Kitobni o'qish: «Неоконченная повесть»

Посвящается памяти

нашего отца, Цви Прейгерзона,

не успевшего при жизни увидеть

это произведение опубликованным.

Аталия, Нина, Веньямин

Цви Прейгерзон (фото 1968 г.)

Цви Прейгерзон
Неоконченная повесть
Перевод с иврита Веньямина Прейгерзона

(На обложке воспроизведена акварель «Одесский мотив» неизв. худож.)

Цви Прейгерзон был одним из ведущих и в то же время одним из последних ивритских писателей в бывшем Советском Союзе. Любовь к ивриту сформировалась в юном возрасте, когда он в период 1913-14 гг. учился в ивритской гимназии «Герцлия» в Тель-Авиве. Свое образование он продолжил в русской школе в Одессе, а затем в Московской горной академии.

Прейгерзон использовал любую возможность, чтобы узнать что-то новое, связанное с ивритом, читал и писал на этом языке. Его первые рассказы увидели свет в 20-х годах прошлого столетия. Первой его книгой, опубликованной в Израиле в 1965 г. под псевдонимом А. Цфони, был роман «Вечный огонь».

Свою тайную писательскую работу он совмещал с научной и педагогической деятельностью в Московском горном институте, став одним из ведущих специалистов в области обогащения полезных ископаемых и угля. За его «преступное» увлечение ивритом он просидел в сталинских лагерях около семи лет (1949—1956).

Данная книга впервые опубликована на иврите в Израиле в 1991 г. и является последним литературным произведением автора. Книга во многом автобиографична и рассказывает о жизни еврейской семьи на Украине в годы потрясений и переворотов начала XX века и в первые годы становления советской власти.

От переводчика

Эта книга, написанная на иврите, является частью эпопеи «Врачи», которую задумал мой отец – писатель Цви Прейгерзон (1900—1969). Заключительной частью этой эпопеи должно было стать «Дело врачей» – позорная антисемитская кампания по разоблачению «заговора врачей-вредителей, в намерение которых входило отравить и уничтожить руководителей партии и правительства», – спровоцированное Сталиным в последние годы его жизни. По замыслу автора, героями эпопеи должны были стать врачи-евреи, пострадавшие во время этой кампании. Цви Прейгерзон, незадолго до своей смерти, успел написать только первую часть этого произведения.

Родился автор в 1900 году на Украине, в г. Шепетовка. В том же году родился и главный герой книги, Шоэль Горовец, и тоже в небольшом городке на Украине. Жизнь Шоэля протекает как бы параллельно с жизнью самого автора. На это есть указания и в тексте книги, и в событиях, которые происходят с героем. О первых годах жизни Шоэля автор пишет так: «.. В пять лет Шеилку отправили в хедер, положив, таким образом, начало его нелегкой дороге к вершинам знания. Меламед Песах стал учить мальчика грамоте, знакомить с первыми ивритскими словами, которые, впрочем, не использовались тогда в разговорном языке …О, Песах, мой учитель и ребе! В те далекие печальные годы учился и я в его тесном хедере – пером, как резцом в камне, высекал ивритские слова, бусинками нанизывал букву за буквой и бережно укладывал их в свою тетрадь, в длинные наклонные строчки… Шеилка Горовец был тогда моим другом, и мы вместе несли на своих детских плечах груз предыдущих поколений. Мы жили на одной улице, и вместе возвращались домой зимними вечерами».

Когда Шоэлю исполнилось 13 лет, его отправили учиться в открывшуюся незадолго до этого гимназию «Герцлия» в Тель-Авиве, где преподавание велось на иврите. Этот же путь, и в том же возрасте, проделал и Цви Прейгерзон. Оба они проучились только год – разразилась Первая мировая война.

Шоэль продолжил учебу в русской школе в Одессе. Такова же была судьба и автора. В дальнейшем их пути расходятся: Шоэль, после окончания школы, решил продолжить учебу в медицинском институте в Одессе, а Цви уезжает в Москву. Когда еще оба были в Одессе, у Шоэля была возможность уехать на Землю обетованную, в Палестину, вместе с друзьями-сионистами из его родного городка. Но Шоэль решил не уезжать. Об этом судьбоносном решении автор пишет так: «Так Шоэль Горовец остался в Советской России. А кроме него такое же решение приняли еще очень и очень многие – в том числе и автор этих строк. Страшная война осталась позади, и людям хотелось верить, что она была последним испытанием. Прихода счастливой эпохи ждали, как прихода мессии, верили, что он уже здесь, что вот-вот явится желанное избавление». На этом событии заканчивается предлагаемая вниманию читателей книга.

В Москве Цви Прейгерзон закончил Московскую горную академию, переименованную вскоре в МГИ – Московский горный институт. В этом институте автор проработал почти до конца жизни, за исключением семи лет пребывания в сталинских тюрьмах и лагерях (1949—1956) по обвинению в «сколачивании антисоветской группы и преступной работы против ВКП(б) и Советского правительства, попытке установления нелегальной связи с сионистами Палестины для развертывания националистической работы»¹, и т. д., и т. п. (Прейгерзон был реабилитирован в конце 1955-го года.)

Эта книга впервые вышла в Израиле на иврите в 1991 году. Жанр, в котором она написана, можно назвать документально-художественным. Для меня, сына автора, эта книга была откровением. Благодаря ей я познакомился с жизнью отца и моей семьи до начала 20-х годов прошлого века, поскольку, как было отмечено, жизнь Шоэля Горовца и Цви Прейгерзона протекала параллельно.

Помимо истории семьи, автор пишет о процессах и изменениях в еврейском обществе на фоне событий и переворотов в России тех лет. У него была прекрасная память. Большинство фактов в книге соответствуют действительности, хотя имена и фамилии действующих лиц отец мог изменить. Кроме того, с присущим ему научным подходом он проработал всю доступную историческую литературу по интересующим его темам на русском языке и на идише. Например, суд над хедером, описанный в 24-26-й главах книги, действительно имел место в Витебске в январе 1921 года и продолжался в течение недели. В те бурные времена рушился привычный уклад жизни в еврейских местечках. Это были смутные годы развала царской России, гражданской войны, Октябрьского переворота и, в конце концов, установления власти большевиков. Это сопровождалось погромами и бандитизмом, ликвидацией еврейских школ и культурных центров, запрещением языка иврит. Но, с другой стороны, была отменена черта оседлости, и еврейской молодежи предоставили равные права на образование. Еврейское общество расслоилось: часть уехала, но большинство еврейского населения поверило в коммунизм, и многие из его представителей, несмотря на ликвидацию национальный жизни и языка иврит, приняли активное участие в строительстве «нового мира». Автор принял революцию, она дала ему возможность получить образование и стать известным ученым, но, в то же время, он до конца жизни был предан еврейству и языку иврит.

В условиях сталинской диктатуры такое сочетание было идеологически несовместимым и требовало большого мужества. И как только появилась возможность, он стал инициатором нашего отъезда в Израиль. К сожалению, отец не дожил до этого времени. Семья приехала в Израиль в 70-х годах прошлого века. Прах Цви Прейгерзона покоится на кладбище киббуца Шфаим, рядом с ним похоронена мама, Леа, умершая в Тель-Авиве. У внуков и всех правнуков родной язык – иврит. И это самый ценный подарок для Цви, иврит для которого был его душой, его жизнью. Исполнилось также и его заветное желание: его произведения были опубликованы в Тель-Авиве.²

Веньямин Прейгерзон

Июль 2011

Глава 1

Горовцы всегда были меламедами³ – издавна, из поколения в поколение. Прибыли с этой профессии немного, в богачи не выбьешься. Но не зря сравнивают меламеда со священным сосудом, полным веры и непоколебимого упорства. Хотя живут эти люди, как все – женятся, пестуют семьи, растят детей… – обычная жизнь.

С чего начнем? Не с тех ли далеких дней, когда еще царствовал русский царь, и власть его казалась столь же неколебимой и вечной, как и упорство меламедов? Йоэль, сын Моше Горовца, появился на свет за несколько лет до известных событий 1 марта 1881 года⁴, когда был убит тогдашний самодержец Александр Второй. Словно в ответ на убыль императорской семьи, у Горовцев с тех пор что ни год рождался новый ребенок. Можно представить себе, какой гвалт стоял в этом доме – даже в отсутствие шумной компании учеников. А уж когда хедер⁵ был полон – ох… – впору было уши затыкать. Но, как говорят умные учителя, дети есть дети. Если ребенок вял и малоподвижен – пощупай ему лоб – не заболел ли? Лбы у детей в доме меламеда Моше можно было не проверять – веселые детские голоса разносились по всей округе.

В компанию первых лиц местечка меламед не попадал – уж больно небогат, невелика птица. Весь дом – кухонька да две комнаты. В одной голова на голове ютились жена и детишки, другая отводилась под хедер. Там за длинным столом, в тесноте и в суете, помещалось до двух с половиной десятков малышей.

Когда Йоэль достиг возраста бар-мицвы⁶, родные и близкие собрались на праздничную церемонию наложения тфилин⁷. Старший сын меламеда возблагодарил Господа, гости одобрительно загудели и перешли к угощению. Они налегали на зеленый горошек, пили водку за радость жизни, хриплыми голосами распевали веселые песни и наперебой поздравляли Йоэля. Удивляясь, как быстро бежит время, они похлопывали мальчика по спине, гладили по голове: вот ведь, какой большой – и оглянуться не успели, а уже вырос отцу помощник!

Ну да, помощник… Не сахар жизнь у помощника меламеда, ох, не сахар. Были сладкие сны, да все вышли. Осень ли, зима ли, в дождь и в снег поднимайся чуть свет – собирать детей в хедер. И сам не рад, а ученики – тем более. Ну какой пятилетний ребенок по своей воле выберется из-под одеяла, чтобы идти на урок? Плетутся сонные, недовольные, ноют в голос, нога за ногу заплетается, чуть отвернешься – и нету, сбежал. Догонишь такого, влепишь с досады подзатыльник, а он – в рев. Поди управься с таким цыплячьим выводком!

Да и потом, уже в хедере, попробуй-ка всех в узде удержать, за стол усадить, накормить, выгулять, а потом снова собрать, снова усадить да еще при этом и буквы показывать! Вот уж работенка так работенка – врагу не пожелаешь!

Но Йоэль не жаловался. Вскоре он превратился в красивого широкоплечего юношу. Глубина его темных глаз подчеркивалась бледностью – парень проводил много времени за чтением Гемары⁸ и изучением священных текстов. И хотя его детские и подростковые годы отнюдь не отличались беспечной легкостью, а заполнены были трудом и учебой, здоровьем Йоэль вышел крепок и силен, как и многие тогда в еврейских местечках.

Так что на белый билет⁹ можно было не рассчитывать. В солдаты Йоэля Горовца забрили аккурат в тот год, когда умер царь Александр Третий и на русский престол взошел его сын Николай Александрович. Армейская жизнь нелегка: тесная казарма с громогласным храпом десятков соседей, неподъемные от липкой грязи сапоги, тяжелые полевые учения, зубрежка устава, муштра и оплеухи, непривычная и некошерная¹⁰ еда… Но Йоэль, как мы знаем, никогда не был неженкой. Любые трудности он преодолевал с легкостью завидной: за что ни возьмется – везде один из лучших, один из первых.

А вот от гриппа не уберегся; запущенная поначалу болезнь обернулась воспалением легких. Весь Пурим¹¹ солдат провалялся в военном госпитале. Началась весна; Йоэль, еще слабый и больной, выходил в больничный сад, вдыхал запахи просыпающейся жизни, свежей листвы и мокрой почвы, смотрел в прозрачную голубизну теплеющего неба, подставлял щеки легкому весеннему ветерку. Это вылечило его быстрее всяких лекарств.

Подошел Песах¹². Армейское начальство отпускало тогда еврейских солдат на праздничный седер¹³ в семьи местных евреев. Йоэля пригласили в дом Исайи Рахмилевича. У хозяина оказалось три дочери: две младшие – близнецы и старшая Фейга – миловидная восемнадцатилетняя девушка. Сели за праздничный стол, накрытый по всем правилам.

Как и положено, Йоэль задал четыре традиционных вопроса из пасхальной агады¹⁴, а затем все хором спели «Рабами мы были…». Двойняшки, до того тараторившие без умолку, притихли и зашептались: еще бы – ведь, того гляди, заявится важный гость – сам пророк Элиягу¹⁵. Фейга сидела, скромно потупившись, но исподтишка то и дело поглядывала на Йоэля: подтянутая фигура молодого человека, его кожаный армейский ремень и ярко начищенная медная пряжка с гордыми имперскими орлами не могли не произвести впечатления. Впрочем, бравый солдат тоже не прятал глаз: лицо Йоэля разрумянилось – не без помощи четырех пасхальных стаканчиков¹⁶ – и серо-голубые очи прелестной соседки наполняли его сердце нежным теплом. Что и говорить, военная служба пошла впрок скромному сыну меламеда – распрямила ему спину, расправила плечи. Какая девушка не засмотрелась бы на такого парня!

Исайя Рахмилевич с удовольствием потягивал сладкое пасхальное вино, Йоэль не отставал от хозяина. Праздничная трапеза была вкусна и обильна – радушная хозяйка любила и умела широко принять гостей. Пасхальный седер – длинная церемония; никто никуда не торопится, есть время и поесть, и выпить, а молодым людям – переглянуться, зацепиться взглядами, на секунду отвести глаза и вновь украдкой посмотреть друг на друга. Эта древняя, но вечно молодая игра трепещет над праздничным столом, как нежное прозрачное облако.

В дом Фейги Рахмилевич уже начали ходить сваты, но девушка не торопится выскочить замуж: прочитанные романы объяснили ей, какой должна быть настоящая любовь, и Фейга твердо намерена дождаться своего прекрасного принца. Родители тоже пока не требуют от любимой дочки поспешных решений.

А пасхальное вино туманит головы, и вот уже Йоэль запел сильным красивым голосом. Довольный хозяин подпевает гостю – седер получился на славу. Реб Исайя Рахмилевич – человек образованный, он прекрасно знает и ценит современную еврейскую литературу: Ялага¹⁷, Михала¹⁸, Адама ха-Кохена¹⁹, Хаима Нахмана Бялика²⁰. Не чужд Рахмилевич и общественной деятельности – состоит в организации «Ховевей Цион».²¹

Два первых дня пасхальной недели провел Йоэль у Рахмилевичей и за это короткое время весьма приглянулся хозяевам. Реб Исайя увлеченно обсуждал с ним галахические премудрости, сложные места из Гемары и многое другое. Да и в синагоге, куда Рахмилевич повел своего случайного гостя, сын меламеда показал себя с самой лучшей стороны.

После прощального обеда, когда отец семейства прилег отдохнуть, а мать отправилась на кухню мыть посуду, Йоэль и Фейга, наконец, остались в комнате одни – если, конечно, не считать двойняшек, по горло, впрочем, увлеченных своими играми. Притихнув, молодые люди смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Да и нужны ли слова, когда глаза говорят так горячо и красноречиво? Тонкие пальцы девушки теребили скатерть. Йоэль, осмелев, протянул руку и едва коснулся нежного запястья… Фейга вспыхнула, отдернула руку, вскочила и быстро вышла из комнаты. Выражаясь языком вышеупомянутых романов, сердце девушки было пронзено теми же самыми стрелами, которые когда-то поразили и ее дорогих, тогда еще молодых бабушек.

По окончании Песаха Йоэль возвратился в госпиталь. Нужно ли говорить, что прежде чем он покинул гостеприимный дом Рахмилевичей, влюбленная парочка еще не раз нашла возможность перекинуться взглядами и словами.

Время службы теперь летело как на крыльях; вот уже осталось всего несколько месяцев до демобилизации. В госпитале освободилась должность помощника санитара. Грамотный и исполнительный Йоэль показался госпитальному начальству наиболее подходящим для этой роли. Сказано-сделано: главврач обратился по инстанции, и солдата Йоэля Горовца перевели на новое место службы. Там, в госпитале, он дотянул до конца свою армейскую лямку.

Чем только ему ни пришлось заниматься – от ухода за тяжелоранеными до уборки, от купания больных до прислуживания офицерам. И тем не менее, это было не сравнить с казарменным режимом, который не оставлял солдату ни одной свободной минутки. Когда-то Йоэль не мог и подумать о том, чтобы высунуть нос на улицу; теперь же он успевал не только выскакивать наружу, но и время от времени позволял себе свидания с красавицей Фейгой.

Восемнадцать лет – возраст, когда девушке пора уже подумать о хупе²², но своенравная Фейга упорно продолжала отказывать всем кандидатам в женихи. Щедрый Исайя давно уже заготовил достойное приданое – по три тысячи наличными для каждой из дочерей. Так что недостатка в желающих посвататься не было. К Рахмилевичам, что ни неделя, наведывались то сваты, то претенденты. Попадались всякие – грамотные и туповатые, деловые и не слишком, с длинными пейсами и стриженые по столичной моде. Но никто из них не подходил Фейге. Озадаченные родители уже начали беспокоиться: при подобной разборчивости можно ведь и в девках остаться.

И вот неожиданно в один прекрасный, хотя и дождливый осенний день в доме Рахмилевичей появился Йоэль. Впрочем, для сияющей Фейги его появление явно не выглядело неожиданностью. Хозяевам же Йоэль пояснил, что срок его армейской службы подходит к концу, и он зашел попрощаться перед отъездом. Впрочем, счастливые глаза дочери сразу выдали родителям истинную цель визита. Йоэля тут же пригласили за стол – вот и кофе для дорогого гостя, а вот и сладости…

Как это и принято в таких случаях, к главному делу долго не приступали; шла обстоятельная беседа о том, о сем, но тем временем в соседней комнате девушка уже признавалась матери в своих чувствах к молодому солдату. Сватовство Йоэля решилось моментально – да и стоило ли много говорить об этом! Ведь Горовец так понравился Рахмилевичам еще в дни Песаха. Не откладывая дела в долгий ящик, бросили об пол тарелки, подняли по стопке водки, благословили будущую пару традиционным «Мазал тов»²³ – вот и свершилась она, счастливая помолвка. А потом – чего тянуть-то? – набежали радостные портнихи: кому же не нравится шить на невесту и жениха? И вот уже стрекочет, не останавливаясь, швейная машинка «Зингер», лежат повсюду, куда ни ступишь, обрывки белой парчи, прозрачной кисеи, черного сукна. Мазал тов!

В день свадьбы пожаловали Моше-меламед с женой. Подарки новобрачным от родителей жениха были, конечно, скромными, но можно ли требовать большего от бедного учителя еврейских детей? «Главное, чтобы парень стал хорошим мужем. А меламедом… – меламедом он может и не быть, как-нибудь обойдемся, – думал Рахмилевич. – Была бы моя Фейгеле, дай ей Бог здоровья, счастлива. Дай Бог, чтобы прожили они в любви и согласии много-много лет!»

Молодой паре отвели две комнаты в двухэтажном доме Рахмилевичей. Это был счастливый брак по любви: Йоэль души не чаял в своей молодой жене, а Фейга знала, что не напрасно ждала и дождалась-таки своего желанного принца.

Глава 2

Вскоре Фейга почувствовала, что станет матерью. Пролетели месяцы беременности – и вот, наконец-то, мазал тов! У Йоэля Горовца родился старший сын, а у Исайи Рахмилевича появился первый внук. Весу в нем было десять фунтов²⁴ с лишком, почти одиннадцать. Через восемь дней, как и положено, мальчику сделали обрезание и дали имя – Шоэль сын Йоэля, а по-простому, по-ласковому – Шеилка. Произошло это в 1900 году.

Городок, где они жили, был не таким уж и маленьким. На берегу реки, огибавшей лес, стояла крепость с массивными железными воротами. Там квартировали офицеры и военнослужащие из размещенных поблизости армейских частей. Евреи в городке не роскошествовали, но и не нищенствовали: Господь не оставлял их своими милостями, и каждый крутился как мог, занимаясь своими делами, незаметно старея, и так же незаметно уходя из жизни, когда приходил тому срок.

Исайя Рахмилевич сдавал комнаты постояльцам, и это приносило семье кое-какой доход. Вдобавок, на первом этаже дома размещался магазин, который тоже, слава Богу, работал не совсем в убыток. Туда-то Исайя и определил своего молодого зятя. Довольно быстро стало ясно, что Рахмилевич не ошибся: Йоэль сразу проявил недюжинные способности, так что семейный магазин попал в надежные руки.

А новый век все набирал и набирал скорость. Год за годом взлетал над городком, расправлял крылья и исчезал безвозвратно. Еще вчера, казалось, радовались новорожденному, смотрели, как он прибавляет в весе, как глядит на мир удивленными темными глазками, как энергично сосет материнскую грудь, как улыбается и надрывает глотку, и вот – оглянуться не успели, а уже пошли первые зубки. Родители пели своему первенцу те же печальные колыбельные песни, которые издавна певали детям в еврейских местечках.

Прошло еще немного времени, и Фейга родила девочку, очень похожую на мать, но с глазами Йоэля – такими же темными и выразительными. Назвали ее Мирьям.

А жизнь текла по-прежнему. Реб Исайа Рахмилевич тихо старел, почитывая талмудический сборник «Эйн-Яков»²⁵, газету «Ха-Цфира»²⁶ и журнал «Ха-Шилоах»²⁷, которые получал по подписке. Квартиранты исправно платили за проживание, так что с деньгами особых забот как будто не было. Неплохо шли и дела в магазине. Йоэль налаживал новые торговые связи, заключал успешные сделки, и даже киевские оптовые торговцы с удовольствием вели с ним дела.

Однако через пару лет спокойствие ушло, начались беспорядки и погромы. Увы, новый век стал для евреев временем жутких потрясений и жертв. Все его войны и революции плавали в потоках еврейской крови. Так начиналось двадцатое столетие, так оно продолжилось, и наш городок сполна испил эту страшную чашу.

Семейство Рахмилевич-Горовец чудом выжило во время первых погромов. Но с магазином пришлось расстаться: злобная погромная толпа все дочиста разграбила и разорила. Йоэль одним махом потерял все свое имущество; пропали товары, взятые в кредит у поставщиков, вместо процветающего магазина остались одни долги. Пришло банкротство, а с ним – тяжелые, голодные дни для семьи Горовцев. Пострадал и Исайя Рахмилевич, но, к счастью, у него оставался дом и некоторые сбережения в банке на имя жены и дочерей. Жильцы по-прежнему платили за квартиру. Конечно, Исайя продолжал помогать Фейге и Йоэлю, но при этом не имел права забывать и о двух других своих дочерях – двойняшках Ципоре и Хане. Их тоже нужно было выдавать замуж, готовить им приданое, поддерживать в будущем.

Разоренным же Горовцам предстояло все начинать заново. Прежде всего, пришлось расстаться с прислугой. Отныне все заботы по дому и воспитанию детей легли на плечи Фейги. Молодая женщина трудилась изо всех сил, и, как показали эти тяжелые дни, сил у нее было не так уж и мало. Йоэль тоже не сидел сложа руки. Правда, магазин перешел к мужу Ципоры, Якову Урбаху. Но в свой первый год после свадьбы тот старался отмахнуться от скучных дел, так что торговлей по-прежнему занимался преимущественно Йоэль Горовец.

Постепенно разоренное предприятие пошло на поправку, что, конечно же, являлось исключительно заслугой Йоэля. И уж кто-кто, а Фейга этому не удивлялась. Она-то лучше других знала, что на мужа можно положиться во всем. Йоэль был не только любимым мужчиной и любящим отцом, но и надежнейшим другом. Вскоре в магазине снова воцарился порядок, полки заполнились новыми товарами.

Поначалу Йоэль работал один, а Фейга помогала ему, как могла. Но вскоре пришлось взять продавца, а затем и еще одного – ведь скоропортящиеся товары не могут залеживаться на полке. Торговля – непростое дело: нужно хорошо чувствовать покупателя, угадывать его желания, знать привычки, предвидеть спрос. Словом, работы у Йоэля было невпроворот. Зато магазин себя окупал, и вскоре в доме вновь появилась служанка.

И все же прежние хорошие времена ушли безвозвратно. Наличности у покупателей становилось все меньше, люди вынуждены были брать товары в кредит. Поэтому требовалось не только вести бухгалтерию, но и руководствоваться здравым смыслом. А здравый смысл напоминал, что торговля заключается не только в том, чтобы аккуратно составлять списки клиентов и их долгов. Продавец обязан хорошо представлять себе возможности каждого покупателя: можно ли давать ему в долг?.. не грозит ли ему банкротство?., не душат ли его долги?..

К сожалению, Яков Урбах, который вернулся, наконец, к делам после растянувшегося почти на год медового месяца со своей молодой женой Ципорой, оказался ненадежным компаньоном. У него не только отсутствовал необходимый опыт, но и по характеру своему Яков оказался человеком несерьезным, что тут же выявилось в его поведении с должниками. Все его деньги были вложены в магазин, но он не умел распорядиться этим вложением. Яков полагал, что Йоэль поступает неосмотрительно, выдавая товары в кредит. Между мужчинами начались трения.

«Доброжелательные» советы со стороны многочисленных родственников Урбаха также не способствовали дружеским и компаньонским отношениям. Дела в магазине пошли значительно хуже, трения переросли в неприятные склоки, и, в конце концов, раздор охватил всю большую семью. Единственной опорой, якорем, скрепой, удерживающей семью от распада, стала в этот момент Фейга. Полная сил и энергии, обладающая недюжинной практической сметкой и умением ладить с людьми, она нередко помогала Йоэлю в переговорах с покупателями, а когда он уезжал за товарами, брала на себя весь магазин. Что и говорить, Горовцу было на кого опереться.

Тем временем реб Исайя Рахмилевич полностью отдалился от торговых дел. Доходов от квартплаты с избытком хватало на жизнь, все дочери успешно вышли замуж, на счету в банке все еще оставалось несколько тысяч, так что теперь старик мог позволить себе вздохнуть свободно. И Рахмилевич решил целиком посвятить себя тому, что давно уже его интересовало – общественной деятельности.

В те времена на огромном российском пространстве действовало много разных сионистских организаций. Работало сионистское общество и в нашем городке, и Рахмилевич был одним из главных его активистов. Собирались членские взносы, проводились собрания, работала библиотека с художественными и национальными по содержанию книгами на иврите и на идише. В городке то и дело выступали со своими лекциями приезжие сионистские деятели. Ведь большинство евреев хотели бы оказаться в стране, где нет дискриминации, где есть возможность заработать на нормальную жизнь. Одни эмигрировали в Америку, другие уезжали в Палестину, чтобы создавать там новые поселения. Рахмилевич все это принимал близко к сердцу, радовался успехам и огорчался неудачам. Хотя в последнее время его больше всего огорчали ссоры между зятьями.

Между тем из-за отсутствия кредита покупатели все реже и реже наведывались в магазин. Клиентура уходила к конкурентам, выручка резко сократилась. Пришлось уволить одного продавца, сократить рабочий день другому. Работы в магазине становилось все меньше, и тогда Йоэль решил отделиться от своего родственника-компаньона и начать собственное дело.

Подходящее помещение нашлось быстро, причем не где-нибудь на окраине, а на главной улице городка. Все подсчитав и взвесив, Йоэль решил открыть магазин. Вот только где взять деньги? И Фейгеле снова обратилась за помощью к своему отцу. Рахмилевич помнил, что беды Йоэля начались из-за погромов, что в создавшемся положении нет вины зятя. Да и Фейгеле, любимая дочь, умела найти верные слова, безошибочно действующие на отцовское сердце. Исайя ссудил Йоэлю половину своих сбережений, и вскоре в городке открылся новый, оборудованный по последнему слову столичной моды магазин с великолепными витринами и блестящим оформлением, где покупателей встречали вежливые продавцы в красивой униформе. Но главное – новый магазин отпускал товары в кредит. К тому же цены были вполне приемлемыми. И покупатель пошел косяком – и горожане, и офицеры. Йоэль и Фейга работали не покладая рук, с утра до вечера. Фейга следила за порядком и занималась хозяйственными делами. Йоэль договаривался с оптовиками и постоянно колесил между большими городами и даже заграницей в поисках новых выгодных сделок.

Что же касается Якова Урбаха, то он так и не осознал, как безвозвратно изменились времена. Честно говоря, он вообще мало что смыслил в торговых делах. Ципора родила девочку и вскоре снова забеременела. Супруги бездумно транжирили деньги, словно не замечая, что их становится все меньше и меньше.

А что же Хана – третья сестра? Ее муж Иехиэль Гинцбург был весьма романтическим молодым человеком мечтательного склада характера. Он с юношеских лет писал стихи и не видел причины, отчего бы не продолжать заниматься преимущественно этим и после свадьбы. Зато Хана, не откладывая, принялась по примеру своих сестер обзаводиться ребятишками. Первый из них, Реувен, родился слабеньким. Казалось, он не пропустил ни одной детской болезни, так что врачи Файертаг и Нейман постоянно гостили в доме Гинцбургов.

Горовцы и Урбахи проживали у Рахмилевича, а семья Гинцбург поселилась у родителей Йехиэля. Старый Гинцбург был человеком уважаемым, но небогатым. Как и его закадычный друг Исайя Рахмилевич, Гинцбург придерживался сионистских убеждений. Теперь друзья еще и породнились, а общий внук – маленький Реувен – сблизил их еще больше.

К сожалению, поэтическая натура Йехиэля мало помогала ему в торговых делах. Он с трудом закончил курсы бухгалтеров, и Гедалия Штейнберг, один из городских богачей, взял Йехиэля на работу, положив ему скромное жалованье – сорок рублей в месяц. Но зато именно Йехиэль стал ревностным читателем журнала «Ха-Шилоах», который по-прежнему выписывал Рахмилевич.

В первом десятилетии двадцатого века в еврейских местечках еще действовала инерция старых привычных законов. Внутренняя жизнь общины полностью определялась системой религиозных учреждений и должностей: синагогами и ешивами, раввинами и даянами, канторами и габаями, меламедами, резниками и моэлями. В большом количестве издавались священные книги – Танах, талмудическая литература, сочинения раввинов, каббалистические тексты, сборники молитв и брошюрки праздничной агады. Хватало и религиозных аксессуаров – от талитов²⁸, мезуз²⁹, мацы и традиционных суккотних наборов до пуримских трещоток и ханукальных волчков. Любители еврейской старины собирали старые мелодии, появлялись и новые песни. У моэлей работы, слава Богу, хватало – с самого рождения жизнь еврея была тесно связана с религией. Не только молитвы, свадьбы и разводы, но все – вплоть до мытья рук до и после еды – совершалось по религиозным законам. И, конечно же, в последний путь еврея также провожала древняя поминальная молитва – кадиш.³⁰

Но тогда же появились и новые веяния; в местечках стало происходить все больше непривычного, немыслимого раньше. Многие молодые люди отказывались жить по религиозным канонам, хотя и продолжали числить себя в евреях. Впрочем у них не получалось и выбраться из местечка: царские законы сильно затрудняли этот процесс. Мешали черта оседлости, процентная норма при поступлении в университеты, запреты на работу в сельском хозяйстве и в правительственных учреждениях и многое другое. Все это вызывало недовольство и раздражение.