Kitobni o'qish: «Старинный лад: Собрание стихотворений (1919–1940)»

Издательство искренне благодарит Юрия Сергеевича Коржа и Алексея Геннадьевича Малофеева за поддержку настоящего издания

Стансы
1923

Кладбище над морем

Памяти А. Блока

 
Хожу один между могильных плит.
Внимая тихому лобзанию волны.
Незримый дух молчание хранит.
В вечерних сумерках белеют валуны.
 
 
Не здесь ли, странник, соловьиный сад?
Ты видишь сам: здесь край земли.
Пускай не приплывают корабли —
Ты не пойдешь назад.
 
 
Останусь здесь, у моря, до луны.
Темнеет в сумерках лепечущий тростник.
К нему, таинственно немотствуя, приник
Ревнивый челн, возлюбленный волны.
 
 
Останусь здесь, а за моей спиной
Могильною очерченный стеной
Печальный сад, не соловьиный сад,
Где вечный страж у незакрытых врат.
 

Рыбачья Деревушка

Туман

 
На город пал туман, и вежды я смыкаю.
И, как слепой, иду – кто скажет мне – куда?
И слышу долгий звук, и в смысл его вникаю,
И мыслей тянется туманная чреда.
 
 
Неверный шаг томит, и, сыростью охвачен,
Я страху поддаюсь, – и вот передо мной
Безликий призрак плачет, что утрачен
Великий дух в туманности ночной.
 
 
И плачет он, и руки простирает,
И хочет все обнять – и город, и меня,
И тихо вдруг в тумане умирает.
И сердце ждет взволнованное дня.
 
 
И день опустится, быть может, и туманный,
Но призраки не страшны будут мне:
Я в град иной уйду обетованный,
Где ждет Она в прозрачной пелене.
 

Пушкинскому дому

 
В старинных комнатах мы шутим иногда,
Благоговенья к ним исполненные дети.
Нет ничего для нас отраднее на свете,
Как вспоминать минувшие года
Не нашей жизни, нет. – Столетьем отдаленны.
Мы возвращаемся в мечтах, как наяву,
В век Александровский, священный, просвещенный,
Судивший нам и лиру, и сову.
Иных годин настигла нас чреда.
И, современные, мы – что ж – несовременны.
Но ждут нас подвиги. И в мыслях неизменны,
В старинных комнатах мы шутим иногда.
 

Красота твоя проникновенна

 
Красота твоя проникновенна,
Как весенняя природа,
Осененная нежной грезой.
 
 
Посмотри же умными очами,
Как трава растет, – послушай,
Озаренная лаской солнца.
 
 
Ты сказала мне, что жизнь прекрасна,
В ней печаль – очарованье,
Безысходной нет в ней боли.
 
 
Красота твоя проникновенна,
Красота твоя нетленна,
Осиянная Чистой Девой.
 

Стансы

Гр. А. Г[уковско]му

 
С тобой, о друг, поем, поем,
Старинной лирою бряцая,
И, Серафимов созерцая,
Творим восторженный псалом.
 
 
Парнаса знойные цветы
Мы в первой юности срываем
И своевольно призываем
Сантиментальные мечты.
 
 
Горим божественным огнем
В часы Венеры и Авроры;
На красоту взирая Флоры,
Мы слезы радостные льем.
 
 
И мы храним старинный лад,
Всегда торжественный и стройный,
И, бег времен следя спокойный,
Желанный празднуем возврат.
 

Стилизация

 
Луна плывет над маяком.
А Посейдон с трезубцем спит.
Но кто-то город сторожит
В очаровании ночном.
 
 
Русалки тихою чредой
Вокруг томятся маяка.
Но усыпленная река
Над их не сжалится тоской.
 
 
И вечно им томиться там.
Храня чугунные ладьи
И перси хладные свои
Являя северным ночам.
 

Стансы

 
Вдыхаю благовонный клевер.
Томлюсь о призраке полей.
Не очарованный ли север
Душе пригрезился моей.
 
 
Замолкла страстная рулада
Вдали промчавшейся грозы.
Алмазна роскошь Водопада
Блеснула волею Мурзы.
 
 
Спешу к тебе на север, Улла,
Воспламененный негой од.
Меня, быть может, Мариула
К мечтам о счастье не вернет.
 

Стансы

Н.Е.П.

 
Петровских линий огоньки
По-прежнему глядятся в мглу.
Ты снова видишь маяки,
Адмиралтейскую иглу.
 
 
Перед тобою вновь снега
И чаша северная звезд,
Возносит Ангел к небу крест,
И Всадник мчится к берегам.
 
 
Сбылось пророчество мое:
С тобой полярная звезда.
И пусть душа твое поет,
Пока цветут твои года.
 

Элегия

 
Опять сомненья и тревоги
В душе моей.
И блеск очей
Потух.
Черты лица недвижно-строги.
Теснится дух.
О чем, о чем
Из милых уст, не ожидая,
Услышал я!
О, как мечом,
Душа моя
Задета вдруг. И, не рыдая,
Рыдаю я.
Перемениться?
Мне все равно?
Нет! Чему молился, тому молиться
Мне суждено!..
Опять тревоги и сомненья
В душе моей,
И блеск очей
Потух…
Она презрела мои мученья
И гордый дух!
 

Элегия

 
Пройдет немного лет.
И маленький мой столик одиноко
В старинных комнатах затихнет без меня.
И, золотым лучом с лазури осеня,
Напомнит солнышко: Ужели нет.
Ужели нет его, беспечного пророка!
И грустную чернильницу рука
Не оживит приветливым движеньем.
С торжественно-спокойным выраженьем
Не потечет певучая строка…
Но, может быть, настанет череда —
И затрепещет стих проникновенный,
Воспомнивший минувшие года,
И явственно прослышится тогда
И без меня мой голос вдохновенный.
 

Стансы

К.Н.А.

 
Все отдал, ничего не беря.
И мне стало вдруг так хорошо.
Я под темные своды вошел,
Незаметно молитву творя.
 
 
Постоял в тишине у икон.
Побеседовал с нищей в углу
И ушел через чащу колонн
В невечернюю тайную мглу.
 
 
И опять заблестели снега.
И опять мне сверкнула звезда.
Я теперь полюбил навсегда
Одинокой мечты берега.
 

Странник

 
По глазам мне ударили плетью.
Я ослеп. Но Господь простил. —
И опять я любуюсь сетью.
Золотою сетью светил.
 
 
И хожу от порога к порогу
Говоря с улыбкой: мир вам!
И, внимая пастушьему рогу
На заре ухожу к полям.
 
 
Не один, – но юноши, дети
И старцы идут за мной.
Рыбаки оставляют сети
И жнецы свой урок дневной.
 
 
И на светло-зеленой поляне
Я учу до вечерних зарниц.
И один за другим поселяне
Предо мною падают ниц
 
 
И уходят. А я одиноко
Дожидаюсь последней звезды.
Уж в реке зашумела осока.
Вышел пахарь взрывать борозды.
 
 
И опять я сбираюсь в дорогу
Далеко ли – не знаю и сам.
И хожу от порога к порогу
Говоря спокойно: мир вам!
 

1922

Стихотворения
(1919-1940)

Античные двустишия

В.В. Петуховой

 
Тысячи бедствий на землю рассыпала щедро Пандора.
Только Надежда одна скрылась в ларце у нее.
 
 
Строг судия подземного царства теней Ахеронта.
Знают грешники все: строг судия Радамант.
 
 
Смотрит в море Эгей, корабль ожидая Тезея.
Горе, горе, отец! – черный парус вдали.
 
 
Чтит дочь Хаоса – Ночь сам Зевс – властитель Олимпа.
В жертву ей приношу я вдохновенье свое.
 
 
Не торопись с приходом своим, стоустая Осса!
Смертному легче прожить, вовсе не зная тебя.
 
 
Брачный обет позабыв, Атамант покинул Нефелу.
Гневною Герой за то безумием был поражен.
 
 
Геба, пришли мне с Иридою нектара чудного каплю.
Я обещаю: тебе гимны мои посвятить.
 

1919

Зимние стансы

 
Крепости-Собора
Четкий силуэт.
Высится мечети
Стройный минарет.
 
 
Маяки Петровы
Биржу стерегут.
Белые колонны
В темноту бегут.
 
 
Зимняя канавка.
Арки полукруг.
Огонек туманный
Замигает вдруг.
 
 
Шпиль адмиралтейский —
Светлая игла.
Корабли ночная
Скрыла полумгла.
 
 
Здания родного
Профиль-силуэт:
Первенец науки
Университет.
 
 
Редких пешеходов
Пятна вдалеке.
Снежные дороги
Видны на реке.
 
 
Темной полосою
Вдоль реки гранит
Урну ледяную
Стережет-хранит.
 
 
В белом покрывале
Спящая Нева.
В золотых созвездьях
Ночи синева.
 

13 февраля 1921

Псалом

 
Скажи мне, Господи, путь:
Им я пойду
К Тебе, взяв душу мою.
Мочь Твою познаю.
Ты говоришь: гряду
Мир миру вернуть.
Скажи мне, Господи, путь:
К Тебе приду.
 
 
Узнать начало конца
Мне не дано:
Не зная, лишь можно жить.
Повели же Тебе служить.
Веруя в Имя одно.
Промыслом Творца
Узнать начало конца
Мне не дано.
 
 
Во веки веков – аминь.
Бог Савваоф!
Лице Свое покажи.
Волю Твою скажи
Во веки веков!
Господи, не отринь!
Во веки веков – аминь,
Бог Савваоф!
 
 
Скажи мне, Господи, путь:
Им я пойду
К Тебе, взяв душу мою.
Мочь Твою познаю:
Ты говоришь: гряду
Мир миру вернуть.
Скажи мне, Господи, путь:
К Тебе приду.
 

26 мая 1921

Псалом

 
Господи! Сколько путей! —
И лишь один к Тебе.
В борьбе? Нет, не в борьбе.
Страду рыбачьих сетей
Оставь, оставь судьбе,
Сердца уловляя людей.
Господи! Сколько путей!
И лишь один к Тебе.
 

4 июня 1921

Девушка, слезы невольные выпить мне дай поцелуем

 
Девушка, слезы невольные выпить мне дай поцелуем.
Слезы твои глубоко в сердце запали мое.
Ими оно навсегда, как живительной влагой, омылось.
Сладостно в сердце звучат тихие слезы твои.
 

1921

Чтоб начертить в один присест

 
Чтоб начертить в один присест
Стихи на случай, нужно ль много?
Нет – лишь бы улеглась тревога,
А там – пиши: привет, Модест,
Тебе от младшего собрата!
Хоть для тебя уж нет возврата
К беспечной юности, но ты.
Ты не прогнал еще мечты.
Животворящие легенды;
Ты не отвык еще в тиши
Внимать волнениям души.
Встречать урочные календы.
Благословляя их приход;
Ты не забыл тетради нот.
Подаренной тебе Каменой,
Еще клянешься Ипокреной
И чтишь еще священный грот.
Что ж больше? Кажется, довольно!
Живешь ты юношески вольно;
Ты – правоверный пушкинист;
Дух времени тебя не сгубит,
И уж наверно не полюбит
Тебя двуличный коммунист.
Тебя… Но с Ангелом когда же
Поздравлю я? Учтивый он,
Твой Ангел! «Вот уж, вот уж, – скажет, —
Неисправимый ветрогон!»
Прости! Ведь дело поправимо:
Привет – мой первый будет стих.
Отменных доблестей твоих
Пройти мне не хотелось мимо.
 

<1921>

Романс

 
Душа спешит на звездный водопой.
Спешит уйти от ослепительного снега.
Девушка, в ласковых встречах с тобой
Радость и томная нега.
 
 
И звезды сыплются из чаши золотой.
И не прервать душе мечтательного бега.
Девушка, в ласковых встречах с тобой
Радость и томная нега.
 
 
И звуки льются влагою ночной,
И не достичь душе томительного брега…
Девушка, в ласковых встречах с тобой
Радость и томная нега.
 

1921

Из поэмы «Малинники»

 
Не знал я сельской тишины,
Но мил мне стройный Петроград.
Я искренно скажу, что рад
И век в нем жить. Хотя даны
Мне свыше скромные мечты
О тихой жизни без тревог
Среди проселочных дорог,
Где нет безрадостной тщеты.
Где нет бездушной суеты.
 
 
Забыть ли мне мой город! Нет:
Невы державная струя.
И золотые острия.
И прибережный парапет.
И старожилы-маяки.
И крепость – первенец Петра…
Я рад от утра до утра
Стоять недвижно у реки.
Всю ночь считая огоньки.
 
 
Сказать ли только: ты возник
По воле чудной, Петроград.
С небес сияющий каскад
На твой задумавшийся лик
Спадает влагой золотой;
Твоей реки дремотный дух
Ласкает тайной речью слух.
И дышит Всадник над рекой.
Хранящий город вековой.
 
 
И дышат город и Нева.
Завороженные навек.
Голубоватый легкий снег
Земли касается едва.
Покров набрасывая свой;
И жемчуга его горят.
Лаская утомленный взгляд.
И тучки грезят над водой.
Затканны призрачной луной.
 
 
Иду в полночной полумгле
Пустынным берегом реки.
Уже потухли огоньки.
И только отблеск на стекле
Дворцовых окон от луны.
И спит Растреллевский дворец.
Лишь я – полуночный певец, —
Не пробуждая тишины.
Касаюсь дремлющей струны.
 
 
. . . . . . . . . . . . . . .
 
 
Скажи: ты помнишь Летний сад
С его решеткой кружевной?
Как ты искал в полдневный зной
Тенистой неги у дриад.
Как любовался ты игрой
Детей, и дедушка Крылов,
Казалось, говорил без слов
Народной мудростью с тобой,
И безыскусной, и простой.
 
 
Не нам, не нам забыть цветы
Невинной юности своей,
И не отнимет Гименей
От нас беспечные мечты.
Казанский помнишь ли Собор?
О, сколько вдохновений в нем
Сожгли мы жертвенным огнем.
И я, как ты, всё до сих пор
Сентиментальный вояжер…
 

1921

Далеко я иду от моей избы

 
Далеко я иду от моей избы
Через лес весенней тропой.
Уйду ль, не уйду ль от моей судьбы —
Но вернусь не с пустою сумой.
 
 
Насбираю я песен в родном краю,
Запасусь мечтами навек.
И вернусь богатым в лачугу свою,
Лишь первый выпадет снег
 

<1921-1922>

Не может сердце жить покоем

 
«Не может сердце жить покоем»¹,
Доколь покоя не дано.
Псалмы читаю пред налоем…
Не стало б в жизни мне все равно:
Боюсь бездомного скитанья,
Боюсь удушливой тоски.
Не дай, Господь, без упованья
Остановиться у реки,
Чтоб заглянуть в немое лоно
И броситься, перекрестясь.
О, дай мне мудрость Соломона,
Чтоб не порвать святую связь…
 
 
Но скажет Бог: царя Давида
В пустыню гнал Авессалом —
Какая ж смертная обида
Твой возмутит ко мне псалом.
 

10 февраля 1922

Из недоконченной поэмы

 
Он заглянул в ночное море —
Звездное море – и зарыдал.
«Девушка пела в церковном хоре»…
О, если б я судьбу разгадал…
 
 
Он полюбил свою мечту,
Певец мечтательный и нежный,
И дружбе с жизнью безмятежной
Он изменил. Но красоту
Постиг душой своей безбрежной.
 

Июль 1922

Из элегии

 
Я возвращусь восторженный и страстный
К спокойным ларам, и в тиши ночной
Придешь ко мне и ласковой, и властной
Таинственно беседовать со мной.
 
 
Я посвящу тебе сокрытые виденья,
Моей камены знойные цветы,
И до зарниц тревожных пробужденья
Со мной, любимая, пробудешь ты.
 
 
И ты уйдешь – но за тобою следом
Пойду с тоской, понятною лишь мне.
Пусть будет жизнь тогда безумством или бредом,
Пусть я сгорю в мучительном огне.
 

30 ноября 1922

Осень в Петергофе

Л.В. Николаеву

 
Много красок на кусты и деревья
Наложила художница-осень.
А влюбленный в нее ветер
Все дороги убрал коврами.
И застыли в осенней истоме
Молчаливые изваянья.
 
 
Но дворцы пустынные рады
Вдохновенному пиру ветра.
И умолкнувшие фонтаны.
Затихающие водопады
Вместе с ними грустят о прошлом.
 
 
И дубы вековые, и клены.
И березы, и даже ели —
Вместе с ними грустят о прошлом…
 
 
И вдали на могучем органе
Божественные фуги
Играет извечно море,
Никакой не зная печали…
 

1922

Мечта

 
Обрывок черный вуали.
Обрывок белый письма…
А сколько тайной печали!
Какая на сердце тьма!
 
 
Казалось – счастие близко.
Казалось – любовь без конца.
Но тучи нависли низко.
И некуда спрятать лица.
 
 
И ходишь, как будто потерян.
Как будто без крова живешь;
Ни в ком и ни в чем не уверен.
Ничего ниоткуда не ждешь.
 
 
Только песни остались и звуки.
Только слово одно – мечта…
И бесстрастные тронут руки
Ту вуаль и обрывок листа.
 

1922

На улице, в ночи, явилась мне она

Д.М Потемкину

 
На улице, в ночи, явилась мне она
При блеске матовом петропольской луны:
Под крестной ношей согнута спина,
И вдаль безумные глаза устремлены…
 
 
Ты не видал ее на стогнах городских,
Стоящую одну по вечерам?
Ты не видал ее на торжищах людских?
Ты не видал ее, входящую во храм?
 
 
Нет, ты видал, но ты спешил пройти,
Боясь узнать ее, заблудшую жену.
Нет, ты видал, но ты искал пути
В далекую, туманную страну.
 
 
И не нашел… И вот опять она,
Как нищая, явилась за тобой,
Сияньем мертвенным луны окружена,
Под крестной ношей согнута спина,
В глазах упрек жестокий и немой.
 

17 февраля 1923