Kitobni o'qish: «Мы играли с огнём. Мистический роман, основанный на реальных событиях»

Кэтрин Бартер

Shrift:

Original title: We Played with Fire

* * *

Часть I

Глава 1

Хайдсвилл

Март, 1848

Им не разрешали ходить в подвал.

Он был прямо под кухней – тёмный, с земляным полом. Если стоять там тихо, не прислушиваясь к шуму из комнат наверху, почувствуешь какое-то движение под землёй. Их старший брат Дэвид говорил, что под домом, скорее всего, течёт вода.

Мэгги и Кейт не стали закрывать дверь над лестницей. Оттуда вниз падал прямоугольник дневного света.

Кейт стояла посреди подвала, держа что-то в руках. Её подол волочился по земле и запачкался. На стыке между дальней стеной и потолком пролегала узкая светлая щель. Было ужасно холодно.

– Что это? – спросила Кейт.

– Покажи.

Кейт подошла и что-то протянула – грязное и жёлтое, длиной примерно до локтя.

Мэгги взяла предмет, взвесила на ладони и вернула.

– Это человеческая кость.

Кейт нахмурилась, повертела её в руках. Посмотрела на Мэгги, снова на кость.

Наверху, в гостиной, тихо напевала за шитьём мать.

– Что-что? – переспросила Кейт.

– По-моему, нога.

Другие девочки тут же её бросили бы, но Кейт только подняла кость на свет и прищурилась.

– А чья? – Вопрос совершенно в духе Кейт – такой, на который просто невозможно ответить.

– Где ты её нашла?

– Вон там, – она показала на захламлённый угол подвала. Гнилые деревяшки да старое ведро. – На земле.

Мэгги не имела ни малейшего понятия, чья это кость. Знала только, что это точно кость. Которая, пожалуй, чем-то напоминала ногу. Мэгги доводилось видеть рисунки человеческих скелетов.

– Я только знаю, чья она может быть, – сказала Мэгги. – Когда-то давно здесь убили одну женщину. Повесили в лесу.

По тому, как нахмурилась Кейт, Мэгги поняла, что в мыслях сестры развернулась борьба: чутьё подсказывало, что ей врут, но как же хотелось поверить.

– Когда?

– Давно. Пятьдесят лет назад.

Кейт ждала продолжения.

– Её повесили, потому что решили, что она одержима дьяволом.

– Не может быть.

– Может. А потом её тело сняли, разрубили на кусочки и разбросали их по всему лесу – а то вдруг дьявол захочет вернуть её к жизни.

Наверху мать перестала петь. Через пару секунд наверняка позовёт их.

– Не может быть, – повторила Кейт.

– Но говорят, что дьявол до сих пор пытается собрать те кусочки. Найдёшь кость – и дьявол настигнет тебя.

Кейт медленно моргнула.

– Не верю. И тебе запретили сочинять небылицы.

– А это не небылица, Кейт. Это правда.

– Не верю, – ещё раз сказала Кейт, но Мэгги-то видела, что верит.

Вполне возможно верить и не верить одновременно. Запросто.

Глава 2

Дэвид приехал в четверг вместе с Кельвином. Мэгги заслышала их издалека и ждала на веранде. Бледный солнечный свет сеялся сквозь ветви деревьев, земля была твёрдой и мёрзлой. На тропинках снег растаял, но в тени, куда не доставало солнце, всё ещё лежал. Дэвид и Кельвин уже спешились – оба раскраснелись от холода, перед лицами клубился пар. Кельвин, подойдя к дому, лениво махнул Мэгги. Та шутливо шлёпнула его по руке.

Они привезли яблок с соседней фермы. Чмокнув мать в щёку, Дэвид вручил ей полную корзину. Все собрались на кухне. Мать заваривала кофе, отец молча осматривал яблоки.

– Мы ненадолго, – сказал Дэвид. – До темноты ещё надо забрать припасы у Тейлоров.

– А можно мне с вами? – спросила Мэгги. Кейт тут же вклинилась:

– А можно нам с вами?

– Я не думаю… – начал Дэвид.

– Ни в коем случае, – сказала мать. – У меня ещё сотня дел, и со всеми нужна помощь.

– А я не могу подсобить, миссис Фокс? – спросил Кельвин. Он накинул куртку на спинку стула и по-летнему закатал рукава.

– Тебе и без того работы хватает, Кельвин, – ответила она с ласковой улыбкой. А на Мэгги бросила строгий взгляд. – И моим дорогим дочерям давно пора поучиться тому, как вести дом.

Кельвин до сих пор звал их мать «миссис Фокс», и Мэгги не понимала, почему он не так и не перешёл на «Маргарет» или даже «мама». Он жил в их семье с четырнадцати-пятнадцати лет – с тех пор как умерли его родители. Мистер и миссис Фокс взяли его работать на ферме, но Кельвин был ближе по возрасту к Дэвиду и Лие, старшим детям Фоксов, и хорошо с ними поладил. Так он и влился в семью, пускай и отличался от остальных светлыми волосами и голубыми глазами. Мэгги и Кейт, в то время ещё совсем маленькие, Кельвина просто обожали. Он был добрее Лии и веселее Дэвида.

Когда отец подался из фермеров в кузнецы, они всей семьёй стали переезжать из города в город в поисках места получше – и Кельвин, конечно, тоже.

Но в последние месяцы он жил с Дэвидом и трудился на ферме. Мэгги страшно им завидовала: взрослые мужчины занимаются работой – настоящей работой, на свежем воздухе, – смеются и радуются жизни. Родись она мальчиком, уже была бы рядом.

– Приезжайте все в субботу, – предложил Дэвид. – Снег к тому времени уже наверняка растает.

– Тогда и начнутся разливы, – мрачно сказал отец. Он чистил яблоко ножом. – Да они все полугнилые, – буркнул он.

– Если хочется яблок в марте, выбирать не приходится, – ответил Дэвид.

– Хорошие-хорошие, – успокоила его мать. – Спасибо, мальчики.

– По дороге мы видели Мэри Редфилд, – сказал Дэвид.

– Надо же, замечательно. – Мать изобразила интерес.

– Она спрашивала о девочках. – Дэвид взглянул на Мэгги. – Видела вчера, как они носились по лесу.

– Мы не носились, – сказала Мэгги.

– Мы не носились, – подтвердила Кейт.

– А что же вы делали?

– Цветы собирали, – ответила Мэгги. Наверняка от девочек их возраста Мэри Редфилд ожидала чего-то подобного.

– И много насобирали? – Дэвид поднял бровь. Зима была суровой, и весна ещё не успела разбудить цветы.

– Уйму.

– Почему бы им не носиться в лесу, если так хочется? – спросила мать.

– Просто, наверное, им следует быть поосторожнее, – сказал Дэвид. – Вы же не знаете этот лес. Здесь немудрено заблудиться.

– Там убили женщину, – сказала Кейт. – Пятьдесят лет назад. Решили, что она одержима дьяволом, и повесили. А её тело разрезали на…

– Довольно, – перебил отец, положив яблоко и нож.

– …на кусочки, чтобы… – она замялась, глянула на Мэгги. – Чтобы, если дьявол её найдёт… что-то там случилось. Я уже забыла.

– Её разрезали на кусочки, чтобы дьявол не смог вернуть её к жизни, – продолжила Мэгги.

Не успела она договорить, как отец грохнул по столу кулаком.

– Довольно, – повторил он.

Краткое ледяное молчание. Стол пестрил от солнечного света.

– Ну а как же, – легкомысленно подхватил Кельвин. – Что ж ещё делать в таких случаях?

– И говорят, дьявол до сих пор ищет кусочки, – сказала Мэгги, – и, если найдёшь её кость…

Отец встал так, что ножки стула скрежетнули. Занёс руку будто для удара, но только прижал ладонь ко лбу и покачал головой.

– Довольно.

Его лицо перекосилось от гнева.

Мэгги скрестила руки на груди, чувствуя, как затрепетало сердце. Она явно перегнула палку.

Дэвид прочистил горло.

– В лесу надо бояться не дьявола, – сказал он. – А зверей. Диких зверей. Вот кто запросто может разорвать на кусочки.

Отец отвернулся к окну.

– Нет в этом лесу ничего.

Все промолчали.

– Хватит сочинять небылицы, Мэгги, – тихо попросила мать.

Дэвид и Кельвин переглянулись.

– Я просто передал, что Мэри Редфилд видела, как девочки носились в лесу, – сказал Дэвид. – Кажется, она хотела, чтобы вы знали.

– Мне не надо докладывать, чем занимаются мои дети. Благодарю покорно.

– В следующий раз так ей и отвечу.

– Я не ребёнок, – сказала Мэгги.

Пока Кельвин прощался, она увязалась за Дэвидом к фургону.

– Я могу поехать на ферму с вами, – говорила она. – Правда. Могу вам помочь с детьми… – у Дэвида и Марии было столько детей, что их имена иногда вылетали из головы. Раньше их было пятеро, а теперь сколько, уже шестеро? Дэвид ещё не разменял третий десяток, но уже выглядел потрёпанным жизнью.

– Приезжай вместе со всеми в субботу. – Он поправил седло. Лошадь фыркала на холоде и тихонько била копытом. – Ты же слышала маму. У вас здесь своих дел хватает. – Дэвид посмотрел на неё. – И перестань рассказывать небылицы.

Она нахмурилась и зябко обхватила себя руками.

– Ты не знаешь, что здесь за жизнь, Дэвид.

– Бывает и хуже.

– Сомневаюсь.

– Просто слушайся взрослых, Мэгги. Ты здесь ненадолго. Просто постарайся… постарайся вести себя потише, – он наклонился, чтобы убрать ветку из-под переднего колеса фургона. Сломал её о колено. Треск эхом отозвался в тишине, с дерева вспорхнула испуганная птица.

Сегодня Кейт была какой-то бледной. Она говорила, что проснулась с головной болью. Порой у них обеих болела голова, прямо-таки раскалывалась. Когда Мэгги вернулась на кухню, Кейт как раз спрашивала у матери, можно ли ей прилечь.

«Хрупка, как весенний цветок», – подумала Мэгги. Она начала сочинять такие строчки ещё в Рочестере, когда педагог учил её писать стихи, хоть это ей никогда не давалось. «Бледна, как луна. Холодна, как… что-нибудь ещё».

Кейт ускользнула из кухни. Мэгги накинула на плечи шаль. Стоп, а где же серебряная булавка? В виде птички. Её подарила на Рождество жена Дэвида.

Мэгги искала в кухне, в гостиной, в каморке на первом этаже, где спали родители, в спальне наверху и всё время ругала себя за то, что умудрилась потерять булавку. Единственное, что у неё было красивого.

Так она и оказалась перед дверью в подвал. Отца опять не было дома, мать не следила, и Мэгги прокралась вниз по лестнице.

В подвале звуки, свет и запахи резко менялись, как бывает, когда входишь в церковь. Зябко, сыро, темно. Мать боялась заглядывать сюда, с тех пор как они переехали.

Булавка на глаза не попадалась. Как и кость ноги – или что это было.

«Найдёшь кость – и дьявол тебя настигнет».

Небылица превращалась в реальное воспоминание. Мэгги уже видела эту картину во всех подробностях: повешенная женщина, скрип ветки, человек с топором. Воображала без всякого труда.

Её воображение. Якобы очень опасная штука. Чуть ли не болезнь.

Это могла быть вовсе и не человеческая кость. Может, лошадиная. Может, чья-то ещё – волка или кошки. А может, никакой кости вовсе не было.

Внизу в одиночестве она ощутила в воздухе что-то новое – словно подвал изменился, что-то в нём сдвинулось. Голову будто сдавило – верный знак, что надвигается боль. Тень, которую замечаешь только краем глаза. Ощущение, будто в мозг что-то стучится, просится внутрь.

Мэгги не знала, сколько лет дому. Он казался старым. Потёртым таким, обжитым. Порой полнился скребыханьями и шепотками, от которых её мать вздрагивала и хваталась за сердце.

Все говорили, это просто ветер.

Булавки в подвале не оказалось. Наверное, её стянула Кейт, спрятала под подушкой. Бестолковое воровство – просто от нечего делать. Мэгги поднялась и заперла за собой дверь. По ту сторону послышался приглушённый шорох – словно за ней из подвала следовали шаги.

Глава 3

Ночью, в постели, тоска по Рочестеру мучила сильнее всего. Сперва пугала тишина леса. А потом – темнота дома, когда гасили все лампы. Такой непроглядной тьмы не бывает в настоящих местах, в городе. По ночам, когда пряталась луна, их спальня теряла очертания: ни углов, ни стен – сплошная тьма. И ни звука – только завывание ветра и поскрипывание снега на крыше.

А в Рочестере шум стоял ночь напролёт. Споры за окном, грохот экипажей. Всё время горели уличные фонари. И дом был полон гостей, съезжавшихся со всего штата Нью-Йорк и не только. Политические собрания на кухне, длившиеся часами ужины. Мэгги никогда не видела столько разных людей в одной комнате. На столе – хлеб, картофель, солонина. За столом – мужчины и женщины, молодые и старые, чёрные и белые. Говорили и говорили всю ночь до самой зари.

Фоксы – Джон и Маргарет – снимали только две комнаты на втором этаже, выходящие на улицу, и не собирались задерживаться там надолго. Эми и Айзек Пост говорили, что Фоксы могут оставаться сколько пожелают, но Джон каждый день твердил, что у него есть свой участок в Аркадии, по соседству с сыном, и он вот-вот построит там ферму и переедет. Вечером он закрывал дверь от шума и сутолоки дома и молча читал Библию.

Но Кейт и Мэгги старались не ложиться как можно дольше, и Эми была им только рада.

Эми. Она закалывала волосы и всегда выглядела очень строгой, но у глаз лучились смешливые морщинки. В разговоре слушала всех с безраздельным вниманием. Вставала раньше, а ложилась – позже всех, и люди дивились её энергичности, но Мэгги она больше нравилась спокойной. Когда слушала других. Когда стояла в многолюдной комнате, а вокруг бурлила суета.

Эми хотела их там видеть. Хотела, чтобы девочки учились. Эми и Айзек были квакерами, и девочек приглашали на квакерские собрания, где обсуждалось такое, о чём Мэгги раньше и не задумывалась. Эми давала им книги и брошюры и через несколько дней расспрашивала о них, надеясь, что Мэгги успела всё прочитать.

Мэгги пыталась. Она читала книгу Фредерика Дугласа, о котором было столько разговоров, и другие книги о том, как покончить с рабством. А ещё статьи и письма, что Эми вырезала из «Либерейтора» – газеты аболиционистов. Читала брошюры о правах женщин и заметки, которые Эми готовила к летнему съезду, где будут обсуждать право женщин голосовать и их положение в обществе.

Мэгги портила глаза под свечками, силясь что-нибудь понять, пока не выдыхалась и не начинала корить себя: ну почему она так мало знает! Тогда она просто сидела с Кейт – ушки на макушке – в уголке кухни. Кейт влюблялась во всех молодых парней, но Мэгги больше интересовало, что делают женщины. Кто из них вступает в беседу, а кто нет.

Часто приходили две сестры, Элизабет и Делла Рид, из одной из самых видных чёрных семей в Рочестере. Делла – лет двадцать пяти или двадцати шести, Элизабет – вроде чуть старше Мэгги, но уж очень отстранённая и элегантная, с такой не заговоришь. Однажды вечером она видела, как Элизабет спорила с Джеймсом Крейном, – единственный случай на её памяти, когда чёрная женщина препиралась с белым мужчиной.

Эми объясняла, что Джеймс Крейн – важный человек в аболиционистском движении Рочестера. Он привлекал благотворителей, помогал строить новые школы и распространять прогрессивные идеи. Но Элизабет спорила с ним, как с любым другим мужчиной – или женщиной, – и наконец он разозлился и ушёл.

Дело было в том, что он организовал собрание против рабства в унитарной церкви, но не дал слова чёрным женщинам. Да и вообще пришли туда почти одни белые. Это и возмутило Элизабет.

– Если будет сто мнений по ста вопросам, то мы вообще ничего не добьёмся, – заявил он ей. Мэгги это запомнила. А Элизабет ответила:

– Единственное мнение по любому вопросу, которое вы хотите слышать, только ваше собственное.

И мистер Крейн удалился, напоследок хлопнув дверью.

– Он хочет освободить нашу расу от рабства, только если ему не придётся с нами разговаривать, – сказала позже Элизабет под общий робкий смех. Сказала совершенно ровно и спокойно, хотя Мэгги видела, как она вцепилась в стол. Должно быть, чтобы руки не дрожали.

Потом Делла уехала из Рочестера. Она путешествовала по стране и даже по Европе, читала лекции. А вот Элизабет осталась. Она принадлежала к церкви чёрных в нескольких кварталах от дома Эми и Айзека, Африканской методистской, – новенькой, деревянной и одноэтажной, где давали приют беглым рабам. Мэгги такое знать не полагалось.

Иногда на уроках чистописания она ловила себя на том, что выводит их имена. «Элизабет Рид. Делла Рид».

У таких женщин, казалось Мэгги, есть чему поучиться. Ей не помешало бы стать лучше, смелее и принципиальнее. Однажды, думала она, и ей будет что сказать – и смелости для этого хватит.

Такой была жизнь в Рочестере. Вот только кончилось всё плохо.

После отъезда Дэвида и Кельвина стемнело. В дом со всех закоулков прокралась ночь. Отец почитал Библию и отправился спать. Мать какое-то время шила, потом последовала его примеру. Ещё не пробило и девяти. Заняться было нечем. Мэгги недолго посидела у плиты, пока из комнаты не вышел отец и не сказал, что свет ему мешает, после чего снова лёг.

Она отнесла свечку с кухонного стола в их комнату. Кейт лежала поперёк кровати, свесив голову с края. Расплетённые тёмные волосы водопадом стекали на пол.

– Не могу заснуть, – пожаловалась она.

Мэгги поставила свечку у постели. Пригрозила:

– Будешь так лежать – вся кровь притечёт к мозгу и ты умрёшь.

Кейт, не меняя позы, скорчила Мэгги рожу, потом оперлась руками об пол и кувыркнулась с кровати. Уселась на полу, запутавшись ногами в ночной рубашке. Посмотрела с улыбкой, словно ждала аплодисментов.

Кейт в её двенадцать была странной. То и дело менялась, словно в одном теле сидели два человека. Вот на тебя смотрит милое детское личико, а вот губы скривятся – и она уже совсем другая, незнакомая для Мэгги.

Внезапный стук в пол из нижней комнаты, затем напугавший их обеих голос отца: «Потише там!» – и Кейт расхохоталась, не в силах сдержаться. К ночи её иногда разбирало. Раньше Мэгги смеялась вместе с ней, но в последнее время что-то плоское и тяжёлое давило на неё по ночам. Хотелось просто заснуть и больше никогда ни о чём не думать.

Она переоделась ко сну в мерцающем свете, залезла под покрывало, сунув ноги под наваленные одеяла. Кейт заползла к ней и задула свечку.

Мэгги дождалась, пока сестра уляжется, а потом пнула её.

– Ай.

– Нигде не могу найти свою серебряную булавку, – прошептала Мэгги. – Это ты взяла?

– Нет.

– Точно?

– Я не брала.

– Не верю.

– Не брала.

– Врёшь.

– Это ты врёшь, – Кейт перевернулась на бок и уложила голову на ладонь. – Может, её дьявол забрал, когда пришёл за тобой.

Мэгги отвернулась от неё к стене.

– Он за тобой придёт, Кэти. Это же ты нашла кость.

– А я его пошлю к тебе.

– А я пошлю обратно.

Кейт помолчала, потом прошептала:

– Вдруг он прямо сейчас поднимается к нам.

Не стоит о таком разговаривать. Мэгги отвернулась обратно.

– Кэти…

– Если произнести имя дьявола в темноте, он услышит.

– Так и не произноси, – сказала Мэгги.

– А я уже.

Она не смогла удержаться.

– Значит, он придёт за тобой.

– А я его пошлю…

– Кажется, он уже здесь, – она застыла, схватила Кейт за руку. – Он под кроватью, уже тянется…

– Нет, – голос Кэти понизился до панического шёпота. Она всегда боялась всего, что под кроватью. – Несмешно. Хватит.

– Прямо сейчас тянется своими когтищами…

– Нет! – она вскочила и так пихнула Мэгги, что кровать качнулась и задела стол, где Кейт оставила яблоко. Оно звучно ударилось о голый пол и покатилось.

В тишине дома это было всё равно что грохнуть одной сковородкой о другую.

Когда яблоко наконец остановилось, совсем ненадолго вновь наступила тишина. И тут обе услышали стук – кто-то внизу встал с кровати, затем шарканье, скрип двери спальни, тяжёлый топот по лестнице. Мэгги свесилась с кровати, нащупала яблоко и сунула под простыню. Кэти схватила её за руку, а Мэгги уцепилась за ладонь сестры. Когда отец распахнул дверь, обе уже сидели с широко распахнутыми глазами, вцепившись друг в друга, готовые к вспышке гнева. Мать держалась чуть поодаль, с лампой.

– Уже ночь, – начал он, – и я не потерплю…

– Это не мы, – выпалила Мэгги не думая и тут же пожалела. Теперь он вспомнит, как она рыдала на полу кухни Постов. «Это не я, ничего я не делала, ничего…»

Но Кэти послушно повторила.

– Не мы.

Он сурово смотрел на них.

– Это мой дом, – сказал он.

– Джон! – вмешалась мать. – Джон. Девочки… они же в ужасе! Сам посмотри.

В ответ на эту неожиданную подсказку обе сделали испуганные лица.

– Мы тоже слышали, – сказала Кэти дрожащим голосом. – Это на чердаке.

– Да. На чердаке, – отозвалась Мэгги, не глядя на сестру.

Она подозревала, что чердака опасался даже отец. Ещё ни разу семье не доводилось жить в доме с чердаком. С самого переезда туда никто не поднимался.

Она наблюдала, как отец пытается разобраться.

– Что это ещё значит?

– Мам, – Кэти уже чуть не плакала. – Что-то стучит на чердаке.

Она уже переигрывала. Мэгги сжала её руку посильнее.

– Даже кровать затряслась! – Кейт не смутилась, и тогда Мэгги стиснула пальцы так, что почти наверняка остался синяк.

– Боже мой, – сказала мать. – Джон.

– Слушать ничего не желаю, – отрезал отец. – Я… всем немедленно спать.

– Им страшно, – сказала мать, а он прищурился и ответил:

– Вовсе нет.

Когда родители ушли, отцовский гнев повис в воздухе дымным следом. Девочки немного подождали, чтобы он развеялся. На улице стонал ветер.

Наконец Кейт тихо произнесла:

– Посмотришь под кроватью?

– Нет.

– Пожалуйста.

– Зачем?

– Мне как-то нехорошо.

– Тебе нехорошо от твоего вранья.

– Я что-то слышала.

– Дьявол не сидит под кроватью, – ответила Мэгги. И громче: – Дьявола не бывает.

Кэти помолчала, а потом прошептала:

– Конечно бывает.

И Мэгги посмотрела. Ей положено вести себя как старшей сестре и успокаивать младшую. Она перегнулась через край, подождала, когда глаза привыкнут к сумраку. Старый деревянный сундук, пара туфель, но больше ничего – только пыль и кривой стык пола со стеной.

Bepul matn qismi tugad.