Kitobni o'qish: «Кровь на алмазе «Шах»»

Рецензент – доктор исторических наук, проф. Е. К. САРКИСЯН

Балаян Б. П.

Кровь на алмазе «Шах»: Трагедия А. С. Грибоедова.

В книге анализируются и обощаются архивные материалы, разноязычная литература о дипломатической деятельности и политических мотивах убийства А.С. Грибоедова в Тегеране, накопленные в отечественной и зарубежной историографии за 150 лет после его гибели. Подвергаются критике антинаучные концепции по этим вопросам современных иранских историков, раскрывается выдающаяся роль А.С. Грибоедова как дипломата в освобождении армянского народа от каджарского ига и присоединении Восточной Армении к России

Рассчитана на широкий круг читателей.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Алмаз «Шах» из сокровищ отечественного Алмазного фонда весит 88 каратов и представляет собой ромбическую призму большой чистоты с едва заметным желтоватым нацистом. На конце камня имеется круговая борозда глубиной 0,5 мм через которую пропускали шнур для подвешивания алмаза на небольшом расстоянии от трона, что обозначало своеобразную запретную границу, через которую не позволялось переступать. На трех отшлифованных поверхностях алмаза выгравированы три надписи, позволяющие прочесть его историю. Одна из них – «Бурхан-Незам-шах второй, 1000 год» – означает имя правителя индийской провинции Ахмад Нагар и дату. Другая надпись – «Сын Джахангир-шаха Джахан-шах, 1051 г.» – это имя императора из династии Великих Моголов, а третья – воспроизводит имя Фатх-Али-шаха Каджара¹, который после убийства 30 января 1829 г. в Тегеране русского полномочного министра А. С. Грибоедова отправил в Петербург искупительную миссию своего 16-летнего внука Хосров-мирзы, вручившего Николаю I алмаз «Шах» – «цену крови» А. С. Грибоедова.

Несмотря на то, что Россия не требовала никакой виры за убийство Грибоедова, шах путался в догадках, думал, что русские выигрывают время, а как закончат войну с Турцией, потребуют у Ирана сверх неуплаченных двух куруров контрибуции огромную сумму за разгром русской миссии в Тегеране. В то же время шах выжидал, пока наступит решающий перелом в русско-турецкой войне и, чтобы не оттолкнуть от себя султана, а русских заставить сократить контрибуцию, не спешил с отправкой в Петербург искупительной миссии и не наказывал убийц, на чем настаивала Россия. Он заранее подсчитывал «цену крови» Грибоедова на случай, если все же придется отправить в Россию одного из Каджарских принцев, число которых было велико из-за обширности гаремов шаха и его наследника. Вскоре после убийства Грибоедова Фатх- Али-шах доверительно писал своему восьмому сыну, казвинскому губернатору Али-Наги-мирзе Рукн-эд-Довле, во что ему обойдется разгромленная русская миссия. В этом письме, впервые обнародованном проф. В. Минорским в 1923 г., шах не скрывает своего удовлетворения тем, что погромщики не могли обокрасть Грибоедова, так как «из Тавриза он приехал налегке, без дорогих вещей и украшений и даже без чайной посуды»². К этому выводу шах пришел потому, что «посланник не угостил чаем навестившего его иранского министра внутренних дел Амин-эд-Довле». Шах подсчитал еще, что «всех грибоедовских вещей, вместе с его лошадьми и принадлежностями конюшни, было не более, чем на 5 тыс. туманов, а не на 17 тыс. туманов, как определил наследный принц Аббас-мирза». Шах уверял Али-Наги-мирзу, что «наследник хотел присвоить себе разницу в 12 тысяч туманов, а в другом случае собирался прикарманить еще 950 туманов за кровь убитого повара и конюха миссии, когда предлагал уплатить тысячу туманов вместо пятидесяти». Шах жаловался сыну, что «по законам шариата вира – (ашрафи) не превышает 1000 червонцев», хотя за убийство иранского посланника в Индии Хаджи- Халил-хана англичане ежегодно выплачивали его сыну пенсию в размере 2 тысяч рупий. «В Евангелие, – рассуждал далее шах, – тоже нигде не сказано, чтобы по христианским законам за одного человека вира доходила до 8 тыс. туманов. Я, – заключал шах, – согласен заплатить за Грибоедова и возмещение убытков 74 тысячи туманов, из которых 60 тысяч – за убийство посланника, а 14 тысяч – за грибоедовские вещи и украденных лошадей». «Ведь русские не могут заявить, что при Грибоедове было не 16 тысяч туманов, а два курура денег?»³, – писал шах и признавался сыну, что «никого не собирается наказывать или выдать в руки неверных некоторых людей под именем убийц и преступников, будь они уличными безобразниками. Деньги же мы платим и нам не к чему принимать на себя дурную славу»⁴. Когда в Тегеран приехал князь Долгорукий для проверки наказания преступников, шах отправился в Мешхед, чтобы не встречаться с князем.

Основные расчеты по контрибуции производились в Тебризе.

Расставаясь со своими драгоценностями, Аббас-мирза приказал своим женам сдать бриллиантовые пуговицы, которыми они украшали свои одежды. «Изобретательность» наследного принца не имела пределов. Он даже направил в русскую миссию официальную ноту, в которой потребовал, чтобы ему возвратили подарки (пять шалей, алмазный перстень и 20 червонцев), сделанные им одной девице, дочери некоего Джафар-Кули-хана, которую он хотел сделать своей наложницей, а она вышла замуж за своего родственника⁵.

Были расплавлены в слитки превосходные золотые канделябры, одна работа которых стоила столько же, сколько израсходованное на них золото⁶. За 7 тыс. туманов был заложен золотой трон основателя Каджарской династии, «с которым весьма неохотно расстались, ибо он почитался государственной регалией»⁷.

Однако была определенная закономерность в том, что России передавался трон деспота, совершившего в сентябре 1795 г. разбойничье нападение на Грузию в наказание за Георгиевский трактат 1783 г. о протекторате России над Восточной Грузией. В мае 1797 г. Ага-Мохаммед-шах был убит во время осады Шуши⁸.

Еще при жизни А. С. Грибоедова, в марте 1828 г., из десяти куруров контрибуции (20 млн. рублей серебром), предусмотренных статьей VI Туркманчайского договора⁹, седьмой курур был выплачен, после чего русские войска ушли из Урмии. В обеспечение уплаты восьмого курура в г. Хой были оставлены пять русских батальонов. В начале октября 1828 г. А. С. Грибоедов продлил срок выплаты восьмого курура до 10 марта 1829 г., но он не дожил до этой даты. До 11 ноября 1828 г. было внесено еще 374 189 туманов. Из оставшихся неуплаченными 125 810 туманов 100 тыс. туманов обеспечивались драгоценными камнями, переданными Паскевичу под залог. С учетом стоимости этих камней Иран должен был внести в счет восьмого курура еще 25 811 туманов¹⁰.

Грибоедов писал в Петербург, что в условиях продолжающейся русско-турецкой войны нельзя настаивать на немедленной уплате Ираном оставшегося долга, предлагал принять Аббас-мирзу в Петербурге, сократить неуплаченную часть контрибуции и присоединить Иран к антитурецкой коалиции. Однако инструкции Грибоедову не менялись, а его дипломатические проекты русско-иранского сближения, основанные на трезвом анализе международных отношений, отвергались.

В этих условиях Англия и Турция подогревали реваншистские стремления Каджаров в отношении Закавказья, а в декабре 1828 г. султан обещал шаху 8 куруров вознаграждения за вступление в войну против России¹¹.

Каджары в свою очередь действовали коварно, но осмотрительно. 30 января 1829 г. они убили Грибоедова, несмотря на его усилия сократить контрибуцию, и после того, как убедились, что не добьются сокращения контрибуции с помощью русского посланника. Таким путем Каджары угрожали России войной на два фронта в надежде, что Россия не вступит в войну, и в то же время выжидали решающего перелома в пользу турок в русско-турецкой войне. Но поскольку этот перелом наступил в пользу России, принц Хосров-мирза через полгода после разгрома русской миссии приехал в Петербург и вручил Николаю I знаменитый алмаз «Шах» – цену крови Грибоедова. Царь со своей стороны сократил контрибуцию на I курур, а выплату другого курура отсрочил на 5 лет.

После убийства А. С. Грибоедова Паскевич предупредил министра иностранных дел Нессельроде, что независимо от причин и обстоятельств этого убийства невозможно начать третью войну с Ираном «при настоящей войне с Турцией», а также «при тех значительных силах, которые турки собирают в Азии» и «при малочисленности русских войск в Закавказье»¹². Последнее обстоятельство имело решающее значение. Нессельроде передал информацию Паскевича царю, а 16 марта 1829 г. написал Паскевичу: «Его величеству отрадна была бы уверенность, что шах персидский и наследник престола чужды гнусному и бесчеловечному умыслу и что сие происшествие должно приписать опрометчивым порывам усердия покойного Грибоедова, не соображавшего поведение свое с грубыми обычаями и понятиями черни тегеранской»¹³.

Анализ персидских писем Фатх-Али-шаха и Аббас-мирзы, отправленных в Петербург через Хосров-мирзу по случаю убийства А. С. Грибоедова и устанавливающих полную невиновность российского посланника, не оставляет сомнений в том, что их перевод в российском МИД был фальсифицирован в духе желаний царя. Более того, письмо Нессельроде от 16 марта 1829 г. было приписано Фатх-Али-шаху, объявлено официальной версией Каджаров и в этом искаженном виде обошло отечественную и зарубежную литературу.

***

Тысячи нитей дружбы связывали А. С. Грибоедова с народами Закавказья. Вся его дипломатическая деятельность в годы второй русско-иранской войны была тесно связана с вековой мечтой армянского народа – об освобождении Восточной Армении от ига иранских завоевателей.

Находясь в действующей армии, А. С. Грибоедов мужественно сражался на подступах к Еревану, за что был награжден боевой медалью «За взятие Ереванской крепости». Он участвовал в боях под Нахичеваном и Аббас-Абадом, Джаванбулахом, Гарни и Арташатом. Велики были его заслуги и в организации переселения на родину 50 тысяч армян, оказавшихся на чужбине в результате насильственной миграции.

«К нам перешло до 8000 армянских семейств, – писал Грибоедов 3 декабря 1828 г., – и я теперь за оставшееся их имущество не имею ни днем, ни ночью покоя…»¹⁴.

В Россию шли пешком многие десятки километров и вплавь – через бурные горные реки и мутный Аракс, а когда чиновники наследного принца и англичане уговаривали их остаться, отвечали им: «Лучше есть русскую траву, нежели персидский хлеб».

На переговорах с Аббас-мирзой в Каразиадине, Дех-Харгане и Туркманчае А. С. Грибоедов неизменно добивался присоединения к России Ереванского и Нахичеванского ханств.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

РОЛЬ ГРИБОЕДОВА В ОТКРЫТИИ ВТОРОГО ФРОНТА ПРОТИВ ТУРЦИИ В ЗАПАДНОЙ АРМЕНИИ И МЕСОПОТАМИИ В 1821 г.

А. С. Грибоедов и ирано-турецкая война 1821-1823 гг.

Революционный подъем в Европе начала 20-х годов XIX в. вызвал освободительные восстания порабощенных народов в Османской империи. Наибольшего размаха достигла освободительная война греческого народа, начавшаяся в апреле 1821 года.

А. С. Грибоедов, как и вся прогрессивная общественность тогдашней России, горячо симпатизировал греческим повстанцам. Он пристально следил за событиями на Балканах, несмотря на то, что царское министерство иностранных дел не считало нужным информировать свое дипломатическое представительство в Тебризе о позиции России в отношениях с Турцией. С глубокой верой в могучие силы передовой России А. С. Грибоедов отстаивал новое, хотя и неофициальное направление в русской дипломатии, основанное на поддержке освободительного движения порабощенных пародов Закавказья и Балкан против ига султанской Турции и Каджарского Ирана.

По мнению А. С. Грибоедова, наиболее эффективной помощью греческому народу в то время могла быть война России или Ирана против Турции с целью отвлечения войск султана от Балкан.

Грибоедов был уверен, что Россия начнет войну против Турции и, как показывают факты, стремился заинтересовать свое правительство и наследного принца Аббас-мирзу в создании антитурецкой коалиции.

Еще 12 мая 1821 года Александр I подписал декларацию трех монархов, подтверждающую незыблемость «Священного союза». Ради укрепления единства международных реакционных сил царизм отказывался от поддержки греков, рассчитывавших на помощь России, с которой их связывали исторические и экономические связи, а также общность культуры и религии. После этого в Иране должны были убедиться, что Россия отказалась от немедленного выступления против Турции. Впрочем, Александр I был верен декларации Лайбахского конгресса только до тех пор, пока зверства турецких чиновников касались одних греков. Когда же репрессии султана стали затрагивать интересы русских купцов и черноморской торговли, настроение Александра I резко изменилось. В интересах внешней торговли и политики «международного жандарма», неразрывно связанной с усилиями сохранить устои самодержавия и крепостничества, Александр I объявил, что намерен защищать греков как христиан, хотя и осуждает их как «мятежников». Выставляя греческий вопрос только как религиозный, царизм отводил от себя обвинения в помощи восставшим.      28 июня 1821 г. Александр I через своего посла в Константинополе Строганова направил султану ультиматум, содержание которого не оставляло сомнений в том, что царь собирается начать войну. Александр I предлагал султану Махмуду II в течение 8 дней восстановить церкви, разрушенные мусульманами, обеспечить защиту христианской религии и удалить из Дунайских княжеств турецкие войска.

Вручая эту ноту реис-эфенди, Строганов предупредил, что будет ждать ответа в течение восьми дней. Не получив от правительства султана удовлетворительного ответа, 10 августа 1821 г. Строганов объявил о разрыве дипломатических отношений и выехал из Константинополя.

Правительство Англии знало о симпатиях балканских народов к русскому народу и опасалось, что, в случае вступления России в войну и капитуляции Османской империи, народы Балкан могут перейти под протекторат России, в руках которой могут оказаться после этого балканские порты Средиземного моря, низовья Дуная и черноморские проливы, а это неминуемо подорвет торговую монополию Англии на средиземноморских рынках. Такая перспектива не могла не беспокоить Англию, которая сама планировала захват азиатских рынков и кратчайших путей из Индии в Европу через Персидский залив и Переднюю Азию и с этой целью вела наступление со стороны Средиземного моря, Мальты, Ионических островов и малоазиатских портов Турции. Анализируя эти проблемы К. Маркс указывал, что для европейских государств Восточный вопрос составлял «неисчерпаемый источник затруднений: как быть с Турцией?»¹⁵. Английская дипломатия пыталась решить эту проблему так, чтобы сохранить Османскую империю и систему угнетения подвластных султану народов для того, чтобы в будущем превратить Турцию в свою колонию¹⁶.

Наилучшим решением Восточного вопроса Маркс и Энгельс считали не сохранение статус-кво, о котором лицемерно твердили европейские дипломаты, а действительное и полное освобождение балканских народов из-под турецкого гнета. Такое решение Восточного вопроса, по мнению Маркса и Энгельса, могло быть достигнуто лишь посредством европейской революции.

Для того, чтобы отвлечь армию султана от Балкан и облегчить борьбу греков за независимость, А. С. Грибоедов считал одновременную войну России и Ирана против Турции, в составе коалиции или без нее, одинаково полезной не только для греков, но и для русско-иранского сближения после Гюлистанского мира, потому что в отношениях сторон сохранялось напряжение. Иран настаивал на пересмотре Гюлистанского договора, и в частности границ, установленных этим договором.

А.С. Грибоедов хорошо знал о старых спорах на ирано-турецкой границе, обе стороны которой населяли объединения курдов Зилан, Милан, Шекак и Харки. Граница между государствами была определена неточно: стороны претендовали на отдельные спорные участки, а курдские кочевники и полукочевники в интересах своих скотоводческих хозяйств не считались с государственной границей, пересекавшей их этнические границы. Вражда персов и турок не утихала и из-за старых споров о Багдадском пашалыке, на который претендовал Иран, и еще потому, что иранские купцы и паломники, ездившие на поклонение шиитским святыням в Мекку и Кербалу, притеснялись на турецкой территории¹⁷. Подробно пишет об этом иранский историк Абдул Рази в «Полной истории Ирана»: «Правитель Баязета Селим-паша, не считаясь с протестами иранских властей, организовал переход на турецкую территорию двух иранских племен Хейдаранлу и Висибки. В Багдаде и Эрзеруме велась злобная антишиитская пропаганда. Турция притесняла у себя шиитов – подданных шаха – и предъявила претензии на Салмаст (в северо-западном Иране. – Б. Б.), а начальник эрзерумского гарнизона угрожал убить иранского дипломата Садек-хана»¹⁸.

Показательно в связи с этим, что в тщетных попытках оправдаться перед Каннингом за неспособность английской дипломатии предотвратить ирано-турецкую войну, 13 февраля 1823 г. английский поверенный в делах Г. Виллок уверял британского министра иностранных дел, что ирано-турецкая война, дескать, была следствием «разжигания религиозного антагонизма между шиитами-персами и суннитами-турками» Грибоедовым и Мазаровичем¹⁹.

Когда в Тебризе стало известно о переданном Порте ультиматуме России и отъезде русского посла Г. А. Строганова из Константинополя, А. С. Грибоедов и С. Мазарович встретились с Аббас-мирзой и изложили ему свои соображения о тех выгодах, которые могла принести Ирану война против Турции в условиях, когда султану Махмуду пришлось бы воевать одновременно на нескольких фронтах. Турки в то время перебросили большую часть своих войск на Балканы, а греческие повстанцы освободили Калафату, Миссолунги и Ливадию, в Афинах турецкий гарнизон загнали в Акрополь, а в Дарданеллах греческие моряки разбили флот султана.

Разрыв дипломатических отношений между Россией и Турцией сыграл не последнюю роль в окончательном решении Аббас-мирзы начать войну против Турции. Наследный принц явно рассчитывал компенсировать территориальные потери Ирана в Закавказье за счет завоеваний в Турции, а также наказать турок за оскорбительный для престижа Каджарской династии обыск турецкими пограничниками жены Фатх-Али-шаха, направлявшейся в паломничество в Мекку. Заодно Аббас-мирза собирался нанести удар и по интересам Англии, которая в это время захватила иранский остров Кешм в Персидском заливе и не предоставляла Ирану субсидий по Тегеранскому договору 1814 г.

По сообщению русского военного историка генерала В. Потто, Аббас-мирза с большой радостью объявил А. С. Грибоедову, что незамедлительно выставит против Турции 50-тысячную иранскую армию²⁰. Независимо от планов Аббас-мирзы и стремлений Грибоедова помочь греческим повстанцам, инициатива Александра Сергеевича вызвала негодование британского правительства. Д. Каннинг передал русскому послу в Лондоне X. А. Ливену ноту, осуждавшую деятельность русской миссии в Тавризе в связи с ирано-турецкой войной²¹. Английский поверенный в делах Генри Виллок в письме Д. Каннингу от 13 февраля 1823 г. обвинил А. С. Грибоедова в разжигании войны между Ираном и Турцией²². Г. Виллоку вторит турецкий историк Ахмед Расем: «Иран выступил против Турции только потому, что был союзником России»²³, а иранский военный историк Джамиль Гузанлу утверждает, что русская миссия в Тебризе «использовала ирано-турецкие противоречия, чтобы разжечь между ними войну»²⁴.

Между тем занятая летом 1821 г. Аббас-мирзой позиция не говорила о его несамостоятельности. Известно, например, что он написал генералу Ермолову, будто на войну против Турции его обязывает чувство негодования на жестокость турецкого правительства в отношении греческих христиан. После этого Аббас-мирза с большой помпой отправился в Эчмиадзинский монастырь и там просил армянского католикоса освятить его мечь на христианском алтаре²⁵. Наследного принца нисколько не смущало, что перед этим он финансировал кавказских мулл в Чечне и в горном Дагестане, поднимая их на «джихад» – «священную войну» против «неверных» христиан, а теперь дожидался выступления христианской России против мусульманской Турции, а себя выставлял защитником греков. Вместе с тем, начиная войну против Турции, Аббас-мирза опасался подавления восстания в Греции, после чего вся турецкая армия могла оказаться лицом к лицу с иранской, в то время как вступление России в войну могло устранить эту опасность.

Инициативы Грибоедова по греческому и турецкому вопросам целиком были одобрены генералом Ермоловым, который написал графу Нессельроде, что ирано-турецкая война «весьма для нас выгодная, ибо в случае разрыва с турками, хотя не имеем мы нужды в пособии персов, но вражда их между собой небесполезна»²⁶.

Предложения А. С. Грибоедова обсуждались в правительственных сферах. Известно, что у Александра I было два министра иностранных дел. Один из них, грек по национальности И. Каподистрия, вместе с начальником Главного штаба генералом И. И. Дебичем настаивали на принятии грибоедовских предложений и на заключении военного союза с Ираном, а сам Александр I и другой министр иностранных, точнее проанглийских дел граф К. В. Нессельроде были противниками этого союза и немедленной войны с Турцией, чтобы этим не оказать помощь Греции, «ставшей на гибельную стезю революции»²⁷. А. С. Грибоедову трудно было представить, что Александр I порвал отношения с Турцией не для того, чтобы начать против Турции войну, а только для того, чтобы напугать западные державы перспективой разгрома их турецкого союзника, а также удовлетворить интересы российских помещиков и купцов и успокоить общественное мнение России, возмущенное зверствами турецкой реакции против греческих христиан. Более всего царизм опасался распада «Священного союза» и не хотел начинать войну для защиты греческих «бунтовщиков» в момент, когда Россия еще не оправилась от голода, выступления крестьян на Дону, в Приазовье и выступления кавказских горцев. Только в 1825 г. царизм начал склоняться к мысли о необходимости поддержки греков в целях укрепления русского влияния на Балканах²⁸. А в 1821 г. вопрос о вступлении России в войну с Турцией определялся политикой царизма на Балканах и в Европе, и А. С. Грибоедов «получил головомойку от Нессельроде»²⁹. Дело, однако, этим не ограничилось.

В фондах Центрального Государственного исторического архива СССР (ныне России – ред.) хранится малоизвестный документ, в котором указывается, что по поручению Нессельроде Грибоедов посетил Аббас-мирзу и официально объявил ему, что Россия воздержится от совместного выступления против Турции из-за решений Лайбахского конгресса «Священного союза», однако Александр I будет рад возможному выступлению Ирана против Турции³⁰. Царский министр иностранных дел К. Нессельроде, не допустивший создания русско-иранской коалиции, прикрывал эту позицию царя «дипломатическими» средствами: в угоду Англии А. Грибоедов был отозван из Ирана в Тифлис для работы секретарем по дипломатической части при канцелярии Ермолова³¹ со значительным уменьшением жалования. Вспоминая об этом через семь лет, когда в разгар русско-турецкой войны русская миссия, возглавляемая Грибоедовым, снова возбудила вопрос о вступлении Ирана в войну против Османской империи, Грибоедов напомнил Ермолову, что, как и в 1821 г.: «Вы хвалите, а черти меня заклюют». Эти «черти» не доверяли автору «Горя от ума» и во всем угождали Англии, несмотря на то, что ирано-турецкая война должна была неизбежно привести к ослаблению армий этих потенциальных противников России. Кроме того, вопреки ожиданиям Англии, Аббас-мирза должен был использовать доставленное ему англичанами вооружение в войне с турками, которые ориентировались на Англию, тогда как это вооружение предназначалось для войны против России. Наконец, ирано-турецкая война должна была сорвать намечавшийся союз Турции и Ирана, над созданием которого Англия трудилась чуть ли не со дня заключения Бухарестского мира, а также значительно сократить объем англо-иранской торговли, так как в годы войны должны были закрыться главные торговые артерии Англии, проходившие через Османскую империю.

Отвлекающая турок от Греции ирано-турецкая война не устраивала Лондонский двор еще и потому, что английская буржуазия была напугана перспективой распространения революционного пожара в районе Средиземного моря и на захваченных Англией Ионических островах, где установленный ими в отношении греков режим мало чем отличался от турецкого.

17 декабря 1821 г., уже в разгар ирано-турецкой войны, К. В. Нессельроде снова предписал А. П. Ермолову избегать всего того, что могло дать повод Великобритании считать, что Россия хочет вооружить Персию против турок и дать Порте Оттоманской выгодную в ее затруднительном положении возможность примириться с Ираном³². По смыслу этого странного предписания Россия должна была оберегать политическую «обидчивость» Англии, а Турция в тяжелом положении могла помириться с Ираном на выгодных условиях. Нессельроде предполагал, что, имея захватнические планы, армия Аббас-мирзы не искала примирения с турками. Аббас-мирзе было также небезразлично видеть результаты военных преобразований, которые осуществлялись в Иране под руководством английских, французских и итальянских военных специалистов, однако такая заинтересованность, на которую обратил внимание А. З. Иоаннисян, тоже была поводом, но не причиной войны.

Вначале Англия не предпринимала сколько-нибудь активных попыток к вмешательству в ирано-турецкую войну, несмотря на то, что поддерживала турецкого султана и опасалась русско-иранского сближения. Английское правительство не могло тогда не учитывать своих натянутых отношений с шахом, вызванных конфликтом в Персидском заливе из-за острова Кешм, захваченного Англией в 1821 г., а также сокращением английской помощи Ирану после заключения Тегеранского договора 1814 г. Однако, когда в 1822 г. успехи иранской армии стали очевидными, английская торговля начала терпеть убытки. Запретительные таможенные пошлины в Бушире и Басре привели к свертыванию британской торговли в Персидском заливе, а закрытие торговых путей Трапезунд – Тавриз и Багдад – Керманшах приостановило движение английских товаров в Иран через Малую Азию. Вместе с сокращением английской торговли в Иране неуклонно падало политическое влияние Англии, и она решительно пересмотрела свою внешнюю политику. Произошло это после того, как Кэстльри в состоянии аффекта перерезал себе сонную артерию и новым британским статс-секретарем по иностранным делам стал Джордж Каннинг. Будучи монархистом и консерватором, когда речь шла об Англии, Каннинг искусно играл на принципах свободы и выставлял Англию в качестве «защитницы» греческой революции и национально-освободительной борьбы народов Европы. Другая часть этого курса английской дипломатии предусматривала не только немедленное прекращение ирано-турецкой войны, но и создание ирано-турецкого блока для войны против России. Осуществляя этот план, Англия через своего поверенного в делах Г. Виллока и первого секретаря миссии Д. Макнейля³³ потребовала у шаха прекращения ирано-турецкой войны, но цели не достигла³⁴. Тогда в Иран были отправлены дипломатические миссии: майора Гарриота³⁵, а также Джакса и Д. Фрезера, которые для достижения поставленной перед ними задачи стремились ликвидировать англо-иранский конфликт, возникший из-за оккупированного Англией иранского острова Кешм³⁶. Их усилия также не имели успеха, и тогда Англия применила санкции: Г. Виллок приказал английским офицерам Линдзею, Макинтошу, Армстронгу и Вильямсону не участвовать в ирано-турецкой войне³⁷. Аббас-мирза с негодованием осудил это решение Г. Виллока и предложил английским офицерам покинуть пределы Ирана³⁸. Шах тоже возмущался политикой Англии, а французские офицеры незамедлительно этим воспользовались и с одобрения Тегеранского двора заменили отозванных англичан. Аллар –бывший адъютант маршала Брюна – стал командовать иранской конницей, сформированной его соотечественником Гаспаром Друвиллем, а капитан гвардии Т. Этьен стал инструктором нахичеванского и марандского батальонов. Вместе с ними в ирано-турецкой войне приняли участие французские офицеры Вентура, Кур и Джиболли³⁹.

В условиях франко-английского мира деятельность французских офицеров в Иране не могла быть прекращена статьей пятой англо-иранского договора 1814 г., не позволявшей шаху нанимать европейских офицеров в странах, воюющих с Англией. К тому же после Ватерлоо эти французы не вернулись на родину и, находясь в Иране, не поддерживали официальных контактов со своим правительством. Однако после Аахенского конгресса «Священного союза», когда Франция вернулась в «семью великих держав» и все более настойчиво стремилась усилить в Иране свою торговлю, чтобы восстановить там позиции, оставленные генералом Гарданом, этот прерванный контакт с Парижем наверняка был восстановлен. Несмотря на то, что англо-иранские противоречия достигли высокого накала, в 1822 г. шах обратился к Англии с требованием выдать Ирану 200 тыс. туманов в соответствии со статьей VI Тегеранского договора. «В случае, если какая-либо европейская держава будет вести войну с Персией, – говорилось в этой статье, – (а с Англией у нее будут мирные отношения), е. в. король Англии сделает все возможное, чтобы наладить дружественные отношения между Персией и данным европейским государством. Если это не удастся, Англия… обязуется послать войска из Индии или взамен этого выплачивать ежегодную сумму в размере 200 тыс. туманов для поддержки персидской армии на протяжении всего хода войны, пока Персия не заключит мир»⁴⁰. Убедившись, что Россия не собирается воевать с Турцией, Англия отказала шаху в субсидии, тем более, что формально в статье VI речь шла о войне Ирана с европейской державой (имелась в виду Россия. – Б. Б.), а не с азиатской, какой была Османская империя. Это обращение шаха за деньгами показывает, что, начиная войну, он рассчитывал ежегодно получать от Англии 200 тыс. туманов (800 тыс. рублей), а когда эти ожидания не оправдались, шах направил Г. Виллоку ноту протеста, в которой в резких выражениях обвинил его в предательстве⁴¹. Не ответив на ноту шаха, глава английской миссии вместе с секретарем Макнейлем покинул Иран.

В иранской историографии деятельность Г. Виллока подвергается резкой критике. «Вся его деятельность в Иране, – пишет М. Махмуд, –заключалась в создании разногласий и конфликтов с правительством шаха»⁴². Иранский исследователь упрекает английских историков в необъективности за то, что они нигде и никогда не писали о том, что Г. Виллок был отозван в Лондон⁴³ после того, как Фатх-Али-шах потребовал этого у английского правительства через находившегося в Лондоне статс-секретаря наследного принца Мирза-Салеха⁴⁴.