Kitobni o'qish: «Друзей моих прекрасные черты. Воспоминания»

Shrift:

Дорогой комсомолке Жанне Глущенко – профессору Жанне Павловне Пастуховой посвящается

Вместо предисловия

Предисловия и всякие вступления обычно никто не читает, не жалую их и я. Но сейчас, сразу «здесь и сейчас» хотел бы объясниться с читателями.

Большая и лучшая часть моей жизни связана с Всесоюзным ленинским коммунистическим союзом молодежи. Комсомолу я обязан всем своим жизненным путем. Видимо, поэтому друзья и товарищи настоятельно советовали мне взяться за перо и написать о том замечательном времени, о великих свершениях комсомола. О его талантливых и целеустремленных воспитанниках.

Поразмыслив, я пришел к выводу, что писать о комсомоле, о тех годах чрезвычайно трудно, потому что нет ничего сложнее, чем передать героизм повседневных дел, который совершала наша молодежь, в большинстве своем безоглядно преданная Родине. Пересказать историю комсомола, безусловно, почетно, но и неимоверно трудно и вряд ли под силу одному человеку.

Наверное, когда-нибудь я вернусь к комсомольской теме, а пока попробую рассказать о тех счастливых мгновениях, встречах и общении с рядом выдающихся людей, которые определили и обозначили, если угодно, контуры моей жизни. Расскажу о людях, которые были для нас наставниками, товарищами и друзьями и своим примером вели нас по жизни.

С издателями обычно не спорят. Не спорил и я, когда весьма уважаемый мною Валентин Федорович Юркин предложил иной формат книги – дать подготовленные очерки о людях на фоне моего жизненного пути. И бросил мне на подмогу писателя, журналиста и просто хорошего человека Игоря Иустиновича Цыбульского, который создал на своем веку немало прекрасных книг. Вот почему в полной мере считаю В. Ф. Юркина и И. И. Цыбульского уважаемыми соавторами этого труда, за что приношу им свою сердечную благодарность¹.

Что такое судьба человека?

В течение жизни я много раз задавал себе этот вопрос.

И в каждом возрасте отвечал на него по-разному. В детстве я думал, что смысл жизни состоит в том, что я расту, становлюсь сильнее, умнее и грамотнее, и, как только стану взрослым человеком, я смогу сделать что-то большое и важное, чтобы все люди узнали обо мне.

Ну вот я стал почти взрослым (мне исполнилось 18 лет), и я был убежден, что наступило время великих дел.

Я поспешил. Так часто бывает в молодости.

Может быть, только сейчас, когда мне перевалило далеко за семьдесят, я совершенно отчетливо (для себя) определил, что главный интерес моей жизни по большей части состоит из встреч с людьми, жизнь которых была, на мой взгляд, замечательной. Я любил этих людей и преклонялся перед ними. И вот теперь, когда многих из них уже нет на свете, я все равно думаю о них как о живых и горжусь, что они хорошо ко мне относились, а некоторые даже дружили со мной, за что я до конца своих дней буду им благодарен.

Пример этих людей во многом изменил меня и, по сути, сделал тем, кем я стал. Они научили меня неоценимым вещам. Верить в добро, в лучшее будущее и твердо знать, что все, что необходимо сделать, в наших руках.

В последние годы я все чаще вспоминаю мою любимую песню-романс из кинофильма «Ирония судьбы, или С легким паром!», написанную прекрасным композитором Микаэлом Таривердиевым на гениальные стихи (именно гениальные) Беллы Ахмадулиной «По улице моей который год…»:

По улице моей который год
звучат шаги – мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.
<…>

И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.

И вот тогда – из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.

Видимо, это время (время понимания, так я его называю, приходит когда-нибудь к каждому человеку) пришло и ко мне или, по крайней мере, вплотную приблизилось. И я с небывалой нежностью и тоской вижу лица, родные черты своих друзей. Они уходят… Я не хочу допустить этого.

Эта книга и есть моя отчаянная попытка воспротивиться той темноте за окнами… остановить уход друзей, совершить это почти невозможное дело.

Получилось или нет, судить вам…

Так вот первое, что я не хочу отпускать, – это мое родное Замоскворечье.

Часть первая
Замоскворечье

По улице моей который год
звучат шаги – мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден…

Глава 1. Дворовые романтики

Все начинается с детства.

Величие и простоту этой истины доказывает, даже не подозревая об этом, одно поколение за другим.

Мое детство выпало на военные и послевоенные годы.

Может быть, это у кого-то сейчас вызовет усмешку, но я совершенно искренне горжусь тем, что не веду свою родословную от столбовых дворян. Я простой замоскворецкий парень, который вырос на здешних запутанных улочках и которого воспитал наш двор, военная и послевоенная Москва.

Очень люблю стихотворение Владимира Высоцкого «Баллада о детстве», оно точно показывает не только реальную жизнь московских мальчишек послевоенного времени, но и трудное, отравленное уголовной романтикой детство, живущее на темной, полной опасностей улице.

…Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили – зачем? – он в ответ:
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет.

Пророчество папашино
~~~~~не слушал Витька с корешем:
Из коридора нашего
~~~~~в тюремный коридор ушел.
Да он всегда был спорщиком,
~~~~~припрешь к стене – откажется,
Прошел он коридорчиком
~~~~~и кончил «стенкой», кажется.
<…>
Было время – и были подвалы,
Было надо – и цены снижали,
И текли, куда надо, каналы,
И в конце, куда надо, впадали.
Дети бывших старшин да майоров
До бедовых широт поднялись,
Потому что из тех коридоров,
Им казалось, сподручнее вниз.

Замоскворечье. Не потому, что так принято говорить, но Замоскворечье – это действительно был весь наш огромный бесконечно разнообразный мир. Мы жили в коммунальной квартире и росли в этом большом (так нам тогда казалось) дворе. Арсеньевский переулок, сейчас улица Павла Андреева, наш родной 7-й корпус, известный до последней травинки двор, где мы каждый день играли в салочки и вышибалы, гоняли в футбол, а зимой в хоккей.

Дом был построен в начале 1930-х, потом его поставили на капремонт и реконструкцию. Классические коммунальные квартиры – на несколько комнат общая кухня и один туалет. Телефон в коридоре. Потом от него отказались по экономическим причинам. Все жили небогато, но, когда у кого-то случалась беда, помогали друг другу как могли.

Теперь, иногда проезжая или проходя мимо, я заглядываю в этот двор своего детства и не слышу привычного гула машин, потому что магазинов здесь уже нет, они теперь в каких-то других местах. Ни в футбол, ни в хоккей в этом дворе уже никто не играет. Как-то удивительно тихо, спокойно и скучно стало теперь во дворе моей юности. Скорее всего, потому, что тут не звучат детские голоса. Нет во дворе детей. Куда они подевались? Наверное, в школе, в детских садах, в спортивных залах и на стадионах – успокаиваю я себя, но почему-то грусть не проходит.

После войны, когда мы с мамой вернулись из эвакуации, наша жилплощадь была занята. Нам «отрезали» угол в 30-метровой комнате, которую до войны мы занимали полностью. Тут и стали жить. Кстати, угол этот мы получили не только потому, что прежде тут были прописаны, а потому, что являлись семьей фронтовика – погибшего на войне офицера.

Хотя соседям нашим пришлось потесниться, мы жили дружно.

Перед войной в трех комнатах нашей коммуналки проживало три семьи, потом четыре, потом семьи стали дробиться, так как дети женились и выходили замуж, и там тоже появлялись обособленные, отгороженные углы вроде нашего. Когда уже начал работать в комсомоле, я получил квартиру, а мама еще немалое время жила в нашей коммуналке. Ей трудно было покинуть этот ставший привычным мир. И только после того, как дом расселили и поставили на долгосрочный капремонт, она переехала ко мне…

Но вот что любопытно, и какие все-таки удивительные бывают пересечения человеческих судеб… В этой же коммуналке жила семья Ротенберг. Бог знает, почему этих людей с немецкой фамилией не депортировали во время войны.

В этой семье жила молодая женщина, которую звали Маргарита. Она была красавица, и за ней ухаживали многие мужчины. В числе ее поклонников был посол Афганистана в нашей стране.

Этот далеко не молодой уже человек приезжал в нашу квартиру. Он дарил Маргарите какие-то удивительные восточные ковры и другие красивые вещи, в коммуналке ведь ничего невозможно утаить. Как известно, дружба с иностранцем в те времена была делом исключительно опасным. И вот однажды за Маргаритой приехали. Она исчезла. Все были уверены, что навсегда.

Однако, как гласит «квартирная» легенда, посол, как человек влиятельный и благородный, через Вячеслава Михайловича Молотова, через Министерство иностранных дел добился того, что Маргариту освободили.

Она и впрямь через несколько месяцев вернулась, но удивительный восточный человек – посол Афганистана с тех пор в нашей коммуналке не появлялся.

Кто бы мог подумать тогда, что в моей судьбе будет афганское продолжение этой истории и неведомый сказочный Афганистан надолго войдет в мою жизнь.

И сейчас, когда я периодически встречаюсь с нынешним послом Афганистана (а это родственник хорошо всем известного Хамида Карзая), я вспоминаю молодость и поразившего меня благородного афганского посла и думаю: а смог бы кто-то сейчас повторить рискованные дела того роскошного афганца, который невозмутимо заходил в нашу коммуналку в своей высокой гордой папахе, дорогом пальто и с выражением дипломатической невозмутимости кивал выглядывающим из дверей любопытным соседям?

А как красиво и необычно от него пахло! Даже если бы никто не знал, что он – настоящий дипломат, всем было бы понятно. Он буквально излучал достоинство, благополучие и благородство.

Другими соседями по коммуналке была семья сотрудника Министерства путей сообщения. Это был высокий грузный мужчина, он ходил в красивом мундире с серебряными погонами – «полковник тяги», так его величали у нас. Я даже не знаю, существовало ли официально такое звание. Мы лицезрели «полковника тяги» очень редко, только по большим праздникам. И дело не в том, что он мало бывал дома, просто тогда среди больших начальников было принято работать по ночам. Такую моду ввел Сталин. Ну а днем «полковник тяги» отсыпался и из своей комнаты не выходил.

Вот такие разные и любопытные люди жили рядом с нами. Но то были взрослые, и они нас все же не очень интересовали. Наш мир простирался за стенами этих переполненных людьми комнатушек. Настоящим нашим миром был двор.

В этом дворе пацанами хороводили очень разные ребята. Многие из них еще «по малолетке» сходили в места не столь отдаленные. Судьба у них (как в балладе В. Высоцкого) сложилась по-разному. Кто-то вернулся, кто-то нет, а из тех, кто вернулся, многие стали достойными людьми. В общем, должен заметить, что в великие из нашего двора, пожалуй, не выбился никто. Насколько мне известно, среди нашей братвы нет нобелевских лауреатов, героев войны и труда, лауреатов Государственных и Ленинских премий. Но ведь по-настоящему великих на всей Земле немного.

Там, во дворе, и я проходил обязательный курс молодого бойца. Хорошо помню, как меня обучали двумя пальцами незаметно вытаскивать из чужого кармана кошелек. Должен признаться, получалось у меня неплохо, так что я удостаивался скупой похвалы больших профессионалов-карманников, называвшихся щипачами.

Кроме этого, мы сильно увлекались своеобразным «видом спорта». Специально изготовленными проволочными крючками мы сбрасывали с грузовиков, проезжавших по переулку, кочаны капусты и кое-что еще, что удавалось зацепить. Не исключено, что подобные игры и меня довели бы до детской колонии, но тут, на мое счастье, друзья, с которыми я гонял в футбол, затащили меня в детскую спортивную школу Ленинского района, и мы начали там с великим увлечением заниматься настоящим спортом.

Скольких ребят в те труднейшие и опасные послевоенные годы спас и вывел на нормальную дорогу спорт! Я лично до конца своих дней буду ему благодарен.

Это увлечение захватило меня полностью на несколько лет, именно тех определяющих, которые и формируют подростка как человека.

Кстати, в то время во все существовавшие многочисленные спортивные секции не было такого, как сейчас, строжайшего и изощренного отбора. Для того чтобы заняться гимнастикой, легкой атлетикой или боксом, необходимо было желание, о деньгах мы даже не думали.

Убежден, что существовавшее тогда в занятиях физкультурой и спортом направление на массовость было очень правильным, и даже существовавшая отчетность, как мне известно, была направлена на подготовку физкультурников и только потом мастеров. Массовый спорт был замечательным резервом для спорта высших достижений, но главное, конечно, не в этом, а в том, что физкультурой занимались миллионы молодых людей и все стали здоровыми, сильными людьми с крепким характером.

Как же мы, мальчишки, учившиеся в седьмых-восьмых классах, самозабвенно тренировались! Никогда не забуду, как два раза в неделю, зимой, мы собирались недалеко от Калужской Заставы, в 10-й школе, и там переодевались. В резиновых тапочках, сатиновых шароварах, подложив спереди под майку газетный лист, чтобы не так сильно продувало, мы бежали кросс до самого трамплина на Ленинских горах. Тогда там еще не было университета, не было окруженных заборами особняков, но была масса тропинок и дорожек, по которым удобно было бегать.

Сверху мы спускались вниз по крутому откосу, оказывались мы там обычно по вечерам. Внизу было уже темно, и возле какого-то небольшого дома отдыха висел, со скрипом раскачиваясь на ветру, ржавый жестяной фонарь. И вот когда я теперь изредка оказываюсь в этих краях, организм очень внятно сообщает мне, что именно в этом месте у меня наступала «мертвая точка» – появлялось исключительно ясное чувство, что если я сейчас не остановлюсь и сделаю еще несколько шагов, то упаду мертвым на землю… но я заставлял себя сделать еще несколько шагов и вдруг начинал с изумлением понимать, что неминуемая, казалось, смерть каким-то удивительным образом отступила, и что мне стало вдруг необыкновенно легко, и что теперь я могу бежать буквально бесконечно – так появлялось второе дыхание.

Но если двигаться по знакомому маршруту дальше, организм опять внятно сообщал, что в этом месте мне было очень плохо, так плохо, что должно было стошнить, но ты выдержал, и опять все стало хорошо и легко. Это значит, что и вторую «мертвую точку» мне хватило сил и воли преодолеть.

Добежав до трамплина, мы отдыхали несколько минут и потом бежали назад. В обратном направлении маршрут в целом шел под горку, и бежать было легче.

Теперь мне ясно, что именно спорт не позволял нам закурить или увлечься алкоголем. Именно спорт помогал нам стать людьми, и пусть большинство из нас не выбились в большие мастера, великая благодарность спорту за то, что он уберег нас от многих опасностей и бед, которые угрожали нашей юности.

На Большой Калужской, неподалеку от Академии наук, напротив Института математики имени В. А. Стеклова, была аптека. Она и сейчас там. Мы заходили в нее и за копейки покупали кучу витаминов и горстями их съедали. Морщились, но жевали и были глубоко убеждены, что помогаем своему организму восстанавливаться и переносить большие спортивные нагрузки. Сейчас я понимаю, что это было глупо и даже вредно, но здоровый молодой организм справлялся и с этим.

Вообще, с Большой Калужской связано много всякой всячины. Там я однажды увидел пожилую женщину в коляске и только потом, по рассказам бывалых людей и портретам, узнал, что имел редкую возможность лицезреть великую дипломатическую даму, «валькирию революции» Александру Михайловну Коллонтай…

Попробую рассказать о главных развлечениях и утехах того прекрасного времени. Наш дом стоял на углу Арсеньевского переулка и Мытной улицы (в просторечии Мытка), потом уже из книжек я почерпнул, что в далекие времена по этой улице гнали скот на продажу и где-то тут находилась древняя налоговая инспекция, получавшая налог с продаж и ставившая клеймо. Эта операция называлась «мыт». Рядом была Конная площадь, одним словом, в старину все тут было связано с торговыми делами.

Так вот, на этой Мытной улице, наискосок от нашего дома, был стадион «Родина» завода «Красный пролетарий». Завод этот уже умер, и от стадиона тоже не осталось следа. Ну а в наше время это был довольно приличный спортивный комплекс, там были одна большая насыпная трибуна и одна маленькая, приличное футбольное поле, окруженное беговыми дорожками с различными легкоатлетическими секторами для прыжков и метаний.

Стадион «Родина» напряженно работал весь год. По воскресным и праздничным дням с самого раннего утра он буквально гудел. Где-то в восемь часов утра тут начинали играть в футбол детские и юношеские команды, потом был перерыв, и после обеда на поле выходили уже взрослые. Так проводилось первенство Москвы среди спортивных коллективов, и в зачет шли те очки, которые добывали все команды.

Мужики со всего района с раннего воскресного утра стягивались на стадион и проводили на трибунах порой весь день. Кто-то уходил обедать и потом возвращался. Большинство, однако, брали еду с собой и совмещали приятное с полезным. Случалось, что и выпивали, и спорили… но все же никогда не доходило до таких яростных и диких фанатских безумств, которые происходят сейчас.

Некоторые из великих футболистов нашего времени вышли со стадиона «Красного пролетария», и мы их всех, конечно, прекрасно знали. А они были тогда простыми и доступными ребятами. Но пронести чемоданчик со спортивной формой за самим великим Анатолием Исаевым или Крутиковым… О! Это было событие, которое запоминалось на всю жизнь!

Во все остальные дни недели на стадионе тренировались молодые спортсмены, и мы там бегали по дорожкам, прыгали, метали гранаты и копья, вовсю работала наша спортивная школа.

В первые дни войны футбольное поле было изрыто окопами. Там были установлены зенитки, в землянках и блиндажах жили зенитчики, охранявшие московское небо (как мне запомнилось, в основном это были женщины).

Хорошо помню, как началась война. Мне было уже почти семь лет, и я запомнил хмурых людей, стоявших на улице возле больших жестяных громкоговорителей в ожидании новостей с фронта. Мне была непонятна тревога людей. Мальчишки искренне радовались войне. Во-первых, на фронте можно совершить подвиги и прославиться. Тем более что победить любого врага для нашей великой Красной армии, конечно, не составит никакого труда. Опасались только того, что война быстро кончится и мы не успеем повоевать.

Нас, мальчишек, очень интересовало то, что будет в подвалах, которые оборудовались как бомбоубежища.

Авианалеты, особенно самые первые, были сильные и опасные.

Рядом с нашим двором располагался военный завод по ремонту автомобилей. И вот во время первых авиационных налетов бомбы попали в аккумуляторный цех. По всем окрестностям были разбросаны свинцовые рамки и пластмассовые куски батарей, и мы все это собирали. Рядом была Морозовская больница, и думаю, что медикам тоже нелегко пришлось в эти первые дни войны и воздушных налетов.

Я, к великому моему сожалению, не был допущен в те команды, которые во время бомбежек поднимались на крыши домов и гасили зажигалки. Лет мне было маловато, да и мама крепко держала меня за руку. Я был у нее один, и она очень за меня переживала.

Ну а прямо напротив нашего дома располагался сам великий Гознак, который печатал деньги и чеканил ордена. Его замечательный коллектив всегда шел на демонстрациях в первой или второй колонне.

Иногда нам, ребятам, удавалось пристроиться и пройти по Красной площади вместе со взрослыми.

На демонстрации я ходил и потом, когда стал студентом, уже в колонне Бауманского района, которая обычно была замыкающей. И когда часов в шесть мы завершали прохождение, Сталин всегда стоял на трибуне Мавзолея.

Потом демонстрацию трудящихся начали все больше «подрезать», пока не свели ее прохождение к часу с небольшим, чтобы не утомлять наших стареющих вождей.

Мог ли я в детстве предположить, что когда-то пройду по Красной площади, ассистируя знаменосцу – это был один из заместителей председателя Московского совета (вице-мэр по-нынешнему). Слева от знаменосца всегда шел руководитель профсоюзов, справа – комсомола.

Только одна проблема мучила меня – ассистенту знаменосца нужно было быть обязательно в шляпе и в каком-то светлом пальто или плаще. Шляп я не любил, и вот мне приходилось с женой накануне праздника отправляться в магазин и подбирать шляпу к светлому пальто. Целая история.

Но не будем забегать так далеко вперед, вернемся в наш любимый просторный двор, в нашу замечательную коммунальную квартиру, где было много разных интересных людей, таких, которые работали день и ночь, как наш железнодорожник – «полковник тяги».

Мы обитали на третьем этаже, а на втором, почти что под нами, жил мужчина – заслуженный рабочий. Его портрет с медалью «За трудовую доблесть» на груди был однажды помещен в журнале «Огонек». Этот гражданин частенько бывал на стадионе «Родина».

Если вспоминать о том, что оказало на меня большое влияние, то никак нельзя пропустить пионерский лагерь Метростроя в Балабанове. Метрострой тогда был великой организацией, и лагерь был большой. Существовала даже песня «Балабановский «Артек» – гимн нашего лагеря. Я приобрел там замечательных друзей. Много чистой радости и романтики почерпнули мы из тех пионерских лет.

Про пионерский период можно рассказывать бесконечно. Но нашим родителям приходилось нелегко. По воскресеньям моя мама, вместе с множеством других мам, отправлялась ко мне на свидание. Путь-то был неблизкий. Сто километров на поезде да еще от станции пешком километров пять. Конечно, она везла мне что-то поесть, хотя прекрасно знала, что в лагере нас кормят хорошо. Но мама есть мама, и ей кажется, что никто и никогда не накормит ребенка так, как это сделает она.

Ну, хочешь не хочешь, поесть надо было, чтобы маму не обидеть, а что-то мы прятали и потом отдавали эти домашние деликатесы немецким военнопленным, которые неподалеку от лагеря косили траву…

Тогда, в лагере, я увлекся художественным словом и впервые был очарован волшебной красотой поэзии. Для меня показалось истинным чудом, что обычные вроде бы слова вдруг приобретают чудесную красоту музыки и звучат так, что сердце замирает или начинает биться как-то по-особенному.

На праздниках в лагере я читал стихи Константина Симонова:

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди…

И мой голос пресекался от волнения.

А неподалеку от нас махали косами эти самые немцы, которые совсем недавно с огнем и мечом шли по нашей земле и которых мы теперь жалели и несли им гостинцы и хлеб из пионерской столовой.

1.Первое издание этой книги вышло в издательстве «Молодая гвардия».