальдовна Садовская. Моссад!
– И что? – не понял Оченёв.
– Вам товарищ подполковник уже сказал: МОССАД.
– А где он? – ошалело оглянулся военврач.
– Да вот перед вами!
Садовская сочувственно посмотрела на него. Как легко эти мужчины теряют головы от мало-мальски отлакированной женщины! Она протянула ему ладонь.
– А-а, это ваш псевдоним? – догадался Роман и машинально склонился, чтоб поцеловать даме ручку.
– Ну-ну, товарищ майор! – отдёрнула пальцы она, игриво подушечками задев щёку.
– Какой майор? – очнулся военврач.
Марина вопросительно глянула на Гюйса.
– Роман Олегович ещё размышляет.
Она с удивлением воззрилась на Оченёва, как тут ещё можно о чём-то размышлять!
Роман смешался.
– Так в чём дело? – не дала передышки Садовская.
Он, чувствуя, что безнадёжно пропал, попробовал выиграть время. Что-то невнятно прохрипел и открыл балконную дверь.
– Мне тоже надо проветриться. Не возражаете, если я составлю вам компанию?
Отказать ей мог только святой.
Глава 3
Опершись об перила, они стояли рядом, касаясь плечами друг друга. Его сердце заколотилось. Сейчас или никогда!
– Поцелуй… – прохрипел Роман.
– Какой?
Он продемонстрировал, закрыв глаза от собственной смелости. Нет, у той брюнетки был привкус вазелина, а у этой сладкий, нежный, неземной аромат.
Из эйфории его вывела увесистая пощёчина. Он потёр сразу зардевшуюся половину своей упитанной физиономии. Да, старлей не зря считалась лучшим оперативным работником!
– Последний раз это со мной случилось лет двадцать назад, – кротко заметил Оченёв.
– Вы имеете в виду поцелуй?
– Нет, другое касание вами моего лица!
– Простите, товарищ майор.
– Я хотел лишь сравнить вас и ту рептилию в парке…
– Ну и как?
– Змея обошлась со мной нежнее!
Садовская ласково провела ладошкой по его пылающей щеке.
– Товарищ майор…
Оченёв снова что-то заподозрил.
Она улыбнулась и протянула удостоверение. Он раскрыл корочку. Там красовалась его фотография и звание. Должность та же – военврач.
– Никакой брюнетки мы не знаем, – заверила Садовская. – А документ заготовили заранее, тянуть мы не любим. Так что за рептилия, которая умеет так целоваться?
Он описал ей странную незнакомку. Намекнул, что она причастна к убийству и знает про РОСС.
Сзади предупредительно кашлянули. Гюйс сладко потянулся, шумно вдохнул в себя насыщенный осенний воздух и пристроился рядом. Хорошо, что у него отдел некурящих! И дышится легко, и нет этого киноштампа многозначительно курящих шпионов. Правда, у Романа другая вредная привычка. Хотя, в разумных дозах она, говорят, полезная.
Гюйс вопросительно взглянул в глаза вербуемому военврачу.
Роман представил, как рушиться его милая ленивая жизнь в провинции и начинается суетливая пародия на Джеймса Бонда. Тогда он сделал последнюю героическую попытку отказаться.
– Извини! Устал я от оперативной работы. Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл…
И проскользнул обратно в номер. Девушка с охотничьим интересом посмотрела вслед Оченёву. От неё ещё никто не уходил. Она и Гюйс обменялись взглядами. Это не входило в их планы.
Оба торопливо вернулись в помещение.
– Я должен подумать.
Россовцы опять переглянулись. Это тоже не входило в их планы.
– Думайте, сколько хотите, товарищ майор…
В дверь постучали.
В номер вплыла павой изящная шатенка по-настоящему приятной полноты в соблазнительном розовом халатике. В игру вступал следующий козырь. Постановка шеи, спины, стоп не оставляла сомнений, что в юности она занималась балетом. Но вовремя оставила его, прибавила вес и застыла в тех формах, к которым всякий мужчина мечтает прижаться, как в детстве к мамочке.
– Как прошла первая стадия соблазнения? – приятным, грудным голосом поинтересовалась она.
Рот Оченёва невольно разъехался аж до ушей. На этой женщине просто написано было, что она – мамочка и не боится нянчиться даже с самыми заматерелыми суперменами. Вместе с ней в комнату вплыла лёгкость, доверие и непринуждённость.
– Отшлёпать вас всех надо! – заявила она, подняв и изучив рюмку с коньяком на свет. – Как без эксперта вы посмели вливать в себя этот подозрительный напиток? Дегустировали?
Все предусмотрительно помотали головами.
– И правильно! У меня, как у химика, право первой пробы…
Тут гостья замерла, как будто только что заметила Оченёва. И посмотрела на него так, как, наверное, он сам только что смотрел на Садовскую.
– Мужчина! – прошептала она.
Роман не выдержал и расхохотался. Уж больно точно шатенка изобразила его, недавнего, пялившегося на Садовскую.
– Людмила Михайловна! – торжественно обратился к ней Гюйс. – Это наш новый врач майор Роман Олегович Оченёв.
– Очень приятно, – улыбнулась она обволакивающей улыбкой. – Капитан Мамыкина!
И протянула пахнущую травяным бальзамом ладошку. Он с удовольствием поцеловал ей кисть.
– Какой галантный кавалер! – восхитилась Людмила. – А вот товарищ подполковник запретил неуставные отношения под угрозой наказания рублём. Так что плакала ваша премия, майор!
– Ради вас я готов на любые жертвы, Людмила Михайловна!
Та слегка потрепала шевелюру Романа и ещё раз улыбнулась, словно освещая всю комнату. Даже такая фамильярность шла ей.
– Вот как? Тогда я для вас просто Людмила…
Оченёв колебался: соглашаться или нет? Он почти влюбился в Садовскую, сильное впечатление произвела и Людмила, однако…
– Хорошие вы ребята, но… – тяжко вздохнул он, подбирая слова и не решаясь сообщить о главной причине. – Почему такой засекреченный отдел и так легко меня взял?
Гюйс отрезал ломтик сыра рокфор, водрузил его на багет, открыл шампанское, разлил по бокалам и произнёс:
– Дамы и господа! Мы имеем доступ к знанию того, как устроен этот мир, кто в нём правит и что будет с нами в скором времени. Раньше мы, оставаясь неизвестными, могли многое, теперь о нас знают многие и воевать труднее! Поэтому нет смысла засекречивать то, что известно противнику. Ты прав, это настораживает, но ты нам нужен. И давайте выпьем за наше дело, согласишься ты или нет!
Все отпили шампанское, присели за стол, потянулись к закускам.
После паузы Гюйс открыл бутылку водки и порезал чёрный хлеб. Разлил по семи стопкам, сверху накрыл их ломтиками. Оченёв быстро поднялся, женщины тоже.
– Это была необходимость, – продолжил подполковник. – Да, все эти годы я не терял тебя из виду. Отрадно, что ты не замарал честь офицера и не праздновал труса в крутых передрягах! Поэтому выбрали тебя. Странно, не правда ли, что мы так настаиваем? Больше мы этого делать не будем. Здесь собрались люди, для которых слова «Служу России» не просто слова. Двое наших товарищей, которые входили в моё подразделение, честно выполнили свой долг. Они погибли в бою с провокаторами, которые предали РОСС. Выпьем за них!
