Kitobni o'qish: «Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии»

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

имени М. В. Ломоносова

ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

[207]

ТРУДЫ ИСТОРИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА МГУ

СЕРИЯ II

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

(138)

Редакционный совет:

академик РАО, д.и.н., проф. Л. С. Белоусов (сопредседатель); академик РАН, д.и.н., проф. С. П. Карпов (сопредседатель);

д. и.н., проф. Н.С. Борисов;

член-корреспондент РАН, д.и.н., проф. Л. И. Бородкин;

д. и.н., проф. А. Г. Голиков; д.и.н., проф. С. В. Девятов;

д. и.н. 0. Е. Казьмина; д.и.н. А.Р. Канторович;

гл.н.с., д.и.н. Л. В. Кошман; Н.В. Литвина; д.и.н., проф. Г. Ф. Матвеев; член-корреспондент РАН, д.и.н., проф. С. В. Мироненко; к.э.н. С. В. Орлов; член-корреспондент РАН, д.и.н., проф. Е.И. Пивовар;

д. и.н. А. В. Подосинов; д. филол.н., проф. 0. В. Раевская; к.и.н. Ю.Н. Рогулев; д.и.н. С. Ю. Сапрыкин;

член-корреспондент РАН, д. иск., проф. В. В. Седов; д.э.н., проф. В. В. Симонов; к.и.н. 0. В. Солопова;

к. и.н. А.А. Талызина

Печатается по решению Ученого совета исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова от 22 декабря 2021 г. (протокол № 7)

Рецензенты:

член-корреспондент РАН, доктор исторических наук, профессор С.В. Мироненко

(МГУ имени М.В. Ломоносова)

доктор исторических наук, доцент И.Е. Барыкина

(Ленинградский областной институт развития образования, РГПУ им. А. И. Герцена)

В оформлении обложки использована картина Михаила Зичи «Приезд принцессы Алисы Гессенской в Ливадию 10 октября 1894 г.»

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© Д. А. Андреев, 2022

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2022

Благодарности

Эта книга явилась одним из результатов исследования, которым я занимаюсь с 2001 г. В его осуществлении мне помогали и продолжают помогать люди, которым я выражаю искреннюю и сердечную благодарность. Прежде всего – ушедшей из жизни Ларисе Георгиевне Захаровой, предложившей мне заняться изучением проблематики взаимоотношений самодержавия и высшей бюрократии с начала царствования Николая II и до реформ 1905–1906 гг. И ныне здравствующим коллегам (указываю по алфавиту фамилий): Белле Давыдовне Гальпериной (за рекомендации по поиску документов в РГИА), Андрею Валентиновичу Мамонову (за высокопрофессиональное, заинтересованное и благорасположенное редактирование моих статей), Сергею Владимировичу Мироненко (за приглашение участвовать в проекте издания дневников последнего российского императора, а также за консультации и поддержку во время его осуществления), Зинаиде Ивановне Перегудовой (за совместную работу по подготовке к изданию дневников Николая II и за многочисленные ценнейшие советы, данные мне в процессе реализации этого многолетнего дела), Марине Викторовне Сидоровой и Анне Николаевне Сидоровой (за неоценимые архивоведческие и археографические советы).

Автор

Введение

Историческая периодизация нередко не совпадает с периодизацией хронологической. Общепринятыми уже являются понятия «длинного XIX века» (от Французской революции и до Первой мировой войны) и «короткого XX века» (от Первой мировой войны и до распада Восточного блока и Советского Союза). Несколько менее распространенным, но в целом употребляемым является концепт «длинного XVIII века» (от завершения Тридцатилетней войны, создавшей фактически новую Европу, и до все той же самой Французской революции, но только не в смысле привнесенных ею политических новаций, а в контексте порожденных этим событием Наполеоновских войн).

Приведенные примеры относятся к общеевропейской – а значит, во многом и к общемировой – истории. Однако и у каждой отдельно взятой страны есть свои особенные временные отрезки, которые правильнее рассматривать в качестве цельных, неделимых, не привязываемых к обычному летоисчислению. Если говорить о российской истории, примером такого особого года является, безусловно, переломный 1917-й, который можно воспринимать в двух видах: и как восьмимесячный переход от Февраля к Октябрю, и как несколько более продолжительный отрезок времени – от падения самодержавия до разгона Учредительного собрания, то есть от прекращения существования одной легитимности и до отказа от легитимности в принципе в традиционном (на тот момент) ее понимании.

Таким же особым, не совпадающим со своими календарными границами, стал для России и год 1894-й. В этом году неожиданно завершилось царствование Александра III и наступила эпоха последнего российского императора Николая II. Однако переломным, переходным моментом следует считать не только 20 октября 1894 г. – день кончины Александра III, – но гораздо более продолжительный период. Его начальным моментом можно назвать вторую половину января 1894 г., когда император заболел тяжелой простудой. У него несколько дней держалась высокая температура, и он не мог работать с поступавшими документами. И тогда наследник цесаревич Николай Александрович был впервые допущен до чтения министерских докладов, то есть попробовал себя в качестве первого лица государства. Завершающая веха этого периода наступила ровно через год, во второй половине января 1895 г., когда после выступления Николая II 17 января в Зимнем дворце перед депутациями стало понятным политическое кредо нового монарха и четко обозначилась поляризация общества, принявшая спустя несколько лет фатальные для самодержавия масштабы, приведшая к политическому кризису 1905–1906 гг. и прекращению существования самодержавия де-юре, а затем, почти через одиннадцать лет, и де-факто.

Таким образом, время со второй половины января 1894 г. до примерно конца января 1895 г. правомерно – по аналогии с указанными выше «длинными веками» – считать «длинным 1894-м годом» Российской империи, цельным и завершенным периодом ее истории, в который произошла последняя передача верховной власти от одного императора к другому и обозначилась политическая индивидуальность нового суверена. События этого периода, относившиеся к политической истории, к происходившему в династии Романовых и во власти, так или иначе освещаются во многих работах. Поэтому имеет смысл разобрать лишь некоторые из них – наиболее принципиальные и затрагивающие как можно больше проблем.

Первым опытом изучения событий 1894 – начала 1895 г. можно считать изданный в эмиграции труд С. С. Ольденбурга «Царствование императора Николая II». Этот временной отрезок протяженностью в один год, но не совпадающий строго с календарными рамками 1894 г., не рассматривался историком как некий цельный период. С. С. Ольденбург в качестве не мемуариста, а именно исследователя проанализировал некоторые факты последних месяцев царствования Александра III и начала правления Николая II.

Историк подчеркивал, что наследник вплоть до своего восшествия на престол оставался для общественности совершенно неизвестной фигурой. С. С. Ольденбург называл его подготовку для исполнения державной миссии «тщательной и планомерной», но считал ее незавершенной из-за «ранней смерти» отца. Именно поэтому на момент ухода из жизни Александра III его старший сын не разбирался в «высших государственных делах», а недостаточную квалификацию восполнял после воцарения «из докладов своих министров». Ниже показано, что некорректно связывать завершенность подготовки Николая как наследника и относительно скоропостижную кончину его отца, которую уж точно никак нельзя назвать «ранней». Точно так же вряд ли правильно считать, что молодой государь «доучивался» на министерских докладах.

Вместе с тем исследователь обратил внимание на личностные качества Николая II, которые после него не упоминались историками (в том числе зарубежными и значительным числом эмигрантских) несколько десятилетий, вплоть до наступления постсоветского времени, поскольку не соответствовали пропагандистским штампам, сформированным в ходе борьбы широкого диапазона оппозиционных сил с самодержавием. В частности, С. С. Ольденбург свидетельствовал о ярко выраженном у последнего императора чувстве личной ответственности за свое царское служение, о его «живом уме» и «исключительной памяти». Автор объяснял нелюбовь императора к неприятным прямым разговорам с министрами и обыкновение принимать решения об их отстранении от должностей без личного информирования об этом отставляемых тем, что государь стремился всячески «позолотить пилюлю», оказывая освобождавшимся от должностей те или иные «внешние знаки милости» в качестве компенсации. К тому же «деловое расхождение» с высоким чиновником, завершавшееся отставкой последнего, не означало для императора «личного нерасположения» к нему. Проявлением сильной воли Николая II историк считал его упорное противостояние родительским планам устроить его женитьбу по их усмотрению до тех пор, пока Александр III и Мария Федоровна не согласились на брак наследника с принцессой Алисой Гессенской.

Подчеркивая влияние на молодого государя в первое время нового царствования его учителя К. П. Победоносцева, С. С. Ольденбург не был склонен преувеличивать такое воздействие; правда, делал соответствующий вывод с опорой всего на два не вполне объективных источника. Гораздо более важное замечание историка касается первых контактов Николая II, уже императора, с представителями высшей бюрократии. В ходе этого общения молодой государь продемонстрировал свою осведомленность в основных вопросах государственной жизни. В книге отмечается свойственная монарху в начальное время царствования гораздо более открытая, нежели у его отца, манера вести себя на публике. Из первых кадровых решений автор описывал две отставки – И. В. Гурко с должностей варшавского генерал-губернатора и командующего войсками Варшавского военного округа (по версии историка – с оговоркой, что это предположение непроверенное, – за попытку надавить на императора) и А. К. Кривошеина с поста министра путей сообщения (из-за подозрений в его коррумпированности; сын первого отставника – В. И. Гурко, знавший обстоятельства этого дела, – в эмиграции рассказал С. С. Ольденбургу, что сам Кривошеин не ведал о тех махинациях, которые вершились за его спиной).

Автор абсолютно убежден в том, что направлявшиеся на высочайшее имя земские адреса, по поводу которых Николай II произнес 17 января 1895 г. свою знаменитую фразу о «бессмысленных мечтаниях», имели конечной целью вовсе не защиту от административного произвола, как это пытались выставить их авторы, а именно конституционалистскую перспективу (об этом подробнее говорится ниже, в соответствующей части настоящего исследования). С. С. Ольденбург фиксировал негативную реакцию на царскую речь со стороны большинства «образованного общества», сообщал о слухах, приписывавших ее авторство Победоносцеву или министру внутренних дел И. Н. Дурново. Но главное, историк воспринимал выступление Николая II перед депутациями именно как рубежное для его царствования, причем не столько в плане четкого обозначения им идеологии собственного правления (хотя и об этом тоже говорится в книге: автор называет речь «актом политической честности»), сколько в смысле начала «нового роста революционной агитации»¹.

В советской историографии первым опытом не пропагандистского, а научного обращения к начальному периоду эпохи Николая II стала монография П. А. Зайончковского «Российское самодержавие в конце XIX столетия (политическая реакция 80-х – начала 90-х годов)».

В ней автор, ссылаясь на дневники В. Н. Ламздорфа, А. А. Половцова и вел. кн. Константина Константиновича, а также на памфлет В. П. Обнинского «Последний самодержец», описывает жизнь наследника незадолго до его вступления на престол. Указанные источники (кроме, разве что, замечания великого князя) предопределяют и оценочные суждения историка. Исследователь считает, что идейная направленность царской речи 17 января 1895 г. явилась результатом длительного воздействия на цесаревича со стороны издателя-редактора «Гражданина» В. И. Мещерского².

В статье «Кризис самодержавия накануне революции 1905 года» Л. Г. Захарова ведет изложение событий начавшегося в октябре 1894 г. нового царствования с речи Николая II 17 января 1895 г. Исследовательница называет ее автором Победоносцева и считает, что обер-прокурор вложил в подготовленный для молодого государя текст тот же смысл, что и в составленный им в 1881 г. Манифест о незыблемости самодержавия. Далее рассматривается либеральная реакция на царское выступление, в том числе «Открытое письмо к Николаю II». Л. Г. Захарова считает, что Победоносцев в начале правления Николая II играл при монархе «роль советчика и ментора», но из контекста статьи следует, что автор ограничивает время подобной миссии обер-прокурора 1895–1896 гг. Именно в это время, как отмечает историк, Победоносцев «периодически» упоминается в дневнике государя³.

Очень конспективно события 1894 – начала 1895 г. освещаются в фундаментальной и во многих аспектах до сих пор не утратившей своего научного значения коллективной монографии ленинградских историков «Кризис самодержавия в России, 1895–1917». Они с отсылками преимущественно к воспоминаниям вел. кн. Александра Михайловича называют Николая II «мало подготовленным к государственной деятельности» на момент его вступления на престол. Авторы считают, что «в начале царствования» император «находился под большим влиянием своих родственников», прежде всего дядьев Алексея (он по ошибке назван Александром), Владимира и Сергея. Следует обратить внимание на сделанное исследователями уточнение: они относят склонность государя подпадать под чужое влияние именно к первому времени его правления, что на момент выхода коллективной монографии являлось, несомненно, новым словом в историографии. Что касается деятельности Николая II по возвращении из Ливадии и до начала 1895 г., то в этом вопросе авторы ограничиваются пересказом истории с подачей адресов и с выступлением царя 17 января в Зимнем дворце, а также изложением (по публикации Ю. Б. Соловьёва) записки Победоносцева о самодержавии, которая, по мнению историков, была предназначена именно для самого императора. Более того, в издании обозначается непосредственная связь между этой запиской и текстом выступления 17 января. Отдельное внимание уделяется «Открытому письму к Николаю II», написанному П. Б. Струве под впечатлением от царской речи в Зимнем дворце. Авторы коллективной монографии считают, что при вступлении на престол у Николая II не было «определенной внутриполитической программы», он двигался к ней «ощупью», испытывая на себе «влияние разных лиц», предпочитая следовать «наиболее консервативным взглядам», а из представителей высшей бюрократии монарх больше внимал советам Н. X. Бунге, И. Н. Дурново и К. П. Победоносцева. Большое влияние на него имела и вдовствующая императрица Мария Федоровна⁴.

Первая (но при этом достаточно успешная) попытка вывести рассмотрение рубежа царствований на качественно новый уровень путем привлечения новых источников была предпринята И. В. Лукояновым в его кандидатской диссертации.

Отмечая неготовность наследника к царствованию, историк тем не менее внимательно фиксирует его самостоятельность, например, поддержку «мер, шедших вразрез с общей политической доктриной отца» (соответствующее голосование в Государственном совете вопреки волеизъявлению «большинства его родственников»). Автор объясняет этот шаг «некомпетентностью» Николая Александровича, «попытками следовать здравому смыслу и желанием самостоятельно принимать решения», а также следствием влияний со стороны воспитателя цесаревича – Г. Г. Даниловича.

Несомненной заслугой И. В. Лукоянова является систематизация разрозненных и противоречивых сведений о «плане передачи управления страной цесаревичу» осенью 1894 г., о высказанной наследником готовности к исполнению новых для себя обязанностей. В этом же контексте упоминается и обсуждавшийся в конце сентября 1894 г. вариант учреждения при наследнике некоего «“совета четырех” с совещательными функциями». Исследователь связывает возникновение подобных задумок именно с некомпетентностью наследника, а затем и монарха. И хотя указанные консультативные проекты не получили развития, тем не менее «необходимость частых советов молодому царю была очевидна». В результате «на какое-то время основное содержание политической жизни наверху стала составлять борьба за влияние на императора», причем не столько «за конкретные решения, сколько за расстановку людей на ключевые посты».

И. В. Лукоянов анализирует попытки разных фигур воздействовать на Николая II. Автор начинает с Победоносцева. По мнению историка, если в Ливадии он не имел возможности быть причастным к принятию ключевых политических решений, то после смерти Александра III «влияние обер-прокурора пошло в гору, вероятно, не без помощи Сергея Александровича». Исследователь полагает, что период, в течение которого обер-прокурор «весьма интенсивно старался воздействовать на формирование политики» государя, продолжался до 1896 г. Но и в конце 1894 – начале 1895 г., по мнению И. В. Лукоянова, не следует преувеличивать влияние Победоносцева на Николая II, подтверждением чему является хотя бы неуверенность обер-прокурора в том, что император воспользуется именно его вариантом речи перед депутациями 17 января в Зимнем дворце.

Другой значимой фигурой в окружении молодого императора И. В. Лукоянов называет Бунге, приводя со ссылкой на одну из работ А. В. Ремнева факт (на самом деле, не соответствовавший действительности) присутствия председателя Комитета министров на докладах других министров в начальный период нового царствования. Судя по всему, историк согласен с Н. Н. Покровским, связывавшим первую министерскую отставку Николая II – увольнение Кривошеина – с инициативой именно Бунге. Более того, автор считает, что именно вследствие исключительного почтения к Бунге со стороны государя «был поднят престиж и вес Комитета министров, что вело к формированию объединенного правительства»⁵. Последнее утверждение (а тем более его вторая часть) явно не относится ко времени середины 90-х гг. XIX в.

В 1996 г. вышла новая коллективная монография санкт-петербургских историков, в число которых вошли и авторы «Кризиса самодержавия в России, 1895–1917». По своей тематике она совпадала с изданием 1984 г., однако теперь труд охватывал гораздо больший временной промежуток. Вероятно, по этой причине история правительственной политики 1894 – начала 1895 г. излагается здесь гораздо более лаконично и ограничивается двумя сюжетами. Первый из них – это женитьба молодого государя. Авторы пишут о спорах, развернувшихся в доме Романовых после смерти Александра III по вопросу, когда устраивать свадьбу Николая II. В книге приводится выдержка из дневника императора, из которой следует, что сам он, вдовствующая императрица и «некоторые другие» хотели устроить свадьбу прямо в Ливадии. Дядья же настаивали на бракосочетании после похорон, в столице. Исследователи по этому поводу заключают: «В первом столкновении с семейной оппозицией Николай II потерпел поражение. Свадьба была отложена». Второй сюжет – выступление Николая II 17 января 1895 г. – представляет собой сокращенный вариант того, что было напечатано в «Кризисе самодержавия в России, 1895–1917», и не содержит ничего нового ⁶.

Одним из первых в постсоветской отечественной историографии на политические проблемы 1894 – начала 1895 г. в новой оптике – изнутри дома Романовых – посмотрел А. Н. Боханов. В книге, посвященной Александру III, он кратко описывает его январскую болезнь, ухудшение состояния царя летом, пребывание в охотничьих резиденциях – Беловеже и Сиале, – переезд в Крым. О ливадийском периоде историк пишет несколько более подробно, затрагивая – правда, однократно и при этом без комментариев – в том числе и политические вопросы: он приводит фразу, брошенную императрицей «одному из врачей». Мария Федоровна считала, что вокруг нее плетутся «интриги даже в эти тяжелые минуты». А. Н. Боханов свидетельствует об обсуждении после смерти Александра III вопроса о том, когда и как следует организовать свадьбу молодого государя и его невесты. Книга завершается упоминанием о свадьбе Николая II и Александры Федоровны и превращении Марии Федоровны во вдовствующую императрицу⁷.

История выступления Николая II в Зимнем дворце перед депутациями 17 января 1895 г. и реакции на нее со стороны разных сегментов общества кратко рассматривались Р. Пайпсом в написанной им биографии Петра Струве. Примечательно, что американский историк отметил (правда, без ссылок на источники) наличие в некоторых земских адресах намеков на желательность гораздо больших политических преобразований, нежели об этом говорилось прямым текстом. По его словам, в них выражались чаяния на возвращение к «реформистскому курсу» эпохи Александра II. Любопытен данный автором комментарий по поводу неконъюнктурной прямолинейности Николая II, не остановившегося перед тем, чтобы бросить открытый вызов либеральной общественности, – «не обладая политической прозорливостью, он был человеком чести». Наконец, заслуживает внимания еще одно утверждение Р. Пайпса (также не подкрепленное ссылками на источники) – о критическом отношении к царской речи даже «многих консерваторов», рассчитывавших на то, что новая власть «утвердит в стране закон и порядок», пойдет на «хотя бы частичное ограничение власти бюрократии и полиции». Что же касается самого «Открытого письма к Николаю II» Струве, то историк ограничился лишь его цитированием, указанием на анонимность опубликованного текста (и начавшиеся из-за этого попытки определить авторство) и на «широкое хождение в обществе» этого документа⁸.

О. И. Барковец и А. Н. Крылов-Толстикович описывают последний год жизни Александра III, ухудшение состояния его здоровья параллельно с изложением важнейших событий в жизни его семьи – замужества дочери Ксении и подготовки к свадьбе наследника.

Со ссылкой на суждение из дневника вел. кн. Константина Константиновича авторы свидетельствуют о недовольстве императора и императрицы этим браком своей дочери и уже от себя добавляют, что они тем не менее не стали ей препятствовать, видя очевидную выгоду от такой партии в том, что Ксения выходила замуж не за представителя иностранной династии и оставалась в России.

Что же касалось женитьбы старшего сына, то Александр III решил ее ускорить из-за своего плохого самочувствия и, следовательно, осознания необходимости «обеспечить династическую стабильность», но принцесса Алиса Гессенская им поначалу не рассматривалась в качестве невестки. Более того, историки считают (правда, без ссылок на источники), что император для преодоления привязанности к ней Николая лично постарался расположить наследника к балерине М. Ф. Кшесинской. Однако в итоге «болезнь и тяжелые предчувствия заставили Александра III согласиться с выбором сына». Исследователи свидетельствуют о том, что накануне помолвки Николая и Алисы великие князья Владимир и Сергей вместе со своими женами, немками по происхождению, и даже сам кайзер Вильгельм II убеждали принцессу перейти в православие, поскольку именно нежелание расстаться с родной верой мешало ей согласиться на брак с наследником российского престола: «Весь предыдущий день они прибегали к мощному психологическому давлению, уговаривая девушку не упорствовать и принять предложения Николая». О. И. Барковец и А. Н. Крылов-Толстикович приводят интерполяцию Алисы в дневнике наследника и вводят ее в контекст их взаимоотношений друг с другом⁹.

Следующим шагом в изучении событий 1894 г., в частности, времени от восшествия Николая II на престол и до его выступления 17 января 1895 г. явилась статья В. Л. Степанова «Самодержец на распутье: Николай II между К. П. Победоносцевым и Н. X. Бунге». Она посвящена первым месяцам царствования молодого императора и – пунктиром – времени вплоть до начала третьеиюньского периода. Автор считает, что кончина отца «застала цесаревича врасплох» и Николай «не ощущал себя способным принять тяжкое бремя власти». При жизни Александра III участие наследника в государственных делах «ограничивалось во многом формальным членством в высших бюрократических инстанциях». Под такими «инстанциями» исследователь подразумевает Особый комитет для помощи нуждающемуся населению в местностях, постигнутых неурожаем, а также Комитет Сибирской железной дороги. В. Л. Степанов отмечает: «Николай II вступил на престол, не имея никакой определенной политической программы». Утверждение о том, что новый государь ощущал себя неподготовленным к царствованию, автор подкрепляет ссылкой на собственные слова Николая II, процитированные в воспоминаниях вел. кн. Александра Михайловича: «Что будет теперь с Россией? Я еще не подготовлен быть царем! Я не могу управлять империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами». Из приведенных утверждений исследователь делает однозначный вывод: «В этой ситуации молодой самодержец стремился получить поддержку от лиц из своего ближайшего окружения»¹⁰.

В этом же году вышла статья С. В. Куликова «Император Николай II как реформатор: к постановке проблемы»¹¹. При этом под словом «реформатор» автор в данном случае подразумевает не сторонника развития прежде всего научно-технического и экономического, а именно преобразователя в самом широком смысле – в том числе общественно-политическом. Но в то же время автор, несомненно, не следует историографической традиции, в рамках которой применительно к эпохе XIX – начала XX в. слово «реформаторство» воспринимается упрощенно – неизбежно в связке со словом «конституция». То есть реформаторство последнего императора рассматривается именно в консервативно-либеральном ключе – как деятельность, направленная на некую трансформацию самодержавия в направлении его максимально возможной модернизации, но до каких пределов должна была простираться такая трансформация – сказать невозможно, потому что историк в подтверждение своих взглядов приводит тенденции, итоги которых являлись промежуточными. С. В. Куликов считает, что Николай II реализовывал «реформаторский проект» «консервативно-либерального характера», который основывался на «политическом завещании» «видного представителя бюрократического либерализма» Бунге. Исследователь интерпретирует деятельность государя по всем направлениям внутреннего развития России именно в таком «реформаторском» ключе. Безусловно, этот взгляд является более чем спорным, однако для настоящей работы принципиально то, что, говоря о первых трех месяцах царствования Николая II, С. В. Куликов выставляет некоторые решения монарха как свидетельства его реформаторского настроя.

Среди них, например, Манифест 20 октября 1894 г., в котором император «публично идентифицировал себя как реформатора», и Манифест 14 ноября 1894 г., декларировавший государственное субсидирование Крестьянского банка на 50 млн рублей, снижение с евреев «штрафа за уклонение от воинской повинности» и амнистию наказанным за революционную деятельность. Решение по Крестьянскому банку выходит за рамки настоящей монографии, а в остальном предложенная оценка обоих указанных манифестов разобрана ниже.

В слове «хорошо», написанном на корректуре составленного при участии Бунге «Предисловия» к «Своду высочайших отметок по всеподданнейшим отчетам за 1894 г. генерал-губернаторов, губернаторов, военных губернаторов и градоначальников», историк видит «зародыш» «основных положений, воплощавшихся впоследствии царем». Думается, что в данном случае нет оснований делать такое далекоидущее заключение.

Точно так же вряд ли корректно расширительно, как свидетельство реформаторского настроя императора трактовать его резолюцию на одном из губернаторских отчетов за 1894 г. в связи с организацией переселенческой политики: «Невозможно оставлять такое государственное дело в заведывании какого-то маленького отделения Земского отдела!» То, что Николай II «еще в 1894 г.» рассматривал круговую поруку как «несправедливую» и «непрактичную», не свидетельствует о какой-то его исключительной позиции: подобное мнение в правительственных верхах было к тому времени довольно широко распространенным. Как и убеждение в необходимости сократить размеры выкупных платежей, на что император, вопреки «сопротивлению Витте», «призывал “обратить внимание”» тоже с 1894 г.

С. В. Куликов пишет, что царские пометы на губернаторских отчетах (в том числе за 1894 г.) свидетельствуют о том, что отношение императора к земству «было созвучно» взгляду Бунге, ратовавшего за «расширение» сферы компетенции этих выборных учреждений, только, разумеется, без права заниматься политическими вопросами. Автор отмечает, что царь не возражал против распространения земства на губернии, в которых его по законодательству 1864 г. не было. Однако оба мнения – и о придании земству новых функций, и о введении этого института на территориях, прежде его лишенных, – в течение долгого времени обсуждались в правительственных кругах, но вопрос этот был сугубо прикладным, управленческим, но никак не окрашенным политически.

А. Ю. Полунов в монографии о Победоносцеве разбирает «политическую роль» обер-прокурора в том числе в начальный период правления Николая II. Исследователь подчеркивает, что Победоносцев не входил в круг лиц, бывших рядом с умиравшим императором в Ливадии, и поэтому являлся «сторонним наблюдателем» того, что происходило в крымской резиденции. По мнению автора, причиной, побудившей Николая II не отправлять Победоносцева в отставку, которая готовилась при покойном императоре, стало «почтение молодого монарха к своему престарелому наставнику, который к тому же был многолетним сотрудником Александра III». В свою очередь, обер-прокурор решил воспользоваться расположением со стороны Николая II и попытался вернуть себе функцию, исполнявшуюся им в начале царствования Александра III, – «доверенного советника». А. Ю. Полунов считает, что Победоносцев, «видимо», «имел непосредственное отношение» к составлению царской речи 17 января. Историк называет ее «своеобразной реинкарнацией» другого документа, написанного обер-прокурором, – Манифеста о незыблемости самодержавия¹².

Для исследования А. В. Ремнева, посвященного Комитету министров пореформенного периода, проблематика, связанная с событиями 1894 – начала 1895 г., не является основной. Но тем не менее автор ее затрагивает.

Так, например, рассматривая нюансы взаимоотношений самодержца с «правительственной властью», А. В. Ремнев касается обоих допусков наследника к работе с государевыми бумагами – в январе и в октябре 1894 г., – ссылаясь при этом на данные из дневников