«Ученица Калиостро» kitobidan iqtiboslar

Он смотрел в окно на спокойную реку, на беспросветное серое небо, на чаек и понимал, что не на все вопросы бывают вразумительные ответы. И во всякой лжи вдруг может оказаться крошечное зернышко правды. И во всякой душе — хоть осколочек любви, который за всю жизнь, может, один лишь раз сверкнет и погаснет. Но он успеет отразиться в другой душе, и отражение окажется куда ярче, куда блистательнее, и погаснуть не пожелает, как ты его ни истребляй. Почему же так?

«… потому что я люблю вас…»

Как приятно подглядывать за чужой жизнью, смешной и занятной, не собираясь извлекать из этого никакой особой пользы, кроме минутного удовольствия (бумажная версия событий — это уже другое дело). В одном окошке — одна история, с героями и декорациями, в другом — другая, тут тебе комедия, тут почти трагедия. А и надо-то всего — пройти по улице, когда в домах уже светло, а ставни в первом этаже еще не закрыли.

Он мало значения придавал женской красоте, но понял ясно — этой даме лучше бы всегда поворачиваться к кавалерам спиной. У нее был короткий вздернутый нос и глаза навыкате — точь-в-точь как у мопса. К тому же, глядя на нее сбоку или сзади, хотелось предположить лицо столь же удлиненное, как линии тела и тонкие изящные руки. Так нет же — лицо скорее можно было назвать мордочкой, которую шутница-Природа позаимствовала у какой-нибудь карлицы. Небольшое круглое личико на длинной красивой шее гляделось очень странно — Маликульмульк поневоле вспомнил о маскарадной полумаске, отороченной черным кружевом, она сейчас явилась бы очень кстати.

[Рига начала XIX века] Вокруг творилась немецкая жизнь с маленькими немецкими радостями — из одного приоткрытого окна пахнуло корицей, из другого кофеем, из третьего, кажется, кардамоном. Где-то негромко и слаженно пели песенку о форели в ручье. Город жил вне времени, по тем старинным законам, которые даже не всегда были записаны на бумаге, но под строгим надзором магистрата соблюдались неукоснительно. Самая настоящая немецкая провинция — не торговый город Российской империи, а заштатный немецкий городок, в который новые веяния или вовсе не долетают, или, долетев, вызывают ужас и неприятие.

Видимо, каждый человек получает при рождении от Бога некоторый запас любви, а потом поступает с ним так, как сочтет нужным. Женщины вон ловко устроились — даже те, что любят поэзию, становятся женами, рожают детей и могут возделывать в душе любовь к детям до самой невероятной величины. А как быть мужчине, чья душа витает в эмпиреях? Та ли любовь полностью израсходована на философию и поэзию, коей надлежало быть отданной семейству — сперва молодой жене, потом деткам? Бог весть… Или же с самого начала была получена душой в приданое любовь какого-то иного качества?

Уж более полугода прошло с того дня, как изволил опочить император Павел Петрович и, соответственно, бразды правления взял новый государь. А все еще чиновный люд хранил испуг перед покойником и продолжал выполнять иные его несообразные распоряжения. С чего-то Павлу пришло на ум, что вся Россия должна обедать в одно время — в час. С ним не поспоришь, и светские дамы, которые, может, к часу только просыпались после бала, тут же шли к обеденному столу. Александр Павлович садился за стол не ранее двух, и все шло к тому, что он будет, как принято в Европе, обедать около пяти.