Kitobni o'qish: «Мечта дилетантов»

«Кто лишь чуть-чуть не глуп, тот не может жить и не презирать себя, честен он или бесчестен – это все равно. Любить своего ближнего и не презирать его – невозможно».

Федор Достоевский

«Ты, – говорил он, показывая на меня так, что я чувствовал, будто меня впервые явили в этом мироздании, – ты можешь делать все, что хочешь, но также ты должен делать то, что говорю я. С сегодняшнего дня слушай внимательно, что я тебе говорю, смотри внимательно, что я делаю. Это жизнь такая шутка, которая совсем не шутка. Даже москиты знают, что им надо выживать».

Бен Окри «Голодная дорога»

Глава первая

Он прилетел в Баку на несколько дней, на свадьбу своего племянника. Все прошло как обычно. Огромное количество гостей и родственников, превышающее всякие разумные пределы. Был арендован зал на пятьсот человек, в котором с трудом разместили всех приглашенных. Восточная свадьба – это целый ритуал со своими условностями и традициями. При этом бакинская свадьба удивительно сочетает в себе европейские и восточные традиции, превращая ее в незабываемое зрелище не только для жениха и невесты, но и для всех гостей.

Он вернулся домой во втором часу ночи. Уходить раньше положенного времени было не принято. Вернулся уставшим и недовольным. Семь часов проведенных за столом под громкие крики, танцы и звуки музыки могли выбить из нормальной колеи кого угодно. Нужно было еще и поглощать пищу, так как хорошая свадьба подразумевала пять или шесть основных блюд, которые менялись с поразительной частотой, а также огромное количество алкоголя. При этом на бакинских свадьбах проявлялся удивительный космополитизм, когда пили абсолютно все – от шампанского до вина, от водки до виски, от коньяка до текилы. У каждого были свои предпочтения. Здесь не придерживались строгих запретов. Среди гостей могли быть и абсолютные трезвенники, совершавшие хадж в Мекку и не притрагивающиеся к спиртному. Таких обычно сажали за отдельный стол, чтобы не смущать их видом остальных потребителей горячительных напитков. Ради справедливости стоит признать, что на пятьсот человек приглашенных таких бывало от силы десять или пятнадцать гостей.

Пройдя в кабинет, он включил свой ноутбук. Благодаря мобильному Интернету теперь можно было включать ноутбук практически в любой точке не только московской или римской, но и бакинской квартиры. Правда, в отличие от римского дома, в котором Джил обитал с детьми, в Москве и в Баку у него были две идентичные квартиры с одинаковой мебелью, сантехникой, бытовыми приборами и даже занавесками и обоями. Самым трудным оказалось создать идентичную библиотеку, первую он собирал много лет. В ней было много его любимых книг. Вторую он собрал за пять или шесть лет, подбирая такие же книги. Он старался держать их на одних и тех же полках, в том порядке, в котором они были расставлены в другой квартире. Иногда это приводило к смешной путанице, когда он просто забывал, где именно находится в данный момент. Настоящая глобализация в действии, часто думал Дронго. Ведь японские телевизоры, немецкие пылесосы, испанская мебель, шведские холодильники, итальянские стиральные машины, китайские занавески, русские и английские книги, бельгийские кожаные кресла, швейцарские обои, французская посуда были одинаковыми как в Баку, так и в Москве.

Он прочитал несколько сообщений, отправил два письма и уже собирался отключиться, когда увидел еще одну весточку. Он взглянул на часы. Три часа ночи. Даже для Европы достаточно поздно. Может, послание из Америки. Адресат был ему неизвестен, но письмо отправлено из Москвы. Еще более удивительным выглядел тот факт, что в заглавии письма значилось: «Просьба о помощи». Обычно так письма никто не начинал.

Немного подумав, он решил распечатать письмо, включив антивирусную программу. Для подобных писем у него был другой ноутбук, через который он пропускал все подозрительные послания. Переключившись на него, он прочел письмо.

– «Извините, господин Дронго, что я обращаюсь к Вам с этим необычным письмом. Я знаю Ваше настоящее имя, но мне сказали, что к Вам обычно так и обращаются. У меня к Вам огромная просьба о помощи. Я хотела бы встретиться с Вами лично и все обсудить. Если вы, конечно, разрешите. Извините, что набралась смелости и написала Вам это письмо. Если ответите, я буду знать, что Вы согласились. Извините еще раз. Сабина».

«Странно, что она знает, куда именно отправлять свои письма", – сразу подумал Дронго. Он иногда получал подобные послания, но отвечать на каждое из них было бы пустой тратой времени. О его расследованиях уже знало достаточно большое количество людей. Иногда о нем писали в газетах и журналах. Он не любил подобные статьи, искренне считая, что они вредят его имиджу независимого эксперта и создают вокруг ненужный ажиотаж. Но в двадцать первом веке, когда основные новости посредством Интернета становились известными уже через несколько минут после их появления во Всемирной сети, с подобной „популярностью“ приходилось мириться. Но отвечать на каждый подобный запрос, на каждое обращение было просто невозможно.

Он еще раз перечитал письмо. Такие письма он получает почти ежедневно. И не может объяснить людям, что просто физически не в состоянии помогать каждому обратившемуся за помощью. Хотя бы потому, что тогда он станет вынужден заниматься этими делами всю оставшуюся жизнь. Но и отказывать таким людям ему было немного грустно. Словно он оставлял в беде человека, который так надеялся на его помощь.

Утром его разбудил телефонный звонок. Он взглянул на часы. Уже половина одиннадцатого. После третьего звонка включился автоответчик, сообщивший, что позвонивший может оставить свое сообщение. Раздался недовольный голос матери, которая хотела узнать, почему ее сын не берет трубку. Услышав, кто именно ему звонит, он сразу поднялся, чтобы взять трубку.

– Твой автоответчик говорит таким противным голосом, – сразу заявила ему мать.

– Это мой голос, – улыбнулся он, – я записал обращение, чтобы меня не беспокоили.

– Ты хочешь сказать, что я тебя беспокою? – уточнила она.

– Ни в коем случае. Просто еще рано, учитывая, что я вчера допоздна сидел на свадьбе нашего родственника, моего двоюродного племянника.

– Это внук моей сестры, – строго напомнила ему мать, – и не понимаю, почему ты все время должен мне возражать. Или ты не рад, что приехал?

– Я очень рад, что приехал. И очень рад, что вчера побывал на свадьбе внука твоей сестры. И сидел до часу ночи, пока все гости не разошлись. Ты же сама меня видела.

– Но не смогла с тобой поговорить. Там было так шумно...

– В этом тоже виноват я?

– Не смей мне возражать. Я хотела вчера с тобой поговорить, но не получилось. Поэтому позвонила сегодня утром, а твой автоответчик советует мне оставить для тебя сообщение. Разве можно так разговаривать с матерью?

– Нельзя, – согласился он, – но мой автоответчик не может распознать, кто именно ему звонит. И автоматически включает запись. Ты ведь все понимаешь.

Матери было за восемьдесят. И она действительно все понимала. Более того, она даже научилась принимать и отправлять сообщения по Интернету уже когда ей исполнилось восемьдесят. Но ей так хотелось немного поговорить с сыном, немного ему пожаловаться. И услышать его голос.

– Мама, – мягко добавил Дронго, – я помню, что сегодня должен к вам приехать. И обязательно приеду, можешь не волноваться.

– Надеюсь, что приедешь. Но я звоню тебе не поэтому. Я хотела тебя предупредить, что к тебе обратится одна молодая девушка. Ее зовут Сабина. Фамилия Абасова. Она обещала написать тебе на твой электронный адрес.

– Она уже написала, – вспомнил он вчерашнее письмо.

– Очень хорошо. Я хочу, чтобы ты ей помог. Алло, ты меня слышишь? Считай, что это моя личная просьба.

– Мама, как я могу ей помочь, если я даже ее не видел. И не знаю, какая у нее проблема. Она только написала, что просит ей помочь.

– Вот ты и помоги. Для начала напиши ей ответное письмо как интеллигентный человек, а потом помоги. И считай, что это моя большая личная просьба.

– Обязательно. Но кто она такая? Неизвестная мне дальняя родственница или опять дочь твоей подруги?

– Тебе не стыдно? Я так часто тебя о чем-то прошу?

– Я буду выполнять все ее просьбы и поручения, – пообещал он, – только не волнуйся.

– Как это не волнуйся. Я очень волнуюсь. Ты становишься черствым человеком. Стал меньше звонить. Даже Джил из Италии звонит гораздо чаще, чем ты...

– Я учту твою критику.

– Это не критика. Мать имеет право быть недовольной своим сыном. Алло, ты меня слышишь? Что ты делаешь?

– Ищу ручку.

– Зачем?

– Я записываю каждое твое слово.

– И перестань шутить. Это внучка Лейлы Абасовой, моей подруги по старым временам. Мы с ней работали еще вместе в комсомоле.

– Это когда вы вместе служили в штабе Буденного? – пошутил сын.

– И не смей намекать на мой возраст. Когда была армия Буденного, меня не было на свете. Ты прекрасно знаешь, что мне только восемьдесят пять.

– Прекрасный возраст. Если бы ты еще прекратила работать, было бы замечательно.

– Ты хочешь усадить меня дома и никуда не выпускать. А моя работа дает мне чувство ритма жизни.

Она была ректором университета более тридцати лет и в последние годы продолжала преподавательскую деятельность, даже выйдя на пенсию.

– Поступай как считаешь нужным, – примиряюще сказал Дронго.

– Сначала ты меня послушай. Отправь ей письмо и назначь ей встречу. Чтобы она могла с тобой встретиться в Москве. У нее трагедия, арестовали ее дядю. Это тоже сын Лейлы Абасовой, только он младший сын, а отец Сабины – ее старший сын. Ты меня слышишь?

– Конечно, слышу. Я все понял. Ты не беспокойся. Прямо сегодня и напишу.

– Сейчас, – потребовала мать, – прямо сейчас. Так будет правильно.

– Обязательно напишу. Только скажи мне, за что арестовали ее дядю? Она тебе говорила?

– Мне звонили ее родители. Сын и невестка Лейлы-ханум. Они просили о помощи. Сказали, что Сабина тебе сама все расскажет. Ее дядя известный бизнесмен в Москве. И его посадили в тюрьму. Хорошо, что бедная Лейла не дожила до этого дня. Она бы не вынесла такого позора.

– Тебе сказали, за что именно его посадили?

– Конечно, сказали. Придумали, что он убил своего сотрудника.

– Бизнесмен, убивший своего сотрудника? – нахмурился Дронго. – Обычно бывает наоборот.

– Он ни в чем не виноват. Сабина хочет с тобой встретиться и переговорить. Она тоже юрист, работает в крупной немецкой компании. Ты меня понимаешь. Ты должен ей написать. Считай, что это моя личная просьба.

– Прямо сейчас и напишу. Потом побреюсь, приму душ и приеду к вам.

– Я уже не дождусь, когда ты наконец решишь у нас появиться, – ворчливо заметила мать, – а вообще лучше позвони ей. У меня есть ее московский телефон. Сейчас я его найду...

Он попытался ее остановить, но было уже поздно. Она отложила трубку и отправилась на поиски московского телефона внучки своей давней приятельницы. Он терпеливо ждал у аппарата. Положить трубку в такой момент значило обидеть ее на всю жизнь. Она искала записанное долго, минуты три или четыре. Наконец он снова услышал в трубке ее голос.

– Я нашла, – торжествующе сказала мать, – запиши ее телефон.

– Не нужно. Я запомню. Продиктуй мне этот номер.

– Сначала нужно набрать ноль ноль. Потом четыреста девяносто пять. Это код Москвы...

– Мама. Я все это знаю. Назови номер.

Она назвала семизначный номер. Он сразу его запомнил. Он вообще никогда не записывал номера, предпочитая оставлять их в своей памяти.

– Ты его запомнил? – спросила она.

– Конечно. Ты ведь знаешь, что я никогда не записываю номера телефонов.

– Иногда мне кажется, что некоторые номера ты забываешь. Например, мой.

– Я его никогда не забываю. Но иногда бывает много работы.

– Так много, что ты не можешь даже позвонить своей матери...

– Да, ты права. Это свинство с моей стороны. Больше такого не будет.

– Знаешь, – неожиданно сказала она, – мне иногда бывает очень больно. Когда был жив твой отец, ты звонил почти ежедневно. А сейчас...

Он подумал, что она права. При воспоминании об отце у него заныло сердце. Это был его лучший друг и советчик. Он ушел на девятом десятке лет, прожив с его матерью больше полувека. Ушел, заснув и не проснувшись. Улыбаясь чему-то своему, увиденному в последний раз. Говорят, что подобной смертью Господь одаряет праведников. Но боль все равно остается.

– Извини, – сказал сын, – я обязательно к тебе сегодня приеду.

Положив трубку, он молчал целую минуту, закрыв глаза. Ему казалось тогда, что мир стал неполным, если в нем не осталось места для его отца. Вся прежняя жизнь была опрокинута и казалась теперь одним счастливым сном. Он прожил вместе с родителями почти сорок девять лет. Другой мог бы назвать это счастьем. Он подумал, что боль потери бывает одинаковой и в десять, и в двадцать, и в сорок, и в пятьдесят лет. Или это не совсем так. Боль потери в десять лет – это жизнь подростка без отца в самые нужные моменты жизни. Боль потери в двадцать лет – это жизнь молодого человека без отца в период становления новой жизни. Боль потери в тридцать лет – это жизнь человека без мудрого осмысления прожитых лет и без должного наставника. В сорок лет с потерей начинаешь смиряться. В пятьдесят уже сам чувствуешь себя не совсем молодым человеком. Но боль все равно остается.

Он набрал московский номер Сабины Абасовой. И услышал ее энергичный голос.

– Доброе утро. Я вас слушаю.

– Здравствуйте. Вы вчера ночью написали мне письмо. Меня обычно называют Дронго.

– Ах, извините. Я не думала, что вы мне позвоните. Извините и за мое сумбурное письмо. Я так волновалась. Вы наверно подумали, что я экзальтированная особа, которая пытается с вами связаться. Я даже хотела переделать письмо, но было уже поздно, я его отправила.

– Ничего страшного. Нормальное письмо.

– Вы, наверно, перезвонили из вежливости. Мои родители знают вашу маму, которая дружила с моей бабушкой. И, наверно, через нее вы узнали мой номер телефона. Извините нас, мы не думали вас так беспокоить.

– Непоправимое уже случилось, – полушутя пробормотал он, – меня уже побеспокоили. А теперь скажите, почему вы меня ищите и чем я могу вам помочь?

– Это не телефонный разговор. Простите меня за назойливость, но когда вы будете в Москве?

– Завтра вечером.

– Мы можем увидиться? Я бы вам все рассказала.

– Хорошо. Тогда я буду ждать вас в семь часов вечера у себя дома. Вам удобно?

– Очень. Я как раз закончу работу и приеду к вам. Где вы живете?

Он назвал свой московский адрес.

– Наш офис в двадцати минутах езды от вас, – удовлетворенно пробормотала она, – тогда я точно не опоздаю. Вы знаете, эти ужасные московские пробки.

– Знаю, – сказал он, – значит, договорились, завтра в семь часов вечера.

– Даже не знаю, как вас благодарить, – взволнованно произнесла Сабина.

– Лучше поблагодарите мою маму, – посоветовал Дронго, – это она дала мне ваш номер телефона.

– Обязательно, – кажется, его собеседница не поняла, что он шутит.

Он положил трубку и посмотрел на часы. Сегодня он проведет весь день со своей мамой. В конце концов она права. Он просто не имеет права вести себя иначе.

Глава вторая

Он прилетел в Домодедово дневным рейсом и уже к пяти часам вечера был дома. Ровно через два часа снизу позвонил дежурный охранник, который сообщил, что к нему приехала молодая женщина, которая хочет подняться. Еще через несколько минут она входила в его квартиру. На вид ей было лет тридцать пять. Собранные на затылке волосы, умное, интеллигентное лицо. Модные очки. Тонкий носик, темные раскосые глаза, чувственная линия губ, очерченные скулы. У нее была подтянутая фигура спортсменки. Одетая в темный брючный костюм, она выглядела достаточно элегантной бизнес-леди. На лице почти не было макияжа. Она вошла в его квартиру достаточно уверенно, не смущаясь. В левой руке у нее был портфель. Первой протянула ему руку.

– Сабина Абасова. Хотя по мужу я Сабина Корренс.

– Очень приятно. Меня обычно называют Дронго, – рукопожатие было сильным.

Они прошли в гостиную, и она уселась в кресло. Он сел напротив, подвинув к ней столик с напитками.

– Спасибо, – поблагодарила она, – я ничего не буду пить. Только, если разрешите, стану курить.

– Хорошо, – вздохнул он. Нельзя говорить своей молодой гостье, что он не курит и не разрешает дымить в своей квартире гостям.

Она достала сигареты, зажигалку. Положила их перед собой.

– Вы, наверно, уже знаете, зачем я пришла? – спросила она.

– Примерно знаю. Мне сказали, что ваш дядя арестован за убийство своего сотрудника. Это верно?

– Да. Убийство произошло четырнадцатого числа прошлого месяца. Прокуратура уже заканчивает следствие и скоро передает дело в суд. Считается, что преступление доказано.

– Мне сказали, что вы юрист.

– Да. Я закончил Санкт-Петербургский университет. Юридический факультет. Кажется, сейчас его называют кузницей Президентов. Сразу два Президента России закончили этот факультет.

– Тогда нам будет легче разговаривать. Какое обвинение?

– Убийство с отягчающими вину обстоятельствами.

– Тянет на пожизненное заключение, – нахмурился Дронго.

– Верно. И боюсь, что прокуратура будет настаивать именно на этой мере наказания.

– А почему такая суровая статья? Вы знаете обстоятельства дела?

– Конечно, знаю. Мы с ним часто встречались, разговаривали, даже, можно сказать, дружили. У нас с ним была небольшая разница в возрасте, только десять лет. Мне тридцать четыре, а ему сорок четыре года. Он был младшим сыном у моей бабушки. Она родила пятерых детей. Старший, мой отец, ему уже почти шестьдесят. А младший был мой дядя. Между ними родились три девочки, мои тетки.

– Большая семья...

– И счастливая, – кивнула она.

Она взглянула на пачку сигарет, но заставила себя их не трогать. Было видно, как она колеблется.

– Что произошло? – спросил Дронго. – Чем я могу вам помочь?

– Его обвиняют в предумышленном убийстве, совершенном с особой жестокостью, – пояснила Сабина, – дело в том, что мой дядя Ахмед Абасов работал вице-президентом в банке «Универсал». Довольно небольшой банк, но достаточно динамичный и очень неплохо развивающийся...

– Откуда вы знаете?

– Я работаю в немецкой аудиторской компании в юридическом отделе, и мы знаем точные рейтинги всех московских банков.

– И вице-президент московского банка убил своего сотрудника? – не скрывая своего скепсиса, спросил Дронго.

– Именно так. Более того, есть даже два свидетеля случившегося.

– Давайте по порядку. Как это произошло? Где и когда?

– Четырнадцатого числа прошлого месяца. В отеле «Аврора Марриот» на Петровке, вы, наверно, знаете этот отель?

Он кивнул головой, не перебивая ее.

– В половине четвертого дня там снял номер его сотрудник Алексей Тимофеевич Паушкин. В половине седьмого он сам туда приехал. В половине восьмого там появился мой дядя. Он поднялся в номер к Паушкину. Через некоторое время оттуда донеслись громкие крики. Когда туда ворвались двое сотрудников службы безопасности отеля, они увидели, как мой дядя несколько раз ударил ножом Паушкина. Тот умер на месте от большой потери крови. Дядю задержали, допросили. В первые дни он был словно невменяемым. Затем пришел в себя, полностью признал свою вину. Отвечал на все вопросы следователя. Объяснил, что давно не любил Паушкина, который был заместителем начальника отдела в их банке. Конфликт произошел на личной почве, нож дядя якобы принес заранее. Умышленное убийство с отягчающими вину обстоятельствами. И двое свидетелей.

– Может, они видели, как он вынимал нож из тела убитого? В Древнем Риме в таких случаях говорили, что не следует торопиться с обвинениями, может, этот человек только решил помочь жертве.

– Не получается, – безжалостно заявила Сабина, – они видели, как он несколько раз ударил ножом. Он был весь забрызган кровью Паушкина. Нож приобщен к делу в качестве вещественного доказательства.

– Если обстоятельства дела именно таковы, как вы сказали, то я не совсем понимаю, чем именно могу помочь вам или вашему дяде. Извините меня, Сабина, но я привык говорить правду.

Она вздохнула. Протянула руку к пачке сигарет, достала одну, щелкнула зажигалкой, закурила. И немного помолчав, сказала:

– Я даже не знаю, как именно вы можете нам помочь. Только я в вас очень верю. Я столько слышала о ваших способностях. Говорят, что вы самый лучший эксперт, самый проницательный аналитик. Вы умеете распутывать самые запутанные дела, умеете находить то, чего не видят другие.

– Но не в данном случае, – недоуменно ответил Дронго, – как можно помочь человеку, который зарезал своего подчиненного на глазах у двоих свидетелей и сам признается в этом преступлении. В моей практике бывали невероятные случаи, но здесь явное убийство, и я не представляю, как можно помочь вашему дяде?

– Не знаю. Я действительно не знаю. Его адвокат говорит, что если бы не этот нож, то возможно ему удалось бы переквалифицировать статью на менее тяжкую. Просто умышленное убийство. А так получается, что он заранее готовился к этому преступлению.

– Какой был нож?

– Охотничий. Большой нож с характерными зазубринами. Такими, наверно, режут крупных зверей, медведей или кабанов.

– Это был нож вашего дяди? Он вообще охотник?

– Нет. Я часто бывала у них дома и никогда не видела этого ножа. И его жена ничего не знала об этом ноже. Мой отец действительно охотник, а мой дядя вообще не любил охоты.

– Тогда откуда нож?

– Не могу понять. Но дядя утверждает, что это его нож.

– Интересно. Вице-президент банка зарезал охотничьим ножом своего сотрудника. Впервые в жизни слышу о таком случае. Они давно были знакомы друг с другом?

– Не очень. Паушкина перевели из филиала в Московской области. А дядя Ахмед работал в банке уже восемь лет. Прошел путь до вице-президента банка. И все считали, что он скоро будет первым вице-президентом банка.

– Почему?

– Первый вице-президент должен был уходить на пенсию. Ему уже шестьдесят пять. Ребрин Дмитрий Григорьевич. Все считали, что его заменит Ахмед Абасов. В банке об этом говорили уже не стесняясь.

– И Ребрин об этом знал?

– Разумеется, знал.

– А кто президент банка?

– Гольдфельд Иосиф Яковлевич. Очень известный финансист. Его фотографии часто мелькают в разделах светской хроники. Возможно, вы его видели. Он любит бывать на разных мероприятиях.

– Как он относился к вашему дяде?

– Очень хорошо. Гольдфельд фактически один из главных акционеров банка. И именно он все время продвигал моего дядю и готовился сделать его своим первым вице-президентом.

– А ваш дядя вместо того чтобы спокойно дождаться назначения, нашел охотничий нож и приехал в отель, чтобы зарезать своего сотрудника. Глупо получается. Где он работал до того, как прийти в «Универсал»?

– В Сбербанке. Пять лет. Потом еще шесть или семь лет в «Петрокоммерцбанке». А затем пришел в «Универсал».

– Значит, он работал финансистом почти двадцать лет. Верно?

– Да. Больше двадцати лет.

– Работал в финансовой области, где требуется выдержка, спокойный анализ, терпение, умение работать с клиентами. И такой человек вдруг берет нож и едет убивать своего сотрудника. Кстати, почему не на работу? Почему нужно было ехать в отель?

– Вот поэтому я и пришла к вам, – она потушила сигарету в пепельнице, – я тоже начала задавать эти вопросы. Ведь, если он хотел убить этого Паушкина, то зачем нужно было ехать за ним в отель, рискуя не найти там своего сотрудника. Легче было просто убить его в самом банке. Хотя следователь прокуратуры считает, что все понятно. Вечером Паушкин ушел раньше обычного. И кто-то вошел в его кабинет и все там перевернул. Следователь считает, что это сделал мой дядя. Там нашли отпечатки его пальцев. Он говорил об этом адвокату. Дядя сначала ворвался в комнату Паушкина, разгромил весь кабинет, а затем поехал в отель, чтобы найти и убить его.

– Когда заканчивается рабочий день в банке?

– В шесть, как обычно.

– Где находится центральный офис банка?

– На Тверской.

– Оттуда до отеля совсем недалеко. Даже с учетом пробок, – задумался Дронго, рассуждая вслух. – Если считать, что ваш дядя вошел в кабинет Паушкина, устроил там разгром и затем вышел, то после этого прошло полтора часа, прежде чем он появился в отеле, где нашел свою жертву. Многовато для состояния аффекта. А ведь вы говорили, что он был забрызган кровью. Значит, нанес несколько ударов.

– Девять, – кивнула Сабина, – медицинская экспертиза установила, что девять ударов.

– Что-то не получается, – медленно произнес Дронго, – по закону любое противоречие должно толковаться в пользу обвиняемого. Сначала неизвестно откуда появившийся нож, затем разгромленная комната Паушкина. И появление вашего дяди в отеле. Откуда он узнал, в каком номере находится Паушкин. Он у кого-то об этом спрашивал?

– Не знаю, – растерялась Сабина, – по-моему, следователь не проверял этой версии.

– И мотив, – напомнил Дронго. – Зачем ему убивать заместителя начальника отдела. Или тот метил на его место?

– Нет. Конечно, нет. Куда Паушкин, а куда Ахмед Абасов. Расстояние как от Земли до Луны.

– Тогда какой мотив? Что написал следователь?

– Личная неприязнь.

– Это не объяснение.

– Ничего другого нет. И дядя признается в убийстве.

Дронго поднялся. Сделал несколько шагов по комнате. Сабина молча наблюдала за ним.

– Интересно, – пробормотал Дронго, – очень интересно. Мне кажется, я впервые сталкиваюсь с подобным преступлением. Может, адвокату следовало поговорить более откровенно с вашим дядей и объяснить ему, чем грозит вынесение приговора. Это гарантированное пожизненное заключение. Нужно как-то повлиять на вашего дядю, чтобы он боролся за свою жизнь. Может, у него были иные мотивы для убийства?

– Он говорит, что нет, – Сабина тяжело вздохнула. Потянулась к сигаретам. Взяла вторую, но не стала ее курить. Понюхала и положила перед собой.

– Пытаюсь бросить, – призналась она. – А вы не курите?

– За всю жизнь еще не выкурил ни одной сигареты, – признался Дронго.

– Вы счастливый.

– Просто умный.

– Это значит, что я не очень умная.

– Я этого не говорил. Но если вы курите, то, значит, не очень хорошо относитесь к своему здоровью. Или я не прав?

– Меня приучил к этому мой бывший супруг, – призналась она, – он дымил как паровоз. Любил сигары...

– Бывший? – повернулся он к ней.

– Я ведь Сабина Корренс, – напомнила она, – меня даже считали немкой. Хотя у азербайджанцев это довольно распространенное имя. Я вышла за него замуж, когда мне было двадцать четыре. Три года прожила в Германии. Потом вернулась сюда. Мы разошлись не сразу, он еще приезжал, пытался помириться. Но затем мы подали на развод. Хотя по документам у меня еще его фамилия. Это помогает при получении визы и разных документов. У меня немецкое гражданство.

– Вы так прагматичны?

– Скорее практична. Немецкий паспорт позволяет жить так, как мне хочется.

– И вы считаете, что я могу помочь вам в этом непонятном деле?

– Уверена.

– Спасибо. Вы меня успокоили. Кто его адвокат?

– Боташев. Жагафар Сабитович Боташев. Кажется, он черкес или кабардинец.

– А следователь?

– Катусев, – вздохнула Сабина, – Валерий Георгиевич.

– Молодой?

– Увы. Ему только тридцать.

– Почему увы?

– Он племянник заместителя генерального прокурора. И пока только младший советник юстиции. Чтобы получить должность следователя по особо важным делам и повышение в чине, он обязан завершить столь успешно начатое громкое дело по обвинению в умышленном убийстве вице-президента банка. Вы сами можете себе представить, какое громкое дело получается. Два свидетеля и подозреваемый, который во всем признался. Не дело, а мечта дилетантов. И ведь раскрытое убийство пойдет в зачет не только следственному комитету, но и прокуратуре. Значит, Катусев должен успешно завершить расследование дела и передать его в суд. В случае вынесения обвинительного заключения Катусев почти наверняка станет следователем по особо важным делам и получит следующий чин. Все предопределено, осталось только посадить моего дядю на скамью подсудимых.

Она поправила очки, взмахнула рукой. Сигарета, лежавшая перед ней, упала на пол, но она не заметила этого.

– Как только он закончит это дело, так сразу и получит новое назначение, – громко сказала Сабина, – вы можете себе представить, какая это гадость. Делать карьеру на крови и несчастьях других.

– Вы неправы, – он вернулся в свое кресло, – следователь обязан проводить расследование, кто бы не подозревался в совершении преступления, – напомнил Дронго, – его обязанность искать и найти преступника, совершившего убийство. Провести следствие и передать дело в суд. Если он правильно расследует дело и суд вынесет обвинительный приговор, то это большой плюс следователю. Так принято во всем мире. Это его работа, которую он обязан делать честно и непредвзято. Но обязательно делать, невзирая ни на какие другие обстоятельства. Что он и делает. Если ему за успешную работу дают повышение по службе, то это тоже правильно.

– А если его дядя ходит в больших начальниках и специально подсовывает племяннику такое дело, чтобы тот мог отличиться, то это личное дело его дяди? – разозлилась Сабина.

– Мы говорим о разных вещах, – вздохнул Дронго, – а сколько лет адвокату?

– За шестьдесят. Он добрый, но старый и какой-то потухший. Такой спокойный старичок со своими философскими взглядами на жизнь. Дядя вообще отказался от своего адвоката, но по российским законам лицо, обвиняемое в убийстве, не имеет права оставаться без защитника и ему назначили Боташева.

– Значит, он назначенный адвокат?

– Вот именно. Бедный моя дядя. У него нет ни единого шанса выкарабкаться из этой западни. И я подумала, что нужно использовать любой шанс, даже самый незначительный. И этот шанс именно вы, господин Дронго. Поэтому я уговорила моих родителей позвонить вашей маме, чтобы я могла на вас выйти. Возможно, поступок не очень этически выдержанный, но я видела именно в вас наше единственное спасение.

– Ясно. Сколько лет было Паушкину?

– Тридцать три.

– Он женат?

– Разведен.

– Дети есть?

– Маленькая дочь. Ей восемь лет. Она живет с матерью в Новосибирске, куда они переехали в прошлом году.

– Из Москвы?

– Из Подольска. Его бывшая жена вышла замуж и уехала.

– Ясно. А у вашего дяди есть семья?

– Была, – она помрачнела. Посмотрела на пачку, увидела лежавшую на полу сигарету. Подняла ее, разломала пополам, сминая табак в пальцах. Понюхала руки и положила остатки сигареты в пепельницу. – Так легче, – объяснила Сабина.

Он терпеливо ждал, когда она ответил на его вопрос.

– У него была семья, – подняла голову Сабина, – супруга и двое детей. Но жена умерла в девяносто девятом. Онкология, ее ничего не могло спасти. Сделали две операции. Ничего не помогло. Ему тогда было только тридцать пять. И двое маленьких детей. Девочки-близнецы. Их отвезли в Баку, к теткам. Я в ту пору переехала в Москву и часто заходила к нему. Ему тогда было очень трудно, но он находил утешение в работе. Через несколько лет он познакомился с Алдоной. Потом они поженились.