Kitobni o'qish: «Сказки для всех»
Вячик
Жила была девочка. И вот она стала пускать мыльные пузыри. Все пузыри плавали в воздухе, пока не натыкались на какие-нибудь предметы. Наткнувшись на что-нибудь, они лопались, как и полагается мыльным пузырям. И только один пузырь был нахальный-нахальный! Он не лопался совсем, а отталкивался ото всего, на что натыкался, и продолжал парить в воздухе, как игрушечная луна. К тому же у него оказался синий рот, которым он нахально улыбался. Девочка давно уже перестала пускать пузыри, а он все парил и парил, дразнился и дразнился, и даже один раз показал ей синий язык. Совсем не воспитанный тип! И мешал девочке смотреть мультфильм по телевизору. И она сказала ему: «Ты плохо воспитан! Ты мне надоел! Воспитанный пузырь давно бы исчез, если ему сказали, что не хотят больше с ним водиться!
Надо сказать, что пузырь очень огорчился. Он, может быть, даже обиделся, потому что уголки синего рта поползли книзу, и перед девочкой предстала плаксивая физиономия. Но заплакать пузырь не мог: ему негде было взять слез. Внутри у него ничего не было – одна пустота: он, ведь был всего лишь мыльным пузырем. Девочке стало жалко беднягу, и она сказала:
– Ладно, не огорчайся так сильно. Я буду с тобой играть. Сначала я дам тебе имя. Ты будешь Вячик.
Пузырь очень удивился такому имени. Он хотел даже возразить, но ему было нечем. Правда, у него был синий рот и синий язык, но голоса у него не было. Какой может быть голос у мыльного пузыря! Поэтому он в ответ только покачал сам собой из стороны в сторону, показывая, что удивлен таким именем.
Что же ты удивляешься, – сказала девочка. – У всех должно быть имя. Например, меня зовут Лена, котенка зовут Фишман, а тебя – Вячик. Имя хорошенькое, напоминает мячик. Ты тоже круглый как мячик, поэтому я тебя и назвала Вячиком.
Пузырь кивнул сам собой и запрыгал по полу, как настоящий мячик, не лопаясь.
И они пошли гулять – все трое: девочка Лена, мыльный пузырь Вячик и котенок Фишман.
– Вячик, Вячик! – кричала девочка, и пузырь катился к ней, высоко подпрыгивая на бугорках. Следом за ним мчался котенок Фишман. Он тоже время от времени подпрыгивал независимо от рельефа местности. Он, ведь, был совсем ребенок, этот маленький хвостатенький Фишман, и ему все время хотелось прыгать. Еще ему хотелось догнать Вячика и стукнуть по нему лапой с выпущенными когтями. Маленький Фишман не понимал, что Вячик всего-навсего мыльный пузырь, и от кошачьих когтей может просто-напросто лопнуть.
Так они играли, весело смеясь. По крайней мере, девочка весело смеялась. У мыльного пузыря уголки синего рта поползли кверху – можно сказать, что он тоже смеялся. Котенок же смеяться пока не умел: это был совсем маленький котенок.
Вдруг все увидели голодную черную ворону. Она слетела с ветки добродушного дуба и, распахнув огромные крылья, устремилась к котенку.
Не было никакого сомнения в том, что она собирается стукнуть котенка мощным клювом и утащить на растерзание.
– Спасайся, Фишман! – крикнула девочка и замахала на ворону руками.
Но разве большая ворона испугается маленькой девочки! Тем более что это была даже не ворона, а ворон, существо еще более свирепое.
И тогда Вячик очень рассердился на этого ворона. Ты спросишь: разве мыльные пузыри могут сердиться? Обыкновенные, конечно, не могут. Но это, ведь, был волшебный пузырь. Не следует удивляться: бываю же волшебные лампы, волшебные башмаки, волшебные старики Хоттабычи. Почему бы не быть волшебному мыльному пузырю? И вот волшебный мыльный пузырь Вячик ринулся на защиту котенка Фишмана. Он раздулся от гнева и стал вдвое больше самого себя. Синий рот приоткрылся, уголки губ опустились. Жаль, что во рту у него не было синих зубов, если бы они были, вид Вячика стал бы настолько грозен, что, безусловно, напугал бы большого ворона. А так ворон совсем не испугался, он только чуть-чуть замешкался и клюнул Вячика изо всей силы. И Вячик лопнул. Ведь, он был хоть и волшебным, но всего лишь мыльным пузырем. Волшебства его хватало лишь на то, чтобы выдерживать легкие прикосновения к домашней мебели или покрытых травой кочек, а противостоять острому и сильному клюву он не мог.
Ворон же ужасно удивился, что смешной шар вдруг исчез, и заподозрил неладное. А, заподозрив неладное, решил убраться отсюда подобру-поздорову и позавтракать где-нибудь в другом месте.
Так был спасен котенок Фишман. А от Вячика осталось всего лишь маленькое мокрое пятно.
Девочка немного поплакала: ведь у них успела образоваться теплая компания, а когда кто-нибудь из компании погибает, нормальные люди всегда плачут.
Она теперь часто пускает мыльные пузыри, ждет, не появится ли Вячик.
Он все не появляется. Но, ведь, у девочки впереди целая жизнь, Сколько в этой большой жизни будет еще мыльных пузырей! Когда-нибудь проявится и Вячик.
Жираф
Жираф стоял в клетке. Клетка была большая-большая – до самого неба!
Мальчик стоял рядом с клеткой и, задрав голову, смотрел на жирафа. Мальчик смотрел на жирафа, а жираф, скосив глаза к носу, смотрел вниз на мальчика. Мальчик был и сам по себе маленьким, а с высоты головы жирафа казался совсем крошечным. Таким крошечным, что его впору было рассматривать в бинокль.
– Какой ты большой! – сказал мальчик.
– Какой ты маленький, – отозвался Жираф. – Тебя впору рассматривать в бинокль.
– Так в чем же дело? Рассматривай! – предложил мальчик.
– Но у меня нет бинокля, грустно сказал жираф.
– Когда у тебя день рождения? – спросил мальчик. – Я подарю тебе бинокль на день рождения. – Он обернулся к папе. – Правда, папа?
– Я не помню, – признался жираф. – На клетке есть дощечка. На ней написано, когда я родился.
Через пятнадцать минут мальчик объявил:
– У тебя день рождения через месяц.
– А у тебя? – спросил жираф.
– А у меня через год.
– А кто же тебе подарит бинокль? – спросил Жираф.
– Мне не нужен бинокль, – заявил мальчик. – Мне уже четыре года. Скоро будет восемь. А потом двадцать. И я буду летчиком. Я буду летать на самолете выше всех жирафов.
Жираф вдруг загрустил, а потом и вообще заплакал.
– Почему ты плачешь? – удивился мальчик.
– Потому что мне, например, никогда не быть летчиком: я не влезу ни в какой самолет…
Мальчик задумался.
Потом он вздохнул и сказал:
– Ладно, я не стану летчиком. Я стану изобретателем. И я изобрету такой большой самолет, прямо огромный. Чтобы в этом самолете мог летать, например, жираф.
Жираф перестал плакать и сказал ласковым голосом:
– Ты настоящий друг. Жаль, что я не могу тебя пока разглядеть без бинокля.
Дома мальчик попросил у мамы бинокль. У мамы был маленький театральный бинокль, и она дала его мальчику.
«Пусть поиграет, – подумала мама, – хорошо, что ребенок интересуется оптической техникой. Это лучше, чем бесконечные компьютерные игры… Может быть, со временем из него получится настоящий умный студент!»
Вообще-то студент – профессия временная. Многие дети становятся после школы студентами, а потом? А потом из них, из этих уже студентов получаются инженеры, врачи, учителя, летчики и капитаны. Но мама додумать до этого времени не успела, потому что мальчик прервал ход ее мыслей. Он спросил:
– Мама, а можно я твой бинокль подарю жирафу на день рождения?
– Зачем? – удивилась мама. – Ведь жираф не ходит в театр. Зачем ему театральный бинокль?
– Мама, – спросил мальчик, а на театре висит табличка «Жирафам вход воспрещен»?
– Нет, честно призналась мама, – такой таблички на театре нет.
– Вот видишь, – обрадовался мальчик. – Значит, жираф может когда-нибудь пойти в театр, например, на детский спектакль. Или на кукольный. Как же он увидит без бинокля маленьких артистов?
Маме нечего было возразить, и она согласилась.
Подари, – разрешила она, усмехнувшись.
Наверное, подумала, что мальчик шутит.
Но мальчик не шутил и ровно через месяц пришел к жирафу на день рождения.
Надо сказать, что гостей на этом празднике было не много – а именно двое: мальчик и его папа. Они принесли жирафу угощение в виде яблок и бананов и, конечно же, бинокль. Сначала мальчик просунул в клетку гостинцы. Он спросил:
– Почему у тебя так мало гостей?
Жираф там наверху пожал плечами и ничего не ответил. Потом он широко расставил передние ноги – от этого рост его стал поменьше, и ему было удобнее угощаться с земли.
Тогда мальчик просунул в клетку бинокль и сказал: Вот тебе подарок на день рождения.
Жираф пошевелил толстыми губами, и мальчику показалось, что он улыбнулся.
– Нравится? – спросил мальчик.
В ответ жираф взял зубами бинокль за ремешок.
– Как же ты будешь в него смотреть? – поинтересовался мальчик. – У тебя же нет рук!
Жираф ничего не ответил мальчику. Он принялся энергично вращать шеей, раскручивая бинокль, как спортсмен-метатель раскручивает молот. Вдруг жираф резко разжал зубы, и бинокль, пролетев между прутьями клетки, взмыл в небо и опустился на крышу террариума – домика, где живут змеи.
– Вот это да! – сказали хором мальчик и его папа.
Потом они попрощались с жирафом. Жираф пожевал большими губами, и мальчику показалось, что жираф послал ему воздушный поцелуй. Мальчик тоже послал жирафу воздушный поцелуй: поцеловав свой кулачок, потом разжал его и подул в сторону жирафа.
Потом мальчик и папа дополнили то, что было написано на дощечке, которая висела на клетке. Они дописали фломастером: «ЧЕМПИОН ЗООПАРКА ПО МЕТАНИЮ ТЕАТРАЛЬНЫХ БИНОКЛЕЙ».
И это была чистая правда.
Жаба
Жил-был мальчик. У него возникали всякие-разные желания, и они, как правило, выполнялись. Для исполнения желаний у мальчика имелись мама и папа. Особенно папа. И вот однажды у мальчика возникло очень большое желание. Сильное-сильное.
Желание сверкало никелем и красной краской и катилось по асфальтированной дорожке, приятно шурша шинами. Трудно не понять, что это был новенький детский велосипед.
И действительно, мама и папа сразу поняли это. Особенно папа. Папа сразу и нарисовал велосипед на листе бумаги – и не только велосипед, но еще и мальчика, как он на этом саамам велосипеде самостоятельно едет. И сказал:
– Ну что ж, купим велосипед человеку!
Мальчик ждал, что мама в ответ радостно закивает головой в знак согласия.
Но мама почему-то не закивала радостно головой, а наоборот сказал неприятные слова. Он сказал так:
– Не знаю, меня жаба душит.
– Какая жаба? – удивился папа. – Не вижу никакой жабы. И он внимательно осмотрел комнату.
Мальчик тоже внимательно осмотрел комнату. Даже очень-очень внимательно. И вдруг увидел жабу. Ведь бывает так, что дети видят то, что взрослым разглядеть не удается. Вот он и увидел противную зеленую жабу с коричневым отливом. Она сидела у мамы на спине и своими коричневыми лапками сжимала мамино горло. Хорошо еще, что на маме была кофта с высоким воротником-стоечкой, а то ей бы было, наверное, ужасно противно.
Папа сказал:
– Ну ладно, подождем до лучших времен.
Жаба сразу спрыгнула с мамы, и мама сказала:
– Вот и хорошо!
Понятно, что ей стало хорошо, когда она избавилась от жабы!
Итак, мама оказалась без жабы, а мальчик без велосипеда.
Тем не менее, мальчик вырос и в скором времени сам стал папой, потому что у него тоже завелся сынок, и у этого сынка тоже возникали разные желания, и вот однажды он сильно захотел велосипед.
Бывший мальчик, а теперь уже тоже папа внимательно оглядел комнату и, нигде не обнаружив жабу, сказал:
– Ну что ж, купим велосипед человеку!
И купил.
Сынок рос, катаясь на велосипеде, и дорос до такой степени, что велосипед стал ему казаться слишком медленным средством передвижения. И это вылилось в желание заиметь мотоцикл. Ах, какие мотоциклы видел он в рекламном журнале! Обтекаемой формы, мощные, сверкающие, в них было что-то от космических ракет. Не мотоциклы, а настоящее счастье! И наш бывший мальчик, а теперь уже папа, услышал от своего сыночка, когда они сидели в кафе и ели мороженное, серьезное и дорогостоящее слово «мотоцикл».
Молодой папа задумался и стал внимательно оглядываться. И вдруг заметил, что на свободном стуле за их столиком сидит противная зеленая жаба с коричневым отливом и смотрит на него своими выпуклыми глазами, и он прочел в этом взгляде угрозу. Молодой наш папа невольно потер шею (а он был как раз в открытой майке) и проговорил, косясь на жабу:
– Подождем до лучших времен!
И сынок его продолжал вплоть до этих самых лучших времен крутить педали.
Лучшие времена настали, когда сынок вырос и сам заработал на заводе деньги на мотоцикл.
Интересно, что когда он уже подходил к магазину, где продавались мотоциклы, откуда ни возьмись, к нему на спину запрыгнула жаба и стала пробираться к его открытой шее. Юноша спокойно снял ее и выбросил в мусорную урну. И больше никогда ее не видел.
Пятнышко
Оно сверкало на солнце, как настоящая эмалированная вещица, соблазнительная звонкая штучка. Хоть это была никакая не штучка (тем более, звонкая!) – это было просто белое пятнышко на кончике кошкиного хвоста. Но ворона не могла этого понять. Это была довольно узколобая ворона с круглыми глазами, которая не могла охватить взглядом большую часть пространства, а, уставившись в одну точку (например, в белое пятнышко), только эту точку и видела, больше ничего.
И вот наша ворона уставилась в белое пятнышко, которое она приняла за эмалированную штучку. Вороной овладело желание ухватить эту соблазнительную штучку и унести к себе в гнездо, и она не видела причин, мешающих выполнить это желание.
Надо сказать, что ворона эта была довольно вороватой птицей. У нее в гнезде уже хранилась стеклянная сережка, которую на ее глазах обронила на пляже маленькая девочка, и – вы не поверите! – блестящие желтые часы, которые снял, уходя купаться, совсем взрослый мужчина. Теперь ворона решила пополнить свою коллекцию заманчивой беленькой штучкой – она притягивала ее к себе, как магнит притягивает железку. Ворона разбежалась и клюнула белое пятнышко, но не попала. Пятнышко отодвинулось в сторону, потом поднялось вверх, а потом спряталось под большую полосатую кошку. Кошка, убрав под себя хвост, выгнула спину мостиком, повернулась к вороне лицом и ощерилась, показывая острые, как иголки, зубки. Всем своим видом кошка как бы говорила:
– Пошла вон, не приставай.
Но ворона и не думала прекращать охоту. У нее, как я уже говорил, был довольно узкий лобик, в нем помещалось совсем мало мозгов – их не хватало, чтобы сообразить, что пятнышко принадлежит хвосту, а хвост – кошке. Поэтому ворона была настроена воинственно. Она не понимала, почему это противная кошка щерит свой противный рот и препятствует ее такому естественному желанию стащить пятнышко. К сожалению, в узком вороньем лобике не имелось достаточного количества слов, чтобы выразить свое возмущение, и она произнесла то единственное слово, которое всегда было у нее наготове: она гневно крикнула:
– Кар-р-р!
Пятнышко, между тем, опять появилось в узкой полоске обозреваемого пространства. Тут уж ворона ринулась вперед, помогая себе крыльями, и клюнула!
И на этот раз попала!
Однако, пятнышко выскользнуло из клюва и опять спряталось, описав в воздухе красивую дугу.
Кошка опять повернулась к вороне лицом и сказала, не скрывая презрения:
– Совсем с ума сошла?
– Сама дура! – нашлась ворона.
Мало-мало у вороны мозгов, а на грубость хватило.
Ведь, чтобы нагрубить, большого ума не надо!
Кошка, проявив сдержанность, не стала ничего отвечать, а взяла и ушла. Она отправилась на пирс, где ловили рыбку рыболовы. Рыбка иногда ловилась мелкая, совсем не нужная людям… Так или иначе, у кошки были свои планы на жизнь
А ворона, еще раз ругнувшись, полетела прочь.
Они с кошкой так и не поняли друг друга.
Часы
Новые часы повесили высоко над компьютерным столом. Компьютерный стол стоял в углу кабинета, и часы оказались во главе угла.
Не каждому удается оказаться во главе угла, и не каждый может удержаться, чтобы не подчеркивать свое высокое положение, свое превосходство над теми, кто оказался гораздо, гораздо ниже, например, над старыми механическими часами с допотопными стрелками, которые за ненадобностью лежали, уже не тикая, на случайном стуле и грустно смотрели в потолок.
– Смотрим мы на некоторых бездельников, – сказали высокие электронные часы, – и удивляемся, как им не совестно лежать безо всякого толка, уставясь циферблатом в потолок!
– Не следует насмехаться над теми, кто попал в беду, – донеслось со стула, ведь всякое может случиться абсолютно с любым. Мы-то знаем. Мы начали отсчитывать время давно-давно, когда об электронном циферблате без стрелок еще никто не слыхал. И многое повидали на своем веку. Например, видели, что те, кто оказывался выше всех, иногда падали со своей высоты и разбивались вдребезги.
– Просто вы нам завидуете, – высокомерно усмехнулись современные эле6ктронные часы, помещенные во главу угла. Нарядные электрические точки непрерывно мерцали на их циферблате, образую цифры: часы, минуты и секунды. Электронным часам было, чем гордиться!
Но старым часам было не знакомо чувство зависти. Мастер, который соорудил их в давние времена, был простодушным и трудолюбивым человеком, и он никому не завидовал. Он успешно занимался любимым делом, люди уважали его за это – кому тут еще завидовать! Он вложил в свои часы много хороших чувств, например, чувство точности, чувство справедливости, а чувства зависти не вложил.
И Старые Часы искренне удивились:
– Чему завидовать?
– Хотя бы тому, что мы сверкаем лампочками и показываем точное время, – снисходительно объяснили новые часы. – А на вас, как ни посмотришь, – всегда два часа. Вы безнадежно отстали.
– Мы отстали, – спокойно ответили Старые Часы, – потому что мы вообще стоим. А стоим мы, потому что у нас поломалась от старости одна пружинка. Это – как болезнь. Старые всегда болеют. Но мы тоже показываем точное время – два раза в сутки: в два часа ночи и в два часа дня. В эти мгновения точность наша не меньше, чем у знаменитых английских часов на лондонской башне Биг Бен. Кроме того, мы надеемся, что у нас появится Хозяин, который вылечит нас, заменив старую сломанную пружинку на новую, и мы снова будем тикать, тикать… Под наше тиканье наш самый первый хозяин сочинял добрые сказки и записывал их, макая в чернильницу гусиное перо. Может быть, теперешний хозяин тоже примется сочинять сказки, и для этого ему понадобится наше мерное тиканье. Тогда он отправит нас на операцию по замене пружинки. Так что надежда у нас есть.
Какие вы наивные – не по годам! – воскликнули Новые Часы. – В наше время нужно иметь не надежду, а связи.
– И вы их имеете? – полюбопытствовали Старые Часы.
– Конечно! – похвастались Новые Часы. – У нас прочные связи с электрической розеткой. Благодаря этим связям мы вообще обходимся без пружинок.
– Вообще без пружинок? – удивились Старые Часы. Нет, мы, действительно, безнадежно отстали. Это же уму непостижимо: часам обходиться без пружинок!
Внезапно раздался какой-то неприятный звук, и в доме выключилось электричество.
Компьютер мгновенно потерял сознание и забылся глубоким сном
Новые часы прекратили действовать. Их лампочки погасли. Некогда нарядный квадрат циферблата превратился в печальный черный квадрат.
– И время не узнаешь! – раздался молодой человеческий голос. – Жаль, что старые часы не ходят. Отнесу-ка их в починку!
Через три дня Старые Часы стояли рядом с компьютером и мерно отстукивали бесконечное время. Свет в доме уже горел. Компьютер проснулся и был готов к работе.
Человек сел за компьютер и взглянул на ожившие Новые Часы и на ожившие Старые Часы. Он убедился, что они показывают одно и то же время. Новые часы – бесшумно, а Старые часы – уютно тикая. Человек занес руки над клавиатурой и под мерное тиканье Старых часов написал вот эту сказку.
Кактус
Кактус рос среди других цветов на широком балконе. Балкон был так уставлен горшками и пластмассовыми лотками с цветами и кадками с разными растениями, что напоминал ботанический сад. По вечерам на балкон приходили мужчина и женщина. Они пили чай или вино в окружении цветов, подрастающих пальм и других растений и тихонько переговариваясь, любовались холмами, покрытыми многоярусными застройками из розоватого иерусалимского камня. Большое круглое солнце, уставшее за жаркий день, заливало каменные дома ровным спокойным светом, и от этого они делались еще розовее и еще красивее.
А на кактус никто особого внимания не обращал. И это понятно. На балконе цвели алые и белые розы, щедрые гвоздики, буйные хризантемы, нежные тюльпаны и самоуверенные герберы. Там росло еще несколько цветков с трудным названием АЛЬСТРИМЕРИЯ. Они были похожи на вытянутые для поцелуя губы. Поэтому не удивительно, что, глядя на них, мужчина и женщина иногда целовались… А на серо-зеленом колючем кактусе даже не останавливали взгляда.
– Боже мой, – сказала кактусу белая роза, – вы стоите в тени навеса, вы постоянно стоите в тени навеса. Вы же зачахнете без солнечных лучей. Как бы я хотела вам помочь!
Да-да, именно так сказала скромному кактусу роскошная белая роза: «как бы я хотела вам помочь!».
И добавила:
– К тому же вас совсем не поливают, я очень беспокоюсь, как бы вы не умерли от жажды.
– Вы действительно беспокоитесь обо мне и хотели бы мне помочь? – поинтересовался растроганный кактус. – Ему в жизни не приходилось сталкиваться с таким вниманием к своей особе. Он ведь был всего-навсего низкорослым, неказистым колючим отростком, и никто не смог бы сказать с уверенностью, кто он на самом деле: стебель или просто листок, пустивший корни. Такой.
– Действительно беспокоюсь, – призналась красавица-роза.
– Не беспокойтесь, сказал кактус. – Нам, кактусам, много не надо: полкружки воды раз в месяц для нас вполне достаточно. Но ваша забота обо мне… Я чувствую от этого необыкновенное волнение… К тому же, вы так прекрасны!
– Разве кактусы умеют чувствовать? – удивилась белая роза.
– Конечно, умеют, – подтвердил немногословный кактус. – Только вида не подают. У нас, кактусов, не принято выставлять свои чувства напоказ.
И он надолго замолчал, удивляясь собственной болтливости.
Ближе к вечеру, когда солнце стало клониться к западу и подкрашивать видимую с балкона часть города, роза сказала:
– Я, все-таки, прямо не нахожу себе места: как же вы без солнца!
– Вы чуть-чуть поверните ко мне свой прекрасный бутон. Он будет мне вместо солнца!
– Я сделаю это утром, – пообещала красавица. – Утром мои лепестки раскроются, и я действительно стану похожа на солнышко. Только белое.
– Белое Солнце пустыни! – произнес кактус, сам не понимая, откуда взялась у него это фраза.
– Да вы поэт! – удивилась роза. – Кто бы мог подумать!
– Так уж и поэт! – застеснялся кактус. – Просто вы мне очень нравитесь!
– И вы мне! – призналась роза.
Надо сказать, что от этих слов кактус совершенно потерял покой. Неведомые прежде чувства овладели его серо-зеленым телом. Ему хотелось говорить и говорить со своей прекрасной соседкой, но та, свернув лепестки в бутон, уснула на всю ночь.
Кактус все тревожился и кряхтел, но делал это тихонько, чтобы не разбудить розу.
Он с трудом дождался утра.
Утром роза повернула к нему свое открытое лицо и воскликнула:
– Как вы прекрасны! Вы настоящий красавец!
Дело в том, что на скромном серо-зеленом колючем кактусе, прямо на ребре его ни то стебля, ни то листика, расцвел восхитительный красный цветок.
– Кактус зацвел! – с удивлением сказала женщина своему мужчине. Этим утром она его полила и выдвинула из тени навстречу солнечным лучам.
