Хроники Нетесаного трона. Клинки императора

3

Рампури Тан сидел на полу своей маленькой кельи спиной к двери. Перед ним на каменных плитах был расстелен чистый лист пергамента. В левой руке он держал кисть, однако все медлил окунуть ее в плошку с разведенными чернилами, стоявшую сбоку.

– Входи, – приказал он, не поворачиваясь к двери и подзывая Кадена свободной рукой.

Тот переступил порог и остановился. Первые несколько минут с новым умиалом могли задать тон их дальнейшим отношениям. Большинство монахов стремились сразу произвести впечатление на учеников, а Каден вовсе не горел желанием заработать суровое наказание из-за какой-нибудь оплошности или ошибки в суждении. Тан, однако, молчаливо созерцал свой чистый пергамент и, по-видимому, был вполне удовлетворен этим занятием. Каден приготовился терпеливо ждать, примеряясь к странностям нового наставника.

Было нетрудно понять, откуда у послушников взялась идея, что Тан в молодости сражался на арене. Хотя монаху давно уже перевалило за пятый десяток, его мускулатура оставалась могучей – в особенности выделялись мощные плечи и шея, – и в целом своим телосложением Рампури Тан напоминал валун. Сквозь редкую щетину на его черепе виднелись глубокие шрамы, белые на фоне темной кожи, словно какой-то дикий зверь рвал его голову когтями, снова и снова рассекая плоть до самой кости. Как бы ни появились эти раны, боль, очевидно, была мучительной… Мысли Кадена снова перескочили к расчлененной туше, и он зябко поежился.

– Ты нашел животное, за которым посылал тебя Хенг, – резко заговорил монах.

Фраза прозвучала не как вопрос, и несколько мгновений Каден колебался, стоит ли отвечать.

– Да, – отозвался он наконец.

– Ты вернул его в стадо?

– Нет.

– Почему?

– Его убили. Очень жестоко.

Тан отложил кисть, одним плавным движением поднялся на ноги и впервые за все это время повернулся лицом к ученику. Он был высок, почти одного роста с Каденом, и тот внезапно почувствовал, будто в тесной келье стало очень мало места. Глаза монаха, темные и острые, словно заточенные гвозди, пришпилили Кадена к месту. Дома, в Аннуре, ему случалось видеть людей с запада Эридрои или с крайнего юга – укротителей диких животных, которые могли подчинять своей воле медведей и ягуаров одной лишь силой взгляда. Сейчас Каден чувствовал себя одним из этих зверей: только сделав над собой усилие, он смог выдержать взгляд своего нового умиала.

– Скалистый лев? – спросил монах.

Каден покачал головой:

– Башка была оторвана от шеи, словно отрублена. И кто-то выел мозг из черепа.

Несколько мгновений Тан смотрел на него, потом указал на кисть, плошку с чернилами и пергамент, лежавшие на полу:

– Рисуй.

Каден уселся, чувствуя некоторое облегчение. Какие бы сюрпризы ни готовила ему опека Рампури Тана, по крайней мере, некоторые привычки тот разделял с Хенгом – слыша о чем-либо необычном, тут же требовал рисунок. Что ж, это было несложно. Каден сделал два вдоха и выдоха, сосредоточил мысли и вызвал сама-ан. Картина заполнила его внутренний взор во всех своих деталях: намокшая козья шерсть, свисающие куски плоти, пустая чаша черепа, отброшенного, словно разбитый горшок. Он окунул кончик кисти в плошку и принялся рисовать.

Работа продвигалась быстро – обучаясь у монахов, он имел предостаточно времени, чтобы отточить свое мастерство. Каден опустил кисть. Изображение на пергаменте могло бы быть отражением его разума в неподвижной воде озера.

Огромное, тяжелое, как камень, молчание заполнило пространство за его спиной. Каден боролся с искушением оглянуться, но ему было сказано только сесть и рисовать, ничего больше. Рисунок был закончен, так что теперь он просто сидел.

– Это то, что ты видел? – наконец спросил Тан.

Каден кивнул.

– И у тебя хватило самообладания остаться и сделать сама-ан.

Кадена затопило удовлетворение. Возможно, обучение под руководством Тана окажется не таким уж и страшным…

– Что-нибудь еще? – спросил монах.

– Больше ничего.

Жестокий удар обрушился столь неожиданно, что Каден прикусил язык. Поперек спины вспыхнула яркая жгучая полоса боли, во рту разлился медный вкус крови. Он дернулся было, чтобы выставить руку, защищаясь от следующего удара, но тут же подавил инстинктивное движение. Тан теперь его умиал, то есть имеет полное право налагать на него повинности и наказания по своему усмотрению. Причина внезапного избиения оставалась для Кадена загадкой, однако он знал, как следует держаться при порке.

Восемь лет, проведенных у хин, научили его, что «боль» – более чем приблизительное слово для того многообразия ощущений, которое им обозначается. Каден узнал, как мучительно сдавливает ноги, слишком долго погруженные в ледяную воду, и как бешено колет и чешется под кожей, когда они начинают отогреваться. Он изучил медленную тянущую усталость, пронизывающую мышцы, вынужденные работать сверх своих возможностей, и ростки страдания, расцветающие на следующий день, когда начинаешь разминать пальцами дрожащую плоть. Есть быстрая, яркая боль чистого пореза от соскользнувшего ножа и тупая, пульсирующая головная боль после недельного поста. Монахи хин придавали боли очень большое значение. Боль, говорили они, – это напоминание о том, сколь крепки узы, привязывающие нас к собственному телу. Напоминание о нашем поражении.

– Закончи рисунок, – велел Тан.

Каден снова вызвал в уме сама-ан, затем сравнил его с лежащим на полу пергаментом. Все было передано в мельчайших деталях.

– Он закончен, – неуверенно сказал Каден.

Хлыст снова обрушился на спину, но на этот раз юноша был готов. Его ум впитал боль, хотя тело слегка покачнулось от сильного удара.

– Закончи рисунок, – повторил Тан.

Каден колебался. Обычно вопросы умиалу – кратчайший путь к наказанию, однако его уже и так избивают, так что, если попытаться внести ясность, хуже не будет.

– Это какое-то испытание? – осторожно поинтересовался он.

Монахи постоянно устраивали своим подопечным всевозможные проверки, в которых ученики и послушники должны были доказывать свое понимание и способности.

Хлыст снова опустился поперек его плеч. От первых двух ударов балахон порвался, и теперь Каден почувствовал, как лоза врезается в обнаженное тело.

– Вот что это, – объявил Тан. – Можешь называть испытанием, если хочешь, но имя не равно сути.

Каден мысленно застонал. Сколь бы странным ни казался Тан, он явно питал ту же раздражающую склонность к многозначительным афоризмам, что и остальные хинские монахи.

– Больше я ничего не запомнил, – сказал Каден. – Это весь сама-ан.

– Этого мало, – ответил Тан, но на этот раз придержал хлыст.

– Но там больше ничего не было! – возразил Каден. – Вот коза, вот голова, вон лужи крови; я запомнил даже клочки шерсти, застрявшие в камнях…

За это он получил целых два удара.

– Увидеть то, что есть, может любой дурак, – сухо пояснил монах. – Ребенок, глядя на мир вокруг, опишет, что находится у него под носом. Ты же должен видеть то, чего нет! Ты должен смотреть на то, что не находится у тебя под носом!

Каден из последних сил пытался найти в его словах хоть крупицу смысла.

– Тут нет того, кто убил козу, – медленно заговорил он.

Снова удар.

– Разумеется, нет! Ты спугнул его. Или он сам ушел. В любом случае едва ли стоило ожидать, что дикое животное останется рядом со своей жертвой, если оно заслышало или почуяло человека.

– То есть мне нужно описать то, что должно быть здесь, но его нет.

– Думай про себя. Трепи языком, лишь когда есть что сказать.

Тан подкрепил свои слова еще тремя резкими ударами. Раны сочились кровью. Каден ощущал, как она стекает по спине: горячая, влажная и липкая. Ему доводилось переносить и более жестокие порки, но они всегда следовали за какой-то большой ошибкой, серьезным проступком. Никогда прежде его не били во время обычного разговора. Становилось все сложнее игнорировать боль, раздиравшую тело. Сделав над собой усилие, Каден мысленно вернулся к предмету обсуждения, – очевидно, не стоило рассчитывать, что Тан сжалится и прекратит избиение.

«Ты должен видеть то, чего нет…»

Типичная хинская белиберда. Однако, как часто бывало с подобной белибердой, скорее всего, она в итоге окажется правдой.

Каден еще раз детально просмотрел сама-ан. Все части тела козы были учтены, даже кишки, лежавшие кучей безжизненных бело-сизых веревок под брюхом животного. Мозга не было, однако Каден ясно нарисовал расколотый череп и показал место, откуда он был выбран. Что еще ожидал увидеть монах?

Он шел по следу козы, он забрался за ней в ущелье, и там…

– Следы! – произнес он, охваченный внезапным озарением. – Где следы того, кто убил козу?

– Вот это очень хороший вопрос, – отозвался Тан. – А они были?

Каден попытался вспомнить.

– Я не уверен. Их нет в сама-ане… но я думал в основном о козе.

– Похоже, твои хваленые золотые глаза видят не больше любых других.

Каден моргнул от неожиданности. Еще ни один умиал не упоминал в разговоре его глаза – это было почти как упомянуть о его отце или о его происхождении. У хин культивировалось полное равенство. Послушники были послушниками, ученики – учениками, а старшие монахи все были равны перед Пустым Богом. Тем не менее глаза Кадена действительно выделяли его среди других. Тан назвал их «золотыми», однако на самом деле его радужные оболочки сияли. Ребенком Каден часто смотрел в глаза своего отца – такие глаза были у всех аннурских императоров, – поражаясь тому, как они горят, постоянно меняя цвет. Порой они яростно пылали, как факел под порывом ветра, порой тихонько тлели темными красными углями. Его сестра Адер тоже обладала особенными глазами, хотя у нее они скорее искрились и вспыхивали, словно костер, разложенный из сырых прутиков. Будучи старшей среди детей императора, Адер редко останавливала свой яркий взгляд на младших братьях, а когда это случалось, он, как правило, сопровождался раздраженным сверканием. Согласно семейному преданию, светящиеся глаза были унаследованы от самой Интарры, Владычицы Света, принявшей человеческий облик много веков или тысячелетий назад – никто не знал наверняка, – чтобы соблазнить Каденова предка. Эти глаза были подтверждением того, что Каден – истинный наследник Нетесаного трона и будущий властелин самого Аннура. Империи, занимавшей два континента.

Монахов, разумеется, государственные дела интересовали не больше чем сама Интарра. Владычица Света была одной из старейших богов, старше Мешкента и Маата, старше даже Ананшаэля, Владыки Костей. От нее зависели путь солнца по небесному своду, дневной жар, таинственное сияние луны. И тем не менее, по словам монахов, она была всего лишь ребенком, играющим с огнем в просторных чертогах пустоты – безграничной, вечной пустоты, принадлежащей Пустому Богу. Однажды Каден должен будет вернуться в Аннур, чтобы занять свое место на Нетесаном троне, но пока, живя в Ашк-лане, он был всего лишь одним из учеников, обязанным трудиться до седьмого пота и повиноваться приказам. Чудесные глаза явно не спасали его от жестокого допроса Тана.

– Может, следы и были, – неуверенно заключил Каден. – Не могу сказать наверняка.

Какое-то время Тан молчал, и Каден уже подумал, что избиение вот-вот возобновится.

– Монахи слишком щадили тебя, – наконец проговорил Тан спокойным, но жестким голосом. – Я не повторю их ошибок.

Лишь позже, лежа без сна на своей койке и стараясь дышать потише, чтобы не разбередить боль в саднящей спине, Каден осознал, что сказал его новый умиал. Монахи. Так, словно Рампури Тан не был одним из них.

4

Даже несмотря на едкий соленый бриз, порывами налетавший с моря, от трупов воняло.

Крыло Адамана Фейна обнаружило корабль два дня назад во время рутинного патрулирования – полощущиеся паруса порваны, поручни заляпаны засохшей кровью, команда изрублена в куски и оставлена гнить на палубе. К моменту прибытия кадетов жгучее весеннее солнце уже приступило к делу, раздувая мертвым морякам животы и туго натягивая кожу на костяшках пальцев и черепах. Мухи влезали и вылезали из их ушей, деловито копошились меж безвольно раскрытых губ, терли лапки над пересохшими глазными яблоками.

– Какие идеи? – спросила Ха Лин, толкая ближайшее тело носком ботинка.

Валин пожал плечами:

– Думаю, кавалерийскую атаку можно исключить.

– Очень остроумно, – усмехнулась она, поджав губы и скептически сузив миндалевидные глаза.

– Кто бы это ни был, они знают свое дело. Взгляни-ка сюда.

Присев на корточки, Валин отодрал присохшую ткань от безобразной колотой раны как раз под четвертым ребром трупа. Лин опустилась на колени рядом и, лизнув мизинец, ввела его в разрез по вторую фалангу.

Незнакомец, встретив Ха Лин на улице, мог принять ее за беззаботную купеческую дочку на пороге взрослой жизни: цветущая и жизнерадостная, смуглая от многочасового пребывания на солнце, с блестящими черными волосами, убранными со лба и перевязанными сзади кожаным ремешком. Однако ее глаза были глазами солдата. Последние восемь лет она проходила то же обучение, что и Валин, – что и все кадеты на палубе злосчастного корабля. Наставники кеттрал давно подготовили ее к проявлениям смерти.

И все же Валин не мог не видеть в ней привлекательную девушку. Как правило, солдаты на Островах не завязывали друг с другом романтических отношений. По ту сторону пролива, на Крючке, можно было задешево найти шлюх обоих полов; к тому же никому не нужны были ссоры влюбленных, каждый из которых умеет убивать десятками различных способов. Тем не менее Валин порой обнаруживал, что его взгляд отвлекается от текущего упражнения и останавливается на Ха Лин, на ее капризно вздернутой верхней губке, на ее формах, угадывающихся под черным мундиром. Он старался держать такие взгляды (неловкие и непрофессиональные) при себе, однако по скупой усмешке, временами появлявшейся на лице девушки, догадывался, что она не раз на них его ловила.

…И кажется, не имела ничего против. Случалось, Ха Лин глядела на него в ответ, смело и обезоруживающе. Легко представить, какое чувство могло бы возникнуть между ними, если бы они выросли где-нибудь в другом месте – там, где слово «тренировки» не заключало в себе всю их жизнь… Хотя, разумеется, для Валина уй-Малкениана таким местом был бы Рассветный дворец со своими правилами и запретами. И там Валин, член императорской семьи, мог бы любить ее с тем же успехом, как и сейчас, будучи простым солдатом.

«Забудь», – сердито приказал он себе.

Он прибыл сюда, чтобы отлично выполнить упражнение, а не чтобы все утро мечтать о другой жизни.

– Профессиональная работа, – одобрительно сказала Лин.

Она, по-видимому, не заметила, что его мысли унеслись далеко. Вытащив палец из раны, девушка вытерла загустевшую кровь о свою черную униформу.

– Вполне глубоко, чтобы проткнуть почку, но не настолько, чтобы нож застрял в ребрах.

– Тут таких много, – кивнул Валин. – Больше, чем можно ожидать от дилетантов.

Он еще мгновение помедлил, разглядывая лиловый отек на трупе, затем выпрямился и посмотрел вдаль, поверх плещущей зыби Железного моря. После увиденного было приятно хоть на минутку обратить взгляд на незамутненную синеву и простор полуденного неба.

– Хватит лодырничать! – взревел Адаман Фейн, отвешивая Валину могучую затрещину.

Он расхаживал по палубе взад и вперед, перешагивая через распростертые тела, словно через обломки мачты или мотки веревки.

– А ну-ка все на корму! Шевелите задницами!

Массивный лысый инструктор обучал кадетов кеттрал уже более двадцати лет. До сих пор он каждое утро перед рассветом переплывал пролив до Крючка и обратно. Ему редко хватало терпения на кадетов, болтающихся без дела во время его упражнений.

Валин присоединился к остальным. Разумеется, все они были ему знакомы. Кеттрал – боевое подразделение, столь же немногочисленное, сколь элитное. Огромные птицы, которые забрасывают солдат в тыл противника, могут перенести зараз не более пяти-шести человек. Кеттрал нужны империи в тех случаях, когда задание должно быть выполнено быстро и незаметно – для всего прочего у нее имеются аннурские легионы, флот и морская пехота.

Тренировочная группа Валина состояла из двадцати шести человек. Семеро из них прилетели вместе с Фейном на брошенный корабль, выбранный им для утреннего упражнения. Странная подобралась команда: Анник Френча, тоненькая как мальчишка, с белоснежной кожей и безмолвная, словно камень; жестоко ухмыляющийся Балендин с ястребом на плече; высокий серьезный Талал с ясными глазами на угольно-черном лице; Гвенна Шарп, невероятно безрассудная и вспыльчивая; Сами Юрл, надменный белокурый сын одного из самых могущественных атрепов империи, бронзовый, словно бог, и смертоносный, словно змея, виртуоз во владении клинками. У них было не так уж много общего, за исключением того, что кто-то в командовании решил: когда-нибудь каждый из них сможет очень-очень эффективно убивать людей. При условии, что никто не убьет их раньше.

Все их образование, все тренировки, восемь лет изучения языков, навыков работы со взрывчатыми веществами и навигации, учебные бои с оружием и без, бессонные ночи на вахте, нескончаемые жесточайшие физические нагрузки – для укрепления как тела, так и духа, – все это было направлено на одну цель: Халову пробу. Валин помнил свой первый день на Островах так ясно, словно картина была выжжена в его мозгу. Новобранцы сошли с корабля под шквал проклятий и оскорблений, их окружили разгневанные лица ветеранов, называвших этот далекий архипелаг своим домом и принимавших в штыки любое вторжение, даже когда речь шла о тех, кто готовился пойти по их стопам. Не успел Валин сделать двух шагов, как кто-то заехал ему в скулу, а потом ткнул лицом в мокрый соленый песок и держал, пока он не начал задыхаться.

– Зарубите себе на носу! – проорал кто-то (один из командиров?). – Если какой-то бюрократ-недоумок решил отправить вас сюда, на наши драгоценные Киринские острова, это еще не значит, что вы станете кеттрал! Не пройдет и недели, как кто-то из вас взмолится о пощаде! Других мы сломаем на тренировках. Многие умрут: кто-то свалится с птицы, кто-то сгинет в весенних штормах, кто-то, жалко всхлипывая, даст себя засосать в гнилой ил какой-нибудь мерзкой ханнской заводи… И это будут счастливчики! Этим ребятам, черт возьми, повезет! Потому что тех из вас, кому удача или упрямство помогут выжить после всех тренировок, в конце ждет Халова проба!

Халова проба… После восьми лет перешептываний и обмена домыслами и Валин, и остальные кадеты имели о ней не большее представление, чем когда впервые ступили на Карш. Она всегда казалась такой далекой, почти неразличимой – словно корабль, еще не показавшийся из-за горизонта. Нет, о ней не забывали, но какое-то время ее можно было не принимать во внимание, – в конце концов, если ты не переживешь годы тренировок, предшествующие Пробе, какая разница? И вот, однако, эти годы прошли, и Проба наконец постучала в дверь, словно заждавшийся кредитор. Всего лишь через месяц с небольшим Валину и остальным предстоит завоевать звание полноправного кеттрал – или умереть.

– Пожалуй, сегодня наш парад некомпетентности откроет Ха Лин!

Голос Фейна вернул Валина к реальности. Инструктор махнул девушке огромной ручищей, приказывая начинать.

Это было стандартное упражнение. Кеттрал постоянно таскали кадетов на места недавних побоищ, обследование которых должно было одновременно и закалить их, приучая к смерти, и отточить их понимание тактики боя.

– На корабль напали ночью, – заговорила Лин четко и уверенно. – В противном случае люди на палубе успели бы подготовиться к атаке. Напали со штирборта: на перилах можно заметить углубления от крючьев. Когда…

– Шаэль сладчайший на палочке! – перебил Фейн, останавливая ее взмахом руки. – Любой первокурсник это скажет! Пожалуйста, у кого-нибудь здесь найдутся замечания не столь оскорбительно очевидные?

Повернувшись кругом, он остановил взгляд на Валине:

– Как насчет нашего всесиятельнейшего высочества?

Валин терпеть не мог это титулование. Для начала, оно не вполне соответствовало действительности – несмотря на то что отец Валина был императором, сам он не являлся претендентом на Нетесаный трон. К тому же на Островах его высокое происхождение не имело значения. Здесь не существовало ни сословий, ни привилегий. Если на то пошло, Валину, пожалуй, приходилось трудиться даже больше остальных, при этом он давно уяснил: любые жалобы лишь глубже окунали его в дерьмо. На данный момент желания нырнуть глубже у него не было, поэтому он просто вздохнул и заговорил:

– Команда корабля даже не успела сообразить, что у них проблемы…

Фейн оборвал его, фыркнув и рубанув ладонью воздух:

– Я дал вам десять минут на осмотр этой Кентом клепанной козьей шаланды, и все, на что ты способен, – это понять, что атака была внезапной? Чем ты там занимался эти десять минут? Стаскивал с трупов кольца и обшаривал карманы?

– Но я только начал…

– И уже закончил! Что у тебя, Юрл? – Фейн указал на высокого блондина. – Может, дополнишь исчерпывающие выводы его всесиятельнейшего высочества?

– О, здесь так много можно рассказать… – отозвался Сами Юрл, с довольной ухмылкой поглядывая на Валина.

– Вот же сучий слюнолиз, – прошипела Лин сквозь зубы, так что ее мог слышать только Валин.

Хотя все кадеты терпели одни и те же лишения и стремились к одной цели, в группе была своя иерархия. Большинство записались в солдаты, влекомые смешанным желанием защищать империю, повидать мир и полетать на огромных птицах, доступ к которым имели только кеттрал. Крестьянскому сыну с сианских равнин сложно было даже представить возможности, предлагаемые кеттрал. Нашлись, однако, и те, кто прибыл на Острова по другим причинам. Безнаказанно драться, причинять боль, отнимать жизни – все это манило некоторых людей, как гниющая плоть манит стервятников. Несмотря на красивое лицо и гладкую кожу, Сами Юрл был жестоким и опасным бойцом. В отличие от большинства кадетов, он, по-видимому, не собирался прощаться с прошлым и расхаживал по Островам с таким видом, будто все должны перед ним пресмыкаться. Можно было не брать его в расчет, решив, что он всего лишь изнеженный надутый болван из вельмож, папенькин сынок, которому посчастливилось пробиться в кадеты благодаря деньгам или семейным связям. Однако, как ни противно признавать, Юрл был успешным и коварным противником и управлялся с холодным оружием лучше многих полноправных кеттрал. За эти годы он десятки раз избивал Валина в кровь – и если ему нравилось побеждать, то еще больше нравилось измываться над побежденными.

– Исходя из температуры воздуха, количества мух и степени разложения тел, на них напали три дня назад. Как уже сказала Лин, – Юрл метнул в ее сторону насмешливый взгляд, – атаковали ночью, в противном случае команда успела бы лучше вооружиться. Когда пираты оказались на палубе…

– Пираты? – резко переспросил инструктор.

Юрл пожал плечами и, повернувшись к ближайшему трупу, небрежно откинул ногой его голову, чтобы открыть разруб, зиявший от ключицы до груди.

– Характер ранений соответствует оружию, которое обычно в ходу у подобной швали. Трюм разграблен. Напали на корабль и вынесли товар. Типичный подход: трахнул бабенку – вали из избенки.

Балендин захохотал. Лин ощетинилась, и Валин предостерегающе положил ладонь на ее предплечье.

– Им повезло, – добавил Юрл, – что на борту не оказалось профессионалов.

Его тон подразумевал, что, если бы на вахте стоял он, атакующих ждал бы совсем другой прием.

– Это не пираты, – возразил Валин.

Фейн вздернул кустистую бровь:

– О, Светоч Империи вновь заговорил! Не желает почивать на лаврах, столь проницательно распознав, что атака была внезапной. Открой же нам глаза, прошу!

Валин не повелся на провокацию. Инструкторы кеттрал умели влезть в душу быстрее, чем песчаная блоха – под кожу, и в том числе поэтому были хорошими наставниками. Если кадет не умеет сохранять трезвую голову, он едва ли окажется стоящим солдатом, когда полетят стрелы. Фейн виртуозно выводил человека из себя.

– Эта не обычная команда из моряков и нескольких морских пехотинцев, нанятых охранять груз, – заметил Валин. – Они были профессионалы.

– Профессионалы! – ухмыльнулся Юрл. – Еще бы. И именно поэтому они валяются по всей палубе, как дохлые червяки.

– У тебя был шанс поработать языком, Юрл, – оборвал его Фейн. – А теперь заткнись и смотри, как наш золотой мальчик пытается избежать очередного конфуза.

Валин, скрывая улыбку, кивнул инструктору и продолжил:

– Действительно, выглядит команда совершенно обычно. Такие люди и плавают дюжинами на подобных шлюпах по всему морю, от Антеры до Поясницы. Но из двенадцати коек разобраны только две. Значит, десять человек постоянно оставались на палубе. Они были готовы к нападению.

Он сделал паузу, выжидая, пока до окружающих дойдет смысл сказанного.

– Отмечу их оружие. Тоже с виду ничего особенного. – Он взял из рук ближайшего мертвеца стандартный палубный кинжал и поднес его к свету. – Однако это лиранская сталь. Что это за купеческое судно, на палубе которого дежурят десять человек, вооруженных лиранскими клинками?

– Я очень надеюсь, – протянул Фейн, – что ты намерен дойти до сути прежде, чем зайдет солнце.

Он говорил скучающим тоном, однако Валин заметил искорку в его глазах. У старого инструктора было что-то на уме.

– Я только хочу сказать, если эти ребята профессионалы, то и те, кто напал на корабль и покромсал их в куски, вряд ли заурядные пираты.

– Ну что же, – отозвался инструктор, оглядывая кучку столпившихся кадетов, чтобы убедиться, что все следят за ходом рассуждений. – Даже слепая лошадь рано или поздно находит дорогу в стойло.

По меркам Гнезда это сомнительное замечание могло считаться высокой похвалой. Валин кивнул, скрывая удовлетворение. Губы Сами Юрла скривились в хмурой гримасе.

– Десять минут на борту, – вещал Фейн, сверкая глазами, – и только наш императорский сувенир поднатужился и высказал хоть одну здравую мысль об этой Кентом клятой развалине! Я выделил двух птиц и притащил вас сюда не для того, чтобы вы все утро проковырялись друг у друга в задницах! Обойдите все еще раз. Теперь с открытыми глазами. И найдите мне хоть что-нибудь стоящее!

Восемь лет назад такой разнос устыдил бы Валина до мозга костей. Однако подобный стиль общения был на Островах в порядке вещей, так что он лишь сухо кивнул Фейну и повернулся к Лин.

– Разделимся? – предложил он. – Ты оставайся наверху, а я еще раз пройдусь по трюму.

– Как скажешь, о божественный Светоч Империи, – отозвалась она с усмешкой.

– Позволь напомнить тебе, – предостерег Валин, сузив глаза, – что ты сильно уступаешь Фейну по габаритам.

Она поднесла ладонь к уху:

– Что? Что это было? Кажется, прозвучало как… угроза?

– К тому же ты всего лишь девчонка.

На Киринских островах такая подначка не имела большого смысла – здесь треть солдат были женского пола. В других имперских войсках идею о смешанном боевом подразделении подняли бы на смех, однако кеттрал имели дело с нестандартными ситуациями – ситуациями, в которых хитрость, маскировка, обманные маневры и неожиданные ходы имели не меньшую важность, нежели грубая сила и скорость действий. Но коль уж Лин решила доставать Валина по поводу происхождения, он тоже не даст ей спуску.

– Жаль было бы перекинуть тебя через колено и отшлепать хорошенько, – добавил он, грозя ей пальцем.

– Ты ведь знаешь, что Шалиль научила нас разбивать мужикам яйца? – отозвалась Лин. – Оказывается, это очень просто! Как грецкий орех расколоть.

Она продемонстрировала одной рукой быстрое скручивающее движение, от которого Валина передернуло.

– В общем, давай ты останешься здесь, – сказал он, поспешно отступая, – а я посмотрю, не пропустили ли мы чего-нибудь внизу.

Лин оценивающе прищурилась:

– Знаешь, если подумать, больше даже напоминает каштан…

Валин откинул крышку люка и спрыгнул вниз прежде, чем она успела договорить.

Трюм корабля был низким и темным. Несколько лучиков света прорывались сверху через незаконопаченные щели в палубе, но основное пространство заливала густая черная тень. Как правило, если корабль захватывали подобным образом, надежды найти что-либо в трюме не было, поэтому из кадетов здесь пока что побывали немногие. Тем не менее всегда стоило порыскать там, куда другие не смотрели.

Когда глаза привыкли к полумраку, Валин двинулся вперед, осторожно пробираясь между бочонками и тюками. Днище судна под ним мягко покачивалось, волны плескались о корпус. Нападавшие действительно вынесли бо́льшую часть груза – если груз вообще был. Согласно чернильной маркировке, в оставшихся бочонках перевозили вино из Сиа, хотя обычно делали это посуху, более коротким путем до столицы. Возле переборок оставалось несколько закрепленных ящиков, Валин взломал один из них поясным ножом: тюки хлопка, также из Сиа. Хороший товар, но не то, за чем охотятся профессионалы. Он вскрывал следующий ящик, когда до его слуха донесся звук, похожий на тихий стон.

Не думая, Валин вытащил один из двух стандартных коротких мечей, закрепленных крест-накрест у него за спиной.

Звук исходил откуда-то спереди, от носовых шпигатов. По правилам, крыло Фейна должно было предварительно обыскать все и убедиться, что на судне не осталось никого живого или несвязанного, прежде чем высаживать Валин и остальных кадетов. Однако Фейну, одному из самых горячих инструкторов Гнезда, гораздо больше нравилось размахивать клинком, чем шарить под палубой, нащупывая пульс у трупов. Нет, он, конечно же, заглянул в трюм – но не более. При таких условиях тяжелораненого вполне могли принять за мертвого.

Несколько мгновений Валин размышлял, не позвать ли кого-нибудь. Если один из моряков действительно выжил, нужно немедля сообщить Фейну. С другой стороны, он не был уверен, что правильно распознал звук, и ему вовсе не улыбалось орать, созывая сюда всю команду, только для того, чтобы обнаружить какого-нибудь забытого козленка, толкущегося под палубой. Бросив беглый взгляд через плечо, Валин беззвучно скользнул вперед – одна рука на поясном ноже, в другой выставленный перед грудью короткий меч: стандартная позиция для ближнего боя.

Человек лежал, забившись в самый нос, спиной к косо уходящей вверх килевой балке, распростертый в луже собственной крови. Сперва Валин решил, что тот действительно мертв, что это трос скрипнул на кабестане или треснула древесина, которую повело на солнце. Потом моряк открыл глаза.

Они блестели в полумраке трюма, безумные, налитые мучительной болью.

Валин сделал еще полшага вперед и остановился. «Ничего не предполагай». Эта фраза составляла первую главу «Тактики» Гендрана – книги, которую практически каждый кеттрал знал наизусть. Судя по виду, человек был на грани смерти, однако Валин не стал подходить ближе.