Kitobni o'qish: «Птица-чибис»
Тяги пришлось ждать недолго. «Эк-э-эк»! – послышались голоса вальдшнепов, и над просекой, где притаились охотники, медленно пролетела длинноклювая птица. Самый молодой из охотников, в студенческой тужурке и в длинных сапогах, почти одновременно выстрелил из обоих стволов, но промахнулся.
– Чертова кукла! – проворчал он вдогонку птице, даже не изменившей от выстрела плавности полета.
Клубы сизого дыма поползли над просекой. Два других охотника насмешливо взглянули на неудачника. Где ему!
Охотники, – студент, мужик и земский фельдшер, стояли почти на одинаковом расстоянии друг от друга. Каждому хотелось положить почин, но у дяди Семеныча одноствольная шомполка давала безбожные осечки, а у фельдшера дрожали руки, да и бывшую с ним собаку приходилось часто осаживать, что ему также мешало.
– Стрелки тоже! – пробормотал дядя Семеныч, прислушиваясь, и замер, как истукан, в суровой, выжидательной позе.
Солнце закатывалось. В лесу быстро темнело, дневные пичуги замолкали, лишь кукушка отсчитывала чьи-то года, да козодой все никак не мог угомониться, и – то здесь, то там попискивал, словно пилил крошечными пилками крошечные листики железа. Порою проскальзывал слабый ветерок, шуршал зеленою листвой, и казался тихим лепетом дремлющего леса.
Бац! бац! – выпалил фельдшер; глупая собака взвизгнула и заметалась из стороны в сторону, а у студента от неожиданности ружье чуть не выпало из рук. Этакая скотина этот фельдшер! Впрочем, слава Богу, он тоже не попал.
Теперь студент, в свою очередь, насмешливо взглянул. Эге! Оказывается, и фельдшер мажет по горе-охотничьи. А хвастун, – я, говорит, прицелист, ружье у меня, говорит, чек-борное – страсть сколько дичи этим самым ружьем на моем веку перехлопано. Вот тебе и прицелист!
Вальдшнепы же тянули исправно. Дядя Семеныч несколько раз вскидывал самопал к плечу и, свирепо нахмурившись, прицеливался, но подлая шомполка давала осечку за осечкою.
– Господи! Неужели я не убью ни единого стервеца! – сокрушенно подумал студент. – Ну, что, как ружьишко дяди Семеныча выпалит?
– Эк-э-эк! – внезапно послышалось вдали. Раньше студент принимал этот звук за лягушечье кваканье, но теперь он освоился и знал наверняка, что приближается вальдшнеп.
– Эк-э-эк! – раздалось почти над самою головой. Кровь в студенте отхлынула от сердца, весь он вытянулся, побледнел и впился пальцем в собачку.
Летит!
Грузно, лениво вылетела брачующаяся птица на просеку. Студент прицеливался долго и подпускал ее поближе к себе, чтобы бить без промаха. Но вальдшнеп, заметив его, стал сворачивать. – А-a! Вот ты как!.. Не уйдешь, милый!
Студент нажал собачку, оглушительный выстрел прокатился по просеке и мгновенно замер; вальдшнепа не было видно в клубах стелющегося дыма. Неужели мимо? Нет! – в траве, у ног охотника, что-то билось и трепетало… Она, птица, летевшая на любовное свидание!
Студент поднял раненого самца за ноги и размозжил ему голову о приклад ружья. Не уйдешь, брат! Фельдшер и дядя Семеныч завистливо посмотрели в сторону победителя, а глупый пес опять взвизгнул так, что фельдшер раза два полоснул его арапником вдоль спины.
И вновь на просеке затихло. Кукушка на время перестала куковать. Лишь неугомонный козодой, испугавшись выстрела, запищал быстрее, как бы норовя допилить нужный ему кусочек железа.
Пальцы студента были в крови, – какая она липкая!
Он брезгливо поморщился.
Тьма сгущалась, деревья принимали сказочные очертания.
К засаде птицы больше не приближались, – дядя Семеныч зря настораживался, прислушиваясь к каждому шороху: очевидно, вальдшнепы тянут в другом месте и уже успокаиваются.
В тщетном ожидании охотники простояли еще с добрый час.
– Ни черта боле не выдет, ну его к лешему! – рассердился дядя Семеныч, когда в лесу совсем потемнело.
– Ничего не выйдет! – согласился и фельдшер, вскидывая ружье на плечо. – Пойдемте, господа, здесь не выгорит. Цезарь! Цезарь, сволочь паршивая! Назад!..
Студент торжествовал. Вот так раз, старые охотники – ни пуху, ни пера, а он, новичок, – с дичиною. Небось, сердятся… Ха-ха-ха!
Он закурил папироску, весело шагая за дядей Семенычем, знавшим в лесу все ходы и выходы. Каждую весну дядя Семеныч таскается по мхам, болотам и просекам; про себя он говорит, что стрелок на редкость, и что, если бы не проклятые осечки, он нанашивал бы во, сколько дичи… А дяде Семенычу надо верить: борода у него окладистая, как у кучера; брови могучие, вроде двух усин, и даже из носу у дяди Семеныча лезут волосы.
– Позвольте прикурить, Леонид Алексеевич! – попросил фельдшер, останавливаясь.
Студент вынул из кармана коробок и черкнул спичкой:
– Пожалуйста.
– Н-да-с, подвезло вам, подвезло. Достойно удивления: неофит в этой области, если можно так выразиться, и вдруг – представьте себе, прямехонько вальдшнепа. Твердость руки! Завидная меткость!
