Kitobni o'qish: «Смерть всегда рядом»
Пролог
Многие из нас до первой чеченской войны понятия не имели, что такое зиндан. Любители истории, конечно, слышали о такой тюрьме в Средней Азии в период басмачества. Но кто мог предположить, что старинный восточный способ содержания невольников может вновь напомнить о себе в наше время, помеченное печатью цивилизации?
Зиндан в Чеченских горах и предгорье по строительному замыслу был предельно прост. Представлял собой квадратную яму с деревянным накатом вместо крыши и деревянной же решеткой, закрывающей входное отверстие. Но была у него своя «изюминка» – растяжка на гранате. При виде оплетенного проводами дверца пленник сам невольно молился о том, чтобы даже случайно никто не задел оплетку.
В самом начале войны зинданы вынуждены были строить для кратковременного содержания в них военнопленных. Но со временем примитивные постройки стали частью кровавого бизнеса, предполагающего четкое разделение обязанностей между различными группами его участников. Одна из них занималась сбором информации о командированных в Чечню. Членов ее интересовал статус потенциального товара, маршруты передвижения, боеспособность охраны, если таковая была, возможности и способы ее нейтрализации. Они же проводили вооруженный захват лиц, представляющих интерес в качестве живого товара. Операции проводились совместно с боевиками, которым впоследствии и вменялись обязанности по содержанию пленных в тех самых зинданах. Делали они это без отрыва от своей основной деятельности – участия в боевых столкновениях с федералами.
Замыкали цепочку посредники. И не совсем обязательно из Чечни. Чаще всего их подбирали из земляков пленников. В любом регионе, городе всегда находились инициативные негодяи, за мзду с удовольствием соглашавшиеся внести свою лепту в достижение результата, который мог удовлетворить всех участников высокодоходного промысла. Надев на себя личину сочувствующих, или даже не утруждая себя в этом, они выходили на встречи с местными ответственными работниками или родственниками «товара», вели переговоры о суммах выкупа и способах обмена денег на живых или мертвых.
Практика выработала и контрольные промежутки времени, на которые были ориентированы новоявленные работорговцы. Если сделка осуществлялась в течение месяца, она считалась удачной. Обходились даже без посредников за пределами воюющего региона. После трех-четырех месяцев ожиданий надежда на получение выкупа постепенно начинала таять, и хозяева «товара» старались скинуть его по дешевке менее организованным бандам. Эти уже ждали дольше, особенно не надеясь на выкуп, заставляли работать на измор, одновременно предпринимая попытки обменять их на родственников, находящихся в российских тюрьмах. Совсем уже ни на что не годных по истечению шести месяцев пускали в расход и закапывали в наспех вырытые ямы.
Все эти премудрости около военной кухни в первую чеченскую кампанию мне пришлось узнать во время долгих поисков пропавшего без вести сослуживца. По крупицам собирал информацию, шел на переговоры с людьми, напрямую причастным к его пропаже. При этом крепко сжимал в кармане гранату. На крайний случай, если «беседа» будет грозить стать последней в моей жизни. Действительно, смерть всегда была рядом.
Из сказанного выше понятно, что я и мои товарищи были далеко не единственной группой, на чью долю выпало выполнение смертельно опасного задания в воюющей Чечне. Подбирались в них лучшие из сотрудников органов безопасности, оперативников, разведчиков. Порой на вызволение одного человека работало более двухсот самых разных людей. В силу необычного характера выполняемой функции привлекались и гражданские лица. Все участники оценивались не в последнюю очередь по такому критерию, как способность прикрыть товарища в трудные минуты. Лично для меня таким щитом и талисманом был Геннадий Нисифоров, с которым прошел немало горных троп, провел сотни легальных и нелегальных встреч. Приходится только сожалеть, что подвиг его и множества таких как он, остался за кадром странной войны, называвшейся наведением конституционного порядка.
Могу предположить, что написанное в книге – художественный вымысел. Но очень похоже на правду. Иногда даже кажется, что речь в ней о моем сослуживце и тех, кто томился с ним в течение долгих месяцев в чеченском зиндане.
Е.Расходчиков,
ветеран Группы «Альфа»
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья…
А. Пушкин
Живи, любимая, живи, отличная…
Мы все умрем.
А если не умрем, то на могилу к вам придем.
Н. Олейников
I
В жизни всегда хочется перемен. Даже в отсутствие каких-либо серьезных претензий на ее устроенность. Наоборот, чем легче жизнь, тем большими и знаменательными представляются они в подспудных желаниях. И мнится, что обновленное бытие обязательно должно привнести в серые монотонные будни невиданный заряд бодрости и придать особую страсть к временному пребыванию на бренной земле, изначально определенному для человека как божья кара. А если очень хочется, то непременно сбудется. И перемены приходят, причем, невзначай, когда, кажется, что душа устала ждать, и ей впору смириться с тем, что «на свете счастья нет…».
Но, увы, долгожданной радости перемены не приносят. И не только потому, что желаемое и действительное – далеко не одно и то же. Наступив, они начинают тянуть за собой вереницу вполне значимых событий, которые сменяют друг друга с такой быстротой, что не хватает ни времени, ни сил для их глубокого осмысления. В итоге то, чего столь страстно жаждала душа, оборачивается очень даже нежелательными последствиями. Конечно, так бывает не всегда. Но меня наступившие в моей жизни серьезные перемены и все, что было связано с ними, заставили думать именно в таком ключе.
…Не прошло и года после моего назначения управляющим филиалом крупного столичного банка в небольшом курортном городе, как мне позвонил сам первый вице-президент организации и сообщил ошеломляющую новость. Постановлением Правительства Российской Федерации наша финансовая структура удостоена чести выступить в роли уполномоченного по восстановлению экономики и социальной сферы разрушенной войной Чечни. Затем тоном, не терпящим возражений, уведомил, что мне необходимо оказать содействие в открытии в воюющей республике подразделения, аналогичного моему. И тут же мягко добавил, что миссия обещает быть краткосрочной. От меня требуется помощь всего лишь на начальном организационном этапе.
В Грозный вылетели двумя бортами из Моздока. На первом – генералитет во главе с заместителем министра внутренних дел РФ Владимиром Петровичем Страшко, на втором – старший офицерский состав и я с вице-президентом головного банка Александром Николаевичем Новосельцевым. Была середина апреля 1995 года. Прошло всего три с половиной месяца после начала активных боевых действий.
Приземлились в аэропорту «Северный» города Грозный. Стояла промозглая стылая погода. Изредка порывы ветра хлестко били по лицу холодной влагой моросящего дождя, от чего все мое тело периодически бросало в дрожь. В одной рубашке с короткими рукавами мне было настолько зябко, что с нетерпением ждал момента, когда нас заведут в какое-нибудь помещение. Очень не хотелось, чтобы это была гостиница при аэропорте. Один вид единственно уцелевшего здания уже не внушал доверия: грязные испещренные автоматными очередями стены, вместо окон – мешки с песком. Предпочитал большую палатку с жарко натопленной буржуйкой. Но, увы, провели нас именно в гостиницу.
Номер, доставшийся нам с Александром Николаевичем, представлял собой небольшую комнату с двухъярусными койками по обеим сторонам. Несмотря на то, что санузел не предполагался по проекту, воздух в ней был густо настоян на невыносимом запахе аммиака. Он просачивался через многочисленные щели в дверных проемах из коридора, в конце которого находился общий на весь этаж туалет. Одним словом, гостиница, изначально не отличавшаяся повышенной комфортностью, на момент нашего заселения представляла собой казарму, периодическая уборка которой в силу сложившихся обстоятельств не была делом первой необходимости.
Прошло часа два, но никто так и не удосужился уделить нам хотя бы признаки какого-либо внимания. Мы были предоставлены сами себе при полном отсутствии возможности чем-либо занять себя. Мне стало ужасно скучно. В попытке отвлечься от неприятных ощущений бесплодного проведения времени, вышел в коридор. По нему взад-вперед слонялись облепленные бронежилетами омоновцы с зелеными касками на головах. Но ни одному из них не пришло в голову даже посмотреть в мою сторону. Удрученный их явным безразличием, вернулся в комнату. Александр Николаевич лежал на нижнем ярусе, плотно укутавшись в одеяло. Последовал его примеру, также принял горизонтальное положение, взобравшись на верхнюю «полку». Не прошло и пяти минут, как вице-президент захрапел. Я уже знал, что забыться крепким сном мне уже не удастся.
Но вскоре от моего праздного томления не осталось и следа. К часам пяти мутную влажную тишину весенней улицы стали прорезать приглушенные автоматные очереди. Они доносились все ближе и ближе. Вот уже совсем рядом послышались истошные крики, топот бегущих ног. Надо бы разбудить своего непосредственного начальника. Но тут же отказался от этой мысли, потому что он, как мне показалось, продолжал безмятежно спать. Но когда стрельба и крики стали звучать прямо под окнами гостиничного номера, не выдержал, наклонился вниз.
– Александр Николаевич, стреляют.
– Да, слышу, – почему-то шепотом ответил вице-президент.
Оказалось, что он уже давно проснулся и, затаив дыхание, также с тревогой вслушивался в непривычную суету на улице.
– Да, да, слышу, – повторил он с неподдельным беспокойством в голосе. Вскочил с кровати одновременно на обе босые ноги.
Признаться, и мне стало не по себе: а вдруг боевики, прознав о прилете высокого начальства, решили штурмом взять аэропорт?
Тут наудачу открылась дверь, вошел полковник, не иначе как сосед по комнате. Одарил нас широкой на все лицо улыбкой. Ни единого намека на глубокие переживания по поводу происходящего за окнами на нем не увидел.
– Что там на улице? Бой идет что ли? – попытался и я вооружиться показной беспечностью и безразличием. Но по выражению лица военного понял, что это у меня плохо получилось. Потому поспешил добавить: «По автомату не выдадите?»
Полковник открыто засмеялся.
– Свои это!
– Что значит свои? Как свои?
Я не мог понять, что вызвало во мне состояние полного недоумения: то ли услышанное в ответ на вполне разумную по ситуации просьбу, то ли улыбка, чрезмерно надолго задержавшаяся на добродушном лице старшего офицера.
– БТР Минобороны наехал на УАЗ Министерства внутренних дел. А стрельба?.. Выясняли отношения. Пьяные были. И те, и другие. – Полковник без тени сожаления в голосе четко и ясно прояснил обстановку, которую, как я понял, он не считал из ряда вон выходящей.
Для меня же происходящее за окнами показалось полным идиотизмом. Но вслух не сказал ни слова. Сделал вид, что понимаю все тонкости войны. Только спустя месяцы удалось вникнуть в логику той самой ситуации первого дня пребывания в зоне боевых действий. Бардак царил в воюющей Чечне, бардак, с которым и был призван покончить заместитель министра внутренних дел России Владимир Петрович Страшко.
– Через час замминистра приглашает вас на ужин, – доложил военный и вышел из комнаты.
Когда мы с Александром Николаевичем зашли в палатку, неимоверно больших размеров, в которой буквой «п» были установлены столы для торжественного ужина, высокопоставленный чиновник произносил тост. Наше опоздание, на мой взгляд, не этичное, у него не вызвало даже подобия недовольства. Он продолжал говорить, едва не выказав безразличие появлению двух гражданских лиц. Скорее, это был не тост, а краткое изложение положения дел с наведением конституционного порядка в Чечне.
– Сидя в Моздоке, эффективно управлять процессами невозможно. Руководство МВД выступило с инициативой перевести штаб в Ханкалу, ближе к зоне боевых действий, чем мы завтра и займемся, не откладывая дело в долгий ящик. – Завершил он короткую речь, предварившую начало торжественного ужина.
Офицеры стоя выпили, шумно расселись и приступили к трапезе.
– Кстати, с нами здесь находятся банкиры, представители одной из крупных финансовых структур России. Они не военные, но готовы принять активное участие в восстановлении социальной и экономической сфер Чечни после завершения боевых действий.
Заместитель министра неожиданно для меня и Александра Николаевича привлек всеобщее внимание к нашим скромным персонам. Мы с вице-президентом встали и оказались под прицелом многочисленных изучающих взглядов видавших виды военачальников. На лицах их читалась подчеркнутая серьезность. Только наш сосед по гостиничной комнате вновь одарил нас широкой добродушной улыбкой.
– Конечно, мы сделаем все от нас зависящее, – заверил Новосельцев.
Заместитель министра кивнул головой и тут же обратил свой взор на меня.
– Как я понял, непосредственным исполнителем намеченного на совещании у вице-премьера России будет этот скромный молодой человек? – спросил он.
В голосе отчетливо читалось сомнение.
– Да, так точно. Ему поручено запустить процесс, затем передать дела местному кадру, бывшему военному с наградами и ранением, – стал оправдываться Александр Николаевич.
Владимир Петрович безразлично кивнул головой и целиком переключился к приему пищи, давая понять, что достаточно уделил внимание сугубо гражданской стороне вопроса. Самым запоминающимся в нем был его огромный рост. Даже когда он наклонялся, чтобы поднести ложку ко рту, выглядел выше всех остальных, сидевших рядом с гордо поднятыми головами. Природа отменно поработала над ним. Экземпляр внешне получился идеальный, и, как мне думалось, умом и честью он также не был обделен. И если именно его послали навести порядок там, где беспорядок был изначально задуман закулисьем российской внутренней политики, значит официальная высшая власть страны, которой проблема уже начинала набивать оскомину, возлагала на него большие надежды.
Но мне в голову почему-то пришла не самая радужная мысль: «Не быть тебе министром. Столь незаурядные во всех отношениях экземпляры, как правило, выдавливаются из царства серых невзрачных масс».
Забегая вперед, скажу, что оказался абсолютно прав. Страшко не только не стал министром внутренних дел России, но и не удержался надолго в замах. Хорошо хоть остался живым и здоровым в отличие от генерала Романова, которого взорвали. Закулисье его даже не убило. Оно превратило его в овощ, предав затем полному забвению. А ведь к концу июня 1995 года он практически закончил в Чечне боевые действия.
…За столом надолго затянулась тишина, несвойственная трапезе со спиртными напитками, которая, как правило, сопровождается частым хаотичным перезвоном рюмок и бокалов и устойчивым гулом голосов подвыпивших людей. Нисколько не сомневался, что сказать тост и тем самым обратить на себя внимание замминистра хотел каждый из присутствующих на торжественном ужине. Но в задачи Страшко не входило панибратство с подчиненными. Выказав элементарную вежливость, он дал понять всем, что периодические попойки не входят в план мероприятий по урегулированию чеченского конфликта. Ужин уже подходил к концу, когда он вновь предложил выпить. Затем тут же пригласил выпить по третьей, чтобы, как он выразился, не нарушать традиций.
Когда расходились, подошел к нам с Александром Николаевичем и вновь оценивающе посмотрел на меня.
– Что-то уж совсем легко вы одеты.
Я действительно чувствовал себя не очень комфортно. Отправившись в командировку в теплое солнечное утро в одной рубашке, в Грозном оказался в совсем иных погодных условиях. К тому же изрядно продрог еще во время перелета. Из многочисленных незаметных щелей в салоне дуло холодом настолько ощутимо, что он пробирал меня чуть ли не до костей.
– Наденьте на него что-нибудь, – приказал он своей свите.
Мне принесли бушлат очень даже по моему размеру. Одев его, сразу же всем телом окунулся в тепло толстой синтетической подкладки. И стало так хорошо, что прошла обида на генерала, который даже не попытался скрыть свой скепсис по отношению ко мне. Забыл и то, что вице-президент банка, как мне показалось, невольно чуть отодвинулся от меня, безоговорочно вняв сомнениям замминистра по поводу моих способностей принять действенное участие в деле первейшей для страны важности. Одним словом, без тени сомнения принял тот факт, что в представительной компании оказался чисто случайно.
II
Утром, уставший от долгого сна, уговорил Володю, капитана из ростовского ОМОНа, приставленного к нам Страшко в качестве охраны, провести экскурсию по Грозному. Он встретил мое предложение с явным неудовольствием.
– На крышах еще снайперы сидят. Не всех выкурили. Рисковать не стоит.
Но я был настойчив.
– Ладно. Двум смертям не бывать, а одной не миновать, – махнул он рукой и сел за руль уазика, пригласив и нас. – Но учтите, нам надо сопровождать в Ханкалу «Урал» со штабной палаткой. Он уже выехал из Моздока. А вдруг не успеем вернуться? Ее вот-вот должны привезти.
–Успеем! Не успеем, догоним! – подбодрил его я, уверенно взбираясь на заднее сиденье советского внедорожника, потому как любопытства во мне было гораздо больше, чем страха.
Последовал моему примеру и Александр Николаевич, быстро справившись с посетившими его сомнениями по поводу правильности столь опрометчивого шага.
Володя мчал нас по разрушенным улицам чеченской столицы на скорости, настолько большой, насколько могли позволить разбитые авиабомбами улицы города. А я смотрел на огрызки многоэтажных домов, и в голове вертелось единственное сравнение: Сталинград… Зачем? Кому понадобилось разрушать до основания российский город?.. Непонятно, какая тактика или стратегия были применены окончившими военные академии российскими военачальниками? Для очищения от боевиков не было смысла сравнивать его с землей вместе с оставшимся в нем русскоязычным населением. Именно русскоязычным, потому что коренные жители в самом начале войны спешно покинули Грозный. Те, кому позволили финансы, разъехались по городам и весям необъятной России. Что касается большинства, оно расселилось в чеченских и ингушских селениях, изрядно потеснив многочисленных близких и дальних родственников.
Мои горькие думы были прерваны шипением рации и громким голосом Володи. Он не забыл о задании сопроводить штабную палатку и благоразумно справлялся о том, каковы шансы выполнить его. К всеобщей досаде всех сидевших в кабине на запрос ответили, что прошло более получаса, как машина покинула аэропорт. Скорее всего, она уже на месте. Для очистки совести он все-таки решил отправиться в Ханкалу, чтобы тем самым попытаться хотя бы частично выполнить приказ заместителя министра. Но оказалось, что дороги туда капитан не знает, несмотря на достаточно долгое пребывание в Чечне. Когда мы вынырнули из-под моста на площади «Минутка» и очутились за пределами городской черты, он сбавил скорость, явно давая понять, что ему неведомо, куда двигаться дальше. Увидев на автобусной остановке группу немолодых женщин, притормозил, спросил дорогу. Одна из них указала на проселок, переходящий недалеко в крутой подъем. Мы проехали в заданном направлении еще несколько километров и поняли, что углубляемся в лес, который стремительно, будто наверстывая упущенное в период затянувшихся не по-весеннему холодов, стал покрываться густой сочной зеленью.
– Насколько я знаю, Ханкала гораздо ближе к городу, – не то себе, не то нам сказал Володя.
Резко остановил машину. Ехать дальше не было смысла. Из рассказов соседа по комнате уже знал, что выдавленные из Грозного боевики в большинстве своем сосредоточились в ближайших лесах предгорья. Прекрасно понимал, что, попадись мы им в руки, вряд ли они встретили нас с распростертыми объятиями.
Растерянность в глазах капитана мгновенно сменилась уверенностью от ощущения потенциальной угрозы нашим жизням. Быстро развернул уазик и помчался в обратном направлении. У автобусной остановки женщин уже не было, что сильно раздосадовало его. Остановив машину, он выскочил из кабины. Снял с плеча автомат, встал на обочине, всем видом показывая, что готов на самые решительные действия. Вскоре послышался шум работающего двигателя. С пригорка медленно сползал старенький темно-коричневого цвета «Жигули». Водитель, увидев военного с оружием на изготовке, нажал на газ. Володя, поняв, что тот намерен на скорости проскочить мимо, привычным движением передернул затвор автомата и направил ствол в сторону машины. Заскрипели тормоза, и она остановилась как вкопанная прямо рядом с капитаном.
– На Ханкалу дорогу знаешь? – спросил он перепуганного водителя. Спросил грубо с чувством абсолютного превосходства.
– Так вы же проехали поворот. Вам назад надо. Километров пять проехали.
– Вот чурка, – злился наш охранник, садясь в машину. – Если бы указал то же самое направление, что и эти сучки на остановке, точно пристрелил бы.
Признаться, грубость и бесцеремонность капитана мне были неприятны. Я ведь тоже был из чурок. Просто он не знал. Со светлыми волосами, голубыми глазами я мало соответствовал стандартным представлениям о кавказцах.
А в Ханкалу мы так и не попали.
– А какой смысл нам туда ехать? – решил я заглушить снедающее меня чувство вины перед Володей. – «Урал» уже на месте, значит идет разгрузка или установка штабной палатки. Ни в первом случае, ни во втором мы не помощники.
– Действительно бессмысленно, потому что заданием нашим было что? Сопровождение машины со штабной палаткой, а не установка ее. – Капитан неожиданно проявил полную солидарность с тем, кто легкомысленно спутал все его планы на день.
Мы возвращались в аэропорт «Северный» тем же путем, теми же темпами. В конце проспекта Победы заметил неразорвавшуюся бомбу, ткнувшуюся носом в большую клумбу на площади Дружбы народов, на которой стоял памятник трем пламенным революционерам Чечено-Ингушетии – Николаю Гикало, Асланбеку Шерипову и Гапуру Ахриеву. Ядовито зеленого цвета, она выставила напоказ свои оперения, демонстрируя грозным видом, что еще не выполнила той смертоносной миссии, которой наделили ее в заводских стенах. С опаской смотрели на несдетонировавший снаряд и три бронзовые фигуры, изрядно потрепанные осколками гранат и автоматными пулями.
– А если она взорвется? – произнес я вслух пришедшую в голову мысль.
– Что? – спросил Володя.
– А если она взорвется? – повторил я.
– Не взорвется.
– Почему?
– Почему, почему… Откуда я знаю, почему. Не ты же первым ее увидел. Если до сих пор не обезвредили, значит, не взорвется.
– А если и они так подумали.
– Кто они?
– Те, кто первыми увидели.
– Вот зануда. Отстань. – Володя не на шутку разозлился. Конечно, не из-за моих глупых вопросов. А потому что ему помешали выполнить приказ.
– Видишь, я за рулем, – смягчился он. – Надо быстрее добраться до базы. В Грозном сегодня есть вещи, представляющие большую опасность, чем неразорвавшаяся бомба.
Может быть, капитан слишком преувеличивал риски передвижения по городу. Дело в том, что на следующий день мы ездили по нему вполне спокойно, правда, в сопровождении БТР. Искали место, где можно открыть филиал банка. Изначально нам была предложена комендатура Старопромысловского района.
– Я понимаю, что обязан выполнить приказ заместителя министра, – зло парировал на нашу просьбу комендант, которого мы нашли в маленьком уютном кабинете. – Но я не могу его выполнить!
Потом поняв, что такое неуважительное отношение к воле высокого начальства чревато нежелательными последствиями, стал терпеливо объяснять причину отказа.
– Да поймите вы. У нас все время бои. Ребята еще ни одной ночи не провели внутри здания, потому что очень опасно. Одной миной может уничтожить все подразделение. А вы хотите банк здесь открыть. Это же немыслимо. По крайней мере, сегодня.
У коменданта как военного человека были свои соображения по поводу ошибочности в выборе места под будущий филиал. Но в конечном итоге они совпадали с моими. И я считал, что одноэтажный невзрачного вида приземистый дом, по всему периметру окруженный окопами, никак не подходил для размещения в нем банка.
Не солоно хлебавши мы пошли обратно к машине той же узкой дорожкой, покрытой тонким слоем щебня. По грубым неотесанным доскам, наспех перекинутым через окопы, перебрались поближе к выходу со двора комендатуры. С любопытством смотрели нам вслед солдаты срочной службы, утонувшие во весь рост в глубине траншеи. Глаза у всех были красные от хронического недосыпа, на грязных изможденных лицах – следы чрезмерной усталости. Война в моем сознании становилась все ближе и явственней.
Александр Николаевич не мог скрыть своего глубокого разочарования от встречи с комендантом. Правда, огорчил его прежде никто иной, как замминистра, своим волевым решением спутавший первоначальные планы по поводу выбора места для открытия филиала. Согласно им, он должен был располагаться между Моздоком и Грозным в спокойной станице Знаменская. Но не устраивало это Страшко, предпочитавшего непосредственно из столицы Чечни управлять процессами налаживания в ней мирной жизни. Всем своим видом Новосельцев показывал, что ему до чертиков надоело пребывание в Чечне, страстно хотелось закончить тяжкую миссию и уехать в Москву с ее спокойной и привилегированной жизнью вице-президента солидного столичного банка.
Извечный вопрос «что делать?» читался на беспокойном лице Александра Николаевича настолько отчетливо, что я был вынужден обратиться к нему с инициативой.
– Надо выходить на местное гражданское население, – начал я, с трудом преодолевая сомнения в полезности моих предложений. – Думаю, что мне удастся отыскать знакомых по ленинградскому университету, в котором мне довелось учиться. Уверен, что они не с боевиками.
Вице-президент банка вопреки моим ожиданиям заметно оживился.
– Булат, – обратился он ко мне пылко и страстно, – прошу тебя: постарайся открыть этот чертов филиал. Он нам нужен позарез. Кандидатура на должность управляющего у нас уже есть. Вместе с ним подберешь персонал из местных кадров. Как только начнете работу, сразу же вернешься домой.
– Мы формируем группу для отправки в Германию на учебу современному банковскому делу. Ты в списке первый. – Продолжал он выстраивать в ряд аргументы, которые, на его взгляд, могли развеять любые мои сомнения.
– И сына твоего отправим в Израиль, чтобы вылечить от аллергии, – завершил он страстную речь железным для любящего отца доводом.
А мне было досадно, что меня уговаривают. Ведь решение уже принято и менять его из-за непредвиденных обстоятельств считал для себя постыдным. Затем досада сменилась чувством неловкости. Вдруг отчетливо понял, что все обещания вице-президента для пущей важности и по необходимости, и вряд ли они будут выполнены. За короткий период работы в филиале у меня возникли подозрения в том, что финансовые возможности головного предприятия оставляют желать лучшего. Скорее всего, статус уполномоченного по восстановлению экономической и социальной сфер Чеченской Республики был единственным шансом вернуть банку былое благополучие.
III
Володя как в воду глядел на счет двух смертей, которым не бывать. Она, одна единственная, настигла его там, где это не должно было случиться. Через неделю после нашей первой встречи, как обычно, рано утром он вышел во двор гостиницы, направился в сторону своей машины, припаркованной недалеко от плаца, на котором не спеша строились в ряды полусонные солдаты срочной службы. Открыл дверь автомобиля, и… раздался выстрел. Не выспавшийся восемнадцатилетний пацан, забыл поставить оружие на предохранитель, как это часто бывает с новичками, и автоматически без всякой на то причины взял и нажал на спусковой крючок.
«Трагическая случайность», – такой вывод был сделан командирами. Таким было объяснение жене и родственникам капитана тех, кто привез его в цинковом гробу на родину, чтобы предать тело земле.
Но все случайное закономерно. Закономерно, что солдат оказался необученным или недоученным, – российская армия переживала тогда не лучшие времена. Закономерно, что в одном из мест дислокации федеральных войск, где чаще всего находился Володя в своей длительной командировке, должно было быть много недоучек из новых призывов. Но почему Володя? Таких, как он, действующих сотрудников милиции из регионов России, в аэропорту «Северный» всегда было много. И как раз ему, приписанному к штабу и не имевшему никаких прямых дел с молодым пополнением, меньше всех было дано угодить под случайную пулю.
Все-таки в этой трагедии обнаруживалось нечто необъяснимое, недосягаемое для ума человеческого.
А в тот третий день нашего пребывания в Грозном Володя привез нас к МВД Чечни, под которое было отведено одно из немногих чудом уцелевших зданий. По другую сторону улицы шли работы по приведению в порядок еще одного неразрушенного прямым попаданием снарядов и авиабомб корпуса, который облюбовало Временное территориальное управление Чеченской Республики. Неподалеку присмотрела для себя дом и Федеральная Служба Безопасности. Было удивительно, что маленький пятачок в центре Грозного на улице Красных фронтовиков практически не пострадал от бомбежек и артобстрелов. Конечно, в сравнении с другими районами чеченской столицы. Стены сохранившихся зданий так называемой сталинской архитектуры были покрыты глубокими трещинами, в отдельных местах виднелись крупные пробоины. Израненные, тем не менее, они стояли твердо и непоколебимо, будто могучие деревья после разгула природной стихии, спасшиеся крепкими и глубокими корнями.
Мы вышли из машины. Все вокруг было покрыто толстым слоем густой серой строительной пыли, от которой в условиях быстро наступившей жары смердело, как смердит в обыденной жизни от мусорной свалки с захороненными в ней дохлыми кошками. Внимание Александра Николаевича привлекли денежные купюры советского образца, в невероятно большом количестве разбросанные по земле. Банкноты по десять, двадцать пять рублей, реже по пятьдесят, в некоторых местах лежали чуть ли не кучами. Новосельцев нахмурился, от чего его густые черные брови стали еще гуще.
– Да, – произнес он сквозь стянувшиеся в тонкие нитки губы, – чеченские авизо нанесли большой ущерб государству.
– Это следы другой финансовой аферы – павловской денежной реформы, – возразил я.
Александр Николаевич впал в еще большее негодование: мол, он знает, что означают валявшиеся под ногами вожделенные некогда купюры, но ему непонятно, почему денег советских, подлежащих обмену, оказалось так много именно в Чечне.
