О психоанализе

2. Теория инфантильной сексуальности

Как мы уже говорили в предыдущей лекции, открытие ранних сексуальных фантазий, казавшихся основным источником невроза, побудило Фрейда предположить существование богато развитой инфантильной сексуальности. Как вы знаете, достоверность этого наблюдения была решительно оспорена; предполагалось, что грубая ошибка и фанатичное заблуждение заставили Фрейда и всю его школу, как в Европе, так и в Америке, видеть вещи, которых не существует. Посему принято считать, что мы охвачены некой интеллектуальной эпидемией. Должен признаться, что у меня нет никакой возможности защититься от такого рода «критики». Что касается остального, не могу не заметить, что наука не имеет права с самого начала утверждать, будто определенные факты не существуют. Самое большее, что можно сказать, – это то, что они представляются крайне маловероятными и нуждаются в подтверждении и более тщательном изучении. Таков наш ответ и на возражение, что из психоаналитического метода нельзя извлечь ничего сколько-нибудь достоверного, ибо сам метод абсурден. Никто не верил в телескоп Галилея, да и Колумб открыл Америку исключительно благодаря ошибочной гипотезе. Насколько мне известно, метод может быть несовершенен, но это не должно препятствовать его применению. В прошлом, например, хронологические и географические наблюдения проводились с использованием совершенно неподходящих для этого инструментов. Возражения против метода должны рассматриваться как увертки до тех пор, пока наши оппоненты не ознакомятся с фактами. Именно в этой плоскости следует решать возникающие вопросы – не путем словесных перепалок.

Даже наши оппоненты называют истерию психогенной болезнью. Мы полагаем, что открыли ее психологические детерминанты, и без страха выносим результаты наших исследований на суд общественности. Любой, кто не согласен с нашими выводами, волен опубликовать свой собственный анализ клинического материала. Насколько я знаю, пока это не было сделано, по крайней мере в европейской литературе. При таких обстоятельствах критики не имеют права отрицать наши открытия априори. Наши оппоненты сталкиваются с такими же случаями истерии, как и мы, и они такого же психогенного происхождения, как и наши, а потому ничто не мешает им выявить психологические детерминанты. Метод тут ни при чем. Наши оппоненты довольствуются нападками и очернением наших исследований, но пока не придумали способ лучше.

Многие из наших критиков более осторожны и справедливы; они признают, что мы сделали много ценных наблюдений и что психические связи, обнаруженные психоаналитическим методом, по всей вероятности, существуют. Тем не менее они продолжают утверждать, что наше представление о них в корне ошибочно. Согласно их точке зрения, предполагаемые сексуальные фантазии детей, которые интересуют нас здесь, следует трактовать не как реальные сексуальные функции, а как, очевидно, нечто совершенно иное, ибо специфический характер сексуальности приобретается только с наступлением половой зрелости.

Это возражение, спокойный и рассудительный тон которого производит достойное впечатление, заслуживает самого серьезного отношения и дает каждому вдумчивому аналитику достаточно поводов для размышлений.

Прежде всего, необходимо отметить, что главная трудность заключается в самом понятии сексуальности. Если мы понимаем сексуальность как полностью развитую функцию, то должны ограничить это явление периодом зрелости и не вправе говорить о детской сексуальности. Однако в этом случае мы сталкиваемся с гораздо более серьезной проблемой. Как же тогда назвать все те биологические явления, которые коррелируют с половой функцией в строгом смысле, например беременность, рождение, естественный отбор, защиту потомства и прочее? На мой взгляд, все это относится к понятию сексуальности, хотя один мой уважаемый коллега однажды сказал, что деторождение – это не сексуальный акт. Но если все это относится к понятию сексуальности, то в него должны входить и бесчисленные психологические явления, ибо мы знаем, что с этой сферой связано невероятное количество сугубо психологических функций. Достаточно только упомянуть о чрезвычайной важности фантазии в подготовке и оттачивании сексуальной функции. Таким образом, мы приходим к биологической концепции сексуальности, которая включает в себя наряду с физиологическими явлениями ряд психологических функций. Пользуясь старой, но удобной классификацией, мы могли бы отождествить сексуальность с инстинктом сохранения вида, который в известном смысле можно противопоставить инстинкту самосохранения.

Рассматривая сексуальность с этой точки зрения, мы уже не находим удивительным, что корни столь важного для природы инстинкта сохранения вида уходят гораздо глубже, чем это допускает узкое толкование сексуальности. Только более или менее взрослая кошка ловит мышей, но даже очень маленький котенок играет в их ловлю. Щенки предпринимают игривые попытки совокупления задолго до наступления половой зрелости. Мы вправе предположить, что человек не исключение из этого правила. Хотя мы и не обнаруживаем такое поведение у наших воспитанных детей, наблюдение за детьми в первобытных племенах доказывает, что они не выходят за рамки биологической нормы. В самом деле, гораздо более вероятно, что жизненно важный инстинкт сохранения вида начинает развиваться в раннем младенчестве, а не сваливается с небес в готовом виде в период полового созревания. Кроме того, органы размножения формируются задолго до того, как можно заметить первые признаки их будущей функции.

По этой причине, когда психоаналитическая школа говорит о «сексуальности», под ней следует понимать в том числе и более широкое понятие сохранения вида. Недопустимо думать, будто мы имеем в виду только физические ощущения и функции, которые обычно подразумеваются под этим словом. Можно было бы сказать, что во избежание недоразумений лучше не называть подготовительные явления раннего детства «сексуальными». Впрочем, это требование едва ли можно считать оправданным, поскольку анатомическая номенклатура взята из полностью развитой системы, а давать специальные названия более или менее рудиментарным стадиям не принято.

Хотя в сексуальной терминологии Фрейда как таковой нет никакого изъяна, ибо он дает всем стадиям сексуального развития общее название сексуальности, она тем не менее привела к определенным выводам, которые, на мой взгляд, несостоятельны. Если мы спросим себя, как далеко в детство уходят первые следы сексуальности, мы будем вынуждены признать, что хотя сексуальность существует имплицитно ab oυo, проявляется она спустя долгое время после рождения. Фрейд склонен видеть своего рода половой акт даже в сосании материнской груди. Данная точка зрения подверглась резкой критике, однако она достаточно разумна, если мы вместе с Фрейдом предположим, что инстинкт сохранения вида, то есть сексуальность, существует как бы отдельно от инстинкта самосохранения, то есть питательной функции, и соответственно проходит собственный путь развития ab oυo. Но подобный образ мыслей представляется мне биологически неприемлемым. Невозможно разделить два способа манифестации или функционирования гипотетического инстинкта жизни и приписывать каждому из них особый путь формирования. Если судить по тому, что мы видим, то мы должны принять во внимание тот факт, что во всей органической природе жизнь долгое время состоит исключительно в функциях питания и роста. Мы можем наблюдать это у многих организмов, например у бабочек, которые на стадии гусеницы не имеют пола и только питаются и растут. У человека к этой жизненной стадии относятся внутриутробный период развития и период младенчества.

Поскольку это время характеризуется отсутствием какой-либо сексуальной функции, говорить о проявленной сексуальности в младенчестве было бы терминологическим противоречием. Самое большее, мы можем спросить себя, есть ли среди жизненно важных функций инфантильного периода такие, которые не связаны с питанием и ростом, а потому могут быть названы сексуальными. Фрейд указывает на несомненное возбуждение и удовлетворение ребенка при сосании и сравнивает эти эмоциональные механизмы с механизмами полового акта. Это сравнение приводит его к выводу о том, что акту сосания присуще сексуальное качество. Такое предположение было бы оправдано лишь в том случае, если бы мы доказали, что напряжение физической потребности и его разрядка через удовлетворение есть сексуальный процесс. Однако тот факт, что сосание обладает этим эмоциональным механизмом, доказывает как раз обратное. Следовательно, мы можем утверждать только то, что данный эмоциональный механизм обнаруживается как в питательной функции, так и в сексуальной. Если Фрейд выводит сексуальное качество акта сосания из аналогии с эмоциональным механизмом, то биологический опыт вполне оправдывает терминологию, характеризующую сексуальный акт как функцию питания. И то и другое выходит за всякие рамки. Совершенно очевидно, что акт сосания не может считаться сексуальным.

Мы знаем, однако, целый ряд других функций младенческой стадии, которые, по всей видимости, не имеют ничего общего с функцией питания: например, сосание пальца и его многочисленные варианты. Относятся ли эти функции к сексуальной сфере? Они не служат питанию, но доставляют удовольствие. В этом не может быть сомнений; другой вопрос, следует ли удовольствие, получаемое от сосания, называть по аналогии сексуальным удовольствием. С равным успехом его можно было бы назвать пищевым. Это последнее определение тем более уместно, что форма удовольствия и место, где оно достигается, целиком принадлежат сфере питания. Рука, которая используется для сосания, подготавливается таким образом к самостоятельному акту кормления в будущем. В этом случае, разумеется, никто не станет утверждать, что первые проявления человеческой жизни носят сексуальный характер.

И все же формула, к которой мы только что пришли, а именно что удовольствие от сосания пальца не служит никакой питательной цели, заставляет нас усомниться, принадлежит ли оно всецело к сфере питания. Мы замечаем, что так называемые вредные привычки ребенка, формирующиеся по мере его взросления, тесно связаны с ранним инфантильным сосанием, например привычка засовывать палец в рот, грызть ногти, ковырять в носу, ушах и т. д. Мы видим также, как легко эти привычки впоследствии переходят в мастурбацию. Вывод о том, что инфантильные привычки представляют собой первые стадии мастурбации или подобной деятельности, а потому имеют ярко выраженный сексуальный характер, нельзя отрицать: он абсолютно логичен и обоснован. Я наблюдал много случаев, когда между этими детскими привычками и мастурбацией существовала несомненная корреляция; мастурбация в позднем детстве, до наступления половой зрелости, есть не что иное, как продолжение инфантильных вредных привычек. С этой точки зрения совершенно естественно предполагать, что и другие инфантильные привычки носят сексуальный характер, ибо все они суть акты получения удовольствия от собственного тела.

Отсюда всего лишь шаг до отнесения акта сосания к категории сексуальных действий. Фрейд, как вы знаете, сделал этот шаг. Я решительно не согласен с ним, ибо здесь мы сталкиваемся с противоречием, которое трудно разрешить. Это было бы довольно легко, если бы мы могли предположить сосуществование двух отдельных инстинктов. Тогда сосание груди было бы нутритивным актом и в то же время половым актом, своего рода сочетанием двух инстинктов. Такова, по-видимому, концепция Фрейда. Очевидное сосуществование двух инстинктов, точнее их манифестация в виде голода и сексуального влечения, обнаруживается в жизни взрослых людей. Однако на инфантильной стадии мы находим только функцию питания, с которой связано всякое удовольствие и удовлетворение. Ее сексуальный характер может быть доказан лишь petitio principii,^[26] ибо, как показывают наблюдения, первым источником удовольствия является акт сосания, а не сексуальная функция. Получение удовольствия отнюдь не тождественно сексуальности. Мы заблуждаемся, если думаем, будто у младенца эти два инстинкта существуют бок о бок, ибо в таком случае мы проецируем в психику ребенка наблюдение из психологии взрослых. Сосуществование или раздельное проявление обоих инстинктов не обнаруживается у младенца, поскольку одна из инстинктивных систем совсем не развита или находится в зачаточном состоянии. Приняв точку зрения, согласно которой стремление к удовольствию сексуально по самой своей природе, мы вынуждены постулировать, как это ни парадоксально, что голод – сексуальное стремление, поскольку ищет удовольствие через удовлетворение. Но если мы сами жонглируем понятиями таким образом, то наши оппоненты имеют полное право трактовать сексуальность сквозь призму голода. Подобного рода однобокость возникает снова и снова в истории науки. Я говорю это не в упрек: напротив, мы должны быть рады, что есть люди, которым хватает смелости быть несдержанными и однобокими. Именно им мы обязаны своими открытиями. Прискорбно то, что каждый страстно отстаивает свою однобокость. Научные теории – это просто предположения о том, как можно рассматривать те или иные явления.

Сосуществование двух инстинктивных систем – это гипотеза, которая, безусловно, облегчила бы дело, но, к сожалению, принять ее невозможно, ибо она противоречит наблюдаемым фактам и ведет к несостоятельным выводам.

Прежде чем я попытаюсь разрешить это противоречие, я должен сказать еще кое-что о сексуальной теории Фрейда и о тех изменениях, которые она претерпела. Как я уже объяснял выше, открытие сексуальной фантазийной активности в детстве, оказывающей, по всей видимости, травматическое действие, привело к предположению, что ребенок должен обладать, вопреки всем прежним взглядам, почти полностью развитой сексуальностью и даже полиморфно-перверсивной сексуальностью. Его сексуальность не сосредоточена на генитальной функции и не направлена на противоположный пол, но занята собственным телом; следовательно, она аутоэротична. Если сексуальный интерес направлен вовне на другого человека, то для ребенка не имеет большого значения, какого пола этот человек. Посему ребенок легко может быть «гомосексуальным». Вместо несуществующей, локализованной сексуальной функции существует ряд так называемых вредных привычек, которые с этой точки зрения представляются перверсивными, ибо имеют близкие аналогии с последующими отклонениями (извращениями).

В результате сексуальность, обычно рассматриваемая как нечто цельное, была разложена на множество отдельных влечений; поскольку по умолчанию предполагалось, что сексуальность берет свое начало в гениталиях, Фрейд пришел к концепции «эрогенных зон», под которыми подразумевал рот, кожу, анус и т. д.

Термин «эрогенная зона» напоминает нам о «спазмогенной зоне». Во всяком случае, основная идея та же: подобно тому, как спазмогенная зона является местом возникновения спазма, эрогенная зона является местом, откуда исходит прилив сексуальности. Если взять за основу модель гениталий как анатомического источника сексуальности, эрогенные зоны следует рассматривать как множество половых органов, из которых проистекает сексуальность. Это состояние и есть полиморфно-перверсивная сексуальность детей. Термин «перверсивный» оправдан близкой аналогией с более поздними отклонениями, которые представляют собой, так сказать, просто новое издание некоторых «извращенных» интересов раннего детства. Они часто связаны с той или иной эрогенной зоной и вызывают те сексуальные аномалии, которые так характерны для детей.

С этой точки зрения более поздняя, нормальная «мономорфная» сексуальность состоит из нескольких компонентов. Сначала она распадается на гомо- и гетеросексуальную составляющие, далее идет аутоэротическая составляющая, затем различные эрогенные зоны. Данную концепцию можно сравнить с состоянием физики до Роберта Майера, когда ученые выделяли только отдельные области явлений, каждой из которых приписывались элементарные качества. Закон сохранения энергии внес порядок в отношения сил друг к другу, одновременно упразднив представление об этих силах как носящих абсолютный, элементарный характер и сделав их проявлениями одной и той же энергии. То же самое должно произойти и с расщеплением сексуальности на полиморфно-перверсивную сексуальность детства.

Опыт заставляет нас постулировать постоянный взаимообмен отдельными компонентами. Со временем было признано, что перверсии, например, существуют за счет нормальной сексуальности и что преобладание одной формы сексуальности всегда происходит в ущерб ее другой форме. Приведу пример. У одного молодого человека гомосексуальная фаза длилась несколько лет, в течение которых он совершенно не интересовался девушками. Ближе к двадцати годам это ненормальное состояние постепенно начало уступать место типичным эротическим интересам. Юноша стал обращать внимание на женщин и вскоре преодолел последние следы гомосексуальности. Через несколько лет, после целой серии удачных романов, он захотел жениться. Но тут его постигло жестокое разочарование: обожаемая им девушка бросила его. После этого он не только отказался от всякой мысли о браке, но и начал питать неприязнь ко всем женщинам. Однажды он заметил, что гомосексуальность вернулась: юноши снова стали оказывать на него раздражающее действие.

Рассматривая сексуальность как состоящую из фиксированного гомосексуального и фиксированного гетеросексуального компонентов, мы никогда не сможем объяснить этот случай, ибо предположение о фиксированных составляющих заведомо исключает любую трансформацию. Чтобы отдать ему должное, необходимо допустить большую мобильность сексуальных компонентов, вплоть до того, что один компонент почти полностью исчезает, в то время как другой выходит на передний план. Предположим, что весь процесс сводится к простому изменению положения – действующая гомосексуальная составляющая полностью погружается в бессознательное, оставляя поле сознания гетеросексуальному компоненту. В таком случае современное научное знание привело бы нас к выводу, что из бессознательной сферы должны проистекать эквивалентные влияния. Эти влияния следовало бы рассматривать как сопротивление активности гетеросексуальной составляющей, то есть как сопротивление по отношению к женщинам. Однако в нашем случае доказательства этому отсутствуют. Хотя слабые следы таких влияний существовали, их интенсивность была столь низкой, что они не шли ни в какое сравнение с прежней активностью гомосексуального компонента.

Согласно существующей теории остается непонятным, как гомосексуальный компонент, считающийся столь прочно зафиксированным, может исчезнуть, не оставив после себя никаких активных следов. Более того, неясно, как вообще происходят эти трансформации. В крайнем случае можно вообразить развитие как включающее гомосексуальную стадию в пубертатный период с целью заложить основу для более поздней нормальной гетеросексуальности в фиксированной, определенной форме. Но как же тогда объяснить, что продукт постепенного развития, по всем признакам тесно связанный с органическими процессами созревания, внезапно отвергается, дабы освободилось место для более ранней стадии? Или, если два активных компонента постулируются как сосуществующие бок о бок, почему один из них активен, а другой – нет? Можно возразить, что гомосексуальная составляющая у мужчин действительно чаще всего проявляется в особой раздражительности, особой чувствительности по отношению к другим мужчинам. По моему опыту, очевидной причиной такого характерного поведения, примеров которому так много в современном обществе, является нарушение отношений с женщинами, особая форма зависимости от них. Это составляет плюс, который уравновешивается минусом в гомосексуальных отношениях^[27].

Посему необходимо было срочно найти адекватное объяснение такой смене декораций. Для этого нам нужна динамическая гипотеза, ибо сексуальные преобразования можно рассматривать только как динамические или энергические процессы. Без изменения динамических отношений я не могу представить, как функция может исчезнуть подобным образом. Теория Фрейда учла эту потребность. Его концепция компонентов, отдельных способов функционирования начала ослабевать, сначала больше на практике, чем в теории, и в конце концов была заменена концепцией энергии, обозначенной термином либидо.