Kitobni o'qish: «Imum Coeli»

Этим вечером Бродовский оплакивал ушедшую юность. Он оплакивал её буквально, растирая кулаками обильные слёзы и шумно сморкаясь в клетчатый носовой платок, с трудом уже отыскивая в нём последние относительно сухие квадраты. Не то чтобы юность Бродовского закончилась вчера, отнюдь, просто до сегодняшнего вечера оплакать её по-людски, как следует, он так и не собрался.

Ялтинский день за окном дотлевал ещё тусклыми закатными головешками, но в комнате Бродовского сгущался мрак, и низкий голос певицы за хлипкой гостиничной стенкой причинял ему всё новые конвульсии рыданий, особенно сильные во время коротких пауз перед припевом, когда – Бродовский знал это – мелодия готовилась сорваться в обрыв, в темную земляную яму. Невидимый мучитель за стеной прокручивал песню его юности уже в пятый или шестой раз, и конца бурному катарсису Бродовского пока не предвиделось.

От стука в дверь он, конечно, вздрогнул, слишком занятый собой, слишком несчастный чтобы расслышать шаги и возню в коридоре. Несколько секунд Бродовский просидел, бессмысленно хлопая опухшими глазами, потом засуетился руками и телом, ища куда бы пристроить мокрый свой платок, и, не найдя места получше, просто бросил его на стол, съехал задом со стула и зашаркал к двери – открывать.

– Здрассьте, – сказал из коридора насмешливый голос, когда Бродовский выглянул в щель, жмурясь от света и стесняясь заплаканной своей постыдной морды.

– Здрась, – буркнул он в ответ, кивая и окончательно уже тушуясь от узнавания неожиданной гостьи.

Давешняя девчонка с пляжа, та самая шоколадка, – две полоски ослепительно-белого бикини по бронзовой коже, пучок дредов на макушке, очки в пол-лица над облезлым носом, – та самая, которую тайком разглядывал он утром из стыдливой тени. По случаю вечернего визита облаченная в прозрачную накидку-парео поверх незабвенного купальника, и без очков, девчонка слегка пританцовывала под песню его юности и в упор пялилась нахальными, очень светлыми глазами, словно и глаза её выгорели под солнцем, под стать волосам, – не уберегли, видать, очёчки от крымского солнышка.