Kitobni o'qish: «Он первый начал! Что делать, если дети ссорятся», sahifa 3

Прочие неэффективные стратегии

Настаивать, расстраиваться, долго что-то объяснять, брать тайм-аут, делать карточки с правилами – все это распространенные методы воспитания и урегулирования детских ссор, но они не эффективны.

Первый способ характерен для требовательных родителей: «Ты должен понимать, что…» Мой ребенок в состоянии что-то осознать, значит, он должен понять и это.

Такой тип воздействия подразумевает беседы с ребенком, даже если он еще слишком мал и ему всего два года; также этот метод используют на детях постарше. Он основан на убеждении, что ребенку достаточно объяснить, что такое хорошо, а что такое плохо, чтобы он понял. А дальше родителю остается только повторять: «Я уже говорил с тобой об этом вчера, а может, еще и позавчера… Почему ты постоянно забираешь игрушку у младшего брата?» «Почему ты не можешь оставить сестру в покое, пока она учится?! Дай-ка я тебе еще раз объясню… Ты должен понимать, что учеба – это очень важно…» И начинается пространное объяснение, которое ребенок, может, и способен воспринять, но не способен усвоить на эмоциональном уровне. Разумеется, младший брат, которому около трех лет, попытается всеми возможными способами вовлечь семилетнюю сестру в игру, несмотря на то что ей нужно делать домашнее задание. В детстве, лет до девяти, желание играть будет сильнее любых этических, морально-нравственных и рациональных доводов.

Настойчивость неэффективна и вызвана желанием родителей иметь смышленых детей, которые все понимают, вопреки уровню своего психического и когнитивного развития.

Еще один метод воздействия, тоже довольно распространенный, – это режим (влияние) «огорченной матери»: «Мама будет очень расстроена!» Все внимание концентрируется на страданиях, которые приносит ссора. «Посмотри, из-за тебя твой брат плачет…», «Маме грустно, когда вы ссоритесь и не любите друг друга», «Давайте, будьте умницами, поцелуйтесь, пожмите друг другу руки, крепко обнимите друг друга» и, наконец: «Вы же братья! Вы должны любить друг друга».

Хотя, с одной стороны, эти фразы являются частью традиции (обычно это типичные бабушкины фразы), их современные аналоги имеют много общего с новой моделью семьи. Той самой, которая стремится не управлять детьми, а дать им возможность строить отношения на основе взаимного эмоционального обмена.

Стремление к гармонии в отношениях братьев и сестер исходит из ошибочного убеждения, что прочные связи возникают только в отсутствие конфликта.

При этом не учитывается тот факт, что там, где возникает эмоциональная привязанность и крепкая взаимосвязь, существует возможность расхождения во мнениях. Благополучные отношения между братьями и сестрами, если за ними не кроется какая-то проблема, чаще являются исключением, чем правилом.

Третий тип воздействия – метод «педантичного отца». Если он дома, его подход очень специфический, можно сказать, управленческий. Он берет на себя обязанность объяснять детям, обстоятельно и подробно, каким правилам нужно следовать в любой ссоре: «Если она схватила тебя за волосы, нужно сказать ей, что твои волосы трогать нельзя. Итак, установим такое правило: ссориться можно, но нельзя дергать друг друга за волосы», «Если ты взял игрушку у старшего брата, можно держать ее у себя только одну минуту. Потом ты должен ее вернуть. Если не вернешь, брат имеет право отнять ее силой». В конце концов его решения станут парадоксальными: «Он младше и поэтому имеет право сидеть за столом рядом с мамой. Но необязательно, чтобы так было всегда: вы можете меняться каждые пять минут, чтобы у всех была возможность посидеть с мамой. Тогда все будут счастливы». Или же слишком очевидными, но озвученными лишь под конец длинной речи: «Когда кто-то в туалете, нужно терпеливо ждать за дверью».

Составление подробного свода законов приводит к тому, что дети забывают причину ссоры, а вместе с ней и правило, которое помогло бы ее избежать.

Еще один популярный способ – «ребенок в тайм-ауте».

По стандартной технике нужно посадить детей рядом друг с другом на определенное количество времени, обычно соответствующее их возрасту: три года – около трех минут, пять лет – пять минут и так далее. Этот метод зародился в Соединенных Штатах и постепенно распространился по всему миру; он основывается на убеждении, что для пресечения ссоры достаточно увести ребенка и посадить его в угол, в другой комнате или просто на стул. Цель – заставить его задуматься: «Сейчас ты побудешь здесь и немного подумаешь о том, что ты сделал, а потом сможешь вернуться к игре», «Через 10 минут я вернусь, а ты пока успокоишься и расскажешь мне, что ты понял». Такое предложение, обращенное к детям младше семи-восьми лет, бессмысленно. Опять же, оно основано на эволюционировавшем предрассудке, на той идее, что если дать ребенку время на размышления, то он сможет постичь суть вещей. Но он не может последовать вашему совету: вы приписываете ребенку способность к интроспекции, умение беспристрастно проанализировать свое поведение.

Такое изгнание будет восприниматься как наказание и не послужит стимулом для реальных перемен.

Последняя стратегия, которую я считаю самой оригинальной, – это карточки с правилами. Сам по себе способ неплохой и в целом довольно безобидный, но он в очередной раз демонстрирует, как трудно подстроиться под возраст детей.

Этот метод подразумевает расклеивание в стратегически важных местах дома записок с описанием того, что дети должны и чего не должны делать, включая ссоры. В ванной висит инструкция, как пользоваться водой, чтобы не превратить помещение в бассейн, а в детской комнате – таблички или рисунки с целью предотвращения конфликтов: «Не драться», «Не кричать», «Не отнимать игрушку, пока с ней играют брат или сестра». Эта стратегия может работать только первые несколько дней, но она также приписывает детям способность к интроспекции, не беря во внимание тот факт, что некоторые поступки ребенка являются результатом сильнейших внутренних побуждений, которые он не способен контролировать, даже если обещал придерживаться правил.

Очень маловероятно, что правило, написанное на карточке, будет иметь реальную силу и оказывать длительный сдерживающий эффект на конфликтное поведение ребенка.

Помочь вам выбраться из клетки, из этого «беличьего колеса», в котором постоянно разыгрываются одни и те же сценарии и используются одни и те же стратегии в решении споров между детьми, – одна из целей этой книги.

Условие № 2: столкнувшись со ссорой между детьми, задавайте вопросы, а не отвечайте на них.

3. Больше кнута, чем пряника

Шаг первый: избавиться от неэффективных методов прошлого

Один из бездельников схватил тяжелый том, прицелился в голову Пиноккио и швырнул изо всех сил, какие только у него были. Но, вместо того чтобы попасть в деревянного человечка, он попал в голову одного из своих товарищей. Последний побелел, как свежевыстиранное полотенце, и смог только произнести: «Мама… мама… помоги, я умираю!», после чего свалился на песок. При виде неподвижного тела испуганные мальчишки разлетелись кто куда, и через несколько минут исчезли все до одного.

Пиноккио, однако, остался. Хотя он от испуга и ужаса был ни жив ни мертв, он все же окунул носовой платок в морскую воду и приложил к вискам своего бедного школьного товарища¹¹.

К. Коллоди,

«Приключения Пиноккио» (Le avventure di Pinocchio)

Детей, которые ссорятся, нужно приструнить. По-хорошему или по-плохому

Я ходил в первый класс. Школа находилась в рабочем квартале моего родного города Пьяченца. Наш класс был, как сказали бы сегодня, довольно активный, а тогда таких детей называли буйными и шумными; я тоже принадлежал к их числу, хотя и не был среди худших.

Однажды, не помню почему, учительнице нужно было выйти из класса на несколько минут, и она поручила одному из моих одноклассников присмотреть за остальными, объяснив ему, что именно он должен сделать.

Мне не понравилось решение учительницы, и, как только она ушла, я начал ссориться с выбранным ею одноклассником, отказываясь ему помогать и мешая писать на доске, как ему и сказали, имена тех, кто плохо себя вел.

Пока мы дрались, учительница вернулась, и, конечно же, я был признан виновным, потому что воспротивился ее указаниям. Воспитателю было велено отвезти меня домой: я подрался – это был серьезный проступок, и за это меня отстранили от занятий на следующий день.

Наказание меня не волновало, я беспокоился из-за необходимости в подробностях рассказать все маме.

И, как и свойственно детям этого возраста, я не нашел ничего лучше, кроме как заболеть. Когда я вернулся домой, температура была выше 38° и мама уже не могла сильно меня отчитать. Меня отправили в постель, а на следующий день тот факт, что я останусь дома из-за болезни, казался естественным.

Но реальность была такова: меня отстранили за драку, более того – уже в первом классе!

Воспоминание об учительнице, отстранившей меня от занятий в нежном возрасте шести с половиной лет за драку с предполагаемым старостой класса, – самое первое из всех, а эта ссора стала одной из многих, пережитых мной за мое долгое и веселое детство, проведенное с друзьями и приятелями в школе, в приходском центре, на улицах, по которым мы катались на велосипеде, и на футбольном поле. Детство, полное взаимной вражды и яростных ссор, свидетелями которых иногда становились взрослые, и их участие, если оно случалось, не слишком отличалось от вмешательства учительницы: как будто мы сделали что-то скверное и нас нужно наказать. Исключения были очень редки.

Так что у меня богатый опыт по части детских ссор, что дает мне право написать эту книгу и объясняет, почему большую часть жизни я пытался найти альтернативный способ разрешения детских конфликтов.

Несмотря на то, что в сфере образования все меняется: растет роль отца в семье, в школе родители все чаще становятся на сторону своих детей, а не учителей, – воспоминания предыдущих поколений об отношении взрослых к детским ссорам имеют схожие черты и не меняются с течением времени. Хотя желание корректировать поведение детей уменьшается со временем, оно все еще не исчезло и демонстрирует преемственность поколений, сохраняя сомнительную жизнеспособность.

Несмотря на изменения, произошедшие в прошлом веке, детские ссоры по-прежнему идут рука об руку с неменяющейся формой воспитания – корректирующей.

Без сомнения, еще несколько десятилетий назад жестокость во многом определяла отношения между взрослыми и детьми, причем не только в вопросах урегулирования ссор. Те же методы используются для ухода за младенцами, что свидетельствует о широком распространении и признании жестокости и насилия.

Один из примеров – кормилицы, которые оставляли своих новорожденных детей, чтобы вскормить молоком чужого ребенка, «брошенного» собственной матерью и росшего на руках другой женщины. Трудно осознать всю бесчеловечность подобной практики, хотя она считалась проявлением великодушия и заботы. Иногда это было продиктовано необходимостью, поскольку до начала прошлого века смеси для кормления новорожденных не существовало, а до середины XX века она была доступна не всем слоям населения, но зачастую это был скорее обычай, дающий нам представление об отношении к детям, сильно отличающемся от сегодняшнего¹².

Или вспомним о пеленании младенцев – бескомпромиссной форме ухода за новорожденными, при которой ребенка плотно заворачивали в ткань. Иногда руки оставались свободными, но чаще всего они тоже были зафиксированы в пеленке, что лишало ребенка многих сенсорных ощущений.

Конечно, коррекция в современном понимании и ее нынешнее применение сильно отличаются от того, что было в прошлом. Сегодняшние методы вмешательства часто носят доброжелательный характер и основаны на желании убедить, а не наказать, хотя такой подход все еще связан с идеей, что детская ссора – это ошибка. За последние столетия коррекционные методы применялись в самых жестоких формах, исходя из убеждения, что ссорящихся детей следует «перевоспитать», по-хорошему или по-плохому. Нельзя допустить, чтобы декоративный цветок сам решал, где и как ему расти, а потому девочек и мальчиков нужно воспитывать кнутом и пряником. Я бы даже сказал, скорее кнутом, чем пряником.

В прошлом считалось, что, чем жестче вмешательство, тем скорее оно достигнет цели.

Некоторые выражения в итальянских диалектах сохранили скрытые педагогические внушения. У меня дома есть буклет на диалекте Пьяченцы, в котором приводится терминология, использовавшаяся в традиционном образовании: cupô (удар по шее), cupâ (подзатыльник); gnocc (удар кулаком, обычно по голове); pe i dël cü (пинок под зад убегающему человеку, малоэффективен), sgiâfa (оплеуха, часто использовали без видимой причины); sgiafô (пощечина, посильнее, чем sgiâfa); sòcla (деревянный башмак, обычно брошенный раздосадованной матерью, но редко попадающий в цель).

Эта лексика не оставляет места для сомнений относительно тенденций в воспитании детей, которых на этом же диалекте называют bagaj, то есть «багажом», который тяготит, мучает и раздражает.

Я часто работаю со взрослыми на тренингах по «автобиографии» воспитания: с помощью различных техник они воссоздают свое детство с точки зрения воспитания. За годы работы я собрал много материала и должен сказать, что воспоминания о детских ссорах обычно связаны с вмешательством взрослых. Эти воспоминания повторяют друг друга, не меняясь с течением времени, и имеют уникальный характер.

ПИНУЧЧИА

Лето 1946 года. Мне было пять лет, и я играла со своей кузиной по отцу. Она была мне как сестра, потому что мы были единственными дочерьми в своих семьях и жили под одной крышей, хоть и в разных квартирах. Мы играли с единственной имеющейся у нас куклой и спорили, кто будет ее кормить. Двоюродная сестра вырвала куклу у меня из рук, и я начала плакать от досады. Тут вмешались наши матери. Не помню, что сделала тетя, но мама ударила меня со словами: «Вот теперь у тебя хотя бы есть причина плакать». Испугавшись, я убежала в огород, чтобы спрятаться за баком с дождевой водой.

ДЖАНКАРЛО

1951 год. Ребенком я жил в небольшом местечке среди холмов, находящемся в нескольких километрах от ближайшей деревни, а потому очень изолированном. Единственная дорога в деревню всегда была ужасно грязной, поэтому мне приходилось приносить в школу сменную обувь. За это над нами жестоко издевались «деревенские».

В этом местечке было всего несколько домов, но при этом куча детей, и мы играли и ссорились без остановки. Я даже не мог точно определить, когда начиналась ссора, а когда – игра, потому что споры были неотъемлемой частью жизни растущих детей.

Однажды во время вылазки нам с четырьмя или пятью приятелями (мне было около семи-восьми лет) удалось украсть несколько вишен. Глотая слюнки, мы с нетерпением начали делить их, но подсчеты не сходились, а каждый из нас хотел получить все, что ему причиталось, поэтому вскоре мы начали оскорблять и колотить друг друга. К сожалению, в качестве поля боя мы выбрали место у каштана перед моим домом… Моя мать услышала наши возгласы, выбежала во двор и, увидев, что я участвую в драке, бросила вязание. А потом взяла метлу и, выкрикивая мое имя, стала гоняться за мной. Я спасался бегством, но она догнала меня, точнее, меня настигла ее метла: с тех пор у меня искривленный ноготь на мизинце.

ИДА

Мои восьмидесятилетние родители рассказывали мне, как в их времена ссорящиеся дети старались не привлекать внимание взрослых, потому что иначе их всех без исключения избивали. Нечто похожее рассказывал мой пятидесятипятилетний муж. Он до сих пор помнит, как в детском саду разозлился на пристававшего одногруппника и укусил его. Монахиня строго отчитала его, а затем рассказала о случившемся матери, которая тоже отругала его и отшлепала.

Во время детских ссор возникал один любопытный парадокс: родители, чтобы приструнить детей, распускали руки даже больше, чем сами дети. Если их заставали за дракой или перебранкой, то самым распространенным способом вмешательства со стороны взрослых были побои, причем доставалось всем без разбора.

Не всегда наказания исполнялись отцом, хотя его властная фигура считается самой непримиримой. Судя по многочисленным свидетельствам и рассказам, он вмешивался лишь для того, чтобы усилить наказание, вынесенное матерью.

Применение телесных наказаний в семье и в школе объясняется такой логикой: жесткость, взыскательность и назидание доказывают действенность воспитания.

Хорошие дети не ссорятся

Нужно сказать, что родители не всегда поднимали руку на детей, вмешиваясь в их перебранки: коррекционная система предусматривала различные варианты репрессий.

Несмотря на то что обычно дети избегают внимания родителей, чтобы не сталкиваться с последствиями их вмешательства, они все еще остаются детьми и не могут не отстаивать свою позицию в отношениях с братом, сестрой или даже собственными родителями. Вмешательство взрослых в подобной ситуации, как вы могли заметить, продиктовано эмоциями и объясняется внутренней логикой родителя, непостижимой для ребенка. В итоге он не может понять, почему что-то делать можно, а что-то – нельзя и по каким критериям определяется наказание.

МАССИМО

Мы с сестрой постоянно ссорились из-за еды. Даже не из-за еды, а из-за того, как мы вели себя за столом. Чаще всего мама готовила пасту, дешевое и сытное блюдо, и, помнится, больше всего мне нравилась паста с тунцом. Поэтому, когда мама ее готовила, я, всегда отличавшийся хорошим аппетитом, с особой прожорливостью набрасывался на еду, сначала съедая самое вкусное – подливку. А моя сестра, наоборот, ела очень медленно, особенно когда замечала, что я почти закончил или что весь соус я уже съел и в моей тарелке остались лишь безвкусные макароны. В этот момент я начинал настойчиво выпрашивать у нее немного подливки. Незамедлительно вспыхивала ссора: я упрекал ее в том, что она специально оставила все напоследок, она отвечала, что это ее порция и она может делать все что угодно. Тут вмешивалась мама, но делала она это очень непоследовательно и противоречиво. Она вставала то на мою сторону, то на сторону сестры и действовала в рамках недоступной для моего понимания логики.

В ответ на наши жалобы она тотчас же начинала орать и, если мы упорствовали, раздавала подзатыльники и наказывала нас. Сначала того, кого считала виноватым, но потом, так или иначе, доставалось и другому.

Этот рассказ ясно показывает нам, что вмешательство матери необоснованно, оно происходит под влиянием эмоций: наказывают того, кто первым попадется под горячую руку. Нет ни веских причин для такой реакции, ни логики в действиях. Это парадоксально, но мать даже не ищет виноватого: она действует наугад, равнодушно, не пытаясь создать видимость справедливости или дать детям возможность увидеть последствия своего поведения.

Бывают случаи, когда тот факт, что в ссоре участвует старший ребенок, уже является поводом для вмешательства.

МАРИЗА

Родители всегда ссорились по поводу воспитания детей: мой отец был очень строгим, а мать, наоборот, снисходительной. В разгар их споров я могла делать все, что захочу (понятие, впрочем, относительное в те времена…), но, когда я перегибала палку, мама звала отца, и этого было достаточно, чтобы я хоть какое-то время слушалась ее.

Я не помню конкретные ссоры со своим братом, знаю только, что одной из причин начать перепалку было наше общее нежелание выполнить какое-нибудь поручение; но тут же вмешивались родители и решали, кому из нас предстоит этим заняться. Обычно они выбирали меня: родители всегда говорили, что я не должна ссориться с братом и должна все понимать, потому что я старше.

Часто такой подход к урегулированию конфликтов складывается из убеждения, что быть старше – это уже недостаток, подразумевающий бóльшую вину в возникновении ссоры. Подобное возлагание ответственности ребенок, в особенности девочка, воспринимает как наказание.

Просьба «быть хорошей девочкой» становится настоящим проклятием и формой наказания в ситуации, когда, выполнив ее, нельзя будет даже спокойно поиграть. Мы знаем, что эти девочки делятся на две категории: тех, кто старается быть паиньками, но у них не выходит и тогда они выслушивают упреки от родителей, и тех, у кого, к несчастью, получается «быть хорошими девочками». Такие девочки не нуждаются в надзоре, они сами себя поправляют и подвергают «предварительной цензуре», скрупулезно контролируют себя, чтобы снискать уважение, любовь и расположение родителей.

Повзрослев, «хорошие девочки» не способны преодолеть трудности, не справляются с конфликтами. Им не хватает навыков, которые дети приобретают, только научившись спорить.

Существуют показатели, которые я называю «факторами развития личности» и которые формируются благодаря умению справляться с конфликтами: более подробно мы обсудим их в следующих главах. Разумеется, у «пай-девочек» прошлого и в некоторой степени настоящего возникают сложности в их формировании.

Сегодня появляется новый вид «паиньки»: она приспособилась, протестуя и в каком-то смысле даже оскорбляя мать. Наглядным примером является записанное в дневник воспоминание о ссоре, произошедшей в 80-е годы, то есть уже после 1968 года. В то время, когда дети получили право говорить, но этого оказалось недостаточно, чтобы изменить подход к урегулированию детских ссор.

АННА

12 мая 1984 года

Дорогой дневник,

сегодня со мной опять случилось кое-что ужасное! Мне очень больно, я хочу исчезнуть из этого мира.

После школы я и моя подруга Элена решили прогуляться по саду, изображая прекрасных дам, поэтому я сбегала в комнату и взяла две сумки: одну для нее, другую для себя. Но вскоре мы поняли, что Элене не хватает игрушки, носового платка и колечка, которые можно было бы положить в сумку. Мама не любит, когда я играю в детской с подругами, поэтому я решила пролезть через окно.

Но мама меня заметила. В это время другие мои подруги, Сильвия и Ева, ждали меня под окном. Мама подошла ко мне и строго спросила: «Почему окно открыто, Анна? Ты ведь в него не влезла?» Я честно ей ответила, что да, я пролезла через окно. Она начала на меня кричать и сказала, что больше не разрешит мне выйти. А в это время подруги ждали меня в саду, слышали все и жалели меня. И тогда, дорогой дневник, я начала говорить маме ужасные вещи, не только из-за этой ситуации, но и потому что многое накопилось: «У тебя каменное сердце, мама! Ты никого не понимаешь, и так не обращаются с детьми, которых любят. Почему ты запрещаешь мне играть в собственной комнате? Ты бьешь меня, орешь, ворчишь, потом опять орешь, опять бьешь. Я скорее доверюсь бабушке, чем тебе. Ты наказываешь меня за любой пустяк! Ты мне не мама, а просто чужая женщина!» Вот что я ей сказала. Потом в дом вошли мои подружки, чтобы понять, что происходит, и она сказала им с неприязнью в голосе: «Ну и что вы здесь делаете? Разве я не сказала, что Анна больше не выйдет? Идите к себе домой! Все вон!» Мои подруги были так потрясены словами мамы, дорогой мой дневник, что вышли в полной тишине, даже не оборачиваясь. Вот что за человек моя мать: то она злая, грубая и упрямая, то иногда вдруг становится доброй. Но чаще она злая, потому что я ее все время злю. Но она не всегда права! Почему взрослые считают, что имеют право упрекать и бить младших!! Они думают, что таким образом дети учатся на своих ошибках!!! По-моему, гораздо важнее, дорогой дневник, иметь родителей, которые любят своих детей и дают им сказать хоть слово! Иначе они лишают нас возможности высказаться и бьют нас, не слушая наши доводы! А ты что об этом думаешь? По-моему, это несправедливо, что я весь день провела совсем одна, сгорая от стыда при мысли, что все это произошло на глазах у моих подруг.

Анна, которой сегодня 37 лет, все еще хорошо помнит этот эпизод из детства, который она доверила своему дневнику, будучи восьмилетней девочкой. Вмешательство в ссоры с братом или разногласия с матерью, подобные тому, что описаны в этой истории, происходят из-за желания родителей скорректировать поведение ребенка и при этом нежелания признать конфликты неотъемлемой частью взаимоотношений.

В этом воспоминании возникает одна интересная деталь. В подобных семьях быть девочкой довольно проблематично: девочки не устраивают беспорядок в комнате и не залезают в окна. Фоном в этой истории служит гендерная дискриминация. Согласно стереотипам, девочки всегда должны вести себя лучше, чем мальчики. В той или иной степени они должны быть более мягкими, добрыми, послушными и спокойными, в отличие от мальчишек, которые от природы несдержанны и могут позволить себе даже проявления физической агрессии. Эта характерная жестокость и брутальность противопоставляется по-ангельски невинному образу девочки.

В 1986 году специалисты из Гарвардского университета изучили две группы детей от пяти до семи лет, используя видеозаписи, снятые во время перемен. Исследователи обнаружили, что в конфликтных ситуациях мальчики более склонны к физическому насилию и ведут себя агрессивнее, чем девочки, которые, как правило, ищут способы разрешения разногласий и поддержания мира. Исследования показали, что девочки лучше урегулируют межличностные конфликты¹³.