«Пятое сердце» kitobidan iqtiboslar

Америка не хочет взрослеть. Она — вечный младенец, огромный, пухлый и розовый, а теперь еще и владеющий смертоносным оружием, с которым не знает, как обращаться.

История - странный механизм, - заметил Холмс, попыхивая трубкой. - Ей нужна кровь мучеников - не важно, реальных или воображаемых, - как машине нужна смазка.

Суть "Приключений Шерлока Холмса" была не в приключениях как таковых (они не казались особо увлекательными), но в дружбе между Холмсом и Ватсоном, в их совместных завтраках, в дождливых днях, когда они вместе сидели у потрескивающего камина, а миссис Хадсон приносила им еду на подносе и послания из внешнего мира. Холмс и Ватсон жили во вселенной мальчишеских приключений и, подобно Питеру Пэну (несмотря на довольно путаные упоминания Ватсона о своих женитьбах), не взрослели.

Я считаю способность прыгать из головы в голову, которой якобы наделен автор, нахальной и нереалистичной. Хуже того, это просто неизящно. Когда литература через сознательный вандализм и разрушение нашего некогда славного языка унизилась до того, что стала чисто развлекательной, авторы взяли манеру скакать от персонажа к персонажу лишь потому, что это в их власти.

– А что скажете вы, Джеймс? Готовы ли вы искать богатства, сочиняя всего лишь для актеров?

Джеймс улыбнулся:

– Многие мои друзья считают, что такого рода деньги – зло.

– Конечно они – зло! – воскликнул Клеменс, хлопая себя по колену. Все мальчишеское смущение испарилось, остался лишь мальчишеский пыл. – Деньги, какие в наши дни зарабатывает пьесами, скажем, ирландец Оскар Уайльд, двойное зло!

– Двойное зло? – переспросил Генри Джеймс.

– Да! Это не мои деньги и не ваши, а значит, мы с вами вдвойне на них злы!

– Помню, однажды ночью, – сказал Клеменс, выпуская изо рта сигарный дым, – она сетовала на свои боли, убежденная, что они обещают скорую смерть… Бедняжка почти так же мнительна, как и я… Так вот, я с удивлением обнаружил, что список ее жалоб почти целиком совпадает с перечнем симптомов, от которых я незадолго до того полностью избавился!

Подводы уже проехали, и экипаж двинулся дальше по мощеной дороге, плавно огибавшей пологий холм.

– Я сказал ей… – продолжал Клеменс, – я сказал ей: «Гарриет, мой врач только что вылечил меня от всех этих неприятностей!» – «Какие лекарства он вам прописал?» – спросила маленькая миссис Стоу. «Никаких лекарств! – отвечал я. – Врач просто велел мне сделать двухмесячный перерыв в моих вредных привычках: не пить сверх меры, не курить без остановки и не разражаться потоком божбы по поводу и без повода. Так что бросьте пить, браниться скверными словами и курить месяца на два, и станете как огурчик!»

Он сквозь дым вгляделся в попутчиков, убеждаясь, что они по-прежнему внимательно его слушают.

– «Мистер Клеменс! – воскликнула она. – За мной никогда не водилось ни одной из этих ужасных привычек!» – «Никогда?» – переспросил я, ибо, должен сознаться, господа, пришел в ужас. «Никогда», – повторила Гарриет Бичер-Стоу, плотнее кутаясь в шаль от ночной прохлады. «Что ж, моя дорогая, – с безграничной грустью произнес я, – коли так, для вас нет никакой надежды. Ваш воздушный шар падает, а у вас нет балласта, который можно выбросить из корзины. Вы всю жизнь пренебрегали своими пороками».

— Вы упомянули, что Кловер Адамс нажила себе врагов отчасти тем, что допускала в салон далеко не всех, отчасти… если не ошибаюсь, вы назвали это ее «ехидным язычком», — сказал Холмс. — Не могли бы вы привести мне пример конкретных слов, изустных или письменных, которые оскорбили конкретных людей?

Джеймс в задумчивости промокнул губы салфеткой и неожиданно — случай настолько редкий, что может считаться уникальным, — решил поделиться историей, в которой мишенью шутки послужил он сам:

— Последний раз, когда я был в Соединенных Штатах, десять лет назад, я перед отъездом написал Кловер и объяснил, что избрал ее адресатом последнего письма из нашей общей страны, поскольку считаю ее, Кловер… как же я сформулировал?.. «поскольку считаю вас воплощением вашей родины» – да, кажется, так. Кловер ответила сразу, пошутив, что находит мои слова «весьма двусмысленным комплиментом» и добавила: «Значит, я вульгарна, скучна и со мной невозможно жить?»

[..] — Ах да. Будет Сент-Годенс, но предупредил, что, возможно, уйдет до бренди и сигар — к какой-то жене сенатора, которую увековечивает в граните.

— Она позирует по ночам?

— Всякий раз, как сенатор в отъезде, — сказал Хэй.

— Тедди горячо раскаивается в своих словах и вообще в том, что за нашим прошлым обедом вел себя грубо, — ответил Хэй.

Теперь рассмеялся Адамс:

— Не припомню случая, чтобы Теодор Рузвельт высказывал сожаления в том, что кого-то обидел, зарезал или застрелил.

— Мне не кажется, что я очень украшал ваш прошлый обед, — ответил Адамс. — Людей, которые постоянно пребывают в упадке духа, не следует приглашать на веселые светские собрания.

— Тогда девяноста трем процентам из нас пришлось бы сидеть по домам, — возразил Хэй.